Кванджу, 1980

      Ёсан видел кровавые тени, извивающиеся в зловещем танце вокруг него, и языки пламени, пожирающие всё на своём пути. В его ушах раздавались оглушительные выстрелы пушек, разрывающие тишину ночи, и истошные крики, которые словно вгрызались в его уши. Зловещий смех эхом разносился вокруг, погружая его в ужас. Он ощущал, как его мёртвое тело волокли за руки по сырой земле, чувствовал холод и беспомощность, разливавшуюся по его обмякшим конечностям.       Неожиданно, его бросили на груду холодных, остывающих тел. И как только Кан приоткрыл глаза, на него стеклянным, мёртвым взглядом смотрел Чжиун, который с хрипом произнёс: — За что? Почему я?       Его голос растворился в нарастающем хоре остальных, заполнявшем пространство вокруг. Шёпот, плач, крик — всё это сливалось в одну невыносимую какофонию, пронизывая иглами тело. Ёсан отчаянно пытался выбраться, но каждый его порыв оборачивался лишь новой волной ужаса, затягивающей его глубже в омут безысходности.       Погружённый в кошмар, он видел перед собой искажённые страданиями лица, в которых читалась немая боль и отчаяние. Его собственные крики сливались с окружающим хаосом, и никто не слышал его. Тело не повиновалось, а силы оставляли его. Кан падал в бездну, где не было ни света, ни надежды.       Каждое мгновение тянулось вечность, а ужас становился всё более осязаемым, словно пытаясь поглотить его целиком. В этой беспросветной тьме, среди мёртвых тел и неутихающего крика, Ёсан понял, что это место не знало жизни.

***

7 марта, 1980

Город Кванджу

— Эй, просыпайся, — раздался звоном голос Сонхва. — Ты всю лекцию проспал.       Ёсан слышал скрип стульев, перешёптывания людей и звон колоколов. Он, приоткрыв сначала один глаз, а затем второй, огляделся: все шли домой. — Опять ночью не спал, — цокнув, проговорил Пак. — Ты бы лучше по ночам спал, а днём учился. — Извини, что-то мне не совсем хорошо, — громко выдохнув, сказал Кан. — Да я вижу, — вдруг тот резко встал с места. — Пошли. Нас Минги ждёт. Пообедаем вместе.

***

      Весенний ветер резал по коже, словно острые лезвия, а мягкое, белое солнце слепило глаза, заставляя Ёсана щуриться. Он был погружён в свои мысли, медленно шагая по дорожкам университетского парка, не обращая внимания на окружавший его мир. Рядом, двое друзей, увлечённые своим разговором, громко смеясь и шутя, толкали друг друга. — Блин, был бы я президентом студсовета, разрешил бы всем приносить по банке пива на лекции, — говорил Минги с воодушевлением, его глаза сияли озорством. — Если бы ты был президентом студсовета, то я бы отчислился из университета, — ответил Сонхва, закатывая глаза. — Слава богу, у нас есть Чон Юнхо. — Кто это вообще? Я его ни разу не видел. — Как это?! — удивлённо спросил Пак. — Он же был капитаном футбольной команды. Ты не мог его не знать. — А! Это тот высокий красавчик, — вдруг вспомнил Сон, хлопнув в ладони. — Блин… а ему идёт быть президентом. Такой важный прям. Ладно, я уступлю ему свой потенциальный пост. — Он довольно ответственный. Я думаю, он хорошо справится со всем. Не то, что ты.       Они затеяли шуточную драку: Минги кусал руку Сонхва, в то время как тот бил его по плечам; их смех разносился эхом по тихому парку.       Но Ёсан не обращал на них внимания, его взгляд блуждал по зелёным лужайкам и цветущим розовым вишнёвым деревьям. И вдруг…       Чонхо сидел за одним из столов, клевал носом. Его кожа была бледной, а под глазами расплылись тёмные круги, говорящие о бессонных ночах. Ёсан задумался: почему он не пошёл в общежитие отдохнуть?

«Тогда нам нужно пообедать вместе, — настаивал Кан. — Я всё оплачу».

— Точно, — проговорил он про себя. — Я же пообещал.       Ёсан, подойдя к двоим, что продолжали свою «войну», сказал: — У меня есть срочные дела. — Что? А как же обед? — недоумевал Минги. — Я уже договорился кое с кем пообедать. Извините. — У нас есть задание, — вдруг вмешался Сонхва. — Что?! — глаза Ёсана тут же расширились. — Нужно было слушать, а не спать. У нас парные задания, — Пак, показав пальцем на огромное здание сзади, сказал: — встречаемся там, в библиотеке, в семь. — Хорошо. Я побежал.       Ёсан что есть силы рванул с места. Он оббежал весь кампус, включая столовую, чтобы найти еду, которая бы точно понравилась Чонхо. Токпокки — не то, манду — слишком мало.       И наконец-то запыхавшийся Кан с пакетом, из которого исходил нежный аромат маринованной свинины, бежал к парку. Он хотел увидеться с Чхве, поговорить с ним.             Он всегда казался немного загадочным, но в то же время притягательным. В его глазах светилась доброта, и каждый его жест был проникнут искренностью. Ёсану хотелось узнать, каким человеком стал Чонхо, поделиться с ним своими мыслями и, возможно, найти в нём настоящего друга.       Да и… он вызывал в нём странные чувства, которые Ёсан не мог до конца понять, но которые пробуждали в нём необъяснимое желание увидеться.       Но, прибежав к тому столику, никого не оказалось. Кан посмотрел на часы. — Обед же не закончился, — проговорил он про себя. — Странно. Куда он ушёл? Может… ему надоело меня ждать?       Ёсану стало стыдно за себя: как он мог забыть об их обещании. Он, опустив голову, шёл домой. В груди была тяжесть, словно там находился камень, а уши горели от ужасающего стыда. Каждая мысль о том, как Чонхо мог сидеть и ждать его, а потом разочарованно уйти, причиняла ему болезненные уколы совести.       Кан чувствовал, как сердце сжимается от сожаления и вины за своё невнимание и забывчивость. Шаги по дорожке отдавались эхом в его сознании, и он шёл, опустив голову, не в силах избавиться от мучительных мыслей.

***

      Ёсан и Сонхва сидели за кипой бумаг так долго, что потеряли счёт времени. В глазах рябило от мельтешащих строчек, а рука, державшая карандаш, онемела от напряжения. Каждый листок архивных данных, каждый график и диаграмма становились всё более и более невыносимыми. — Ты на каком году? — спросил вдруг Кан, прерывая давящую тишину. — Семьдесят четвёртый. А ты? — Семьдесят первый. — Далековато нам ещё, — проговорил Пак, цокая языком. — Анализ экономики за пять лет… звучало, конечно, не так тяжело. — А мне с самого начала это показалось чем-то невыносимым, — Ёсан закатил глаза. — Ну… от нашего нытья профессор нам оценку не повысит. Так что давай.       Они снова принялись разгребать архивы прошедших лет, на которые уже тошно было смотреть.       Вдруг дверь распахнулась, заставив их вздрогнуть. Повернувшись, они увидели… — Чхве Сан? — окликнул его Кан. — Привет. А ты что тут делаешь в такой час? — А? А вы не видели… остальных? Вы тут с самого начала? — спросил Чхве, озираясь по сторонам. — У вас тут должно быть какое-то собрание? Или что? — не понимал Пак. — Ладно, — тут же отмахнулся Сан. — Я пойду. Хорошего вам вечера.       Дверь захлопнулась. Сонхва, глядя на Ёсана, тихо проговорил: — Пятый? — Шестой, — ответил тот. — Видимо, из-за нас перенесли свою встречу, — Пак прищурил глаза. — Зачем нужно собираться в столь поздний час? — Может, они хотели учиться, — предположил Кан. — Могли бы тут расположиться. Чем мы им мешаем? Мне кажется, дело не в учёбе.       Глаза Ёсана забегали. Он нервно откашлялся и сказал: — Нам какая разница? Давай к делу. — Ладно.       Казалось, Сонхва что-то заподозрил. Его пристальный взгляд пугал Кана, он словно пытался разгадать какую-то скрытую тайну. Тишина снова окутала библиотеку, но теперь она казалась более напряжённой и наполненной невысказанными вопросами.

***

8 марта, 1980

Город Кванджу

      Сан, захлопнув двери, тяжело и прерывисто дышал. В голове была путаница — почему они сидели в библиотеке, да ещё и в такой час. Он пытался успокоиться, но мысли кружились вихрем.       Вдруг Чхве услышал, что кто-то насвистывает мелодию. Это был знак. Он, сжав кулак, тихо постучал азбукой Морзе: — Где вы? — В подвале, там, где кладовая, — ответили ему стуками. — Хорошо, я сейчас приду.       Сан знал кампус так хорошо, что даже в кромешной темноте мог ориентироваться. Поэтому он без затруднения нашёл лестницу, ведущую вниз.       В одной из комнат в подвале горел свет. — Тут! — проговорил он, дёргая за ручку.       Все глаза обратились к нему. Уён, сидевший на запылившихся коробках, сказал: — О, Сан-а! Тоже заплутал чутка, да? — Я думал, мы должны были встретиться в библиотеке, — оправдался Сан, проходя внутрь. — Все пришли? — Да, — ответил Юнхо, стоявший в центре. — Думаю, Ёсу скоро к нам спустится. — Главное, чтобы его не заметили, — вдруг заговорил Хонджун, крутя ручку в пальцах. — Иначе будет слишком много вопросов. — М-да… — тихо сказал Чонхо, сидя в самом дальнем углу комнаты, его глаза были полны тревоги.       Вдруг дверь приоткрылась. Юнхо постучал по стене Морзе: — Ёсу, это ты? — Да я это, — раздался женский раздражённый голос. — Как выучили азбуку, так при каждом удобном случае её используете. — Мы не знаем, вдруг то был профессор или охранник. — Их в округе нет, проверила, — Ёсу, сев на пол, продолжила: — вообще, никого в кампусе нет, кроме Ёсана и Сонхва. — Ясно… — С теми двоими лучше быть аккуратными, особенно с Сонхва. Я подслушала их разговор, мне кажется, он скоро догадается. — И пускай. О себе молчать мы тоже не будем долго, — он прищурился, задумчиво поглядывая на остальных.       Комната наполнилась тихими шёпотами, атмосфера стала напряжённой. Каждый из них знал, что тайна, которую они скрывали, была слишком важна, чтобы её раскрыли случайно. Свет лампы отбрасывал странные тени на стены, и лица ребят казались полными решимости и тревоги одновременно. — Президент… — вдруг начал Сан, сжимая кулаки. — Вы же знаете, что случилось с Чжиуном, верно? — Верно, — ответил Юнхо, его глаза блеснули сталью. — И что, вас это напугало? — Конечно! — тут же сказал Хонджун, топая ногой. — А ты думаешь, мы похожи на смертников? Тайна на то и тайна, что её нужно скрывать.       Кима поддержали остальные, напряжённые взгляды и тихие возгласы заполнили комнату. Все, кроме Чонхо, который пристально смотрел на каждого, как будто пытаясь увидеть их души.       Юнхо, откашлявшись, вымолвил: — Смерть Чжиуна… Первая в нашем университете. Значит, они добрались и до нас. Это может пугать, я понимаю. Но…       Он ударил себя по груди кулаком, его голос наполнился решимостью: — Зачем вы сюда пришли? Почему вы стоите тут? — Потому что мы не хотим, чтобы это продолжалось, да, — ответил Уён, вставая с места. — Но мы хотим жить, дышать полной грудью. Нас пугает это, и- — Мы никогда не будем жить свободно. Мы не застанем этих времён, — прервал его Юнхо. — Вы боретесь за что? За себя? За своё место под солнцем? Или…       Он посмотрел каждому в глаза, его слова звучали, как удары молота: — Вы боретесь за наше будущее? За свободу для нашего народа, для наших ещё не родившихся детей? Если вам страшно, вы можете покинуть эту комнату, но не мешайте нам вершить судьбу. Не мешайте нам бороться за наши права. Ведь свобода нам дана богом с самого рождения! И мы не позволим никому её отнять.       Всё замерло, все слушали с обомлением. Лица отражали смесь страха, решимости и надежды. — В нашем народе были Ан Чонгын, Ю Квансун — люди, боровшиеся за свободу с японской империей. Им вырвали сердца, отрезали пальцы, но они стояли на своём. Они умерли в счастье и изобилии? Нет! Но мы, их дети, свободны благодаря им. Мы не нация трусов, мы борцы. И пока моё сердце будет биться, я буду бороться. И пожертвую всем, чтобы наши дети не жили так, как мы в страхе, в клетке! Кто мы?! — Борцы! — закричал Чонхо, поднимая кулак. — Мы создатели истории! И мы должны с гордостью носить это звание. Эти псы добрались до нас, так покажем, что мы им не сдадимся. Пишите в газетах о жертве Чжиуна, говорите об этом и не бойтесь! Я буду с вами и умру с вами на поле боя!       Юнхо говорил с таким огнём и убеждённостью, что каждый в комнате ощутил прилив энергии и решимости. Его слова зажигали сердца, вселяли в них веру в то, что их борьба не напрасна, что они могут изменить свою судьбу.

«Чон Юнхо был дьяволом. Поэтому ему в народе дали имя — Акма. Он толкал людей на верную смерть, заставлял бороться. Но… он шёл вместе с ними в эту пропасть».

      В этой маленькой комнате подвала, среди запылившихся коробок и слабого света лампы, родилось новое обещание: бороться до конца, ради свободы, ради будущего, ради правды. И каждый из них был готов принять это обещание, зная, что впереди их ждёт неизвестность, но и надежда на лучшую жизнь.