Диалог Глаз

- Покажите, - велит Кейтлин. Юная ассистентка, послушно кивнув и спешно нацепив перчатки, исчезает за полиэтиленовой шторкой холодильной комнаты. Через минуту из нее выезжает небольшой хирургический стол с уже знакомым шестилапым существом, напоминающим нечто среднее между ящером, змеей и собакой - на этот раз, по счастью, уже неподвижным и бездыханным. Две распиленные половинки головы лежат чуть в стороне от ссохшегося туловища, с левых конечностей снята кожа, по всей длине голого брюха зияет ровный продольный разрез. Едкий бальзамический запах противно обжигает ноздри - из всего, с чем приходится иметь дело в моргах и лабораториях, именно к нему, пожалуй, привыкнуть сложнее всего. Кейтлин придерживает дыхание, чтобы не поморщиться. Ассистентка же его практически не замечает и без видимого дискомфорта констатирует будничным тоном: - Образец номер восемь - самый целый из всех привезенных. Если нужно, могу привезти остальных... - Не нужно, - чинно осаживает Кейтлин, приглушив в горле протестующий кашель. - Что вам удалось о них выяснить? - За день - не много, мем. Результаты лабораторных исследований будут готовы только через неделю. Пока могу озвучить разве что основные выводы, исходя из внешнего строения и топографии органов... - Пожалуйста. Девушка, показательно окинув зверя махом ладони от головы до хвоста, поясняет все тем же тем же прагматичным голоском: - Животное - хищник. Средняя длина туловища исследованных особей - полтора метра, средний вес - девяносто пять фунтов. Тело вытянуто в сагитальной плоскости и уплощено в сегментарной. Общий вес скелета, по нашим расчетам, не превышает двенадцати фунтов - кости полые, как у птиц, но мускулатура развита, как у крокодила; жировые отложения почти отсутствуют, число позвонков варьируется от восьмидесяти пяти до девяноста, суставы конечностей расположены перпендикулярно - подобным типом опорно-двигательного аппарата, из всех известных нам видов, обладают только драконы... Взгляд ее из любознательного на секунду становится почти восхищенным - Кейтлин замечает странную перемену. - То есть...? Ассистентка, солидно покивав куда-то телу зверя, тихонько цокает языком. - Учитывая соотношение веса костей к общей массе... передвигаться они должны едва ли ползком... со скоростью черепахи. Простите, что приходится спрашивать, мем, но вы абсолютно уверены, что в отчетах... - Видела своими глазами, - холодно отчеканивает Кейтлин. - И мои коллеги. Все кто выжил. Поверьте... если бы эти звери ползали, как черепахи... выживших было бы на порядок больше. Во взгляде девушки почти ничего не меняется - разве что, он становится чуть более сосредоточенным. Голос же сохраняет все тот же будничный тон: - Что ж... вероятно - тот же феномен, что и у драконов. Непостижимая загадка природы. Только крыльев нет - летать определенно не могут. Как бы Кейтлин обычно не претило безразличие ученых, врачей, и в особенности, патологоанатомов, именно сейчас, почему-то, оно ей почти импонирует. Меньше эмоций - больше фактов. - Что еще? Девушка с готовностью приподнимает уцелевшую переднюю лапу зверя, наглядно сгибая под разными углами. - Конечности обладают высокой гибкостью и подвижностью. Нижняя поверхность пальцев покрыта шероховатым роговым слоем с большим количеством зазубрин. Между пальцев имеются перепонки, пронизанные микрожелезами с клейким секретом - вероятно, служат для сцепления с гладкими поверхностями. - И с вертикальными? - украдкой уточняет Кейтлин. - Как показал наш ненамеренный опыт, даже со стеклянными, мем, - хмыкает ассистентка. - Один из лаборантов, когда брал пробу секрета, случайно приклеил палец к пробирке... повезло, что в перчатке. - Они свободно перемещались по стенам в пещере, - мрачно припоминает Кейтлин. - Без единого шороха. - Стопы и кисти у них в пальмарной плоскости почти не сгибаются. Что в целом логично, учитывая длину когтей... Резонно предположить, что они могут скользить(!) по стенам на собственном секрете... Как на коньках, только без льда и без коньков, - украдкой подтрунивает девушка без улыбки. - Допустим. - Кейтлин устало трет переносицу, собирая размышления в кучу. - Желаете осмотреть голову, мэм? - Да. Пожалуйста. Девушка безропотно поднимает в ладонях отпиленную половинку продолговатой клыкастой морды. Даже в таком состоянии она выглядит не многим страшнее, чем в целости. - Как видите, зубы не дифференцированы, мем; в двух передних - более крупных - проходят ядовитые протоки. Яд высокотоксичный - действует на нервную систему, в малой дозе вызывает временный паралич, в высокой - летальный исход. Насколько нам известно из отчетов о вскрытиях, четверо ваших людей были убиты именно таким образом, мем. - Когти в ход эти твари пускали чаще, - выцеживает Кейтлин свинцовым тоном. - Яд накапливается очень долго - судя по объему желез - не менее трех суток. Многие змеи и пауки также предпочитают его экономить. - Очень любезно с их стороны. Что еще? Юркие пальчики в белой перчатке плавно смещаются к глазнице зверя. - Судя по строению зрачков, животные обладают развитым инфракрасным зрением, но при дневном свете, вероятно, почти слепы. - То есть... они могли ориентироваться только в темноте? - хмурит Кейтлин брови. - Не совсем, мем. У ноздрей расположены восемь сверхчувствительных терморецепторов, - указывает тонкий пальчик на самый конец морды. - Они могут чувствовать тепло тела на больших расстояниях, а также, судя по количеству рецепторов в назальной трубке, их обоняние почти в десять раз острее, чем у собак. Они легко могли ориентироваться по запаху. - Запах... - повторяет Кейтлин, словно под гипнозом. - Вот, зачем карты...* Выжидающая пауза задерживается на полминуты. За вереницей догадок в ее бегающих глазах ассистентка наблюдает с явным увлечением и не торопится ее отвлекать. - У вас есть какие-то предположения, мем? Кейтлин одергивается, мельком встряхнув головой. - Пока - лишь предположения. Что известно о головном мозге, мисс? Девушка улыбчиво щурит уголки глаз, словно только и ждала этого вопроса, и осторожно извлекает рукой из половинки черепа его самое ценное содержимое, диктуя, как по учебнику: - Строение мозга во многом также схоже с рептилиями - сильно вытянутый изогнутый мозговой ствол, крупный, развитый мозжечок - животное обладает крайне высокой координацией движений... - Даже с оторванной головой? - уточняет Кейтлин, скептично приподняв бровь. Ассистентка лишь беспечно поводит плечом. - Если отсечь голову от туловища, не задев при этом задний отдел мозга, то да - тонус мышц сохраняется, вестибулярный аппарат продолжает работу, сохраняется даже некоторая ориентация в пространстве - для пресмыкающихся, рептилий и многих птиц явление вполне характерное... - голос слегка проседает на последних словах, выдавая скрытую нотку сомнения; Кейтлин замечает. - Однако...? Девушке ее любознательность явно импонирует. Она охотно делится с ней размышлениями: - Однако, судя по размеру больших полушарий, эпифиза, гипоталамуса и числу извилин в коре... их мозг устроен во много раз сложнее, чем у рептилий. Подобное строение куда более характерно для млекопитающих, преимущественно - хищников. - Они... могут быть разумны, мисс? - настораживается Кейтлин. Девушка отзывается невнятным жестом ладони. - Для подобного заключения требуются наблюдения и опыты на живых(!) особях, мем. Однако... кора их мозга обладает высокой извилистостью, поэтому... можно предположить, что их интеллект находится, как минимум на уровне псовых. Впрочем... возможно, даже - высших приматов. - Как вы считаете... возможно ли подчинить их человеку, мисс? - Если отталкиваться от отчетов ваших коллег, мем, некто уже успел это сделать... - Я имею ввиду... возможно ли обучить их сложным командам? Скажем... как служебных ищеек? - уточняет Кейтлин как бы невзначай. Ответ, конечно, вполне предсказуем, но ассистентка все же украдкой задумывается. - Вопрос этологии, мэм. Собаки - социальные животные, плоды многовекового искусственного отбора, априори ориентированные на контакт с человеком. Об этих же животных, - мельком кивает она зрачками на тело, - нам не неизвестно практически ничего, кроме строения. Мы не можем быть уверены, даже воспринимают ли они человеческую речь... - Однако, в теории это возможно? - не отступает Кейтлин. - Их мозг способен решать сложные задачи? - Не исключено, - согласно кивает девушка. - Если дельфинов обучили вести подводную разведку... полагаю, и у этих существ потенциал не хуже. - Ясно, - озадаченно щурится Кейтлин. - Что-то еще примечательное удалось обнаружить? - Примечательного тут хватает на каждом дюйме плоти. Но... из особо примечательного стоит обратить внимание на половую систему... С подобным мы прежде не сталкивались. - Что именно? - Все исследованные особи обладают признаками не только обоих полов, но и представителей совершенно разных классов(!). У всех обнаружены недоразвитые млечные железы и деформированная матка, выходящая в яйцевод, и также присутствуют семенники и семяпроводы, выходящие в клоаку. Животные - не просто гермафродиты, а... словно гибриды(!) ящеров, птиц и млекопитающих... - Химеры, - догадливо подтверждает Кейтлин. Девушка подзакатывает глаза с размышляющим видом. - Возможно. Хотя для подобного вывода требуется более подробное изучение. - Скажите, мисс... они могли оставить потомство? - Крайне сомнительно, мем. Судя по топологии и строению органов, животные абсолютно бесплотны. У нас нет даже предположений, каким образом половая система подобного рода вообще способна функционировать. - Хорошо, - срывается в ответ облегченный выдох. - Тогда последний вопрос, мисс: у вас есть теории о том, как их вывели? - Этим вопросом в данный момент поглощена вся наша кафедра, мем, - категорично качает девушка головой. - К сожалению, меня посвящают далеко не во все гипотезы. Рассказать подробнее сможет только доктор Девис... Прозрачная штора у прохода холодильной камеры резко всколыхивается; сутуловатая мужская фигура в белом халате, как по волшебству, выплывает из нее с счастливейшей улыбкой и торжественным возгласом: - Простите, что заставил ждать, леди! Боги, вы, должно быть, и есть тот самый офицер Кирамман! - Лейтенант Кирамман, сэр... - Сказать большего она не успевает - ладонь ее тут же сковывают жарким рукопожатием. - Безумно, безумно рад встрече, мисс! Простите, что задержался - у нас только что был консилиум по поводу предоставленных вами экземпляров! Вы не представляете, как я хотел вас увидеть, мэм! У меня столько вопросов к вам, если позволите - да, что там, не только у меня - у всего нашего профессорского состава! Это ведь вы возглавляли операцию штурма, я прав? - Руки ее он все еще не выпускает и трясет с таким азартом, что у Кейтлин едва не кружится голова. - Так точно, сэр. - Это просто феноменально, мисс! Вы не представляете, какой подвиг вы свершили, и как много он для нас значит! Не знаю, как и благодарить вас, мисс! - Что вы, не стоит, сэр... - скромно опускает взгляд Кейтлин. - Вы внесли неоценимый вклад в науку, леди! Экземпляры, что вы привезли - настоящий порыв в истории генетики, селекции и зоологии! Прошу, скажите, вы не могли бы нам предоставить еще хотя бы десять-двенадцать живых(!) особей? Я посвятил бы им диссертацию! Кейтлин замирает на нем таким взглядом, что доктор невольно проседает на пару дюймов, и лоб его в момент покрывается прохладной испариной. Ассистентка любуется зрелищем с явным удовольствием. - Ясно, - тихо кашляет он. - Тогда... позвольте еще пару вопросов, мисс... *** Кейтлин смотрит испепеляющим взглядом в мутное стекло фрамуги. Силуэт заключенного, ждущего допроса, вяло шевелится по ту сторону двери. Она не знает, что будет, когда дверь откроется... Кончики пальцев мелко подрагивают на обложке файла, мечтая сжаться в кулак, что-то клокочет и колет в груди, как от изжоги, зубы скрипят в стиснутой челюсти, как у ротвейлера. Ей хочется рычать. А еще больше хочется снова почувствовать в пальцах рукоять своего кольта... но его она брать не стала. Нарочно. Такого соблазна она бы не вынесла снова... "Сохраняйте хладнокровие и спокойствие на всем протяжении допроса" - говорилось в каждом учебнике, что попадал ей в руки, и сейчас из всех испытаний, именно это кажется самым невыполнимым. Есть вещи, к которым ни один учебник не подготовит. Есть вещи, к которым в принципе нельзя быть готовым. Но она должна. Поэтому набирает в грудь тяжелый, как сама ненависть, глубокий вдох, расправляет плечи и толкает чертову дверь. Глаза старика в потрепанной робе выжидающе приподнимаются к ней - настолько мутные, отчужденные и пустые, точно у мертвеца. При свете дня он выглядит таким тощим и ссохшимся, словно вот-вот прямо здесь, на этом стуле, возьмет и рассыплется в костную муку, но никакого сочувствия все равно не вызывает. Отвращение на лице Кейтлин сдерживает, но вот взгляд упрямо его выдает.

- Убийца.

- Мистер Синджед, - приветствует она, скрепив голос. - Верно? Заключенный склоняет голову чуть в бок согласным движением. - Меня чаще называют: "Доктор". - Голос его почти дружелюбный, но такой сиплый и стертый, что отвращает только сильнее. - Леди Кирамман, я полагаю?

- Откуда ты...? Неважно.

- Лейтенант Кирамман, - сухо одергивает Кейтлин. - Лейтенант, - покорно моргает старик. - Я... наслышан о вас. Дочка советницы на посту миротворца... Признаться, не ожидал увидеть здесь именно вас... Вероятно, это большая честь для меня? - Ни иронии, ни издевки в его тоне нет, но Кейтлин все равно чувствует, словно ей в лицо бросают перчатку. Нет... не дождется. - Пусть слава моего рода вас не смущает, - холодно осаживает она, плавно опускаясь за стол, уже раскрывая наготове папку архивных документов. - Сейчас вас должна беспокоить моя должность, а не фамилия. Но признаюсь... я тоже наслышана о вас, доктор Синджед... и кое-что читала и о ваших(!) предках... по материнской линии. Фамилия доктора Хольеса** в определенных кругах еще более почитаема, чем моя... Кое-что меняется во взгляде старика: в нем наконец-то просыпается слабая искра любопытства; скулы подергиваются в ехидном подобии улыбки. Симметричная невольно проскальзывает и по губам Кейтлин. - В вашем личном хранилище мы нашли несколько опытных журналов, датируемых восьмисотыми годами... Признаюсь, я и сама была удивлена, насколько почерк в них схож с записями Хольеса из нашей криминальной хроники. Хотите возразить...? Старик поводит ладонью невзрачным жестом. - Я... не застал прадеда живым, и имел дело лишь с его записями. Но да... все мы так, или иначе носим по жизни клеймо наших великих предков. Каждый - свое. Не так ли... мисс Кирамман? "Лейтенант", - повторить это снова - унижение, которое позволить себе Кейтлин не может. Она чувствует, что и он это знает - в проницательности ему не откажешь. Но щупать больные точки она тоже умеет... - Вы гордитесь своим клеймом, мистер Синджед? - Нисколько, мисс, - плавно прикрывает он глаза, и судя по тяжести в них, ответ правдивый. - Для меня оно - такое же бремя, как и для вас...

- Сучий ты выродок...

Кейтлин его недооценила. - Однако это "бремя" обеспечило вас неплохой базой знаний для поступления в академию... - Все знания, которыми я располагал в то время... мне передал мой отец. Моя мать, вопреки вашим догадкам, была весьма далека от медицины и от науки в целом, и записи ее деда до меня дошли лишь после ее смерти. Поэтому, вынужден вас огорчить... вы ошиблись и тут. - Иными словами... ваше "бремя" вы взяли на себя по своей же воле? - хищно щурится Кейтлин. - Не по принуждению родителей. Вы сами решили продолжить ремесло прадеда... - Я признаю заслуги прадеда, как врача и ученого... и не я один, но повторюсь: я никогда не гордился им. И я не выбирал его путь... С позволения сказать, он выбрал меня сам.

- Сам... Неужели? - Кейтлин морщится почти брезгливо.

Старик замечает. - Я не оправдываюсь, мисс... лейтенант Кирамман. И не собираюсь. Мой прадед совершил много страшных вещей... и я тоже. Хотел я того, или нет. Я мог бы сказать, что преследовал благую цель и внес немалый вклад в развитие науки... но не буду. Моей вины это не смягчит. Ни в глазах закона, ни в глазах совета... ни в ваших, лейтенант Кирамман. Возражать Кейтлин не собирается, пускай даже стоило бы. Правда в ее глазах горит слишком четко. - Рада, что вы это осознаете, - сурово снижает она голос, приглушая в нем утробное шипение. - Мясник. Старик вновь прикрывает глаза в знак понимания. - Это прозвище приросло ко мне также крепко, как клеймо моего предка. Горжусь я ими, или презираю - от них мне все равно уже не избавиться. Поэтому и лгать мне больше нет никакого смысла, - хрипло протягивает он куда-то, словно в пустоту, и провожает собственные слова выжидающим молчанием. Молчание затягивается. Кейтлин смотрит в его лицо так, будто искренне надеется, что взглядом можно убить. - У вас ко мне вопросы, - прозорливо склоняет он голову. - Спрашивайте. Я отвечу. Вот так - просто и прямо. Кейтлин почти разочарована. К этому допросу она готовилась не одну ночь. - Хоть в моем представлении вы не имеете правда даже дышать, доктор Синджед... долг все же велит мне напомнить вам о праве хранить молчание, - отчеканивает она монолитным тоном. - Ибо все, что вы скажете... может быть и будет(!) использовано против вас. - Вы хотели бы, чтобы я молчал, Кейтлин? - вопрос вдруг звучит с таким интересом, едва ли не заботой(!), что она искренне теряется с ответом. Глаза старика будто смотрят насквозь. - Вы не производите впечатление человека, которому доставляет удовольствие выуживать информацию пытками... Спорить она и тут не решается, хоть и сама поддается сомнению. Старик продолжает рассудительным тоном: - Всем моим преступлением доказательств у вас в избытке. Могу предположить, что срок моего пребывания в тюрьме уже переваливает примерно за три пожизненных... - Пять, если быть точной, - уверенно вставляет Кейтлин. - Следовательно, буду я молчать или нет - для меня абсолютно ничего не изменит. Так отчего бы мне не сэкономить время нам обоим и не удовлетворить ваше любопытство...? В любом другом случае, подобная рассудительность располагала бы, но сейчас от нее почему-то воротит. - Ценю вашу заботу, - чинно кивает Кейтлин. - Только вы сэкономили бы нам обоим куда больше времени, если бы не совершали всего, за что здесь оказались. - Я не могу изменить прошлое, мисс, - выдыхает старик без ощутимого сожаления. - Вы и будущее свое уже не измените. - Я это знаю. Знал задолго до того, как попасть сюда. Кейтлин, наконец понимает. Вернее - убеждается. У нее были догадки и раньше, и эта занимала вершину списка... - Вы при смерти. Старик невозмутимо пожимает ладонью. Его скула под бинтом мелко дергается, выдавая странную улыбку. - Этот факт торопил меня, но... нет. Он не был причиной. Я боялся лишь того, что не успею сделать всего, что должен... но я успел. И теперь моя дальнейшая судьба меня не волнует. Поэтому молчать или врать вам мне незачем. Однако... - задумчиво протягивает он, - раз уж вы упомянули о моих правах... насколько мне известно, я могу попросить у вас стакан воды. Пожалуй, этим правом я бы воспользовался куда охотнее. Если вас не затруднит... Кейтлин, стиснув губы, отходит к тумбочке с кувшином у двери и наполняет стакан.  - Прошу. – Она любезно ставит его на стол, даже придвигает чуть ближе, однако старик и рукой не шевелит. - Благодарю, мисс. Это - для вас, - по мутным глазам проползает ехидная усмешка.  Пауза подвисает на две секунды. Там, где встретились их взгляды, кажется, вот-вот истлеет сам воздух. Стакан Кейтлин все-таки берет и, не отрывая глаз, выливает воду на пол. Мясника это зрелище, похоже, забавляет. - Итак… - Спрашивайте, Кейтлин. Она складывает руки в замок. - Вы передали рецепт мерцания Силко? - Да. Настолько(!) просто? Он и правда смирился… - Кто-то из академии вам содействовал? - Нет. - Вы проводили его испытания на людях? - Да. - С какой целью? - Я видел в нем потенциал. - Вы изготавливали химическое, или биологическое оружие, Синджед? - Да. - Для кого? - Для Силко. У нас было долгое сотрудничество. Вопросы и ответы летят так стремительно, что Кейтлин остается только искренне поражаться. Каждый из них, она ожидала услышать в лучшем случае часа за три допроса. Похоже, пришло время и для тех, что ее интересовали больше всего…   - Мистер Синджед… - Она бесшумно набирает в грудь воздуха, собираясь с голосом. – Это вы организовали похищение детей в Пилтовере? - Да. – Спокойствие в этом голосе на одном этом слове ощущается, как удар под дых. Но виду, Кейтлин, конечно, не подает. - Каким образом? Вы не справились бы в одиночку… - У меня… были помощники. Вы уже познакомились с ними в моей лаборатории…

- Значит, правда…

- Вы вывели этих тварей? - Создал(!), леди. Плоды моих наиболее успешных опытов. - И в чем была цель опытов? - пытливо подается она вперед. - Вы ведь уже изучили все мои записи не так ли…? - Создание мутации – безусловно, было решающим этапом… но не конечной целью… верно? – догадливо щурится Кейтлин. – Так в чем же…? - Эволюция, - многозначительно склоняет старик голову. - Эволюция… - протягивает Кейтлин ему в тон. – Полагаете, именно вы должны были задавать ей курс? Признаться, для человека, возомнившего себя богом… вы довольно скромны. - Я не мнил себя богом, леди. Я человек науки, и моя цель по жизни – служение прогрессу, которым наши города и славятся. - Прогресс видится вам в том, чтобы заполонить землю монстрами? - Монстров на земле всегда хватало, - безучастно отмахивается он. - Один вид истребляет другой – конкуренция позволяет развиваться сильнейшим. Человек занял вершину их списка, однако… мы еще крайне далеки от совершенства. Мы развиваем технологии, но наше физиологическое развитие почти остановилось. Естественный ход природы мы нарушили уже давно, но теперь… у нас есть все необходимое, чтобы изменить саму природу. Чтобы творить эволюцию своими руками.  Но да… эволюция была и будет жестокой. Не каждому суждено увидеть новый рассвет… - Вы - не только хирург, биолог и химик, но еще и философ… - констатирует Кейтлин нараспев. - Из всех стезей, вам стоило выбрать последнюю. Иными словами… выжить должны только сильнейшие, но кто именно – выбираете вы? - Вы меня не слушали, мисс… - возражает старик без укора. - Выживают самые приспособленные. Те, кто не только меняет природу, но и не боится меняться вместе с ней. Природа меняет нас, а мы – ее. Человек – единственный из видов, кто запустил этот бесконечный порочный круг. Теперь мы должны(!) меняться, чтобы не деградировать. Вы понимаете? - Хотите сказать: мы должны мутировать? - Очень грубо говоря… да. Должны. Я хочу лишь подарить человечеству возможность выбирать(!), в какую сторону. - Ясно, - медленно кивает Кейтлин. - Тогда позвольте узнать, к чему вам потребовалось создавать химер? Или животные тоже обязаны мутировать? Естественного хода эволюции для них тоже недостаточно? - Вы предпочли бы, чтобы я все(!) эксперименты ставил на людях, леди? - невзрачно уточняет старик. - С самого начала? - Что предпочла бы я, полагаю, вам и так известно. - Я ответил на ваш вопрос, мисс? - Лишь на последний, - сухо отрезает Кейтлин. - И какие же из мутаций, вы полагаете, нам необходимы? - Пока что, леди, вопрос состоит лишь в том, какие из них возможны(!), - терпеливо поясняет старик. - О выборе речь пойдет нескоро. - Вы полгали, что сумеете продлить себе жизнь, не так ли? - Моя жизнь меня волнует в последнюю очередь, Кейтлин. - Какая самоотверженность… - украдкой язвит Кейтлин. - Вы и правда человек науки. Уверена, в академии вам цены бы не было. - В академии я не добился бы ровным счетом ничего. - Вы думаете? - с издевкой поднимает она брови. - Я знаю. Наука часто требует пренебречь моральными устоями. Требует жертв. Зачастую, страшных жертв. И как бы я не уважал профессора Хеймердингера, он был слишком щепетилен, чтобы это принять, - проговаривает старик со скрытой ноткой негодования. - Вот и приходится таким, как я марать руки. Я не требую признания своих заслуг, не требую славы, или уважения и не ищу понимания. Я делаю только то, что должен. Однажды мои исследования себя оправдают - это все, к чему я стремлюсь. - Это, безусловно, оправдывает в ваших глазах десятки отнятых и искалеченных вами жизней? - тонко наседает Кейтлин. - Вся история прогресса написана кровью, Кейтлин. Любой(!) научный эксперимент требует жертв, и да, человеческих в том числе. Вы догадываетесь, сколько людей были зарезаны живьем, прежде чем был создан первый учебник по хирургии? Об истории йордлов, полагаю, упоминать даже нет необходимости… - Ясно, - протягивает Кейтлин с показным удовлетворением. - Значит, эволюция. - Именно так, мисс. Тихонько хмыкнув уголком губ, она переворачивает страницу файла. Чуть оглаживает кончиком пальца прикрепленный к уголку тетрадный листочек, и глаза ее вновь наливаются стальным звоном. - Я могла бы предположить, что дети вам понадобились для этой цели... но это не так. Верно? - Верно, - кивает Синджет с секундным промедлением. - Я изучила все ваши записи, доктор. Из сорока восьми детей, упомянутых в журнале, кое-кто привлек мое особое внимание... Единственный, у кого не было номера, а было собственное имя. Единственная девочка. Взгляд старика на секунду остреет. Задушенная искра боли уязвленно проскальзывает в мутных зрачках - Кейтлин видит. И снижает тон до проникающе-тихого, глуша в голосе горчащую хрипотцу: - Она - и есть причина страданий всех остальных... - Да, - короткий чуть слышный ответ оседает в тишине долгим эхом. Кейтлин зря наделась услышать хоть что-то другое. - Что с ней случилось? Глаза старика темнеют, проваливаясь куда-то глубже в глазницы. - Наш дом был возле урановых шахт. Она получила высокую дозу радиации - ее органы начали отказывать за считанные дни. Операции были бесполезны. Единственным способом сохранить ей жизнь было погрузить ее в анабиоз. Она провела в нем двенадцать лет, пока я искал выход... Удивления Кейтлин не ощущает - все было до одури предсказуемо. Можно было бы посочувствовать... вот только сочувствие давно иссякло. Она лишь спрашивает: - Нашли...? - Нашел. - Где она теперь? Мы не нашли ее при обыске... - И никогда не найдете, - твердо обещает Синджед. - Об этом я позаботился. - Вы обещали ответить на все(!) мои вопросы... - Я сказал, что не стану врать. - Если вы хотите еще хоть раз ее увидеть... в ваших же интересах, сказать мне, где она. Мы обеспечим ей должный уход и защиту... несмотря ни на что. - Я позаботился обо всем. И рад, что успел точно в срок. Она в надежном месте. И вы никогда ее не достанете. - Полагаете, она одобрит, если узнает, во что обошлось ее спасение...? - Не имеет значения. Я сделал все, чтобы она жила. Сделал то, что должен был. Кейтлин пригибает голову - грудь трещит от задавленного рева, в голосе режется болезненный звон: - Сорок семь детей... были изувечены, зарезаны и выпотрошены вами на хирургическом столе живьем... - Слова выходят из нее едва ли не со скрипом. Неподъемная, пожирающая, испепеляющая ярость сковывает глотку, и душить ее дольше не сил не хватает. - ... Ради жизни одной-единственной девочки... - Да. - Вы даже не были уверены, что этого хватит, верно? Даже не знали, сможете ли ее спасти... - Да, - спокойно кивает Синджед. Остальные слова Кейтлин уже не столько говорит, сколько просто выталкивает языком сквозь зубы: - Скольких еще вы бы убили, Синджед? Сколько еще родителей лишились бы сыновей из-за вас? Скольких еще(!) вы обрекли бы на те же страдания? Скольких(!) жизней, по-вашему, стоит одна-единственная девочка? - Столько, сколько потребовалось бы, Кейтлин, - отвечает он все тем же плавным, глубинным тоном. - Я мог бы сказать, что мне жаль, и что я также хотел, чтобы этих смертей не было... но скажу лишь одно: они были необходимы. И, если потребовалась бы сотня(!) смертей, я унес бы сотню. Она стискивает губы, медленно сглатывая, неотрывно глядя в ненавистные, пустые, полу-незрячие глаза. Ей хотелось бы увидеть в них хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь живое, хоть один намек на былое сострадание, хоть что-то, что выдавало бы в нем человека. Но она не видит. - Я могла бы вас понять, доктор Синджед... - Вы полагаете? - склоняет он голову с поддельным любопытством. - Я тоже знаю, каково это - терять самого близкого, самого любимого человека... Но тому, что вы сделали нет(!) оправдания, Синджед, - выговаривает она со сталью в голосе и ледяным огнем в глазах. - И никогда не будет. Спасение одного даже самого любимого человека никогда(!) не оправдает убийства невинных. Тем более - десятков невинных. Старик все смотрит. С таким выражением, будто все сказанное для него - пустой звук. - У вас нет детей, Кейтлин. - Фраза не звучит, как вопрос, но она все же нехотя отвечает. - Нет. - Я вижу, как вы смотрите на меня, Кейтлин. Считаете меня монстром за все, что я сделал, хотите расплаты, разрываетесь между желанием убить меня собственной рукой прямо сейчас и увидеть, как я сгнию в тюрьме заживо. Хотите, чтобы я проклял тот день, когда впервые посмел поднять скальпель на беззащитного, напуганного до смерти, маленького мальчишку. Хотите справедливости... - Вы очень проницательны, мистер Синджед. - Я почти слеп, леди, но все-же могу видеть то, что пока не можете вы. Вы молоды, Кейтлин. Полны сил, уверенности, жажды, веры в людей... и - как бы поэтично это не звучало - любви. Кейтлин вздергивает бровь с такой иронией во взгляде, что слова становятся просто лишними. Но собеседника это ничуть не смущает. - Уверен... однажды вы станете хорошей матерью, Кейтлин. И в вашей жизни появится человек, которого вы полюбите больше всего на свете. За которого вы будете готовы отдать все(!). Свою жизнь, свое тело, свою душу… и стони других душ... если потребуется, - наливается трепетом старческий голос. - Я не желаю вам столкнуться с тем же выбором, что и я… но если это случится… то ради одной единственной жизни, Кейтлин, вы будете готовы сжечь весь мир. И жизни десятков, сотен, возможно, тысяч(!) других людей престанут иметь для вас какое-либо значение. Я не говорю, что вы пойдете моим путем… но вы вспомните мои слова. И будете смотреть совершенно другими глазами. Что-то глухо вздрагивает у Кейтлин в груди. Глаз она все еще не отводит, но чувствует, что на долю секунды взгляд все же дает слабину, как и голос: - Вы ничего обо мне не знаете. О моем будущем – тем более. - Безусловно, - мягко кивает старик. - Но есть вещи… которые учишься видеть с опытом. Когда-нибудь... увидите и вы. - Возможно, - нехотя роняет Кейтлин. - Но никогда(!) жизнь одного человека не станет ценнее других, доктор Синджед. - Время покажет, мисс. - Вы пустили под нож сорок семь девятилетних детей… - Формальности уходят в сторону – ей больше нет до них дела; сейчас она решается говорить открыто. – Без жалости, без ропота, без колебаний. Для вас они были только номерами в журналах – расходным материалом, не более. Я гадала неделями, что за человек… что за монстр(!) способен на такое, и ради чего… Теперь я вижу… вы – не безумец, не хладнокровный убийца и не ученый-фанатик, готовый ради науки на все... вы – просто трус. - Обескровленный голос шуршит холодом. – Обыкновенный эгоистичный трус, который так боится отпустить одну любимую жизнь, что готов отнять и искалечить сотни чужих. Вы - не чудовище, нет. Только все, что все в вас осталось от человека - лишь ничтожная, иссушенная оболочка, сгнившая внутри заживо. Вы не заслуживаете ни жизни, ни смерти, Синджед. Вы мертвы уже давно. Вы не заслуживаете никакого(!) будущего. - Пусть так, - смиренно моргает старик. - Но теперь оно будет у моей дочери. - Вас в нем не будет, Синджед. Где бы вы ее не прятали, уверяю: вы никогда ее не увидите. - Я знаю. - В мутных почти незрячих глазах - все то же стылое спокойствие. - Но я добился того, чего хотел. Моя дочь будет жить. Ничего больше для меня теперь не имеет значения... *** Мутные пятна ложатся на бронированное окно вивария, мерно выплывая из ноздрей дремлющего гиганта. Вай укладывает ладонь на стекло и оглаживает, будто старого друга. - Вандер... Ей очень хочется верить, что он все еще ее чует, или хотя бы чувствует. Но нет. Зверь не слышит и не открывает глаз. Ни панциря, ни ядовито-зеленых колб на нем больше нет; все его туловище теперь покрыто повязками и датчиками, но тяжелые цепи все также тянутся к исполинским лапам вместе с паутиной белых трубок - похоже, его усыпили всем, чем только могли. Все, о чем Вай сейчас мечтает - только, чтобы он взглянул на ее снова... хотя бы один раз. Ребра сводит спазмом, дышать становится все труднее, слезы упрямо впиваются в глаза, но она упорно загоняет их внутрь. Он не хотел бы, чтобы она плакала, и она не станет. Нежная, теплая ладонь ложится ей на плечо со спины - шаги у Кейтлин настолько бесшумные, что Вай не замечает ее до последнего. - За ним будут наблюдать еще месяц, - шуршит за ухом хрупкий полушепот. - Потом... решение будет принимать совет. Я... сделаю все, что смогу, Вай, но... если они решат, что он опасен... - Она замолкает, не зная, как закончить. Вай сглатывает горький ком и прихватывает на плече ее руку.

- Я понимаю.

- Он уже не будет прежним, - хрипит она с тяжелым кивком. - Никогда. Кейтлин вздыхает, опустив голову, утешающе сжав ее ладонь. - Я думаю... он все еще тебя помнит.

- Я знаю, - моргает Вай.

- Все эти годы... я мечтала однажды увидеть его снова... но только не так. Она чувствует, как талию бережно берут в объятия - ей кажется, только они теперь удерживают ее на ногах. - Мне так жаль, Вай. Мне безумно жаль - так не должно было случится. Я поговорю с Джейсом, с Медардой, с докторами - я объясню им... - Не надо, - обрывает Вай, болезненно щурясь. - Он прожил в лаборатории семь лет. Семь лет на нем ставили опыты, как на долбаном кролике. Хватит. Если это - единственный выбор... то пусть хоть уйдет по-человечески. - Ты... уверена? - Он бы так решил. Кейтлин горько кивает за ее плечом и прижимается крепче. Какое-то время они стоят в полной тишине, пока Вай отрешенно гладит ее предплечье, не отрывая второй ладони и застывших глаз от окна. Она сама не знает, чего ждет. Просто ждет. Хоть чего-нибудь. Стальные двери со скрипом разъезжается в стороны в конце коридора - следом слышится приглушенный голос охранника: - Простите, мэм, доктор скоро придет на обход - вам больше нельзя здесь находиться. - Уходим, сэр, - запоздало отзывается Кейтлин и мягко, едва ощутимо подталкивает подругу лбом: - Вай... Вай покорно кивает, но только не может двинуться с места. - ... Нас больше не пустят к нему. Если хочешь попрощаться... то лучше сейчас. Она сжимает руку на стекле - с такой силой, словно правда надеется за него удержаться. - Мэм, прошу вас, скорее! И вдруг... Зверь чутко поводит ухом, втягивает долгий скрипучий вдох и поднимает заплывшие клеем веки. Вай смотрит в печальные преданные волчьи глаза - ей кажется, воспоминания всех прожитых вместе лет - от первого мига встречи и до самой разлуки - отражаются в больших янтарных радужках вместе с ее лицом. И Вай улыбается.

- Я так и не успела тебе сказать...

***

Тяжелый кулак прилетает звонким ударом точно в ухо - едва вполсилы, сдержанно, методично, но Вай все равно пошатывается, проседает на одно колено и трясет головой с противным звоном в висках. Опорную ногу тут же выбивают легкой подсечкой - земля бьется о бок так быстро, что она только и успевает удивленно распахнуть глаза. - Блокировать удар лицом - не лучшая идея, детка, - напутствует поучающий голос. Плечиста громада учителя нависает над ней всеобъемлющей тенью. - Почему не ушла от атаки? Девочка, насупив чумазый нос, уводит обиженный взгляд в землю, сдавленно бурча: - У тебя слишком длинные руки. Как мне было успеть? - Ты даже не пыталась. - Если я буду только уходить, то когда я буду бить? - В нужный момент. Терпение, Вай. Терпение решает все. - Я только и делаю, что терплю, - ворчит она, тяжело поднимаясь. - А ты только и делаешь, что бьешь. Учитель, тепло покачав головой, протягивает ей руку, помогая встать, а затем - отряхнуться. - Как ни крути, ты все-таки - девочка, Вай. А значит, почти все, с кем ты столкнешься, будут выше, крупнее и тяжелее, чем ты. Чтобы уложить их, тебе придется подгадывать момент. Терпение - твой главный ключ к победе. - Не честно, - дуется Вай. - Мир - не самое честное место. Поэтому - в стойку, Вай. Еще раз. Девчонка, стиснув кулаки и зубы, стирает запястьем с носа пыль и встает в защиту. Ребра все еще надоедливо саднят, липкий пот течет за шиворот, и обида с каждой каплей разгорается в упрямых серебристых глазах все сильнее.

- Я больше не проиграю.

Вандер видит. Его хмурые дремучие брови плавно смягчают суровый изгиб. - Я очень горжусь тобой, девочка. Помни это. Подобного от него она раньше не слышала. Вандер всегда был скуп на похвалу, на сантименты - тем более, но сейчас... Вся боль и усталость вдруг проходят, как по волшебству. Она улыбается уголками глаз. - Я смогу стать такой же сильной, как ты? Ее макушка не доходит ему даже до середины груди, руки тоньше раза в четыре, но Вандер не думает смеяться. - Ты станешь сильнее всех, детка. Если будешь упорно учиться. Вай бодро упирает стопы в землю, готовясь к новой атаке. - Я буду. Буду, Вандер! Обещаю! - Моя девочка. *** Воспоминания тонут в бездонных черных зрачках и проскальзывают парой влажных полосок на веки. Но Вай не дает им сорваться вниз.

- ...Спасибо.

- Прощай... Вандер. - Мем, прошу вас - на выход! Она опускает руку. В чувство ее приводят только звук замкнувшихся за спиной дверей и тепло чуть влажных губ у себя на виске.