Диалог Глаз

Особняк утопает в безлюдной тишине и сумерках - отсветы заката красиво играют в высоких барельефных окнах. Кейтлин воровато озирается, шагая по аллейке. В саду - ни души. "Спокойно, Кейтлин, спокойно. Роджерс знает, с кем ты, Вай скоро будет здесь... Ты справишься, Кейтлин. " Рут, чинно ведя ее под руку, упорно делает вид, будто не замечает, как бегают ее глаза. Внутри особняк выглядит, как форменное олицетворение страсти владельца: деревом заставлено и выстлано все, что только возможно, от сияющего дубового паркета до картинных рам с тяжелой резьбой; что не мебель - то музейный экспонат, но, стоит признать, вид и правда довольно изысканный. - Все это вы делали? - украдкой любопытствует Кейтлин. - Увы, не все, дорогая. Но был бы рад. Дерево застилает помещение полутьмой, горечь старого лака стоит в воздухе, мертвая тишина гуляет от стены до стены. - Ваш сын сейчас не дома, Гоэл? Мне бы хотелось с ним познакомиться... - Ох, верно... Вот досада: Гури сейчас на репетиции в музыкальной школе, - откликается Гоэл с притворной рассеянностью. - У него скоро выпускной концерт - каждый вечер пропадает за скрипкой. Простите, я забыл вам сказать. - Жаль... - Кейтлин украдкой оглаживает под юбкой рукоять пистолета, - я была бы рада с ним пообщаться. - Не огорчайтесь. Уверяю, у вас еще будет такая возможность. Сейчас это, пожалуй, могло бы отнять у нас лишнее время, а оно... - он в очередной раз сверкает драгоценными часами, - в данный момент нам довольно дорого. Что ж... не будем мешкать. Прошу вас, Кейтлин, нам наверх. Я вам покажу... По лестнице они шагают в полном молчании. Гул шагов отдается от стен долгим эхом. Почти, как ритм сердца - у Кейтлин в висках. Второй этаж посветлее - закатные лучи струятся в высокое окно в конце коридора - деревянные панели горят красным заревом. Гоэл, остановившись у последней двери, выуживает из кармана связку ключей. - Не удивляйтесь, дорогая, я всего лишь запираю кабинет от Гури, - поясняет он с легкой улыбкой, щелкая замком. - Сами понимаете - дети бывают чересчур любопытны, а в этой комнате... я храню самые дорогие мне вещи. Пожалуйста, заходите... Кейтлин торопливо оглядывается на пороге - шагает робко. Кабинет просторный, светлый, примечательностей в нем немного: только ряд железных стеллажей вдоль стены, прикрытых жалюзными шторками. О пристрастиях хозяина здесь не говорит почти ничего, кроме изящной скамьи и роскошного письменного стола: красное дерево, резьба поражает филигранными чертами - подобную красоту, стоит признать, даже Кейтлин встречала нечасто. В авторстве этого творения она уже не сомневается. - Это бесподобно, Гоэл, - признает она. В уголке его губ проплывает невесомая, но какая-то по особому теплая улыбка, когда он лелеющим движением оглаживает столешницу. - Одна из немногих вещей, которые я сделал для себя... Ни разу за него не садился. Поверить не трудно. Ни одной потертости, ни царапинки - видно невооружённым глазом; даже чернильница на столе давно иссохла. Но вот рядом с ней, на бархатном платочке покоиться куда более любопытная деталь - старый обломок штурвала. На него Гоэл и вовсе поглядывает - как на давнего друга. Сверху, над столом, как и стоило ожидать, на холсте в резной рамке дрейфует в темных волнах одинокий двухмачтовый бриг. С Громовержцем он даже рядом не стоял; по сравнению даже с самым скромным ноксианским боевым кораблем, этот выглядит скорее, как рыбацкий баркас, к тому же еще старый и обшарпанный. Но, почему именно он занял почетное место на стене, Кейтлин легко догадывается. Догадывается и откуда обломок... Гоэл, явно довольный ее интересом, встает с ней плечом к плечу и тоже разглядывает - так, словно видит вживую. - Красавец, не правда ли? Кейтлин кивает, припрятав в уголках губ лисью усмешку.

- Только черного флага на мачте не хватает...

- Написал по памяти. - Голос его становится почти мечтательным. - Шестнадцать пушек - огневой мощью не отличался, но быстрый был, как ветер - мог развить скорость в двадцать два узла без груза. - Что с ним случилось? - деликатно уточняет Кейтлин. Мужчина томно вздыхает, пространно покачав головой. - Говорят: как назовешь корабль - так он и поплывет. Я говорил капитану, что "Каменистое дно" - не лучшее название. Кейтлин, не удержавшись, хихикает голос. Собеседник обиженным совсем не выглядит - улыбается вместе с ней. - Вы когда-нибудь представляли себя в море, Кейтлин? - Каждый когда-нибудь представлял, - признает она, невольно порозовев; Гоэл явно замечает - улыбка расползается чуть шире. - Уверен, вам бы понравилось, Кейтлин. У вас еще вся жизнь впереди - стоит испытать в ней, как можно больше, - советует он с внезапной заботой, хотя голос слегка шуршит от игривых ноток. - Встреться мы раньше - взял бы вас с собой, не раздумывая. Кейтлин, черт его знает почему, вдруг действительно представляет. Вопрос наворачивается сам-собой, почти с искренним интересом: - Вы скучаете по морю, Гоэл? Он отворачивается, снова утонув взглядом в картине. Кейтлин почти что видит, как в кристально-сизых глазах колышутся волны. Он прикрывает их, снизив голос до полушепота: - По простору, по свежему бризу, по старым друзьям... даже по пению Дубины-Брефа - мир его праху... по молодости. - Глаза его плавно открываются, нехотя возвращаясь в серую реальность. - Я был тогда совсем другим. Вы бы едва узнали... - Поджарым морским волком? - легонько поддразнивает Кейтлин. - Идиотом, - спокойно заканчивает Гоэл. - Конченым, безбашенным балбесом, готовым совать голову в любое дуло, лишь бы было, чем похвастаться в трактире. Держу пари, отец бы гордился, если б увидел. Я и сам гордился, не буду скрывать. Каждому молодому обалдую с шилом в заднице хочется любой ценой войти в легенды: покорить океаны, плюнуть в пасть морскому бесу, сплясать на костях Кракена, нагнуть всех сирен по пути и, наконец, узнать, что же таится под хвостом у русалки... и как этим пользоваться. Кейтлин впору бы закашляться, но почему-то его внезапная развязность сейчас совсем не смущает. Даже расслабляет. Куда приятнее чопорной маски. - И что изменилось? - с любопытством приподнимает она брови - почти кокетливо. Взгляд мужчины медленно съезжает к небольшой рамке с семейным портретом на другой стороне стола и светлеет заново. - Однажды... после всех испытаний и странствий, случается так, что ты причаливаешь в теплую, тихую гавань, где тебя ждут, и всегда тебе рады, и в какой-то момент... может, не сразу, но все-таки... ты понимаешь, что тебе, почему-то, не хочется оттуда уходить. Просто не хочется. Уверен... однажды вы тоже это почувствуете, Кейтлин. Каждый хочет найти свой причал.

Кейтлин улыбается в знак согласия.

- Кажется, уже...

Глаза ее с увлечением изучают на снимке плечистую женщину с плотной косой, прижавшую к груди годовалого младенца. Рут ее ниже на полголовы и тоньше, как минимум, вдвое. Наверно, так выглядит любовь. - Красивая, - подмечает она с ноткой сочувствия. Потеря явно была тяжелой. Рут подергивает уголком губ - скорее горделиво, чем скорбно. - Могла одним ударом разрубить тигровую акулу надвое. Так и познакомились... Влюбился, как мальчишка. Признаюсь, уже к тому моменту я успел повидать и познать самых разных женщин. Самых разных - от тощих аристократок до тех, что могли поднять на плечах морского льва... но ни одна из них так сильно не напоминала о матери. Ни в одной из них я не видел той любви. До нее. До сих пор гадаю, что вообще она во мне нашла... - Вы тоскуете по ней, Гоэл? - поднимает к нему Кейтлин соболезнующий взгляд. Улыбка на его лице заметно вздрагивает, зрачки соскальзывают куда-то в сторону. Тишина провисает пару секунд, пока он снова не поворачивается к ней с бархатным взглядом. - Вы с ней во многом похожи, Кейтлин. Смелый нрав, ловкий ум, любовь к детям... однако... мою страсть к искусству она никогда не разделяла... в отличие от вас. Вы первая, в ком я вижу настоящую тягу к прекрасному - сродни моей. Вы не представляете, сколько это значит для меня, Кейтлин. Поэтому вы и здесь... - Обещающий огонек загорается в сизых глазах; он шагает к столу вплотную, тянется рукой куда-то к раме картины. - Я хочу показать вам нечто... действительно особенное. Мое главное сокровище в этой комнате. Что-то тихо щелкает за рамой - заслонки стеллажей плавно разъезжаются в стороны. Кейтлин, глухо охнув, торопливо оглядывает полки вполуоборот. Выдыхает. Экземпляры, бережно выложенные рядами, как и стоило ожидать, при всей своей редкости, уникальности, странности и, безусловно, неповторимости, общим видом и очертаниями мало чем отличаются от всего, что громоздится на витринах у Роджерса кучами. По крайней мере, на ее взгляд. И изобразить в нем глубочайшее восхищение и интерес теперь удается не так-то просто. Особенно под прицелом крайне любопытного и чертовски бдительного взгляда Гоэла. Кейтлин, усиленно демонстрируя изумление всем своим видом, завороженно шагает вдоль шкафов. - Это... потрясающе, Гоэл. - Хотелось бы ей звучать хоть чуточку убедительней. Гоэл хмыкает с горделивой улыбкой, но глаз с нее не сводит - стережет почти каждое движение ее зрачков. - Рад, что вам нравится, Кейтлин. Я собираю эту коллекцию уже двенадцать лет. Некоторые из игрушек выкупил на аукционах, что-то приобрел и у нашего Роджерса, а многие... отыскал на свалках. Но одна из них... жила со мной все сорок восемь лет - с самого первого дня моей жизни. Сможете угадать, какая...? - выставляет он ладонь пригласительным жестом. Проверка, догадывается Кейтлин. Чего-чего, а к этому она не была готова. Что ж... чем не время блеснуть дедукцией? - Можете не торопиться, - улыбается Гоэл. - Посмотрите хорошенько. Ответ... может вас слегка удивить. Нижние три полки Кейтлин отметает сразу - закон приоритетности, маркетинга, а также любого родителя, который не любит, чтобы дети трогали его вещи. На уровне глаз примечательного хватает: перекореженные куклы всевозможных степеней уродливости, обломанные солдатики, причудливые кораблики с перьями, или мышиными шкурками вместо парусов, однако ни одна из игрушек возрастом явно не переваливает даже за тридцать лет. На верхней же полке... Кейтлин азартно прищуривается, выцепив глазами миловидного резного мишку размером в ладонь. Поколотый - с отломанным ухом, хорошенько погрызенный - хоть слепок зубов снимай, лак на нем давным-давно стерся, но вырезан он искусно - с тончайшими деталями - руку мастера узнать не трудно. Играл с ним точно младенец, но только точно не Гоэл. Она замечает, как его улыбка становится чуть шире. Где-то уже близко.... Рядом с мишкой... Кейтлин смаргивает несколько раз. Смотрит долгую минуту, озадаченно хмурясь, прежде, чем решается взять в руку. Сомнений не остается, но вот изумление действительно приходит. - Это... - Все верно, Кейтлин. - Гоэл с трепетной улыбкой оглаживает кончиками пальцев насквозь проржавелую покореженную жестянку в ее руке. - Старая консервная банка. Моя первая и единственная игрушка. Еще месяц, может, два назад, Кейтлин хихикнула бы над этим, как над неудачной шуткой. Но сейчас смеяться совсем не хочется. Она слушает. - Когда я был совсем щенком, - тихо продолжает Гоэл, - мама напихивала в нее грузил и давала мне в качестве погремушки. Грузила, к сожалению, я растерял еще в первый год, но вот банку... - Он вздыхает, погружая глаза в воспоминания. - С ней я не расставался ни на минуту, Кейтлин. Куда бы я ни шел - она всегда оставалась со мной. Была для меня всем, что я только мог пожелать: мячом, плюшевым мишкой, подзорной трубой, ружьем, внимательным собеседником, или вообще лучшим другом, а в нужный момент - еще и кружкой, чайником, или кастрюлей. Одна корявая жестянка была для меня всем миром. Когда я вырос, то хранил ее уже просто, как память о матери. Но когда я впервые вошел в лавку Роджерса... я снова вспомнил, что это - видеть мир глазами ребенка - мечтать, представлять. Роджерс прав: нет ничего более удивительного, странного и невероятного, чем фантазия самых обыкновенных детей. Способность видеть чудеса в заурядной консервной банке - вот оно настоящее искусство. Увы... мой сын в этом плане, как это не прискорбно, почти бездарность, - вздыхает он, покачав головой. Снимает с верхней полки деревянного мишку и бережно вертит в руке. - Все верно, Кейтлин: этот медвежонок был его первой игрушкой - я сделал специально к его рождению. Он уже давно забыл о нем. - По губам пробегает кислая усмешка. - Вторым моим подарком - уже позднее - стал этот деревянный револьвер... Кейтлин бросает взгляд вслед его пальцу, на нижнюю полку - едва не присвистывает. Точная копия настоящего - прорезана каждая деталь вплоть до засечек на целике. Еще и рукоятка с позолотой. Такому даже она бы в детстве позавидовала. - Безупречная работа, - восхищенно признает она. Гоэл лишь флегматично хмыкает под нос. - И я так думал. Вырезал его два месяца - мечтал увидеть глаза Гури, когда он откроет подарок... Увидел. Помню, как сейчас: он взял его в руки, повертел несколько раз, а потом поднял голову и посмотрел на меня - как на полного идиота. Сказал: "Пап... но он ведь даже не стреляет!". Я таращился на него... и не знал, что сказать. - Он замолкает ненадолго, застыв глазами где-то в центре стеллажа; Кейтлин не торопится его одергивать. - Когда я был в его возрасте... в моем мире, при доле воображения, стрелять могла даже швабра... да чего там - любая палка могла стать охотничьей винтовкой. Но в мире моего сына... в мире, где есть все, что можно пожелать... палка остается просто палкой, а нестреляющий пистолет - бесполезным хламом. Кейтлин, сама не зная, почему, укладывает ладонь ему на плечо соболезнующим жестом. Собеседник, признательно моргнув, мягко покачивает головой. - Я не виню его - я вырастил его таким и нисколько об этом не жалею. Моей мечтой было дать своему сыну все, чего у меня не было, и я счастлив, что преуспел. Однако... кое-что я все-таки у него отнял. То, что делает ребенка ребенком - воображение. Тяжело признавать, но в мире безграничных возможностей, в мире самых невообразимых чудес - в мире детской фантазии мой сын практически слеп. Как и сотни его сверстников - таких же избалованных балбесов, выросших на всем готовом. Видимо, такова цена благополучия. Эта же участь настигает каждого с годами - мы все забываем, какого это - видеть чудеса в простых вещах. Я и сам рано расстался с этим даром - когда занялся резьбой. Был уверен, что тянусь к высокому искусству, и только спустя десятки лет наконец понял, что искусство не в красоте... Искусство в фантазии, а фантазия... рождается в простоте и лишениях. Как эта банка... как и Маргаритка... и ее создатель. И вам Кейтлин, мне думается, он тоже хорошо знаком.

Красноречивая пауза заставляет ее озадаченно вскинуть брови. Странное предчувствие щелкает под ребрами, как взведенный курок. - Создатель... Гоэл? - невинно уточняет она. Взгляд мужчины держится на ней в молчании. Оно уже бередит нервы не на шутку. Его зрачки расширяются вдвое - мечтательный взгляд заплывает в веки. - Удивительная девочка. Видел ее вживую лишь два раза, но еще тогда... тогда я понял, что передо мной гений. Невероятное, прекрасное, истерзанное создание с умом и фантазией, которые простому человеку не снились. Мне доводилось видеть лишь три ее поделки... включая Маргаритку, но ее руку я узнаю с одного взгляда. Грубые формы, яркие краски, избитая душа... ничто в мире еще не восхищало меня также. В них та же боль, те же сломанные мечты, та же любовь и фантазия, что и в их создательнице... - Он открывает глаза, плавно поворачивая к собеседнице голову. - В народе она известна... как Джинкс. Кейтлин едва не вздрагивает от этого имени. В горле в момент становится сухо. - Вы... видели ее? - Голос предательски дергается. - Где? Когда? Гоэл окидывает ее вскользь ликующим взглядом, словно подловил на краже вора. Но все-таки отвечает: - Впервые - в лавке Роджерса. Давно - она была совсем ребенком. Второй раз - год назад, в Последней Капле. И, предупреждая ваш вопрос: нет. Увы, я не имею ни малейшего преставления, где она сейчас, хотя чертовски хотел бы. Поэтому вы и здесь, Кейтлин. Вы ведь ищите ее, не так ли? Кейтлин замолкает, застыв глазами, мысленно отвесив себе звонкую оплеуху. Кажется, ее все-таки обыграли. Собеседник замечает перемену в ее лице - его она явно забавляет. Он мягко подшагивает ближе. - Вы частный сыщик, верно? Можете не отвечать - я давно понял. Должен признать, маскировка была умелой, но... сложить два плюс два нетрудно: стоило газетам протрубить о пропаже детей - как вы с подругой тут же появляетесь в лавке, и Роджерс, который за всю жизнь никого не пускал за свой прилавок, вдруг соглашается взять двух помощниц... - Потемневшие глаза усмешливо-красочно сверкают. - И у одной из них уж больно выраженная привычка наблюдать и анализировать каждую деталь вокруг - безусловно, полезное качество, но, увы, оно вас слишком легко выдает... Не стоит отрицать, Кейтлин. Вероятно, стоило бы, но она не отрицает - нет смысла. Только отступает на шаг и сжимает под юбкой рукоять пистолета уже полной хваткой. Гоэл, явно ожидавший подобного, взводит открытую ладонь успокаивающим жестом. - Я не причиню вам вреда, Кейтлин, я ведь уже сказал. И никому не расскажу о вашей тайне - это не в моих интересах, вы скоро поймете. - Что вам нужно? - твердеет она голосом. - Поговорить, Кейтлин, - разводит он руками. - Всего лишь поговорить. У меня к вам деловое предложение. Если выслушаете - уверен, оно вас заинтересует... Рукоять она не отпускает, но слегка ослабляет руку. - Что за предложение? Рут отзывается интригующей улыбкой. - Кто-то из родителей нанял вас, чтобы вы нашли похитителя... Кейтлин хмурится, мельком задумавшись.

- Вот значит как... Что ж, пускай.

Моргает в знак согласия - Рут удовлетворенно хмыкает. - ... Я бы рискнул предположить, что скорее - мертвым, чем живым, но... вы явно не охотник за головами, и уж тем более - не убийца, я вижу это. Каждая черта вашего лица говорит о благородстве. Вы ищите справедливости, Кейтлин, хотите наказать преступницу - я понимаю вас и глубоко уважаю ваше стремление. Однако... справедливо ли наказывать создание, которое уже давно наказано и сломано изнутри, Кейтлин...? Вот теперь я бы хотел услышать ответ. Кейтлин сама над ним в затруднении. Пляшущий в горле пульс не слишком помогает собраться с мыслями. - Она преступница, Гоэл, - выдавливает она со сталью на зубах. - Она должна ответить за то, что сделала. Гоэл вздыхает, тяжело кивнув. - Я знаю обо всех ее преступлениях, Кейтлин. Весь город видит в ней чудовище - убийцу, террористку, психопатку, готовую на самые немыслимые, страшные авантюры... но я вижу в ней гения. Искалеченное, хрупкое, удивительное создание, бесподобное в своем безумии. - Его голос сходит почти до шепота, шурша благоговейными нотками. - Душу, сотканную из чистого хаоса, способную творить, как самые ужасающие, так и бесконечно прекрасные вещи... Понимаю, вас это пугает Кейтлин, но я верю, вы тоже способны это увидеть. Именно вы, Кейтлин. Я верю, что не ошибся в вас. - Отчего такая уверенность? - интересуется она не без иронии. Он снова шагает ближе. Потемневшие кристально-сизые глаза проникают в нее терпким, преданным взглядом. - Вы - необыкновенная девушка, Кейтлин. Преданная делу, но с чуткой душой, и тягой к прекрасному. Я понял это, едва вас увидел. Я видел, как вы смотрели на грязного, оборванного мальчишку из Нижнего города - так словно он вам родной. Вы умеете сострадать, Кейтлин. Умеете видеть красоту, там, где ее не видят другие. Как в том мальчонке, как в вашей подруге из Нижнего, как в этой консервной банке... Я прошу вас только взглянуть чуть глубже, Кейтлин. Джинкс - такой же ребенок. Маленькая девочка, сохранившая во взрослом теле свою первозданную фантазию. В ней целый мир, Кейтлин. Мир, который не видит и не знает ни один из нас. Черный, страшный, и, в то же время, безгранично яркий и прекрасный, полный хаоса и фантазии, ищущий выхода. Это - дар, которому нельзя пропадать, Кейтлин. Я знаю, это не оправдывает всего, что она сделала, но уверяю вас: я направлю ее гений в верное русло - поставлю его на путь искусства. Если вы мне поможете. Кейтлин осекается, не успев приоткрыть рот, и распахивает глаза во всю ширь. - Вы... что(!)? - Я хочу, чтобы вы нашли ее Кейтлин. И передали мне. - Спокойствие в его лице и голосе поражает даже больше объяснений: - Я увезу ее, спрячу, там где она никого не потревожит и где никто не тронет ее. Знаю, вы хотите, чтобы она ответила по закону, но так ли важны формальности? Тюрьма искалечит ее, задушит внутри нее все живое - ее дар сгниет за решеткой бесследно. Разве такой исход справедлив, Кейтлин? Собственный голос встает в горле пробкой - ответить девушка не успевает. - Я позабочусь о ней, Кейтлин, и клянусь вам: в моих руках она никогда никому больше не причинит вреда. Хочу надеется, что это - для вас главное. Вы можете не только предотвратить будущие жертвы, но и спасти еще одну душу. Прекрасную душу, Кейтлин. Я хочу раскрыть ее потенциал. Уверяю, исключительно в творческих целях. А что касается вашего долга - не беспокойтесь, я увеличу втрое ту награду, что вам обещали за ее поимку. Что скажете, Кейтлин? Тишина зависает надолго. Кейтлин стоит, как изваяние, с неморгающими глазами и заледеневшим дыханием. Из всех возможных вопросов, задать решается только один: - Вы... серьезно? Если это - какой-то бредовый сон, то где, черт возьми, Вай, чтобы ее ущипнуть... - Если цена вас не устраивает, Кейтлин - я выслушаю любое предложение, - склоняет голову Рут. Нет... это не сон. Даже не шутка. Дар речи к Кейтлин возвращается не сразу - она медленно проговаривает, едва не кашляя на каждом слове: - Вы... готовы держать живого человека взаперти... ради этого(!)? - Она юрко скашивает изумленные зрачки к игрушкам. Оскорбленная искра мельком проскальзывает по лицу Рута - уголок брови взлетает вверх. - Ради искусства(!), Кейтлин. - Твердо возражает он - Я ведь сказал вам. Кейтлин вспыхивает. - Вы наблюдали за мной, завлекли меня сюда, рассказали мне обо всей своей жизни... ради пополнения в своей коллекции!? Хотите, чтобы я продала вам живого человека, как вещь? - Не стоит так преувеличивать, Кейтлин... Еще никогда ей так не хотелось плюнуть кому-то прямо в лицо. Она шумно фыркает, тряхнув головой, все еще с трудом веря. - Роджерс был прав. Я все еще не знаю, на что бывают способны люди! Рут скептично хмыкает, изломив бровь. - Вам лучше не знать, на что способен Роджерс... Вы видели, как он выменивает у голодных сирот их единственные, бесценные поделки на дешевые конфеты и плюшевых медведей... Разве это благороднее, Кейтлин? Я же хочу дать убежище девочке, которая в нем нуждается. Хочу направить ее талант на нужный путь. - Вы собираетесь держать ее в плену, как живой конвейер! - рычит Кейтлин. - Я бы выразился иначе... - Выражайтесь, как хотите. Это зверство! - Большее, чем тюремное заточение, Кейтлин? Она осекается на полуслове, невольно задумавшись. - Я предлагаю наиболее благоприятный выход для всех, Кейтлин, - тихо продолжает Рут. - Чем плоха моя цель? - Это... - Странно? Она выдыхает. Жар немного уходит из голоса - ей наконец удается с ним собраться. - Нельзя принудить человека к творчеству, Гоэл. Вы должны понимать это. - Я и не собираюсь. Я лишь создам условия. Творческая душа всегда найдет выход - нужно лишь держать его под контролем.

- Под контролем? - Кейтлин готова смеяться в голос.

- Вы ничего о ней не знаете, Гоэл, - уверенно заключает она, чеканя каждое слово. - Вы не представляете, кто она. И на что способна. - Отнюдь. Я знаю о ее способностях, возможно, лучше чем она сама. И я мечтаю раскрыть их, Кейтлин. Раскрыть во всей красе. - Вам никогда ее не удержать. Она - сам хаос. Она - действительно чудовище. Вам стоит мне поверить. Нет... вы ее не получите, какой бы высокой не была ваша цель. Она ответит мне за то, что сделала. - Последние слова удивляют ее саму. Но поправляться она не собирается. Застывшую тишину заглушает протяжный вздох и поцокивание языка. - Ц-ц, я надеялся, что вы сможете понять меня, Кейтлин... Вы ведь не такая, как остальные... Он подается было еще на шаг вперед, но Кейтлин, отпрянув, выхватывает из-под юбки пистолет. Ни испуганным, ни даже удивленным Рут не выглядит. - Это ни к чему, Кейтлин. Она и сама догадывается, но рефлексы уже взяли свое. - Не двигаться! Приказ офицера! Вот теперь он все-таки удивляется. - Офицера...? - Вы арестованы, Рут! Руки за голову! - Она вздергивает дуло угрожающим жестом. Рут скептично проезжается по нему взглядом, слово оценивая. Сигнальный пистолет узнать нетрудно - Кейтлин мысленно проклинает собственную глупость. - И за что же я арестован? - Он все же приподнимает руки вялым жестом. - Я всего лишь сделал вам предложение. - По подозрению в похищении! - Чертов язык наотрез отказывается слушать голову. Впрочем, чего уж теперь... Рут смаргивает. Озадаченность в его глазах сменяется полным исступлением. - Каком похищении...? - снова моргает он, застыв, как статуя. - Это были вы... - выдыхает Кейтлин, ужасаясь собственной догадке. - Вы похитили шестерых детей... ради их поделок(?)... Гоэла, судя по взгляду, обвинение впечатляет не меньше. - Я не понимаю, о чем вы Кейтлин... - Вы разочаровались в собственном сыне и решили забрать чужих детей, чтобы они пополняли вашу коллекцию... А теперь хотите получить еще и Джинкс! - Вы... в своем уме, Кейтлин? Джинкс - непревзойденный талант, но к чему мне еще шестеро бездарностей...? Что-то в этом аргументе и стеклянном взгляде все-таки заставляет Кейтлин всерьез задуматься и разжать зубы. Ладонь с пистолетом проседает на полдюйма. Но тут же напрягается снова - с улицы, со стороны ворот доносится шум колес. Автомобиль тормозит где-то возле дверей с протяжным скрипом. Рут и сам вздрагивает от этого звука и вмиг бледнеет, как полотно. - Только не это... - роняет он с благим ужасом. - Кто это? - рычит Кейтлин, уперев дуло ему в самый лоб. - Тшшш! Двери распахиваются внизу с таким грохотом, словно их пробили тараном. Пронзительный, громогласный, женский рев резонирует от стен звоном: - Гоэл Абрахам Куинтли Рут! Так звучать может только один человек. От этого голоса вздрагивает даже Кейтлин; Рут вжимает голову в плечи. За голосом гремит злобный топот двух тяжелых ног на высоких каблуках. Гоэл, вмиг забыв о направленном на него пистолете, пулей срывается к двери. - Прячьтесь! - молит он вполуоборот обескровленным шепотом. - Прошу вас! Кейтлин успевает только моргнуть - он исчезает за порогом. Вереница его быстрых шагов несется по коридору эхом вместе с голосом: - Дорогая, ты уже вернулась? Как я рад тебя... Звонкий звук пощечины его обрывает. - Где она!? - несется за ним яростный рев. - О ком ты, милая? Снова пощечина. - Дуру из меня не делай! Соседка видела, как ты вел сюда какую-то шлюху! Прямо в наш дом! Я на три дня уехала - ты совсем страх потерял, скотина блудливая! Кейтлин роняет руку с пистолетом и челюсть. Его жена... жива(!)? Вот на это она не рассчитывала... - Милая, это была всего лишь деловая встреча! И снова пощечина. Теперь - особенно звучная. Пронзительный рев сотрясает стены: - Знаю я твои деловые встречи! В седьмой раз уже! Мне стыдно людям в глаза смотреть! Хоть бы скрываться уже научился - так нет - хватило наглости притащить ее прямо к нам! - Все не так, дорогая...! Милая! Милая, постой, куда ты! - Где она!? Где эта драная потаскуха!? - Яростный стук каблуков ползет по лестнице вверх. - Я найду ее, вырву ей глаза и повешу тебе на шею, как колокольчик, чтоб ни одна шкура больше не подходила! Дело - дрянь. Вот теперь Кейтлин прислушивается к совету - судорожно рыщет глазами по комнате, дергаясь то вправо, то влево в поисках хоть какого-то укрытия. Не тут-то было - даже в шкаф не залезть. На окне решетка - выхода нет. Стук шагов доходит до этажа. Жалобные причитания Рута летят с ним в унисон - Кейтлин даже не представляла, что его голос может быть таким жалобным: - Ласточка, милая, клянусь тебе, здесь никого нет! Она заходила лишь на минуту... Его обрывает новый грохот выбитой двери, где-то в начале коридора. - На минуту! Быстро ж ты справился, импотент недоделанный! Ну! Где ты ее спрятал? Под кроватью!? - Снова грохот - кажется, от перевернутой мебели. - В шкафу!? - Громкий треск. - Это красное дерево! - охает голос Рута. - Это - ты дерево! Сейчас еще и красным станешь! Говори, куда спрятал! Звуки громкой возни - стука, треска и скрипа мебели - перемежаются с шорохом ткани, гневным топотом и криком и гремят в ушах набатом - почти обездвиживают. Кейтлин, убрав пистолет и собравшись с духом, насилу решается высунуть нос в коридор. Дальняя дверь открыта - подушки и простыни яростно летят из нее на пол, но других признаков жизни пока еще не вылетает. Пользуясь моментом, она прошмыгивает в комнату напротив; на счастье - не запертую. Прикрывает дверь, вжимается в стену, оглядывается. Детская. Пол усыпан игрушками, на письменном столе - гора тетрадок, а за письменным столом... Окно! Высокое, открытое, еще и без решеток! Кейтлин пискнула бы от радости, вот только сейчас это действие рискует стать последним. - Не в спальне, значит? Хватило мозгов! - Дорогая, ну как я мог...! - Где тогда? В гостевой!? - Милая, я же сказал: это был только деловой разговор! По поводу коллекции... - Коллекции! В кабинет, значит, ее притащил! Это что-то новенькое! Захотел свой стол испытать на прочность? Сейчас посмотрим... - Ласточка, милая, не горячись, ты все надумываешь... Милая! Милая, зачем тебе револьвер!? - Открываю сезон охоты на тупых куриц и старых козлов! - Характерный щелчок обоймы придает заявлению веса. - Цып-цып-цып! Ну, выходи! Я тебя почти не трону...! Треск сорванной с петель двери раздается прямо за стеной - ровно там, откуда Кейтлин выскочила десять секунд назад. Она сглатывает, и кое-как пересилив дрожь в коленках, начинает перешагивать через игрушки к окну. Деталей конструктора среди них, как назло много. Один неловкий шаг - расстрел. - Видишь, дорогая, здесь никого нет, - стрекочет Рут за дверью с почти ощутимым облегчением. - Я только показывал ей свои экземпляры... - Я твои "экземпляры" тебе на уши сейчас натяну, и будешь до скончания веков у меня петь фальцетом! Думаешь, я поверю, что хоть одна женщина в мире стала бы слушать бредни о твоем барахле! Сколько раз говорила избавиться уже от этого мусора! - Это - искусство! - Теперь и Рут-таки повышает голос, правда звучит он от этого еще тоньше. - Сейчас я это твое искусство...! - Родная, нет! Опусти револьвер! Нет! Нет! Только не Розочка...! Гром выстрела прокатывается по стенам - штукатурка осыпается Кейтлин на голову. Где-то за стеной резонирует протяжный вой Рута: - Ты хоть знаешь, чего мне стоило ее достать! - Следующей будет голова твоей шлюхи! Фраза существенно придает Кейтлин быстроты и ловкости. Она пересекает комнату одним кошачьим движением и, взмыв на стол без единого шороха, не уронив ни одной тетрадки, толкает створку окна - благо, без скрипа, правда на этом везение заканчивается. Второй этаж здесь по высоте - что четвертый - чертова старинная архитектура! Все, что она успевает увидеть внизу - выступающую линию антаблемента над окном первого этажа, шириной в полступни. Крик в кабинете нарастает: - Если она в комнате Гури - помяни мое слово...! Время сомнений уходит - Кейтлин спрыгивает. Ровно в тот момент, когда дверь за спиной распахивается с оглушающим громом. - Ну, где эта шкура? Я все равно до нее доберусь! Говори сейчас, а то хуже будет! - Дорогая, ты же видишь - никого нет... Кейтлин, подвиснув пятками в воздухе и с трудом балансируя на трясущихся носках, ровняется телом со стеной, словно надеется к ней прилипнуть, и тихонько ползет вбок - к водосточной трубе. Затаив дыхание, она вздергивает робкий взгляд назад к верху - щекастая женская голова с пышной прической хищно высовывается из окна детской. Кейтлин замирает, вжавшись в стену лицом и, кажется, всей душой. Глупее ситуации она себе даже не представляла. Стоило предварительно взять у Вай пару уроков скалолазания... И где ее, черт возьми, носит...? Голова оглядывается долго, пристально щурясь и сверкая глазами, как голодная скопа, но все же не замечает в вечерней тьме тощую, хрупкую тень, слившуюся под карнизом с барельефом. Исчезает. - Везет сегодня твоей шлюхе... - доносится ворчание из окна. - А ты куда собрался? С тобой я еще не закончила! - Милая, у тебя новое платье? - И не подлизывайся! Я все еще злая! Глухая брань мешается с затихающим стуком каблуков - скрип закрывающийся двери - тишина. Долгожданная, блаженная, спасительная тишина. Кейтлин выдыхает. И едва не падает, лишь чуть-чуть расслабив ноги. Кое-как прокравшись до замшелой трубы, она снова бросает взгляд к земле - разделяют ее с ней, как минимум десять ярдов. Делать нечего... Глубоко вдохнув, она отрывает носки от антаблемента, обнимает трубу, как мартышка - пальму, и с тяжелым скрипом съезжает вниз. Не доезжает - железо протяжно взвизгивает под ней, крепление отлетает, труба прошатывается и безжалостно сбрасывает свою ношу на землю. Благо уже не с такой высоты, но посадка удачливей не становится - нога предательски подворачивается. Кейтлин душит болезненный взвизг, стиснув зубы, и боязливо вздергивает голову. Нет... кажется, никто не слышал. Она бы выдохнула с облегчением, но колючая боль не позволяет. Перелома, однако, нет - нога двигается. Могло быть и хуже. Ей удается пересечь двор незамеченной - нависшие сумерки помогают, удается влезть на высокую ограду - не хуже, чем Вай, жаль только не удается с нее мягко спрыгнуть - ступня отзывается протестующим воем. Ничего, Роджерс залечит. Только бы успеть вернуться... Растерев ушиб, она взволнованно мечет взгляд к фонарным часам - без четверти восемь. Оглядывается несколько раз, прислушивается... Сумерки сгущаются, улицы заметно поредели - только несколько прохожих уныло бредут мимо с дипломатами. Где же Вай? Не получила записку? Не услышала выстрелов? Или лезет прямо сейчас во двор с другой стороны? Не разминуться бы с ней... - Вай! - осторожно зовет Кейтлин в сторону особняка. Ответа нет. Проковыляв вдоль ограды до другого конца, она зовет снова - ответ тот же. Стрелки часов коварно ползут к восьми - ждать дольше, еще и у дома Рута уже просто опасно. Оглядевшись еще два раза, она хромает обратно в строну ресторана. Молодой официант отрицательно мотает головой. - Нет, мисс, она не заходила. Никто из нас ее здесь не видел. Кейтлин досадливо хмурится. Похоже, почта до Вай так и не дошла. Может, оно и к лучшему... меньше шуму, меньше переломанных носов и выбитых дверей. Что ж, тогда, вероятно, она должна как раз возвращаться сейчас в лавку. - Нам подождать ее еще, мисс? - Не нужно, благодарю. Верните салфетку, пожалуйста. Официант возвращает. *** В лавку Кейтлин заходит на десять минут позже обещанного. Роджерс подлетает к ней стрелой. - Вы в порядке, дорогая? Вы так бледны! Что-то случилось? Вы хорошо себя чувствуете? Кейтлин промедливает с ответом полсекунды, прежде чем натянуть блеклую улыбку. - Я в порядке, сэр. - Он что-то сделал с вами? - понижает голос йордл. - Прошу вас, скажите мне, голубушка, не нужно скрывать. Клянусь шляпой, я ему...! Он замолкает, едва его лапа оказывается в замке ее чутких рук. - Все хорошо, сэр, - повторяет она, вкрадчиво глядя прямо в два выпученных глаза. - Он меня не трогал, сэр, я клянусь вам. Йордл, придержав на ней зачарованный взгляд, наконец, кивает с облегчением. - Слава Жанне! Я так беспокоился, милая - места себе не находил! Уже собирался бежать за вами... - Я здесь, сэр. Простите, что заставила нервничать. - Она приподнимает глаза, торопливо оглядываясь. - А где... где Вай? Он смаргивает несколько раз, словно только сейчас вспомнил, кого еще не хватает. - Ох Вайолет.... Я думал, она с вами, голубушка? - Она... до сих пор не вернулась? - настораживается Кейтлин. - Нет, дорогая, - растерянно моргает йодл, украдкой скосив глаза к тридцати настенным часам. - Должно быть, она уже... вернее, еще(!) в академии, милая. Задерживается - с кем не бывает, - безмятежно разводит он руками. Кейтлин, следуя его примеру, тоже оглядывается на часы.

- Столько времени...?

- Похоже да, сэр... - Не стоит беспокоиться - уверен, она вернется с минуты на минуту! - заверяет йордл с улыбкой, потирая лапы и выстукивая ботинком ритмичную дробь. - Кейтлин, дорогуша, у вас такой усталый вид! Вы, должно быть, страшно торопились! Присядьте же скорее, отдохните! Я принесу вам чаю! - Он рвется было назад к прилавку, но Кейтлин быстро осаживает его жестом ладони. - Не стоит, сэр, благодарю. У вас и так полно забот... - Дядюшка Роджерс! Дядюшка Роджерс! - азартно пищит ребятня, - поиграйте с нами, дядюшка Роджрес! - Ох, как я вас сейчас догоню...! - хохочет Роджерс, срываясь за ними вскачь, но все же бросает еще раз вполуоборот: - Отдыхайте, голубушка. Вы сегодня и так натерпелись! Кейтлин вяло провожает глазами его прыгающий, как мяч, силуэт и послушно отходит к козетке - скорее рухает на нее, чем садится. В конце-концов, она ведь правда устала... В голове осиный рой теорий и догадок, мысли клубятся, путаются, слипаются, расползаются в стороны, события вечера проносятся перед глазами, как вспышки, и чертова нога ноет с каждой минутой все противней. Если Вай не вернется до закрытия, искать ее в таком состоянии будет пыткой. Придется снова попросить у Роджерса мазь... тогда он точно встанет на уши... окончательно. Но пока еще в оставшиеся два часа, нужно присмотреть за гостями - слежку никто не отменял, а она и так покинула пост на неприлично долгое время. Лавка, как и в каждый вечер, кипит жизнью, беготней и шумом, но сейчас это почему-то даже успокаивает. Разноцветные фонарики чаруют водоворотом красок, беззаботная мелодия струится из патефона, воздух штурмует бурная смесь запахов: сладкая вата, соленая карамель, цветочный мармелад, а больше всего - запах грязных носков от витающих по комнате мыльных пузырей - последнее изобретение Роджерса - дети от них без ума. Кейтлин мелко морщится - от эфирной смеси в носу щекочет, а в горле сушит. За глоток воды она уже, кажется, готова продать душу. Жар сгущается от количества народу - взрослые толпятся, сплетничают; дамы, будто назло благоухают самыми вычурными парфюмами, а мужчины - табаком. Дети, как и положено, стоят на ушах: носятся зигзагами, толкаются, бодаются, и лишь несколько ребят сбиваются в кучу, затеяв игру в прятки. Знакомый мотив долетает до Кейтлин с их стороны: Раз, два, три, четыре, пять, Вышли призраки играть. Затаились звери в норках, Воет ветер на задворках, На ветвях замолкли птицы, Что-то странное случится... - Тетя Кейтлин! Тетя Кейтлин, поиграйте с нами! - Прости, Дженни, не сейчас, - устало вздыхает Кейтлин. - Мне тяжело. - Вам больно, тетя Кейтлин? - Четверо карапузов мигом пристраиваются к ней на козетке; еще один - сразу на колени - ногу сводит вспышкой боли. - Мы вам поможем, тетя Кейтлин! Мы вас вылечим! Еще полчаса малышня, облепив ее со всех боков, под видом игры в больницу, не внемля ни уговорам, ни протестам, забинтовывает ей голову, пихает в рот карандаш вместо градусника и кормит конфетами, заверив, что это - лекарство от всех болезней. Кейтлин охотно согласилась бы, вот только боль совсем не проходит, а к ней в довесок примешивается еще и одуряющая духота и жажда. Людей в лавке столько, что, кажется, сам воздух сваривается в желе и склеивает легкие изнутри; влаги на лбу выступает вдвое больше чем на языке. Насилу выпутавшись из бинтов, она торопливо хромает за водой на кухню. Кувшин пуст, все кружки тоже. Даже в кране - ни капли. - Мистер Родждрес, у нас осталась вода? Йордл запоздало вздергивает уши. - О, простите, забыл вам сказать, голубушка: воду сегодня отключили - подадут только ночью - опять какая-то поломка с насосом. Не волнуйтесь, дорогая, у меня тут неприкосновенный запас чая - всегда держу на такой случай! Позвольте я вам налью! - ретиво подается он за чайником. Кейтлин почти облизывается от одного упоминания влаги, но все же мотает головой. - Нет-нет, благодарю, не стоит... - Пусть Роджрес за последние время уже и стал им с Вай чуть ли не родным, но пить что-либо из его рук она по-прежнему отказывается. - Пускай... останется еще про запас. - Ох, вы, как всегда, бережливы, голубушка, - улыбается йордл. - Что ж... если захотите - только скажите, дорогая, мне для вас ничего не жаль! Кейтлин признательно кивает и украдкой оглядывается: если у кого-то из отцов с собой вдруг осталась хоть кружка недопитого пива - она уже готова всерьез попросить глоток. Взгляд запоздало натыкается на три гудящих в углу автомата с газировкой. Полным остался только один: конечно же, вкус сельдерея и каштана - какой же еще... Горло судорожно сжимается от одного вида сладко-селеной заманчивой жидкости. Кейтлин, безнадежно вздохнув, выуживает из кармана монету. - Один жетон, пожалуйста. - О, что вы, голубушка, я угощаю! - хохочет йордл, протягивая ей стаканчик с жетоном. - Наливайте, сколько хотите - ни в чем себе не отказывайте! Наливает Кейтлин не много - скорее на пробу. Долго принюхивается, брезгливо морщась - запах, как от кислой капусты; с сельдереем явно перебор, но на вкус не так уж и плохо. Она едва замечает, как осушает стакан одним глотком, а потом снова отходит к козетке, садиться, вытягивает ноги. Дети, к ее счастью, о ней забывают на время - двадцать минут проходят, как бесконечная блаженная нега. Накопленная многодневная усталость теперь сказывается в полной мере - предательски тянет в сон. Разноцветные огни с гирляндами флажков слипаются в глазах в единый ярко-пестрый фарш, ряды безобразно-причудливых игрушек на полках весело кружатся над головой, и без того затекшие ноги становятся будто бы тяжелее вдвое, правда боль все-таки уходит. Кейтлин, отчаянно растирая зудящие глаза, нехотя покидает сиденье и вперевалку ступает к лестнице. Где-то в спальне, в какой-нибудь кружке еще мог остаться недопитый утренний кофе... Она поднимается, заходит в комнату - пол слегка покачивается под ногами. Все кружки на нем пусты - Вай помыла - умеет же следить за порядком, когда не надо. Скорее бы она вернулась. Ночью им еще предстоит паковать чемоданы... Черт с ними. К черту чемоданы, к черту работу, к черту исписанные насмерть тетрадки и блокноты - от одной мысли о них, сон одолевает еще больше... Пусть только Вай вернется - только б дождаться ее, и можно будет спокойно рухнуть в постель. Никогда еще эта мысль не была настолько сладкой и желанной. Ноги подкашиваются - она медленно оседает на подушки - такие мягкие и теплые, словно манят нарочно. Не сейчас, не сейчас... Еще рано... Надо дождаться... Еще немного... Совсем чуть-чуть... Она опадает на бок - нежная перина уносит последние остатки мыслей куда-то далеко-далеко в ночную тьму. Долгожданный, непобедимый сон все-таки берет свое. Маленький крокодильчик, вылетев из настенных часов, возвещает надрывным кряканьем девять вечера.