Диалог Глаз

Коридорная лампа оглушает мерным гудением, то вспыхивая едко-белесым светом, то угасая - длинные тени решетки мерцают на бетонном полу. Лампа сломана уже больше месяца, но чинить все равно никто не возьмется - можно даже не надеяться. Жирные черные мухи роятся вокруг нее, то приседая погреться, то взмывая чертить в воздухе круги - их надрывное жужжание несется эхом по коридору. Вай поглядывает на них со странной смесью ненависти и зависти. Почему они не улетают? Где-то в соседних камерах слышится шелест карт, приглушенная ругань, сиплый смех и обрывки пошлых анекдотов - застывшая на углу койки Мэина* мелко хмурится, вслушиваясь в них. Отраженные точки черных мух ритмично пляшут в ее стеклянно-сизых, почти белых глазах, но даже так они выглядят пустыми. Вай хорошо знает этот взгляд. Выжидающий - неподвижный и молчаливый... как и его обладательница. Пусть молчит. Пусть даже молчание сейчас бередит нервы похуже жужжания, треска и мерзкого сиплого смешка за стеной, все равно, пускай молчит. Если заговорит, значит дело совсем плохо. Где-то в самом конце коридора лязгают тросы лифтовой шахты. Этот звук почти никогда не стихает, но когда кабина подползает к этажу, он становится особенно резким. Пронзительный скрежет, скрип, грохот - двери открылись. Из них вышагивают две пары тяжелых офицерских сапог - гул отдается от стен. - Это за кем? - тихо буркает чей-то гнусавый голос за стеной. - За Розовой. Играем, - отвечает ему второй и шелест карт возобновляется. Вай, протяжно выдохнув, разминает плечи. - Натворила же ты дел, волчонок, - роняет Мэина вполголоса, вслушиваясь в нарастающий топот. - Надо было тебе так подставляться? Вай мечет к ней предупреждающий взгляд, но женщина будто не замечает. - Не вмешивайся. - Не буду. Две плечистые фигуры заслоняют свет. Мэина поднимается с койки и отходит к стене. Вай даже не пытается. Звон ключей, щелчки замка, скрежет решетки - удар дубинкой - без вступлений, сразу под дых, как и всегда, чтобы не дать опомниться. Вай сгибает пополам - бетонный пол мутнеет в глазах. Четыре цепких руки скручивают ее, вжимают мордой в стену. Металл наручников впивается в запястья. - На выход! - гремит раскатистый рев над самым ухом. Вай могла бы идти сама, но ее все равно зачем-то тащат волоком - видимо так, по привычке. Любопытные пары злорадных глаз, блестящие между решеток, и хриплые смешки провожают ее до самого конца коридора. Белесый свет сменяется блекло-красным, лифтовые тросы оглушают скрежетом, а номерки этажей прокручиваются с такими щелчками, что у Вай дергается глаз, но она все равно успевает считать. Минус двадцать пятый - еще ничего - проехали. Минус двадцать первый - терпимо - проехали. Если будет выше минус восемнадцатого... Минус четырнадцатый. Все настолько(!) плохо? Ржавые двери тяжело разъезжаются в стороны - серый коридор, утопленный в полумраке, вытягивается куда-то в бесконечность. Вай была здесь лишь раз, но запомнила его, наверно, на всю жизнь. От лифта - прямо, до упора, потом налево и до последней двери. - Сюда! - снова рявкают над ухом так, словно у нее могли быть сомнения. В кабинет ее даже не заталкивают, а, скорее, швыряют. Заплывшая складками рожа начальника охраны встречает ее бульдожьей улыбкой и сальным блеском в узких глазенках. Притулившийся рядом у стола старый сержант Дуглас окидывает ее скучающим взглядом, потягивая кофе. - Снова пятьсот шестнадцатая, - булькает нараспев Начальник, по привычке оправляя растянутый ремень с болтаюшейся позади дубинкой. Этим голосом можно морить тараканов. И как только мухи от него не дохнут? - Че на этот раз? - буркает старый сержант. - Попытка побега с нападением на охранника, - рапортует один из конвоиров механическим тоном. Ответ удивляет даже Вай. Побег-то откуда взялся? Дуглас хмурит кустистые брови - то ли удивленно, то ли задумчиво, и снова мечет понурый взгляд к заключенной. - Это уже серьезно, - тихо подмечает он, но Вай и сама уже успела догадаться. - Еще лет на восемь потянет, - склабится Начальник, - а может и на все десять... Вай нарочито смотрит только в лицо старого сержанта. Из всех охранников только его сухая, смурная рожа почти не вызывает отвращения. - Не было никакой... - открывает она рот. - Молчать! - ревет конвоир. Удар в живот, в хребет, в бедро - Вай оседает на одно колено, толчок ногой - падает. Бок обдает холодом полированной плитки, комната покачивается и расползается в стороны, скрюченный тощий силуэт Дугласа мутнеет в глазах. Он закуривает - горечь дыма забивает ноздри. Два черных ботфорта заслоняют его дряхлую фигурку - жалобный скрип подошв, проседающих под тяжестью владельца, впивается в уши, как комариный писк. Вай поднимает глаза. Белая лампа ослепляет, потолок вращается и меркнет на ее фоне, но половину света закрывает брюхо Начальника. Наверно, так выглядит затмение. - Хочешь что-то сказать? - сверкает из-за пуза его любезный скал. Будто кого-то волнует ответ. - Нет? Как же так? Ты у нас мастер горланить, когда не просят... Чего ж теперь? Дерьмо глотку перекрыло, м? Вай многое могла бы сказать, но плевок на подошву ботфорта говорит лучше - Начальник с интересом оглядывает стекающую на пол красноватую слюну. - Хм. Удар в голову - мир дробится и плывет искрами. Что-то давит на рот - зубы ноют, губы расквашиваются в кисель. Подошва. Вай чувствует все места, где она побывала. Ее обладатель закуривает тоже - дым застилает Вай глаза, правда запаха она уже не чувствует. - Говорить разучилась? А ты попробуй - я слушаю, - любезно рычат откуда-то сверху. - Ну, что молчишь? Язык проглотила? - несется эхом грохочущий хохот. Вай мычит пару слов - тех, что ярче всего крутятся на языке. Проявившаяся из искр громадина Начальника нагибается ближе - втыкает в ключицу горящий окурок - Вай дергается с глухим охом. - Ой... прости, обжог? Какая жалость... Надо залить. Подошва отнимается ото рта - Вай успевает глотнуть воздух, и тут же вскрикивает снова - что-то вязкое обжигает грудь и шею, заползает в складки робы и жжется в них с новой силой. В нос проскальзывает горечь кофе... кажется, с коньяком. - Я вообще-то допить хотел, - глухо буркает голос Дугласа. Волна озноба ежом пронзает спину - Вай колотит. Она дергается с пола, но новый толчок укладывает ее на место, и гигантская, неподъемная подошва наступает на грудь. - Что, не хватило? - Утробный булькающий рык резонирует в ушах. - Снова руки чешутся? Ну так давай... прибавь себе еще сроку. Сколько тебе уже накапало - лет семьдесят? Я на пенсию раньше выйду, чем истечет хоть половина. Ох и буду же я по тебе скучать... Вай пытается рычать - не хватает дыхания. - Ты тоже? - приподнимает брови Начальник. - Я тронут. Ну что ты, не волнуйся... у нас впереди еще очень(!) много лет... - Он наклоняется так близко, что скрадывает собой весь оставшийся свет, и в нависших узких черных глазенках Вай видится все ее будущее. - Можешь даже не надеяться, даже не мечтать(!) о побеге... - Нога нажимает сильнее. Низкий булькающий голос сходит до рокочущего шипения, барабанит в висках, замораживает. - Ты будешь гнить здесь до самого конца, слышишь? Всю свою сраную, никчемную жизнь... Ты никогда отсюда не выйдешь. Мир расплывается, сгущается в дымно-серое гнилое пятно, давит, душит. Голубые глаза Паудер всплывают где-то в его бесконечно далекой черной глубине, полные слез. Вай чувствует в своих - свои. - Просто... бей уже, - кое-как хрипит она сквозь стиснутые зубы. - Это само-собой, - доносится из черно-серой завесы довольное бульканье, - но мы еще не обсудили твое наказание... - Может хватит с нее? - украдкой уточняет голос сержанта, - Подкинь пару месяцев работ - и хрен с ней. - Тц... маловато. Эта по-хорошему не понимает. Но думаю... несколько месяцев прогулок в ночную смену поучат ее манерам. Отдай распоряжение дежурным, Дуглас. - Ты уверен? - Уверен. Для нее - как раз самое то. Смысл слов до Вай доходит не сразу, как и суть наказания. Она слышала, что эту меру используют лишь в особых случаях, но не представляла, почему. Не представляла, что за весь ближайший год ни разу не увидит солнца. Ни разу. *** - Вай... Вай распахивает глаза с немым вскриком. В комнате темно - тьма кромешная, сковывающая, обездвиживающая, но нежный блеск сапфировых радужек ее рассеивает. - Тише, тише... все хорошо, - шепчет Кейтлин, мягко удерживая ее за щеки. - Я здесь. Я с тобой. Вай ровняет надорванное дыхание, но не может унять дрожь. Вязкая испарина покрыла спину, так, что кожа липнет к простыням - едкий холодок ползет по ней под слоем влажной одежды, и даже одеяло не спасает. - Снова... Тихий Омут? Вай пытается ответить, но не может выдавить ни слова - кивает. - Это сон. Только сон, Вай. Все прошло. Больше нечего бояться. Вай знает. Только этого мало. Холод не отпускает, мрак давит на виски, тело не двигается, вспышки воспоминаний царапают глаза. Держать их открытыми тяжело, закрывать - невыносимо. Кейтлин видит. - Хочешь поговорить об этом? - предлагает она осторожно, без нажима, но даже так Вай все равно вздрагивает. Поговорить... "Побеседовать" - отдается эхом где-то в изнанке сознания совсем чужой, потусторонний, пробирающий до костей низкий голос. Вай выбила бы его из головы собственными руками, если бы смогла пошевелиться. Нельзя говорить. Нельзя - он вернется. Он всегда возвращается. - Давай спать, - выдыхает она, кое-как переваливаясь на бок, чтобы уткнуться носом в колени подруги. Руки ее не слушаются - попытка натянуть одеяло проваливается на корню. Кейтлин с сочувственным вздохом помогает ей уктаться, словно ребенку. Сама она не ложится - знает, что подруга уснет еще не скоро. Нежная родная ладонь ложится Вай на лоб, стирая влагу и убирая налипшие прядки, спускается на плечо, гладит, успокаивает. Мрак в комнате мягчает, переливаясь в ночную синеву. Прохладный ветер уже не кусает и не жжется - даже убюкивает. Журчание реки за окном сгоняет душную тишину, мешаясь с серебристый шепотом: - Все позади, Вай. Все хорошо. Я рядом. Я с тобой. Вай чувствует тепло ее взгляда. Ей кажется - только оно стережет ее сейчас. И только под ним она решается закрыть глаза снова, чтобы нырнуть в новый сон. На этот раз - тихий и крепкий.