Диалог Глаз

Кейтлин с трудом открывает глаза. В них такая тяжесть, словно к каждому веку привязали грузило. Перед ней висит неоновый мрак с вкраплениями кислотно-ярких красок тут и там. Виски пронзает резкой болью от этого контраста, но что самое пугающее - это сковывающая боль на запястьях и лодыжках: в них врезаются ремни. Кейтлин испуганно дергается - сиденье скрипит и елозит под ней. Инвалидное кресло, быстро определяет она. По телу свободно гуляет прохладный ветерок, вызывая орду мурашек - она полностью раздета. Кейтлин пытается вскрикнуть и чувствует губами еще один барьер - кожаный намордник. Сердце взрывается судорожными сокращениями, дыхание становится надрывным, и его не хватает. Она бездумно рвется вперед, извивается - безуспешно: руки прикованы к подлокотникам, так, что едва не немеют. Паника, древний животный страх пробирает каждую клеточку тела. Нужно взять себя в руки. Как это произошло? Кейтлин хаотично перебирает в голове последние запомнившиеся сцены: дождь, Вай, накидывающая промокший капюшон на голову, ее удаляющиеся шаги, вода... вода...дождь, нет не дождь, вода течет на бирюзовый кафель... в ее ванной, да она была в ванной, а потом зеркало с узорами, нет с рисунком... с рисунком на запотевшем зеркале, рисунок с обезьянкой... как на фотографии. Джинкс. В комнате зажигается лампа. Едкий пурпурный свет заливает маленькую комнатку с разбросанными по углам жестянками, крючками, тюбиками краски, конфети, и какими-то странными уродливыми куклами непонятных очертаний. Пурпурным светом горят и глаза приближающегося к ней невысокого, худенького силуэта, только этот(!) свет не отраженный: он рождается прямо в них. Сами глаза его источают. Они мерцают. - Доброе утро! - Шипит нараспев их хозяйка. От этого кошаче-змеиного голоса холод пробирается в самые кости. Что ей нужно? Девушка подходит достаточно близко, чтобы Кейтлин могла рассмотреть каждый дюйм ее тела, вплоть до витков татуировки. Она видела ее прежде лишь один раз, и уже четко определяет - что-то изменилось. Все в ее позе, в ее лице, даже в ее движениях - изломанный бешеный хаос, пока еще не вырвавшийся наружу целиком, но то лишь вопрос времени. Джинкс держит в руках какую-то материю; немного приглядевшись, Кейтлин узнает в ней свою миротворческую форму, и это на секунду ее успокаивает. Лишь на секунду. - Извини, что пришлось так внезапно оторвать тебя от твоих... чего у тебя там, без понятия, но я решила пригласить тебя на ужин, - все также хищно-невинно щебечет ее голосок. - Не волнуйся, гостей будет много... и моя-твоя обжаемая сестрица тоже. Осознав весь смысл последний слов, Кейтлин захлебывается ужасом. В горле застревает клок из нервов и желчи, а в глазах - ярость и мольба.

- Нет!

Она кричит истошно и отчаянно, но маска на лице превращает любой звук в однородное мычание. - Да тише ты! - Джинкс обрывает ее мощным ударом ноги в инвалидное кресло, отчего оно проворачивается на полкруга. - А то еще ее разбудишь! Она тут рядом - ждет всех к столу. У нас правда есть еще часок, прежде, чем она оклемается. Я... слегка переборщила, ну с кем не бывает? - Она по-детски хлопает глазами и поджимает кроваво-багровые губки. Почти-что мило. Кейтлин через силу смиряет дыхание. Вай жива... хотя бы пока. Нужно собраться.

- Что ты...

- ...Что я с ней сделала? Ничего - просто дала выспаться. Я ж не зверь какой... - Пожимает плечами Джинкс.

- Ты что, слышишь(!)?

- Бывает. Ты даже не представляешь, как(!) много я слышу!

- Ты безумна.

- А кто из нас нормален? Для вас-пилтошек вообще все, кто из Зауна - бешеные твари. Вы-то, небось, еще думаете, что мы и детей прямо из колыбели похищаем и едим?

- Как иронично...

- Ах да... забавно, я согласна. Но ты-то скорее похожа на куклу, чем на ребенка. Давай-ка, кстати, тебя принарядим! - Хихикает Джинкс. Девушка резким движением встряхивает и расправляет в руке миротворческий китель. - Вообще, может стоит посадить тебя за стол прямо так? Уверена, сестричка оценит! - Она пробегается по телу Кейтлин скептическим взглядом; розовые огоньки в глазах трепещут; не ясно отчего. Кейтлин неуютно ежится и возмущенно мычит. - Хотя... тогда у меня явно не будет никаких шансов... - фыркает Джинкс и снова принимается разворачивать одежду.

- Каких еще шансов?

- Не твое-сучье дело! Она подходит к креслу вплотную, укладывает одежду на столик под рукой и одно колено - на бедра Кейтлин, ехидно давит узкой голенью на напрягшиеся мышцы больно, нагло, безнаказанно, замирает на какое-то время, склоняет голову на бок, как ворона и смотрит пристально, изучающе. Почти с кошачьей грацией она усаживается в кресло на Кейтлин. Смотрит долго, мучительно долго. Кейтлин глотает собственные нервы. По венам бегут искры, приказывая телу сорваться и бежать, но разве она может? Она прикована ремнями к креслу, а взглядом - к Джинкс. Мерцание в ее глазах гипнотизирует, парализует. - А ты хороша, - утробно и елейно протягивает Джинкс, - у Вай, пожалуй, все-таки есть вкус. Ну что ты смотришь? Я что и комплемент не могу уже сделать? - дуется она. - Знаешь, еще в детстве, когда родители были живы, Вай частенько забирала себе самые лучшие игрушки; совсем не честно, скажи! Так вот, может самое время восстановить справедливость? Кейтлин, собрав в кулак остатки гордости, осмеливается выразить в лице все, что она думает об этом предложении.

- Ты серьезно?

- А что такое? Да, конечно, сестра не обрадуется, что я играюсь с ее любимой куклой без спросу, но... она ведь крепко спит, и мы ей не расскажем. - По лицу Джинкс разливается лисья улыбка. Кейтлин не постеснялась бы фыркнуть в ответ, если бы в этот момент Джинкс не сверкнула ножом в руке. Лезвие совсем не большое, зауженное на конце, изрисованное какими-то безумными неоновыми узорами по всей длине, но острие сияет таким живым и грозным блеском, что в его заточке сомневаться не приходится. Кейтлин проклинает саму себя: она ведь уже столько раз выбиралась из самых различных передряг, излечилась от десятка ран, уже спасла не одну жизнь... и теперь она беспомощна. Лезвие касается ее шеи, и последний голос разума обращается в ничтожный писк: "Не надо. Пожалуйста, не делай этого!". Это ощущение пришло к ней не в первый раз, но еще никогда оно настолько едко не просачивалось в ее жилы, не сворачивало сознание в трубочку, не обездвиживало. Лезвие свободно гуляет по ее коже: по горлу, вниз - к яремной ямке, чуть упирается в нее, вгоняя тело в судороги, очерчивает одну ключицу, возвращается, направляется к другой; холод жалит, злорадно, метко, глубоко. Холод с кончиком ножа ползет к груди, опоясывает ее, один раз, второй; лезвие гладит ее то плашмя, то самым острием, почти обжигая, подбирается к вершине... - Ой... - наигранно невинно бросает Джинкс. Кейтлин вздрагивает с запозданием: тело отказывается ей повиноваться. Она чувствует, каплю крови, стекающую по груди. Ее дурманит, желудок комкается, спина покрывается холодной испариной. Нож упирается в диафрагму, которая болезненно замирает, пытаясь спрятаться за прессом, но стальной кончик быстро опускается к животу, и Кейтлин загнанно вжимается спиной в кресло; она знает, что более уязвимого места нет: ты не умрешь, а боль будет невыносимой. Джинкс это видит и надавливает сильнее. Кейтлин колотит; тело уже давно потеряло контроль. Страх, самый живой и глубинный, клокочет в каждой мышце. Она не двигается, но дрожит так рьяно, что скрип кресла оглушает ее саму. - Самый отважный миротворец Пилтовера... полюбуйся на себя. - Сладко пропевает Джинкс. - Все вы, расфуфыренные, изнеженные, разожравшиеся пилтовцы одинаковые, когда вы безоружны.

- Прошу... Прошу...

- Конечно, теперь ты просишь! Уже не приказываешь, как раньше, а, сука, просишь! А с винтовкой в руках, небось, не была бы такой вежливой, а?

- Пожалуйста...

Кейтлин чувствует, как на глазах замирают крупные слезы. Она ведь не железная. Не такая, как Вай. Она не может не бояться. - Ой, ладно, не хнычь! - Закатывает глаза Джинкс. - Думаешь, я совсем чудовище? Кейтлин ничего не думает. Не может. Ладонь Джинкс, маленькая, хрупкая, ложится на ее горло, чуть поглаживает, начинает играть с кончиками свисающих прядей волос, потом поднимается к лицу, обхватывает щеки через плотную кожу намордника и сжимает. Кейтлин пытается проглотить слезы, но они упрямо срываются с глаз и стекают на пальцы Джинкс. Похитительница отдергивает нож от живота жертвы, и легким молниеносным движением срывает им у нее со скулы одну из слезинок; Кейтлин даже зажмуриться не успевает. Лезвие зависает прямо перед ее глазами: на его кончике наливается и дрожит прозрачная капля. - Какая прелесть, - мурлычет Джинкс, - оставила бы на память, да вот, только, высохнет ведь. Пальцы свободной руки тянутся к пряжке ремешка на ее затылке, резко натягивают, потом ослабляют, и намордник слетает с лица Кейтлин, давая ей глотнуть ртом воздух. - Только попробуй хоть что-нибудь вякнуть! - произносит Джинкс утробным голосом и прижимает нож к ее подрагивающим губам. - Открой рот. Кейтлин инстинктивно стискивает зубы с усердием ротвейлера и пытается мотать головой, но прикосновение холодной стали становится еще более настойчивым. - Открой свой драный рот, или я нарисую тебе самую широкую улыбку на всю жизнь! - Едва ли не со звоном вскрикивает Джинкс. Кейтлин с трудом размыкает губы и разжимает закостеневшую от страха челюсть. - Оближи. - Коротко приказывает Джинкс, укладывая ледяное острие ей на нижнюю губу. Кейтлин обреченно жмурится и медленно, затаив дыхание, боязливо дотрагивается языком до наточенной стали, осторожно проводит влажную дорожку по одной ее стороне, потом по другой, и быстро отдергивает язык, который уже щиплет от легкого пореза. Лезвие плавно отстраняется, и на смену ему к губам приникают пальцы с аккуратными острыми ноготками. Кейтлин непонимающе вскидывает брови. - Давай, кексик... - Урчит Джинкс. - Ой, прости, так называть тебя может только Вай... а впрочем, плевать. И я очень(!) не советую тебе кусаться! - Острота последних слов подчеркнута остротой ножа, снова прижатого к горлу Кейтлин. Пальцы проникают глубже, касаются края зубов, словно подначивая, и требовательно надавливают на язык. Кейтлин ненавидит себя: как можно быть такой слабой, такой трусливой, такой жалкой? Она проклинает себя и повинуется: покорно обводит языком то один бесцеремонно втиснутый палец, то другой, обхватывает их губами, и задыхается от собственного бессилия. - Вот бедняжка, у тебя даже язык сухой... - Жалостливо протягивает Джинкс. - Ну и на что ты такая нужна? Она напористо проходится пальцами по деснам, заводит их за щеки, проворачивает, давит на нёбо, а затем жестко проталкивает их глубже в горло, и почти душит пленницу изнутри. Кейтлин заходится рваными хрипами: все ее нутро пульсирует и сокращается, борясь с внезапным спазмом, желчь прожигает глотку, слезы заливают уши. Джинкс плотно сжимает ее коленями, не давая пошевелиться, наваливается на нее почти всем телом, и Кейтлин сдается, обмякает. Облитые слюной пальцы выходят наружу, и Кейтлин сгибается от сокрушающего кашля, но его тут же прерывает звонкая пощечина, от которой ее голова вздергивается и проворачивается до хруста. Измождение одолевает все тело: страх и боль уходят, потому, что сил для них не остается. Абсолютная звенящая апатия. Кейтлин растекается по креслу, готовая принять судьбу, какой-бы она не была. - И все? - Надменно фыркает Джинкс. - Вот так просто? Я разочарована. С тобой даже играть не интересно! А впрочем, мне же лучше... Кейтлин все равно. Она тускло изучает глазами голубые облачка на торсе похитительницы, и на секунду ей вспоминается ясное небо над Пилтовером, которое возможно больше никогда ей не явится, и она болезненно зажмуривается, позволяя ручьям слез свободно стекать ей на колени. - Ц-ц, - сочувственно стрекочет Джинкс, склоняясь к самому ее уху, - что, принцесса, жалко себя? Обидно? Хочется домой, в теплое одеялко и плюшевого мишку на ручки? - Она ласково упирается лбом в висок Кейтлин и слегка трется кончиком носа о сине-вороные пряди. Они сидят так в полной тишине какое-то время; Кейтлин не знает, сколько. Она дрожит, но теперь уже только от холода. - Пора одеваться! - вскидывается Джинкс, хлопая ее ладонями по бедрам, и тянется к одежде, покоящейся на столике. - Признаюсь честно... одевать(!) девушек мне еще ни разу не приходилось. Ты же будешь паинькой, да? - произносит она с напором и вдруг выхватывает из-за спины толстый причудливый пистолет, похожий на игрушечный. Кейтлин дергается от неожиданности, и тут же жалеет об этом, потому, что дуло мгновенно упирается в ее голову. - Без глупостей! Держа жертву под прицелом, Джинкс освобождает ее от кожаных манжет. Кейтлин не может сдержать легкого вскрика, ощущая, как кровь колко разливается по затекшим конечностям, и Джинкс одаряет ее новой пощечиной, а потом берет одной рукой со столика белый кружевной корсаж и меряет его презрительным взглядом. - И ты это носишь? - кривит она губы - Мда... Вай должна сказать мне спасибо: я спасаю ее от такого разочарования! Извини, но возиться с этим панцирем я не стану! - Легкое движение руки - и корсаж улетает куда-то за пределы видимости. Следом в ее руке мелькает еще более личный кружевной элемент одежды. - Твое? - Любезно интересуется она. Кейтлин сама не понимает, как еще умудряется краснеть и смущаться, после всего что сейчас испытала; должно быть, это - заученный с детства условный рефлекс. Джинкс плавно и бережно натягивает на нее белье, обходясь на этот раз без колких реплик, вешает ей на плечи рубашку, почти с материнской заботой помогает вдеть руки в рукава, кропотливо застегивает пуговицы на груди, аккуратно завязывает белоснежную манишку на шее, манерно расправляя ее пальцами. Потом очередь доходит до белой оборчатой юбки, и на нее Джинкс смотрит с явным недоумением. - Хоть убей, не могу никак понять, на кой хер вы-миротворцы носите эти юбки? Какая от них польза? Всяких извращуг на живца ловить?

- Ты ждешь ответа?

- Нет. Когда поясок юбки привычно ложится на талию, Кейтлин на долю секунды чувствует облегчение: одежда дарит не только тепло, но и чувство защищенности. Форменный китель опускается на ее плечи и его вес будто заново наполняет ее силой. Так ей кажется, пока в запястья не врезается веревка: плотно, туго, больно. - Ну, вот, почти все готово... - довольно лепечет Джинкс, деловито прикладывая к губам палец. - Спасибо, что развлекла, хотя игрушка из тебя никудышная... надеюсь и Вай это вовремя поймет, - горько усмехается она, - а если нет... хм, пожалуй надо оставить ей хоть какое-то напоминание обо мне... Кейтлин снова съеживается, когда привычный блеск ножа опять бросается ей в глаза. Только теперь она знает - это никакая не игра. Руки связаны спереди - есть возможность сопротивляться, но пистолет... Черное дуло зияет прямо перед ней и от него не спрятаться. Джинкс опускается перед ней на колени, тычком ножа заставляет ее развести бедра в стороны, и жалящий холод лезвия приникает туда, где по артерии гуляет пульс. - И без визга, пожалуйста, а то отрежу что-нибудь лишнее! Кейтлин стискивает зубы, в попытке подавить истошный вопль, скулит и корчится, но терпит. Жар резкой боли, жар рассеченной плоти, жар вязкой крови, сочащейся на форменную юбку, разносит искры по телу, доводит до исступления. Каждая секунда застилает глаза темной пеленой. - Не слишком изящно... - констатирует Джинкс, бодро выпрямляясь и разминая побагровевший нож между пальцами, - ... кто-то слишком много дергался, но в целом сойдет. Она поднимается с колен и, надменно ухмыльнувшись, вытирает лезвие уголком миротворческого кителя. - Ты - чудовище! - выдыхает Кейтлин, упирая в нее полыхающие гневом красные глаза. - Хм, - глухо роняет Джинкс, чуть вздергивает руку с пистолетом, и спускает курок. Щелк. Кейтлин теряет дар речи. Какая она идиотка. - Разве? - пожимает плечами Джинкс, и теперь уже вынимает из кармана патроны. - Я не знаю, кого выберет Вай. Не знаю, простит ли она меня, захочет ли вернуть все, что было, но одно я теперь могу сказать точно: если Вай выберет какую-то драную пилтовку взамен родной сестры, то каждый раз, задирая твою накрахмаленную кукольную юбку, она будет вспоминать обо мне. Всегда. Каждый гребаный раз!

- Так значит...

- Да, принцесса, я не стану убивать тебя. Зачем? Чтобы потерять последнюю каплю доверия сестры? Нет... Она нужна мне. И этот выбор должна сделать она. К Кейтлин внезапно приходит ядовито-горькое понимание. Она ненавидит эту безумную, хищную, самовлюбленную девчонку, но, черт возьми, она ей сочувствует. Джинкс заторможено и потерянно надевает обратно намордник, плотно затягивает ремень, а потом зачем-то тянется к неоново-розовому пузырьку на столике, из которого торчит надломленная кисть. - Последний штрих... - Шепчет она и делает широкий мазок по коже намордника. - Улыбайся. Нам пора садиться за стол.