Fyodor's Brilliant Plan

„—Умеющий любить умеет ждать.“

Иосиф Бродский

      Теплые губы, с привкусом мешанины из клубных коктейлей, с солоноватым послевкусием пота и недавней победы в боулинге. Нежность на грани безумного и всепоглощающего желания, колеблющегося на острие тонкого лезвия, словно бабочка, дивно порхающая над цветком во время урагана. В ярко карих зрачках тонет страсть, оседая тоскою на дно. Поцелуй со своим бывшим напарником, однозначно нестандартное завершение рабочего дня, которое вряд ли быстро забудется, а потому останется в памяти детектива. Отношения с Чуей никогда не предвещали нежности, а внезапное её проявление вдруг озадачило Дазая. Накахара в своих поступках не объяснялся. Он достаточно намекал, пока Дазай предпочитал оставаться незрячим к истине.       Проигнорировать же поцелуй, не получилось бы. Однозначно не получилось. В крови детектива гуляет больше промилле, чем у мафиози. И первым его вовлек в поцелуй именно Накахара, из-за чего приписать что-то к опьянению не выйдет. Дазай, в целом, никогда не причислял себя к обществу благоверных мужей, верных избранников и преданных до мозга костей страстных любовников. Флирт был одним из самых надёжных и простых путей восполнения своих нужд для детектива. Много ли он вкладывал в него сил? Ничуть нет, для него это чаще всего была веселая и увлекательная игра, с привлекательным призом в конце и другими благами в придачу. Всегда ли обаяние работало и Осаму получал своё? Всегда. Вот только однажды, он уже отказал словоохотливой журналистке, не вышел к девушке, ожидающей его в туалете ресторана, дабы развлечься и просто переспать без обязательств. И сейчас...       Если сейчас Дазай не остановится, то совершит непоправимую ошибку. Для Чуи этот поцелуй имел гораздо большее значение, чем для детектива. Он выжигал изнутри эту ноющую тоску, реанимировал душу разрядом случайной любви. Скальпелем милосердия вскрывал нарывы, которые травили жизнь мафиози. А Дазай не чувствовал ничего. Не испытывал даже запала от это странной игры с чужим сердцем. Играть и вовсе не хотелось.       — Зачем тебе это? — детектив почти было вытер свои губы тыльной стороной руки, но вовремя поймал себя на этом, всё же отказываясь от этой идеи. — С тобой что-то не так. Ты возможно устал и совсем не понимаешь, к чему себя сводишь.       — Дазай, не один я способен зайти дальше своих возможностей, — голубые глаза со льдинкой всматриваются в коньячно-медовые, игнорируя лишние вопросы. — Ты достал нужные сведения, осталось узнать, какой у Достоевского план. Не можешь же ты в самом деле навсегда остаться у него жить. Ты должен вернуться к своей привычной жизни.       — Я ни на шаг не приблизился к его плану, — на удивление шатен перешёл в защиту, отчего-то прибегая ко лжи. Упоминание "привычной жизни" и вовсе не вызывает приятных волнений. — А также думаю, что большая часть компромата была блефом. Фёдор опасен. На наших руках нет ничего нужного. Вся самая важная информация только у него в голове.       — Изначально его угроза строилась только на компромате. Фёдор знал что-то, что заставило всех принести тебя в жертву. Но если ничего важного в той информации не было, то больше нет смысла играть по правилам Достоевского. А если какие-то бумажки были лишь предлогом, то главной мишенью был именно ты.       Дазай смотрел на Чую и понимал, что тот прав и уже близок к самостоятельной разгадке. Но теперь Достоевский стал его семьей, даже отомстил давним обидчикам... И именно Фёдора Осаму ждёт с нетерпением. У него накопилось много того, чем бы он с удовольствием поделился с острым и криминальным умом. У Дазая было много вопросов, но куда больше ответов. Но если Достоевский не вернётся домой, то все домыслы просто потеряют свой смысл. А значит это только одно – время для новой лжи.       — Это не блеф. У него есть данные на каждого. Я достану тебе доказательства.       Осаму пока не знал, что предоставит Накахаре в качестве доказательств, но был уверен, что что-нибудь придумает.       — Защищаешь его? — Дазай опешил, словно он словил сильный удар по солнечному сплетению. Давно его действия так ловко не раскрывали. — И при этом присекаешь любые про него вопросы!       — У меня есть право на беспорядок и экстравагантность.       — Пустые слова.       — Нет, — глаза детектива забегали. — Нет. Я стараюсь защитить агентство и остальных, только и всего. Нам точно ни к чему лишний раз рисковать. Тем более, если бы и моя фигура на шахматной доске наскучила демону, то он бы избавился от неё. Я ещё ему нужен.       — Пока нужен, — озвучивает мафиози. — Ты для меня стал слишком много значить, — на выдохе признается Чуя. — Чтобы я спокойно мог оставить тебя в доме преступника.       — Уже смог, — не преминул уколоть Дазай. — И на что ты готов пойти ради этого? Предложить мне любовь, отношения и прочие радости простых людей?        Детектив неопределённо помахал в воздухе рукой. Конечно, Чуя не будет так разбрасываться такими словами..       — Если ты этого хочешь, если это тебе нужно, — ответил, глядя в глаза детективу, Накахара.       — Немного поздновато для такого предложения, не находишь? Я уже состою в браке, — он поднес к его лицу руку с кольцом, защищаясь им, как щитом. — Выкрикнуть свое несогласие на моей свадьбе, как в духе плохой комедии ты не смог. А сейчас, меня уже ждут дома.       — Правда ли ждут так сильно, как ты пытаешься мне внушить?       Дазай закусил губу. Годы идут, два старых пса наизусть знают все повадки друг друга. Увильнуть от прямого ответа будет всё сложнее. Невинные поцелуи больше не столь безобидны, если даришь их тому, кто питает что-то большее, чем пустую надежду и дружбу. Накахара его любит. Зная всю его грязь и досконально подноготную. Хотя и догадывается, настолько это гнилая затея. Возможно, Чуя даже простил или готов простить Осаму за былое.       Но только одно предположение о неверности Фёдору, глубоко оскорбило Дазая, внушая довольно необъяснимое чувство где-то в давно молчавшей глубине его груди; любопытная смесь гордости и ужаса, от которой у него болит голова, и в то же время опускается желудок.       — Ты прав, — Дазай убирает руки в карманы, улыбаясь тенью своей улыбки. — Его сейчас нет дома. И нет уже какое-то время. И я даже понятия не имею, где он может сейчас находится. Но мне надо домой. Понимаешь, Чуя, у меня появился дом. Место, куда я хочу возвращаться.       Его слова звенят в голове, но Чуя упорно отталкивает их от себя. Он этого не заслужил. Чуя не заслужил любить кого-то настолько не надёжного, как Дазай, а Достоевский не заслужил знать позора и обиды от измены, в казалось бы и неплохом браке.       — А если твой интерес перегорит, — Чуя наступает осторожно. — И перед тобой будет не гениальный неограненный ум, а самое понятное, примитивное существо, не имеющее при себе никакой тайны и загадки. Даже при таком раскладе Фёдор будет интересовать тебя больше, чем кто-либо ещё?       — Пока я иду на шаг впереди, он идёт на два. Я разгадаю его. И в этой разгадке будет ключ к моему собственному пониманию, — слова эти вырываются внезапно, вдыхая в Чую лёгкое дуновение надежды. Дазай ещё не уверен. Пока он увлечён погоней, то не знает, как примет голую правду на финише. — Я правда не могу ответить на многие твои вопросы. Ведь я буду предполагать, а не точно знать ответ.       Чуя замолчал. Дазай тоже не нашел слов для ответа. Молчание выдалось неприятным. Его очень удивила реакция рыжеволосого парня. В какой-то момент перед ним стал стоять вовсе не тот человек, которого Осаму знает больше половины своей жизни.       — Чуя, я...       — Мне тоже, — и Осаму готов поклясться, что никогда не видел таких сильных людей как Накахара. Ведь Чуя улыбнулся. Улыбнулся несмотря на то, что его собственное сердце было разбито. — Тоже жаль. Но ты даже не можешь представить, как легко становится дышать, когда хоть что-то больше можно не скрывать.       — Я всегда звал тебя, не потому что ты один из моих капризов, — единственное , что может сказать Осаму, дабы сгладить возникшие углы. — Ты всегда был нужен мне в те моменты.       — Ты всегда знаешь, где меня найти, Дазай, — работа всегда была для мафиози панацеей, лекарством от всех болезней. Когда был счастлив, он работал. Когда печалился, тоже работал. Болел — и работал. Работа излечивала всё. — Хоть я и не услышал того, что так хотел бы услышать... Однако, тоже вышло неплохо. Ты стал чем-то на него похож.       — Это называется «супружеская конкондартность», наличие определенного признака у обоих людей.       Дазай слышит лёгкий смех со стороны Накахары, а затем чувствует, как повеяло табачным дымом. Ловкость рук и дело старой привычки.       — Не спорю, вы друг друга стоите. Я уже так говорил, да? Смотри, как бы и у тебя не выросли рога, — Чуя делает затяжку. И шутит даже тогда, когда шутить хотелось меньше всего. На секунду его лицо прояснело. Черты лица смягчились, пропало напряжение. И всё размылось в выдыхаемом сером дыме. — Потом, как-нибудь, я расскажу тебе, что же сложнее.       — О чём ты? — Дазай приподнимает бровь.       — Сложнее бросить курить или же бросить любить, — указательным пальцем Накахара сбрасывает пепел с кончика сигареты. — Эта будет моей последней, — неясной природы улыбка украсила губы парня. — И я наслажусь ей с полна. Как в самый последний раз.       Мафиози просто развернулся и ушёл. Ему хотелось одиночества и чего-то чуть больше, чем то, что могла дать одна маленькая сигарета. Шаги его догнал ветер, с шёпотом донося не озвученные в лицо слова: «— Когда-то ты говорил мне, что не ангел по своей сути, так откуда столько любви к ближнему?»

***

Неизвестный: «Господин Достоевский, ваша ставка не подвела. Вы в выигрыше. Только что Дазай Осаму отказался от сотрудничества с Портовой Мафией, оставаясь на вашей стороне.»       Глаза с удовольствием перечитывали столь желанные строки.       — Я не верю в атрибуты, — Фёдор переводит взгляд на безымянный, пустой без кольца палец. — Но я верю в поступки, Дазай. Ты оправдал мои ожидания и не выдал меня, а значит, прошел мою маленькую проверку.       Фёдор набрал незнакомый номер на своем телефоне, отправляя сообщение: «Приоритет снова объект номер один. Убей любого, кто наведёт оружие на Дазая. И продолжай за ним приглядывать.»        Неизвестный: «Принято.»

***

      Пока в английской мороси вечерело и заходило солнце, в благоденствии Йокогамы расцветала ночь*. Внезапный звонок прервал Дазая из тонкой вереницы мыслей, коим он предавался подолгу лёжа один в постели, оставив все попытки уснуть, сложив руки за голову. На кровати творился настоящий беспорядок. Дазай с неохотой как-то признался себе, что спать с Достоевским ему было комфортнее, чем без него. У детектива не возникало навязчивой мысли придерживаться только своей стороны или просыпаться спозаранку, чтобы по пробуждению супруга уже быть на ногах. Наоборот, безмолвно и быстро, два гения нашли странную гармонию, которая рождалась в ночи в их спальне. Никто не высказывал недовольства от того, что личное пространство нарушалось. Оба позволяли себе вольности, даже например в том, чтобы не объясняться друг перед другом с утра. Демон мог не спать ночами, привлекая в супружеское лоно и свой ноутбук, но никогда не сгонял с себя Дазая, даже если имел четкое представление, что супруг не спит, а действует только в личных интересах, в порыве привлечь внимание. Дазай же никогда не отталкивал своего малокровного спутника, если впервые за несколько суток он бестелесным духом падал на кровать, протягивая руки к самому простому теплу – человеческому.       Но над ухом продолжает назойливо звенеть телефон, поэтому детективу приходится поднять трубку, прекращая эту пытку. С того конца звучит одновременно радостный(видно, от того, что трубка была взята) и очень напряжённый мужской голос. — Дазай, — в говорившем угадывается Куникида. — Наконец-то ты ответил. Кретин, сколько можно было игнорировать!       Дазай ставит на громкую связь старшего детектива, опуская шторку уведомлений вниз. Восемь пропущенных звонков и только на девятый ответ. Видно, плавание в недрах своего создания вышло глубоководным, полностью отрезающим от реальности.       — Не кипятись, Куникида. Я был занят, — Осаму смотрит в потолок, раскинув руки по сторонам. — Случилось что-то серьёзное? — Мы с Рампо не сможем вернуться в Йокогаму в ближайшее время.       Вальяжность раскрытой позы шатена его покинула. Он развернулся к своему телефону, беря его в руки.       — Что это значит? Рампо раскрывает дела на "два счета", при этом пропуская "раз", — взгляд Дазая цепляется за время. 02:16, не самый удачный момент для новостей. — И ты, Куникида, самый ответственный исполнитель. Эффективнее команды и не собрать для этого дела. — Подозреваемый серийный маньяк совершил самоубийство, меньше чем за час до прихода полиции, — Осаму подставил к губам большой палец правой руки, слегка его закусывая. Новая и странная привычка, которую детектив где-то случайно подхватил. — И Рампо нашел несколько доказательств того, что это было убийство, а самоубийство подставлено, чтобы у полиции не возникало даже мысли отработать другие мотивы.       — Имея доказательства обратного, вы не противопоставили их полиции? — У полиции нет интереса для совместной работы. Они знают правду, но выгодно молчат, — кареглазый услышал, с какой усталостью вздохнул Доппо. — "Давайте не будем углубляться в детали", вот дословное воспроизведение слов инспектора. Место не было оцеплено, а по предварительной оценке Рампо, уничтожение важных улик началось ещё до нашего прихода.       Дазай замолчал, садясь на угол кровати, глядя на секунды, отсчитывающие его телефонный разговор. Ему знаком почерк настоящего убийцы. Второй раз один человек проворачивает такую схему. И шатен догадывается, почему. Истинному убийце важно, чтобы его ни с кем не спутали. И важно, чтобы правильные люди узнали в этих происшествиях его руку. Но совершать схожие преступления в одном месте, небезопасно. Взять крупнее – даже город не подойдёт... Только один человек способен привлечь столько людей, пусть даже и на пустой звук, раскинув свою сеть за пределы Японии.       — Полиция легко пойдет на поводу, если кто-то свыше закроет их проблемы хорошим финансированием. Честный полицейский редкость в наше время. Но если самоубийце изначально и нужно было умереть, то получается, что английское правительство запросило поддержку лишь ради того, чтобы убрать из Японии сильное звено? — Ты понимаешь всё и без слов, Дазай. Мы оказались лишь отвлекающим маневром для заголовках в СМИ. Об этом отдельно хотел поговорить Рампо, но на нём слишком сказался климат, — Осаму расслышал хрипоту в голосе Куникиды. Он тоже очень болен и видно, что приложил большие усилия над собой для этого звонка. — Однако, это не стоящая причина для нашей задержки. Все билеты на самолёт распроданы на две недели вперёд. Все выходящие билеты стоят на брони, без возможности их выкупа. И всё говорит лишь об одном.. Кто-то очень не хочет, чтобы мы возвращались домой раньше выданного им срока.       Дазай замер, упираясь взглядом в цифры так, словно они могли ему чем-то помочь. Выстроиться в шифр и дать хоть какую-то подсказку. Телефон замолчал, но Осаму прекрасно понимал, какой вопрос следующим хотел задать Доппо.       — Давай, Куникида. Я знаю, что ты хочешь спросить меня, причастен ли к данному инциденту Достоевский. — Это не самый деликатный вопрос, учитывая, что вы замужем... Винить одного злодея во всех грехах мира ненадёжно, особенно если он сейчас в Йокогаме...       — Я.. — Дазай окинул комнату взглядом, проводя рукой по холодной и пустой подушке. — Я не знаю, где он сейчас может находиться. Где угодно, но в Японии его нет. — Это будет кидать подозрения на Достоевского. Это повод косвенно считать его причастным. Если бы он был при тебе, — Дазай улыбнулся этим словам. Они отчего-то показалось ему смешными. — То проблем стало бы меньше.       — Я знаю, Куникида, знаю... — Прости, ты и так делаешь очень многое для Агенства, Дазай, — замечает Куникида, от чего шатен в удивлении приподнимает брови, продолжая слушать. — Я не думаю, что справился бы с твоим заданием. Даже свадьба. Я бы не дошел до старта. Не смог настолько через себя переступить. А ты пошел на всё, чтобы защитить своих товарищей. Контролировать Федора если не невозможно, то очень сложно. Ты прекрасно справляешься.       — Не хвали меня, когда еле говоришь. Иначе я сочту, что это твоя последняя исповедь. Это не так! Ацуши конечно безумно по вам скучает, а я как был дураком, так им и остался, — по телефону слышно что-то неразборчивое. То ли кашель, который хотели заглушить, то ли смех, порыв которого хотели сдержать. — Но мы все очень ждём вашего возвращения домой. И если говорить о заданиях, то своё я уже выполнил. — Ты нашёл компромат!? — Доппо стоило усилий не закричать в трубку.       — Верно, нашёл. Однако, задержался с этим, если ты и Рампо застряли на территории Великобритании. Передача произошла сегодня, — волнами пронеслись воспоминания этого дня, но в частности, особенно вечера. Особенно Чуя, всё также ярко и живо от него уходящий, в одиночестве докуривающий сигарету. — Мафия довольна, Вооруженное Детективное Агентство в безопасности, Отдел по делам одаренных может вернуться к работе в стандартном режиме. — Какое счастье...       — Я не чувствую вкуса победы. Да, формально, всё улажено. Я выиграл, компромат был на моих руках и больше не является оружием в руках Достоевского. Но по ощущениям, ему самому он стал не нужен, поэтому в какой-то момент он просто оставляет его на видном месте, протягивая его в мои ладони. Всё что осталось сделать, просто принести, — Дазай припоминает нотные листы. Скрытое увлечение и компромат от своего супруга оказались в одном месте. Как бы не так, ведь вероятнее всего, демон только для вида положил к чему-то действительно для него ценному эти бумажки, на которые охотился шатен. — И то, что вы не можете вылететь очень в духе Фёдора. Он говорил мне, что такое власть и как ей пользоваться, давал представления о том, насколько он может быть важной фигурой и какие имеет возможности. — Рампо говорил об опасной игре. Иногда чтобы добиться победы, нужно следовать по плану противника до конца, не давая ни единого намека на то, что на последнем ходу произойдет мятеж. Компромат тоже был важной частью. Теперь, когда ничего не выльется наружу, Кёка и Йосано смогут вернуться к работе. Над ними теперь нет угрозы, — Дазай возвращается в лежачее положение. За всё время работы в ВДА, он на редкость помнит слишком мало моментов, когда мог настолько спокойно разговаривать с Куникидой. Ему нравилось выводить идеалиста из себя, наблюдать за искрами из его глаз, дразнить, шутить... Но сейчас он получает поддержку и совет от старшего. И чувство это отзывается чем-то знакомым. — Мы с Рампо тоже далеко не уйдем. Если нужно, чтобы мы оставались в дали от дома, значит с тем, что произойдет в Йокогаме ты справишься самостоятельно.       — Спасибо, Куникида. — Не забывай, ты способен противостоять Достоевскому. И за тобой всегда будет поддержка.       Разговор закончился к трем часам ночи. Полная и бледная луна медленно стекала с небосвода в сторону, слегка стягивались темные облака. Детектив всё также лежал на кровати, укрывшись наполовину лёгким и сильно помятым одеялом, наконец-то отпустив все мысли, погружаясь всё глубже в сон. В лёгкой полудрёме вздрагивали пальцы, под закрытыми веками бегали глаза.       В четыре утра Дазай заснул окончательно. Лег на бок, забрав с собой подушку мужа, подложив её себе под бок, кладя на неё свою руку, имитируя что-то похожее на сон вдвоём или объятия. Только такая поза подарила шатену столь желанный сон. И покой.

***

      Спальня нравилась Достоевскому больше всего в его квартире. Было ли дело в кровати, созданной из темного дерева, с роскошным балдахином, или окнах, уходящих далеко в пол, пропуская как можно больше света, но при этом с возможностью погрузить всё помещение в темноту, используя плотные темные шторы, связанные декоративным шнуром-кисточками. Или же демона цепляли его шкафы и стеллажи, до упора набитые книгами и трофеями, пестрящими редкими и очень старыми изданиями. А может, больше всего в спальне, Фёдора привлекал именно Дазай. Он спал глубоким сном, развалившись по всей кровати, при этом выглядя донельзя невинно. Безобразный вихрь его орехово-шоколадных волос, причудливые позы и редчайшая расслабленность всего тела.       Фёдор достаточно быстро вычислил, сколько времени уходит на то, чтобы Осаму смог заснуть. Лишь мельком взглянув на супруга, Достоевский мог сказать, в какой фазе сна тот находится. И во время этого изучения, эспер иногда заходил дальше. Его интерес не останавливался лишь на уме и сарказме Дазая. Фёдора интересовали его шрамы, ведь Осаму не снимал при нём бинтов и никогда не давал рассматривать себя больше, чем он сам пожелает, интересовало и то, почему природа наградила детектива чудесными и длинными пальцами, но не привила никакой любви к музыке, интересовали мысли детектива, когда он прижимался слишком близко, из-за чего можно было слушать ритмы его сердца. Им вдвоём нравилось это изучение, пусть они и не были чем-то новым друг у друга.       — Дост-кун, — Фёдору приходится отвлечься от лицезрения спящего мужа. Настойчивый шёпот на ухо напоминал о главном. — Что мешало нам явиться сюда вечером, как оно и было задумано? — Николай появляется совсем близко, также устремляя свой взгляд на спящего детектива. — Не очень уж он тебя ждёт.       — Ждёт, ещё как. Просто ночь подкралась к нему слишком внезапно, — Достоевский встаёт у ножного конца кровати, замечая на прикроватной тумбочке телефон детектива. — Мы здесь мимоходом, просто нужно довести до идеала несколько моментов. На вечер у нас значатся особые планы.       — Теперь понятно, почему мы не воспользовались парадным входом...       И Николай смотрит в темноту коридора, куда так и не успел пробиться свет встающего солнца. В квартиру они попали благодаря "шинели", а не ключу. У блондина спящий эспер не вызывал никакого интереса. Моментами, Гоголь даже где-то завидовал Осаму, но как только появлялся лишь намек на эту мысль, то он гнал её взашей. Зависть это недоброе чувство, побуждающее к чему-то необратимому и разрушительному. А спящий человек — самое уязвимое, что может попасться под руку недоброжелателя. Заснул в потёмках и ныне больше не проснулся.       Но Гоголь мотает головой, решая проверить кухню, а не бросить подушку на лицо спящего детектива. Достоевский не оценит такой инициативы. Следует держать себя в руках, если хочется остаться в приятельских-и-чуть-больше отношениях с демоном. Поэтому кухня. Только кухня. Абсолютно пустой стол, опустевший графин с водой, раковина, превращенная в кладбище грязных чашек, внутри покрытых кофейными и чайными разводами, почти черного цвета. Одинокая винная пробка, благоухающая дешёвым вином, чуть набухшая от воды. Старая и никому ненужная, позабытая среди однолицых чашек. Как одинокий путник на чужбине, она явно ждала часа своей смерти, уже не надеясь на чудо.       Подытожив, хозяйство Осаму ведёт неладно. Николай ставит руки на пояс, отстукивая ногой по полу. На кухне тоже делать было нечего. И пусть раньше, Гоголь всегда ощущал себя желанным гостем, то с появлением детектива в этой квартире, чувство это поубавилось, если не пропало насовсем. Всё изменилось ещё в день свадьбы, когда Николай впервые познакомился с женихом своего дорогого друга. Долго приглядывался, глаз с него не спускал, еле скрывал улыбку, узнав что какой-то смертник успел вонзить лезвие в ногу шатена, не оставив это без последствий.       — Ой, а это что? — блондин уже возвращался обратно, как наступил на белый конверт, валяющийся в коридоре у прихожей. Точнее, он был белым раньше, пока до Николая кто-то по нему не прошёлся несколько раз. — Дост-кун, что делать с этим письмом?       Достоевский стоял возле тумбочки, просматривая телефон супруга. Доверие в отношениях очень важно. Однако доверие, как валюта, постоянно то возрастает, то падает в цене. Новость о верности не могла не радовать, но никто не мог отменить того факта, что Дазай мог знать о слежке. История вызовов и последние сообщения все же убедили демона в верности своего избранника. Но чуткий глаз не пропустит подозрительных вещей, которые могут дать свои плоды в будущем. Ф.Достоевский: « Собери информацию про одного человека. Меня интересует Накахара Чуя. И мне нужна история его передвижений за весь месяц вместе с историей звонков и СМС сообщений.» Неизвестный: «Принято. Будет сделано в лучшем виде.»       — Письмом? — эспер отрывает аметистовые глаза от экрана, пряча свой телефон в карман и возвращая телефон мужа на тумбочку.       — Он даже не обратил на него внимание! — повысив свой шёпот сказал Николай, разворачивая к себе конверт. — Я положил его на самое видное место, а он не только его не заметил, но и прошёлся пару раз!       — Такое бывает, что по каким-то причинам, послание не доходит до адресата. Сейчас же мы назовем это письмом в никуда, — Достоевский пожимает плечами, подходя ближе к своему спутнику, забирая грязный конверт себе. — Этого стоило ожидать. Но мы не в проигрыше. Нам даже на руку то, что Дазай до сих пор ничего не знает.       — Письмом в никуда?       — Такая практика, когда нужно выплеснуть эмоции и чувства, поделиться чем-то сокровенным с тем, кого уже нет среди нас. Или другой вариант, — Фёдор распечатывает конверт, читая то, что написал ещё в имении. — Когда кто-то отправляет важную информацию определённому лицу, но из-за чего-то получатель этого письма не находит. Оно просто не приходит. Его жизнь не изменится от того, что он остался в стороне и неведении, пока письмо ушло в никуда.       Николай просто кивнул. Какое бы решение не принимал Достоевский, оно всегда было подковано логическими умозаключениями или неоспоримыми фактами. Остаётся только довериться.       — Нам не стоит задерживаться, есть ещё несколько важных штрихов, — Фёдор выходит из спальни, отправляясь в свой кабинет, попутно пряча в грудной карман своё письмо. На его столе порядок, хотя и заметно, что Дазай приложил к этому руку, всё выискивая что-то. Маленький сейф, имитирующий пепельницу остался такой незамеченной вещью. Достоевский открыл его и положил внутрь своё обручальное кольцо, которое снял сразу после убийства лондонского маньяка-удушителя. — На этом всё.       — Дост-кун, кто бы мог догадаться! — Николая впечатлил тайник. — Но... Почему ты вернул кольцо? И не поставил сейф на то место, где он стоял?       — Пусть мы и действуем аккуратно, но Дазай должен знать, что я был дома сегодня ночью. И это, — демон пальцем стучит по поверхности пепельницы. — Залог успеха на этот вечер. Он обязан его найти и вскрыть. Раз обязан найти, так и не будем прятать. Поставим перед самым носом.       — А кольцо?       — Долой оковы, сдерживающие его по рукам и ногам. Я предоставляю ему выбор.       — Совсем ничего не понимаю... Ты требуешь развода? — разноцветные глаза весело блеснули.       — Терпение мой друг, терпение, — взгляд смягчается, а губы изгибаются в лёгкой улыбке. — Близится конец нашего акта. Времени осталось мало. А нам ещё нужно выбрать аромат этого вечера.