Fyodor's Brilliant Plan

      На открытой летней веранде сидели два господина, окружённые осенней сказкой раскинувшегося в низине леса. Один из них имел шрам на глазу и неспеша чаёвничал, другой же больше не сидел, а всё прислуживал за столом, постоянно подливая из большого серебряного чайника в сервизные чашки чай, замысловато крутя медную, в виде петушиного гребешка ручку, регулируя напор кипятка. Мужчины о чем-то непринужденно беседовали, окружённые тишиной старинного поместья и редким криком дикой куропатки. Время близилось к завтраку.       С веранды открывался вид на чудесную аллею, по которой шел третий человек. Он долго шел по аллее, размышляя о своих делах, которых было много. Аллея вывела его на лысый бугор, к его вершине, где была вкопана в землю простая лавка, и человек сел на нее — лицом к горящему внизу под солнцем разливу реки, к синим бугристым далям за рекой. На реку и любовались двое с веранды, лицезрея рассвет.       — Так Фёдор Михайлович вновь один сюда приехал? — натирая салфеткой блестящий столовый нож, спросил мужчина, возвращаясь к своим обязанностям.       — Ну как же, Иван, — мигом ответил Николай. — В моём сопровождении.       — Да ведь говорят, он замуж вышел. И за всё время, так и не пригласил в своё родовое имение новоиспечённого супруга.       — Он и вышел, — Гоголь встаёт из-за стола, облокачиваясь на добротный деревянный поручень веранды, на котором были вырезаны фрагменты из русских народных сказок. Таким образом, колено парня упиралось прямо в голову жар-птицы. — Даже отсюда видать, как блестит его обручальное кольцо. Новый вид кандал, в которые самостоятельно влезают люди...       — Так значит, он не доверяет своему избраннику?       — Да разве ты не видишь, что Фёдор не создан для него? Дорогой бриллиант дорогой оправы требует.       — И хорошего ювелира.       — Совершенную правду ты сказал, — Николай отходит от поручня, замечая, как Достоевский поднялся с лавки. — Ювелир — не простой мастеровой: он должен быть художником. А этот что?       — Совсем плох его муж?       — Сложная натура. Пришлось спасать его жизнь, самому подставляться. Но даже так, при всей помощи - попал под удар! Всё равно оказался ранен. Не пулей правда, а вроде ножом, да и чёрт с этим ножом, ей богу!       — Значит, в Петербург господин не взял его специально, из-за ранения.       — В свои дела они друг друга не посвящают. Работа у них неприкосновенна, обсуждению не подлежит. Хотя, этот Дазай может уже и догадывается, что на своём месте он не долго будет стоять. Фёдор не даст ему поблажку, — Николай отрезает ломоть свежего белого хлеба и старательно намазывает на него масло. — Половина пути уже пройдена. Основное звено находится на родине шести часового чая, другие вынуждены уйти в тень из-за угрозы всплытия былых грехов. Остальных по пальцам пересчитать можно, ещё и свободные останутся. А ведь общественность любит былое! Как пронюхают чего, так и заклюют — им кровь подавай!       — План вышел очень в духе господина Достоевского.       — Ещё бы! — с улыбкой подмечает Гоголь, откусывая от своего бутерброда. — А ведь это не все. Достоевский покарал обидчиков своего мужа. Ну...Тех самых, покусителей. Жестоко покарал.       Немного они промолчали.       — Были новости об убийстве, — задумавшись, припомнил Гончаров. — Не знал-с, что от вашего имени.       — Н-да, теперь вот, что? Затихли, ждём, пока вода прояснеет. Никакого веселья! Забились, как мыши в нору.       — Забились, как мыши в нору? — собеседники разворачиваются на голос из-за спины. — Уши горят, видно, я стал предметом вашего диалога?       На веранду проходит Достоевский, оставляя ушанку на табурете возле двери. Двигается мужчина к столу, присаживаясь на летний диванчик, мгновенно получая в свои руки чашку горячего чая.       — Доброе утро, господин.       — Ах, Дост-кун! — Николай почти было выпрыгивает из-за стола. — Как утренняя прогулка? Солнце ещё на месте? Вода не убежала? Земля не раскололась?       — Доброе, всё славно, — отвечает Фёдор, пробуя чай. — Так каков был предмет вашего разговора?       — И ничего от тебя не скрыть! Каюсь, о тебе говорили!       — И к чему пришли?       — Странный ты человек, Дост-кун, вот к чему.              — И в чем заключается странность? — мужчина приподнимает бровь.       — Таких как ты, больше на всем белом свете не сыскать. Но вместо великих преобразований и освобождении этой земли, от тебе неугодных, мы вынуждены скрываться в имении, становиться ближе к природе.       — Терпение, друг мой. Москва не сразу строилась. Но, к слову, — Достоевский обращает внимание на Гончарова. — Сколько мы уже здесь прибываем?       — С неделю-с, точно, господин.       — С неделю... Иван, бумагу и чернила мне, срочно.       — Сию минуту.       — Ой, Дост-кун, к чему такая спешка?       — Пора писать письмо в Японию. И ни минутой позже. Именно сейчас.       — И сколько же оно будет идти! — Николай округляет глаза. — От Петербурга, — Гоголь изображает его очертания руками. — До Йокогамы!       Но Достоевский ничего не отвечает, чуть ухмыляясь уголком губ, пока до Николая не доходит простая истина.       — Так это я почтальон?! Ну, Дост-кун, вот провёл!

***

      Скромно позавтракав, насладившись осенним утром и знакомой компанией, расположившись чуть поодаль от остывшего самовара, Достоевский, покрепче взяв ручку-перо, начинает писать одно важное письмо. Иссиня-черные чернила осторожно, почти каллиграфически выводят японские иероглифы, превращая точные штрихи в символы, а символы в предложения. Спустя час проделанной работы, оглянувшись на лысеющий бугор и тонкую, как шёлковую голубую ленточку речку, убегающую за горизонт, Фёдор откладывает перо. Настал момент внести некую ясность в сознание оставшегося в Японии детектива, дать ответы на возможные вопросы и рассказать, в каком месте демон набирается силы и скрывается от излишне любопытных глаз.       Вот только на внезапное письмо, Осаму в суматохе наткнётся лишь на следующий день, оставляя белый конверт лежать в пыли и некой грязи на входном коврике чуть больше приличного.

***

      — И куда же мы направляемся? — поинтересовался Чуя.       Разве можно было ему противостоять? Нет, любой бы сдался, не смог бы устоять. О том, что Чуя обязательно прийдёт на встречу, он решил ещё вчера. Стыд прогорел ближе к ночи, а на следующее же утро, Накахара уже иначе смотрел на события в кафе. Слишком редким был шанс поговорить с Дазаем без прикрас, формальностей и его плутовства. Здесь же детектив почти было протягивал себя на ладони, предлагая простую сделку. « Ты—Помощь. Я—Ответы». Терять Чуе оставалось не много. Гордости от него почти и не осталось, новое унижение стерпеть он ещё мог, мужество позволяло. На что только не пойдешь, чтобы потушить изжогу, которая перебросилась на сердце, паразитируя мысли, подавая что-то ложное, на что почему-то хотелось надеяться.       Губы Дазая дёрнулись.       — Дело связано с убийством, мне не удалось сегодня опросить коллег жертвы, так что мы займемся его знакомыми — мы направляемся в одно из его любимых ночных мест отдыха.       — И где моя доля помощи в этом деле?       — Поддержка. Опрашивать знакомых в одиночку тяжело.       — А, конечно, — пожав плечами с сарказмом отвечает Чуя. — Я же всё знаю об этом деле...И вообще, с каких пор опрашивать знакомых жертвы входит в работу Портовой Мафии? И к чему было твоё предложение, — рыжеволосый парень показывает на себя рукой, намекая на то, что ночью он все же получил странное сообщение от Дазая. — "Бордовая рубашка и чёрные кожаные штаны". Что за странный дресс-код? Может ты ещё и галстук-бабочку забыл приписать?       — О, ну конечно, — пародируя голос парня отвечает Осаму. И Чуя смотрит на него в этот момент, замечая непривычную прилизанность блестящих волос детектива. — Сейчас до тебя всё дойдет. Кхм... Итак! Ввожу в курс дела. Жертва Акайо Такихико, двадцать девять лет, мужчина, коренной японец, гей, одинокий, любитель выпивки, пабов, работник...        Тут мысли Накахары замерли и резко откатились назад.        — Нет, не может быть, — заявил он, притягивая детектива за воротник, дотрагиваясь до геля в волосах шатена. Затем он распахнул пальто Дазая, под которым скрывались облегающие черные джинсы.       — Эй!!! Что ты творишь?       — Ни за что в жизни, — повторил Накахара скрещивая руки на груди. — Нет.       — Что-то не так?       — Если ты думаешь, что я с тобой пойду в бар для геев, то тебе стоит подумать еще, — заявил Чуя.       Осаму удивленно изогнул бровь.       — Не думал, что ты настолько подвержен предрассудкам, Чуя. А что же случилось с «Это нормально»? Вроде, ты точно был на моей свадьбе. Неужели упустил тот момент, что она у нас вышла в не совсем традиционном стиле?~ Невесты то не было, в привычном её понимании...       — Это не предрассудки. Я бывал... — Чуя закусил язык, меняя ещё не озвученную фразу. — Что в барах, что на твоей свадьбе, один и с друзьями, и прекрасно проводил время, но с тобой я туда точно не пойду!       — А что со мной не так? — Дазая заявление Чуи явно обидело.       — Это надолго? — огрызнулся Чуя, словно и не замечая этой тициановой обиды в медово-коньячном взгляде. Дазай пообижается, а потом в любом случае отпустит. Да и отвечать на вопрос "Что с Дазаем не так?" было бы комично. В нём всё было не так.       — Людей обычно отпугивает твоя грубость. Но с громкой музыкой тебя будет не расслышать, а принимая во внимание твой вид... — детектив очертил фигуру мафиози ласковым взглядом, где-то специально чуть останавливаясь, загадочно улыбаясь. — ...тебя просто живьем съедят.       Чуе потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что он действительно удивлен. Затем он тут же переключился на слова шатена, перефразируя их на более простой язык.       — Ты хочешь сказать, что считаешь меня привлекательным? — поинтересовался он.       — Прекрати, — ухмыльнулся Осаму. — Разве я сказал именно это? Может, я и не заинтересован, но я точно не слеп! — Дазай хихикнул. — Кому-нибудь, сегодня ты точно приглянешься. Но всё, пока хватит разговоров. Скоро приедет такси, я обо всём позаботился.

***

      Когда такси остановилось, Накахара медленно вышел из машины, не веря своим глазам.       — Это же боулинг, — заявил он, обернувшись к Дазаю прежде, чем тот успел ответить очередной колкостью. — Ты это специально сделал! — обвинил шатена мафиози. — Ты специально упомянул о ночном заведении, чтобы сбить меня с толку.       Дазай ответил невинной улыбкой.       — Ты сам предположил, что геи не интересуются ничем, кроме других геев, — возразил он. — Я тут ни при чем.       Накахара рыкнул на него, затем вздохнул и покачал головой.       — Кретин.       — Надо быть проще, Чуя. При том, не ты ли тем более точно со мной бы туда не пошёл?       Осаму вальяжно пожимает плечами, проходя мимо рыжеволосого парня, направляясь в сторону боулинг-клуба, чья вывеска приятно подсвечивалась розовым неоном, а рядом висело объявление со всеми плюсами приобретения членской карты этого места.       — Так мои слова действительно настолько сильно тебя задели?       В пару шагов мафиози догоняет детектива, семеня за ним следом, не спуская своих глаз со спины Дазая.       — Нет, с чего ты это взял?       — Я? Ни с чего. Просто спешу напомнить тебе один прекрасный совет. Надо быть проще, Дазай.       На губах Чуи заиграла едкая улыбка. Дазай ответил приблизительно тем же, останавливаясь возле входной двери, кладя свою руку на белую глянцевую ручку.       — Сойдёмся на ничьей, потом продолжим, — Осаму тянет дверь на себя, открывая её, отходя в сторону и пропуская перед собой шляпника. — Время работать.       — Верно, — признал он.       — Акайо Такихико был заядлым игроком и встречался с постоянной компанией по вечерам, — пояснил Осаму. — На самом деле, это они подняли тревогу, когда он пропустил встречу три недели назад, вследствие этого и было обнаружено тело...Умеешь в боулинг играть?       — Чертовски хорошо, — отозвался Накахара.       — Отлично.       — Не рано? Слишком тихо для ночного места отдыха, — Чуя тянется к карману, словно не замечая открытой двери. Перед запарным вечером лучшее лекарство, верный помощник снять стресс — хорошая сигарета. — Обычно, такие места выглядят гораздо оживлённее.       — Вновь куришь? — Дазай уже было потянулся за сигаретой, зажатой в руках мафиози, но Чуя этот порыв оборвал.       — Нет. Хочешь курить, носи своё.       — Я вообще-то бросаю.       — Да? Что-то не очень похоже, — щёлкает зажигалка и от кончика пошла тонкая струйка дыма.       — Сложно.       — А что, бросить курить так трудно?       — Чуя, невозможно! Кошмар! Адские муки. Как тебе понятней объяснить...Это всё равно, что бросить любить.              — Бросить любить? — затянувшись переспрашивает Накахара.       — Бросить любить легче, — Дазай смотрит куда-то в сторону. — Теоретически, легче. У тебя пять минут, я всё же зайду внутрь.       Хлопнула большая дверь и фигура детектива скрылась. Чуя не стесняясь присаживается на ступеньку перед входом, разглядывая в облаке образовавшегося дыма вид вечерней, погружающейся в ночь Йокогамы. Мафиози прикусил сигарету. Впервые кто-то сравнил чувство и привычку. Любовь и курение...       —... и что же убивает быстрее?

***

      Чуя говорил правду. Дазай быстро очаровал всех в компании, хотя для него это было и не в новинку, но именно Накахаре мужчины уделяли больше внимания — когда они стали намекать, что в их команде недостает игрока, Осаму тут же воспользовался возможностью начать разговор, и Чуя охотно ему это позволил, выбивая страйк за страйком.       В конце концов, группа потребовала, чтобы Дазай тоже «показал, чего стоит», но шатен ловко изворачиваясь соскользнул с этой наживы, ощущая себя как рыба в воде не за игрой, а за пристальным наблюдением собравшейся компании.       Чуя явно нашел свою стихию. Помимо активной игры, тот перекидывался контрольными фразами со знакомыми жертвы, которые крайне желанно шли на контакт, не без удовольствия шеголяя друг перед другом, вспоминая различные детали об Акайо Такихико. И каждый наперебой хотел высказать своё слово первым.       В руках Дазая за эту ночь побывало и несколько коктейлей. С ним с удовольствием пообщался персонал клуба и бармен, постоянно подливающий и угощающий детектива различными алкогольными и не совсем сочетаниями. Несколько комментариев оставили и отдыхающие от катания тяжёлых шаров девушки игроков. К двум часам ряды играющих стали пустеть, а к трем утра и вовсе главный состав рассосался, условившись встретиться ещё раз через пару недель на этом же месте в это же время.       — Может, ты потом захочешь сюда ещё раз вернуться? — внезапно поинтересовался Дазай. — Я имею в виду, после завершения дела об убийстве?       Чуя повернул голову в его сторону.       — Для чего?       — Потренироваться? — предложил Осаму. — Кажется, тебе эта ночь непременно понравилась.       — Я говорил, что играю хорошо, — Чуя пожимает плечами, хотя и не скрывает улыбку, выступившую у него на губах. — А ты не сбил ни одной кегли. Может хоть информацию нашел нужную?       — Акайо Такихико работал с понедельника по пятницу, ездил на метро, ел обед в столовой – когда помнил, что нужно поесть, был очень замкнутым. Вечером он разогревал готовую еду из холодильника, но чаще всего большую её часть выбрасывал. Имел проблемы со здоровьем, был склонен к алкоголизму. Если была назначена встреча общества «Анонимных Алкоголиков», он её посещал, один из игроков парно ходил с ним на эти встречи. Семьи не имел, с родственниками теплых отношений у него не сложилось. Думаю, мне рассказали даже сверх того, что я запрашивал. В любом случае, больше узнавая о жертве, я могу составить больше мотивов для убийства.       Дазай и Чуя вышли из боулинг клуба. Они надолго замолчали. А потом Осаму развёл руки, словно обнимал надвигающейся ночь, и глубоко втянул себя воздух.       — Прямо на глазах потемнело. Чувствуешь, какой воздух? Ночь любви! Погуляем напоследок?       — Пошли, — удивительно легко после игры в боулинг соглашается Накахара, и они свернули в парк.       Детектив и мафиози брели между деревьями, почти впотьмах. Иногда мимо них в тёплом мраке скользили, неслышно уклонялись в сторону редкие тёмные человеческие фигуры, и все по двое – одна тень высокая, другая пониже. И Чуя замечал их, угрюмо всматриваясь в размытые силуэты, пока Осаму кажется и вовсе никого не замечал.       — Чего ты молчишь? — через время спрашивает Дазай, сворачивая на аллею. — Вроде теперь настала моя очередь помогать тебе. Отвечать на твои вопросы.       — Я наблюдал за тобой сегодня. И к половине ответов пришел сам... Но что-то всё ещё мне непонятно. Во что ты ввязался? Твоя свадьба, какие-то намеки, даже про компромат сказал. Я жду объяснений.       — Я вышел замуж меньше чем за трое суток, времени размышлять у меня не было. На тот момент я знал не больше, чем ты сейчас. Многое стояло на кону. Я согласился с предложением "руки и сердца" только из-за тройственного союза мафии, агенства и отдела. У кого-то были точные сведения о том, что в руках Фёдора находится нечто, что пошатнёт общественную безопасность. И в этом компромате промелькнуло и твоё имя. И единственное, что могло спасти бы этот мир, — Дазай хмыкает. — Пресловутое "Да, я согласен".       — Хочешь сказать, это было задание?       — Конечно, боевое, высшей секретности.       — Но вчера ты выполнил своё задание, — Накахара поднимает свои глаза на Дазая, рассматривая его лицо. — Акутагава донёс, босс всё получил на руки. Разве сейчас тебя что-то держит?       — Что держит человека, скованного по рукам и ногам? — шатен поднимает свою руку, рассматривая обручальное кольцо. — Вот золотые цепи, которыми я окован на всю жизнь. Чуя, я обручен.       — Ты так и не сказал мне ни разу, как на самом деле относишься к Достоевскому. При этом вчера, та девушка за столиком, сегодня... Но при этом же, какое-то кольцо на пальце вмиг меняет всю твою суть?       — Намекаешь, что я не самый надёжный? — Дазай улыбается уголками губ, но Чуя видит фальшь в этом действии. Слишком небрежную наигранность. — Но с чего бы мне изменять?       — Я не намекаю, я говорю прямо. Ты его не любишь.       — Чуя, любовь неповторима. Я уже говорил тебе о том, что какой-то любовью он мне нравится. Даже сейчас. Возьмём в пример тебя. Со мной ты один, а с другим будешь другой. Измена была бы, если бы можно было повторить одну и ту же любовь, но с другим человеком.       Чуя промолчал, собираясь с мыслями. Они продолжали идти, уже не сильно обращая внимание на дорогу и своё окружение.       — Почему в своём свадебном подарке, ты не написал что-то вроде "Будь счастлив" и всего того, чего желают молодожёнам? Мог бы и купить готовый конверт, совсем не заморачиваясь. Твой ведь был сделан самостоятельно. Я заметил сгибы на бумаге. И этот «Дурак». Почему именно он?       — А кто ты, после того, как понимаешь, куда попал на самом деле? Только дурак.       Почему-то Чуя думал, что разговор с Дазаем будет совсем другим. Что Накахара отыграется на нем, натянет все его струны и дотошно будет мучить его душу своим интересом. Но даже имея возможность разбить сейчас этого человека, уничтожить его в клочья и размазать по стене, наблюдая за тем, как он будет сползать, Чуя бы все равно не сделал бы этого. Мафиози ловит себя на мысли, что этот момент уже был. Что эти эмоции и чувства уже встречались ему. И что вывод будет один и тот же. Таких, как Дазай, жизнь наказывает с особым извращением. И кажется, идя по темному парку, встречая первые и последние звёзды, мафиози заразился чем-то похуже мечтательных бредней. Он начал понимать Осаму тоньше, видеть то, что было сшито в нем белыми нитками. И начиная видеть в человеке эту сторону, уже нельзя закрыть глаза и развидеть её.       — Всё не могу отпустить твои слова... Измена – выдуманное слово, — сказал Чуя с кривоватой тоскливый ужимкой. — Измены в любви не может быть. Любовь имеет начало и конец. Когда конец наступил и любви не стало, не всё ли равно, куда пойдёт, к кому пойдёт, что будет делать тот, кого не любит?       — Хм...       Они вновь замолчали. Чуя видел на лице Дазая странную эмоцию. Накахара случайно подобрал какой-то ключ к этому человеку, а теперь наблюдал за тем, как он перед ним погружался в себя, размышляя о чем-то.       — А тебе, получается, не всё равно, куда я пойду и что буду делать?       Чуя закусил щеку. Скоропалительно вырвались его мысли, настолько это вышло внезапно, что только сейчас до Накахары дошло, что же именно он сказал. А ведь и Дазай своего не упустит, вцепиться мертвой хваткой и задаст жара без стеснения.       Рука, как словно сама собой забежала в карман, в поисках портсигара и зажигалки. И всё неудачно и долго не находила искомого.       — Брось курить, такой вечер, — сказал детектив, демонстрируя в своих руках портсигар. — Дыши.       — Хватит играть со мной. Возвращай.       — Ты не до конца честен со мной.       — Взаимно, — Чуя начинал медленно закипать. — Посмотрел? Ты бросаешь. Теперь верни обратно.       — Что у тебя на сердце? — Осаму переходит в атаку, значительно наступая. — Я вижу, что это не со мной что-то не так. Что-то в тебе. Кто это?       — Нет.       – Не верю, есть. Раз врешь, раз говоришь нет – значит дела у тебя не слишком.       — Кончай это представление. Я не просил залезать ко мне в душу своими грязными ботинками.       — Ты ведь пришел сегодня, — Чуя сглатывает, сжимая кулаки. — Насильно тебя не заставляли. Почему бы сегодня нам не стать откровенными?       — Ты... Да блять... — Чуя до скрипа сжал свои зубы. — Мы оба знаем, что сколько бы времени ни прошло... Сколько бы глупостей мы ни наделали, каждый раз, когда ты меня позовешь, я прибегу к тебе, как ручная собачка. Но хотя бы раз я хочу почувствовать, что ты зовёшь меня, потому что я тебе действительно нужен. А не потому, что я – один из твоих, блять, капризов! Ты распушил свой хвост перед Достоевским, строя ему глазки, играя с тем, кто тебе не по зубам, но ты не найдешь лучшего, чем я! Да ты живёшь лишь потому, что мне было приказано сделать дыру в голове наёмника!       В какой-то момент последняя капля переполнила чашу терпения. Чуя высказал всё, что копилось в нём долгое время, его спокойный голос и плавная улыбка, с которой он вышел из боулинга бесследно пропали. Дазай остановился, слушая, наблюдая и никак не препятствуя Чуе. И как только Накахара замолчал, переводя дыхание, шатен спокойно, крайне серьезно ответил.       — Да, я знаю, что не найду.       Он делает шаг в сторону мафиози, достаточно миролюбиво протягивая к тому руку, убирая с лица рыжие пряди.       — Возьми. Я не хотел портить тебе эту ночь. Больше никаких неприятных вопросов.       И в руках Дазая всё тот же портсигар. Его тёмные глаза впервые смотрят с чем-то искренним. И Чуя посмотрел на него ответно. Очень близко. Сердце замирает. Взгляд напротив взгляда. Он плохо помнил, как разыгралось всё дальнейшее, помнил только, как в порыве кладет свои горячие ладони на щёки шатена, а потом накрывает его сухие губы жадным поцелуем. Портсигар с треском выпадает из рук.       Вот оно, зарождение божественного греха. Момент, когда Ева всё же попробовала запретный плод. А он всегда сладок.