Fyodor's Brilliant Plan

      Добираться до дома с ножом в ноге оказалось сущей пыткой. Давно Дазай не чувствовал себя настолько плохо. Лезвие слишком прочно вошло ему в бедро, причиняя дискомфорт от любого малейшего шолоха. Осаму не привыкать к боли, но он еле скрылся от внимательного взгляда Куникиды, который может и заметил всё то, что так тщетно пытались от него утаить. Однако, что опыт, что стаж, дают свои отголоски. Доппо отпустил Дазая лишь по той причине, что шатен знает, как в любом случае будет для него лучше. Дазай не раз доказывал то, что ему присуща природная изворотливость и живучесть, как у самой загнанной твари. Его не взять измором и не поймать силком. И уж тем более, не убить. Не обычным ножом, эта смерть не для него.       Кровь залила светлые брюки. Становилось вязко и тепло, а те участки ткани, что уже достаточно просырели начинали остывать, неприятно касаясь кожи холодком. Опускающиеся на Йокогаму сумерки скрывали в себе яркие пятна крови на его одежде. Но даже так, кареглазый замечает все обеспокоенные взгляды в свою спину. Для прохожих он больше похож на пьяницу, что заплетаясь в собственных ногах бредёт себе по пыльному тротуару. Только если подойти вплотную к детективу, можно было почувствовать запах свежей крови, а опустив взгляд ниже, увидеть одну из картин фильмов Квентина Тарантино, где что-то грязное истекает кровью, поблескивая металлическим холодом рукояти.       На полпути дороги, Осаму понимает, что дальше идти уже не может. Попытки вынуть лезвие во второй раз не увенчались успехом. Киллер слишком плотно вогнал в него нож. Возможно, Дазай сделал только хуже, разбередив ножевую рану. В глазах начинало мутнеть. Очень плохой знак, ведь окружающий мир начинал медленно гаснуть и расплываться. Дазай останавливается возле светофора, который загорелся красным. Дорога пуста. Улица пустынна. Он может идти даже не на свой свет. Но сделать хоть ещё один шаг становится выше его бремени. Дазай садится на остановку, выставляя раненую ногу вперёд. Такси. Он возьмёт такси. Стоит только перевести дух и найти свободную машину. Вызвать машину самому больше не вариант. Телефон сдох ещё во время осмотра трупа с Куникидой. Чуда не произойдёт и севшая батарея не станет полной.       — Молодой человек, вам нужна помощь?       Дазай отрывает свой взгляд от края бордюра и бычков над ним, поднимаясь с лавки под остановкой. Иногда чистейшая Япония может быть до омерзения грязной и затхлой. Однако, даже в таких закутках можно встретить достойных людей. Долго ли его окликивал незнакомец? Перед ним остановился черный вольво, а улыбающийся во все тридцать два водитель выглядел обеспокоенным, выглядывая через окно.       — Простите..?       — Время позднее, вы не дождетесь здесь рейсового автобуса. А ещё вы выглядите болезненным. Я подумал, что вы могли потеряться или случайно сбиться с пути. Мне вызвать полицию или скорую помощь? Может позвонить вашим родственникам?       — Нет, нет. Здесь нет повода для беспокойства, — Дазай подходит вплотную к открытому окну, размышляя над тем, что сейчас всё может сложиться крайне удачно. — Я действительно заблудился. Вы не могли бы отвезти меня домой?       — Не вопрос, дружище, — Дазай улыбается, разглядывая лицо собеседника, замечая шрам на глазу. Лицо в целом выглядело таким, словно Осаму уже встречал этого человека. — Садись сзади, я довезу тебя. Спешить мне некуда!       — А вы добры, — шатен делает три шага в сторону и открывает заднюю дверь машины, стиснув зубы и присаживаясь на пассажирское сидение. Чем непринуждённее он сядет, тем будет лучше. — И в хорошем расположении духа.       — Хи-хи, а вы хромаете!       Детектив бросает похолодевший взгляд в зеркало, встречаясь с смеющимся взглядом водителя. Время капитуляции? Он не мог попасться на такой мелочи. Гляделки длятся недолго. Первым сдаётся мужчина со шрамом, плавно сдавая вперёд и отъезжая от остановки.       — Шутка, шутеечка~ Не обращайте на меня внимание! Мне наверное показалось!       — Хахах, — Осаму натянуто улыбается, отворачиваясь лицом к окну, а мыслями оставаясь на физиономии водителя. — Очень смешно.       — Ооо! Так вам нравится юмор? Чу-дес-нень-ко! Я тоже люблю хорошо пошутить, — шатен внимательно следит за мимикой своего случайного проводника. Было в нём что-то неестественное, будто личина, которую кто-то решил добровольно нацепить. — Шутки смешные, пока не начинают ходить по кругу, как мы сейчас ездим. Таак… Куда вести, дружище~?       — Диктую адрес. Улица…

***

      — Дост-кун, ты тратишь слииишком много времени! — Николай сидит на аккуратном кухонном диване, крутя в руках керамическую чашку, расписанную незабудками, составляя компанию за завтраком для демона. — Так ещё и меня позвал!       Соскользнуло утро с края горизонта, в акварель рассвета небо окунув. Нежнейшие тона раскрасили небесное полотно.       — Тише, Николай, — Достоевский прикрывает глаза, отпивая черного чая из кружки. Его классический, почти постный, аскетичный завтрак. — Дазай-кун может проснуться раньше времени.       Под тиканье часов раннюю трапезу разделяло только две фигуры. Стрелка все бежала и бежала по кругу, пока не приблизилась к шести. Тиканье часов сходило за чей-то слаженный марш, который заполнял повисшую среди разговора тишину.       — Дазай-кун, Дазай-кун. Он скоро станет преградой для наших встреч, да, Дост-кун? Ты никогда не врёшь в таких вещах, я знаю. Ведь так оно и будет?       — Дорогой друг, ты всегда будешь желанным гостем в моём доме, но пока рано говорить о возможности долгосрочного расставания.       — Дост-кун, — Гоголь вытирает наигранные слезы со своих щек, хотя глаза его покрылись вполне естественной водянистой влажностью. — У меня душа болит, она разбивается на такие маааленькие кусочки, что я не могу их собрать сам, не исколов все свои пальцы. Сама только мысль того, что нам придется расстаться, вводит меня в грусть-тоску!       — Расставания не должны сломить тебя, Николай. Разве я не сдержал своего обещания в том, что встречи наши останутся регулярными?       — Но… Этот Дазай-кун! У меня руки чешутся прикончить его, но это ведь расстроит тебя? — Гоголь ставит чашку на стол, как-то виновато поглядывая на лицо своего собеседника. К чаю интерес опостыл. — Правда расстроит..?       — Непременно.       — О, ужас! Тогда, я сделаю всё, что только в моих силах, чтобы Дост-кун не испытывал разочарования и расстройств!       — Затем ты и нужен, что без тебя я буду должен расписаться в собственном бессилии.       — Ах, Дост-кун! — лицо Гоголя озаряется ярчайшей улыбкой, слезы на его лице, исчезли как вчерашний день, пока парень стремится взять чужие ладони в свои. — Я нужен тебе! А ты нужен мне! Ооо, дай я угадаю! Ты придумал что-нибудь, да? ~ Что мне нужно сделать? Ооо, не томи, не томи! Я хочу знать всё!       — Ты должен будешь обустроить стрелковую зону на крыше одного из зданий. Я выдам всё необходимое.       — Убийство! — разноцветные глаза парня сияют, когда он двигается ближе, почти соприкасаясь носами с Фёдором.       — Ты догадлив, мой друг, а также слишком возбужден от этой мысли, — Достоевский чуть улыбается, из-за чего улыбка Николая становится шире и острее. — Но убивать придётся не тебе. И не сегодня.       — КАК??!!       — Перед этим ты доставишь одно интересное послание в Портовую Мафию, — Фёдор протягивает маленькую бумажку, позволяя Гоголю её раскрыть и прочесть самому. — Желательно так, чтобы никто тебя не заметил, но письмо непременно было получено.       — Само собой, Дост-кун! Но к чему тут просто адрес? И ни словечка о цели… — Гоголь сворачивает послание и прячет в тайный карман своего жилета. — Музей? Дост-кун, когда тебя потянуло на исторические события в мире?       — Оно вовсе не так просто, но история всегда казалась мне предметом занимательным. Именно на крыше этого музея ты обустроишь место для нашего стрелка, — Достоевский делает ещё один глоток чая. — К завтрашнему утру всё должно быть готово.       Солнечный свет просочился сквозь опущенные жалюзи, придавая кухне более приятный и величественный вид. Любая пыль сошла бы за золото в такой час. Солнце лизнуло Николая по лицу, придавая парню какие-то новые, неземные черты. Он просто сидел, во все глаза упиваясь идолом всех своих желаний и мечт, своим личным божеством, чьим оружием Николай с готовностью и безропотной покорность клялся стать. Но дивную сказку Николая рушит звук скрипа половиц. Рисковать нельзя, как и случайно убить новоиспечённого супруга своего обожаемого Фёдора.       — Всё сделаю, Дост-кун!       — Через день вернёшься на это же место, заберёшь всё то, что осталось на крыше и сожжёшь, — Достоевский косится на щёлку в двери, через которую солнечные лучи проникали в темноту коридора. — Время, Николай. Пора прощаться.       — Как жаль, — парень поднимается со своего места, поправляя цилиндр и крайне любовно беря Фёдора за руку. — Живём от расставанья к расставанью, а так хотелось бы…- от встречи к встрече.       Николай конечно же целует руку на прощание. Он также улыбнется, перед тем как взмахнуть плащом и исчезнуть. И как обычно, он всегда успевает сделать всё вовремя. Ведь только спустя несколько минут на кухню входит заспанный Осаму, с помятым ото сна лицом и полным бедламом на голове. В его мягких каштановых прядях приятно утопали не только пальцы, но и легко могло поселится семейство маленьких птиц. Он зевнёт, мягко улыбнувшись своему супругу, садясь на то самое место, где ещё мгновение до него сидел совсем другой человек.       — Уже начинаю терять надежду, застать тебя с утра в постели, — Дазай замечает вторую чашку перед Достоевским, беря её себе, перед этим обведя весь стол своим взглядом. — Ещё и твои постоянные разговоры… Неужели каждое утро тебе нужно быть на связи?       — Я буду тише в следующий раз, обсуждая свои рабочие задачи, — задумчивым взглядом Фёдор провожает чашку в руках детектива. — Узнал, что завтра у тебя будет конференция.       — Да неужели? — Осаму хмыкает, пожимая плечами. — Хочешь поприсутствовать со мной?       — Если бы.       Достоевский внезапно придвинулся, чмокнув детектива в щеку.       — Что это вдруг… — показалось, Дазай даже немного смутился.       — От переизбытка чувств, — Фёдор невинно пожал плечами, меняя чашку детектива со своей. — Этот чай уже остыл. Завари новый или пей из моей чашки. А мне уже пора. До вечера, Осаму.       Фёдор проникается сентиментальностью. Она обвивает его сердце лозой и сжимает его до полной асистолии. Непривычно. Ему должно быть плевать. Но Достоевскому вдруг стало очень важно знать то, что Дазай будет пить именно из его чашки. Что не воспользуется той, из которой цедил чай Николай. Ведь две пешки не смогут устоять в одной клетке шахматной доски. Всегда найдётся тот, кто выйдет вперёд и нанесёт мат.

***

       — Фёдор! Фёдор Достоевский! — Осаму врывается на порог кухни, облокачиваясь рукой и туловищем на косяк. Любезный водитель доставил его до самого подъезда, именно поэтому Дазай нашел в себе силы на последний рывок и побег. Ведь все же, владельцу черного вольво придется отмывать задний ряд от крови, если по утру он решит проверить задние сидения. И мыть придётся достаточно.        — Есть смысл изображать, что я расстроен или удивлён? — спокойно поинтересовался Фёдор, не поднимая на детектива глаз. Но в нос отчётливо ударил знакомый запах крови, что подсознательно напрягало сильнее. — И надеяться, что ты рухнешь в мои объятия от потери крови?       — Нет. Кровь не моя, — отвечает заготовленную ложь детектив, начиная медленно сползать по косяку, отчего за него пришлось схватиться пальцами, для большей устойчивости. Его поразило напускное спокойствие и безразличие к собственным трудностям от эспера. Да, Дазай вряд ли умрет от этого, но от такого поступка Фёдора разило чем-то непонятным. — Почему меня хотели убить?       — Дазай… — Фёдор отвлекается от экрана своего ноутбука, переставая печатать, впервые оглядывая своего супруга. На языке так и крутиться что-то, но Достоевский не договаривает. Он резко поднимается со своего места, закрывая ноутбук, подходя вплотную к детективу. — Что значит, не твоя кровь, если под тобой уже натекло?       Холодный взгляд аметистовых глаз мрачнеет. Достоевский убирает окрашенный кровью подол пальто и замечает нож в бедре. Пальцы окрасились в алый. Где он так просчитался? Фёдор закусил изнутри свою щеку. Он точно знал про спланированное покушение, но в нем не было ни намека на использование холодного оружия. Именно поэтому на крышу музея Достоевский поместил киллера на киллера. Именно поэтому он с готовностью и встретил Осаму таким образом , но судьба видимо решила преподнести всё иначе.       — Не понимаю, о чем ты…       Голова детектива клонится к плечу Фёдора. Он так устал. Ещё в машине на него напала эта странная сонливость, что не отпускала его ни на мгновение. А холодное окно автомобиля только и делало, что убаюкивало сильнее, под тихий шелест гравия и асфальта… И вроде, все мысли даже отходят на второй план. Голова так скоро пустеет… Но Фёдору это не нравится, не нравится совсем! Ведь чужой лоб обжигает его огнём.       — У тебя нож в бедре. « Который предназначался для меня. Которого не должно было быть. Которым тебя ранили, проливая лишнюю кровь.»       — Нож… — Дазай отлипает от чужого плеча, наклоняясь к чужим губам, отвечая почти шёпотом. Осаму смотрит таким заворожённым взглядом, как смотрели на Иисуса его ученики, во время сотворения чудес. — А поцелуй меня… А, Федя… Феденька. Поцелуй?       — С тобой всё что-то не то.       — Ты такой красивый и умный, — прошептал с придыханием Осаму, облизывая пухлые губы. Он словно не слышит Достоевского. Длинные ресницы затрепетали, взгляд стал затуманенным и томным. Дазай играл на публику, как заправский порноактер, но какие-то здравые мысли ещё проклёвывались в его сознании. — Так почему меня хотели убить?       — Всё, что я могу сказать, ты сейчас нужен мне живым, и поэтому я не позволю первому встречному выстрелить тебе в голову.       — Следишь за мной? — удивился Дазай, продолжая улыбаться в своем странном трансе.       — Охраняю.       — Это так возбуждает, — голос детектива почти стих. На губах Дазая заиграла улыбка, а в глазах появился озорной блеск. Осаму встал и не спеша поднялся с косяка, облокачиваясь на Достоевского. Шатен провел руками по его плечам, после взявшись за верхнюю пуговицу рубашки Фёдора, расстёгивая её. Сделал он это нарочито медленно, глядя эсперу в глаза. Достоевский почувствовал, как теплые пальцы Дазая заскользили по коже, ощутимо надавливая, пока не упёрлись в следующую пуговицу. — Мне так холодно. Согрей меня.       — Тебя лихорадит, — Фёдор выдохнул. Он точно хотел бы сейчас оказаться в квартире в одиночестве и покое, но понимал, что Дазай ему такую возможность не предоставит и будет допекать вопросами, пока не получит ответы или не добьётся желаемого. — И ты истекаешь кровью.       Дазай медленно расстегнул следующую пуговицу на рубашке Фёдора и продолжил:       — А ты всё так же молчишь… Поговори со мной, ты такой холодный, мне начинает досаждать то, что мне приходится с кем-то тебя делить, — голова детектива вновь упирается в плечо Достоевского. — Ты не положил с собой телефон вчера. Забавно, правда? Обсуждать рабочие вопросы по телефону, не беря его даже в свои руки… Тогда… С утра. Его не было на столе.       Пальцы продолжили своё путешествие к третьей пуговице.       — Видимо, не только меня это досаждает. Разве у тебя нет ревнивого поклонника, способного на убийство? Вдруг он боится, что ты ему не дал, а дашь мне? Может это ситуация из разряда: «так не доставайся ты никому»?       — Так не доставайся ты никому? — Достоевский чувствует, как в собственную ногу упирается рукоять ножа. Дазай часто применяет к нему флирт, постоянно зазывая на ласку. Фёдор не настоящий дьявол, который отверг от себя всё человеческое. Ему не чужда любви прекрасная пора. Но как с естественными, страстными проявлениями человеческой природы? Подавляемые, загоняемые вглубь как нечто неподобающее, непристойное, вульгарное, они накапливаясь исподволь и всё равно неизбежно прорывались, правда, Достоевский и в эти моменты вёл себя осторожно. Но если он сейчас поддастся провокациям детектива, то сделает обоим хуже. Однако, Достоевский уже знает, что изменит ситуацию. — Интересная теория, — он легко чмокнул Дазая во впадинку за ухом, отчего шатен притих, — но пока ты не выяснил причину, — поцелуй в шею, под линией челюсти, — может, перестанешь терзать себя догадками, — он мягко поцеловал Осаму в щеку, а потом довольно резко поднял его лицо, ухватив за подбородок и заставив посмотреть себе в глаза, — и прекратишь играть в куртизанку, живущую по жёлтому билету.       — Ты отталкиваешь меня, но первый целуешь... За что мне такая пытка? — шатен полон решимости выдержать на себе властный взгляд. — И ни слова не сказал, когда я крайне бесстыдно стал расстёгивать твою рубашку.       — Верно, ни слова против.       — Ты демон. Самый настоящий демон. Я вижу искорки чертей, все их рога и копыта в твоих глазах.       — Дазай, тебя лихорадит. У тебя был отвратительный и сложный день, ты напряжен и тяжело ранен, — Фёдор совсем несвойственно мягко касается щеки детектива. — Позволь мне позаботиться о тебе. После мы обязательно обо всем поговорим.       — Нет, даже не начинай! Как, как ты всё ещё не поймёшь...       Достоевский молчит, просто ожидая продолжения, от чего Дазай зажигается вновь, продолжая смелее и напористее.       — Ты знаешь, о чём я.       — Тебе придётся это сказать, потому что я сейчас вообще ничего не понимаю.       Дазай резко приблизился к Фёдору, и наклонился к нему, едва касаясь губами чужого рта. От такой неожиданной близости эспер дёрнулся чтобы отпрянуть, но его схватили за шею, не давая.       — Всё ты понимаешь, не дурак. Но если тебе необходимо, чтобы я это озвучил...Феденька... — эротично низким голосом произнёс детектив. — Ты знаешь, как лучше всего обо мне позаботиться. Как правильного меня согреть и помочь мне справиться с моим состоянием. Ты знаешь чего и кого я хочу сейчас.       Взгляд приковали его невероятные губы, которые секунду назад озвучили его отчаянное желание. Он был дьявольски красив в своей нужде и дерзости. Достоевский, не таясь, рассматривал детектива, стараясь запомнить каждую мелкую деталь, запечатлеть это в своем сознании, потому что едва ли он когда-либо еще увидит что-то подобное.       Дазай не остановился. Он провёл ладонью по его груди наверх, пока холодные пальцы не сомкнулись на шее. Даже три расстёгнутые пуговицы дали для шатена небывалое пространство. Достоевский вздёрнул подбородок и едва заметно приоткрыл губы. Пальцы детектива скользнули под воротник кофты и оттянули его вниз, оголив ключицу. Дазай встретился взглядом с темными глазами напротив - они смотрели выжидающе, с интересом.       Не теряя зрительного контакта, Дазай наклонился вперед и коснулся губами выступающей ключицы. Фёдор оказался не таким мертвецки холодным, каким его рисовала собственная фантазия.       — Нерадивый ребёнок. Не доводи меня до греха.       — Вместе грешить веселее.       Дазай смотрит без единой капли стыда. Он знает чего он хочет, кого он хочет. Ему плевать на нож в бедре и на черные дыры, что мелькают перед глазами как мушки. Достоевский ещё раз приподнимает Осаму за подбородок. Когда шатен хочет что-то, то становится сильно покладист, если это гарантирует результат. Он - глина в умелых руках, которой только стоит придать нужную форму.       — Ты невыносим.       Достоевский накрывает его губы своими, вырывая случайный стон со стороны шатена. Он целует его, но рука осторожно спускается к бедру. Пальцы быстро ощупывают рукоять, обхватывая её, пока Фёдор прикусил нижнюю губу Дазая, из ранки потекла кровь, наполняя рот металлическим привкусом и оседая на губах неровной красной полосой. Сейчас именно губы завладевали вниманием детектива. А не пальцы, которые ухватившись посильнее за торчащую ручку резко дёрнули на себя, вырывая из бедра парня нож. Одно точное движение. И кровавое лезвие лежит откинутым на кухонном столе. От неожиданности Дазай даже взвыл, внезапно разрывая поцелуй.       — Это...Было подло, — жгучая боль разливалась по всему телу Дазая. Он почти терял сознание от всей боли, что прошлась новой волной по его телу. — Очень подло...       — Я не мог оставить тебя с ножевой раной.       — Тогда... — Дазая странно ведёт в сторону. — Теперь позаботься обо мне так, как хотел изначально.       Дазай страшно побледнел, бесформенной, вмиг обессиленной куклой падая вперёд, упираясь в грудь и руки Фёдора, норовя сойти с его тела и встретиться носом с полом. Но Достоевский берет его за плечи и с усилием укладывает детектива на диван, предотвращая эту встречу.       — Мои надежды были услышаны, — Фёдор подходит ко столу, беря в руки нож, осматривая лезвие с специально выточенными вкраплениями. Такие всегда достаются проблематично. Нож был добротный, охотничий. С таким можно было и на медведя пойти. — Ты всё же рухнул в мои объятия от потери крови. И второй раз сам лишаешь себя желанного продолжения, — эспер переводит взгляд с ножа на детектива без сознания. Веки Дазая слегка вздрагивали. — Кровь за кровь, смерть за смерть. Кто бы не подослал того киллера, я возьму выше. Платить по счетам пойдёт его отправитель.