Fyodor's Brilliant Plan

      Прошло около двух месяцев со смерти холостяцкой жизни детектива и начала совместной, брачной с Фёдором. К первому удивлению Дазая, жить с Достоевским оказалось не так уж и сложно. Они сосуществовали, как две планеты, вращаясь на разных орбитах вокруг одного солнца. Каждый жил своей жизнью. Дазай не знал, куда каждый день пропадает Фёдор, и Достоевский его не спрашивал, куда исчезает он сам. Они встречались по вечерам, кидая многозначные взгляды друг на друга, могли поужинать вместе, наслаждаясь тишиной. В иные вечера, возвращаясь ещё тёплыми и ласковыми буднями домой, Дазай мог встретиться с Фёдором на улице. У детектива появилась новая забава. Заприметив вдалеке Достоевского, он пересекал улицу поперёк и "весело виляя хвостом" появлялся возле него, с нежнейшим чувством обхватывая его локоть, начиная пламенно вещать о чем-нибудь увлекательном, провожая демона до порога квартиры.       — Ты можешь не следовать за мной по пятам, — высказался однажды эспер, не вырывая своей руки. — Мы и так встретимся дома.       — И чтобы я упустил такой нечастый миг нашей совместной прогулки?~ — Дазай лукаво заглядывает Фёдору в глаза, сам же весело подмигивает, воочию при Достоевском убирая за ухо прядь своих каштановых волос. — Так я больше тебе мил?~ Теперь я могу стать твоим провожатым?       Фёдор ничего не отвечает. Лишь хмыкает, а детектив был готов поклясться в этот момент, что на обескровленных губах выступила лёгкая улыбка.       Оба по-своему ценили эти моменты. Ведь Фёдор никогда не говорил о том, что он против внезапных прогулок, а Осаму и не начинал таких разговоров.       Эпизодически, Фёдор проявлял интерес к работе детектива, а Осаму в этом случае рассказывал что-нибудь поверхностное, малопривлекательное, редко упоминая действительно громкие дела и секретные сведения. В самые интимные минуты, в Дазае зарождался дух соперничества и он с охотой делился всеми своими мыслями, горячо споря с интеллектуальным оппонентом, приходя вместе с ним к новым горизонтам и новым думам. Порой, этот дух соперничества перерождался в желание смять улыбку демона собственными губами, но Фёдор тонко чувствовал эту грань, поэтому ни один из их споров ещё не переходил в оргию за превосходство.       Когда Осаму оставался один в квартире, то продолжал пока безуспешные поиски зацепок, связанных с компроматом. Об этом ему постоянно напоминали все три организации, начиная с Анго, который каждый раз писал с нового номера, заканчивая Огаем, которого Дазай с момента своей собственной свадьбы уже терпеть не мог. Хуже всего, что напоминания приходили не реже одного раза в неделю, чем страшно раздражали Осаму. Всё, что смог найти в квартире демона детектив - документы о том, что со дня их грандиозной свадьбы, Фёдор стал считаться гражданином Японии. Теперь за спиной такого эспера находятся целых два посольства. Российское и Японское. « Крайне удобная вещь, — когда-то размышлял Осаму, красиво разлеживаясь на диване в гостиной, тремя пальцами подпирая подбородок и положив ещё два на щеку, локтем упокоившись на подлокотнике, наблюдая за незнакомыми птицами через окно. — Хм...Кто же тогда пошутил так при мне? "Брак будет гражданский! А мне от вас только гражданство и надо!" Ахах...Забавная шутка».       Ко второму удивлению Дазая пришло то, что его самозабвенный подвиг был быстро забыт его окружением. Первое время, он ловил на себе эти странные взгляды полные сочувствия, словно он был забранным у матери-коровы телёнком, которому было суждено перерезать горло и отправить на ритуальный стол. Он нутром ощущал все неозвученные вопросы, которые так плотски интересовали людей. Спит ли он с Достоевским?       И да, и нет.       Ночи они проводят в одной постели, но без всех прикрас ночной жизни взрослых людей. Дазай уже привык к тому, что в постели он теперь не один. Странное такое совпадение, но Достоевский видно позаботился о том, чтобы Осаму всегда к нему возвращался. Ведь кресла в кабинете детектива не раскладывались, кухонный диванчик был слишком мал, а дверь в спальню всегда была открыта. Совместный сон Дазай стал считать чем-то интимным, сакральным. Нет ничего лучше, когда ложишься спать с тем, с кем не нужна броня. Шатен никогда не забывал о том, что под его боком спит не котёнок, а дремлющий тигр, но иногда Фёдор выглядел не лучше живого ходячего мертвеца. В такие моменты его лицо становилось острым, проведи пальцем по скуле - непременно порежешься, взгляд потухал, да и общий вид демона так и кричал о глубоком истомлении.       В такие ночи Достоевский был особенно тих. Даже глаза его теряли всякую силу для разговоров. Он спал чутко и рвано, сна ему не хватало. И в эти дни Дазай и сам становился тише, приятнее. Не трогал его лишний раз, не досаждал, не разводил. Незаметно опекал. И тогда, в эти уникальные ночи, в своих нерадостных снах, Достоевский мог иногда прижиматься к Дазаю. Поначалу шатен просыпался и отодвигался подальше, но потом что-то изменилось. Он перестал этого делать. Бессознательные действия Фёдора вначале его забавляли, а потом детектив странным образом проникся ими. В такие моменты оба обнажены и беззащитны. Поворачиваясь к человеку лицом и привлекаясь его теплом, ты подписываешь собственный смертный приговор - доверие. Я доверяю тебе, ведь могу спать рядом с тобой. Я доверяю тебе, ведь от части, пока я нуждаюсь в тебе, я открываю тебе половину своих тайн, мыслей, души и жизни.       Поэтому безусловно, Дазай спит с Фёдором.       Третьим удивлением Дазая Осаму стала собственная жизнь. Точнее то, что произошло с ней после помолвки с Достоевским. Детектив стал звездой. В считанные после свадьбы дни, тот раскрыл череду таинственных похищений, выходя на похитителя слишком легко, словно кто-то вымостил для него дорожку из белого камня. Это была феерия. Осаму задумывался о том, что его внезапная победа была кем-то расписана, но огромного значения своим замечаниям он не предавал.       Была собрана пресс-конференция. Фукудзава-доно лично отрекомендовал Дазая для участия в ней, как главного детектива, благодаря которому злоумышленник был быстро найден. И только со входа в большой и светлый холл, для Дазая сразу бросились в глаза перемены, которые произошли среди женской части журналистов. Вырезы на блузках многих женщин стали глубже, а желающих пожать ему руку лично стало значительно больше. Одежда стоимостью несколько тысяч и популярность автоматически делала из него привлекательного мужчину в глазах женской половины человечества. И не важно, что на его безымянном пальце блестит обручальное кольцо.       Женатый мужчина - запретный плод, но для любвеобильных охотниц это не помеха. Это трофей. Свадьба с Достоевским прогремела не так громко по всей общественности, кто-то и вовсе счёл это шуткой. Так что значительный апгрейд собственного внешнего вида не обошел стороной представительниц прекрасного пола.       Конечно, шатену нравилось, что ему льстят, над ним трясутся, с ним консультируются, с его мнением считаются. Какому мужчине это не понравится? Детектив смотрел на хитрые обольщения сквозь пальцы, с лёгкой улыбкой на лице, игнорируя особенно подчёркнутые окружности и невербальные зазывающие знаки. Дазай знал, что сейчас он находится в центре своей славы, на пике собственного Олимпа.       После мероприятия он нашел в карманах пальто не менее десяти визиток, которые сразу выбросил в ближайшую урну. А на выходе, Дазай столкнулся с особенно выделяющейся журналисткой. Девушка столкнулась с ним максимально наигранно, словно стояла и долго рассчитывая свою траекторию на точное приземление в детектива.       — Ах, простите, простите, — залепетала она, прикладывая руку к груди. — Я такая рассеянная в последнее время!       — Ничего страшного, мисс, — бейджика с именем Осаму не находит, поэтому решает остановиться на безликом "мисс", протягивая девушке руку. — Вы не ушиблись?       — Нет, нет. Всё в порядке! — щёки у неё здорово покраснели: она не была неловкой и падать на ровном месте не собиралась, об этом бы каждый дурак догадался, ведь девушка ловко поднимается на ноги, отряхивая юбку. — И всё же, простите меня. Позвольте в качестве извинения пригласить вас на чашечку кофе!       — Кофе в шесть часов вечера? — якобы случайно уточняет детектив.       — Вдруг вам придётся поработать в ночь? Просто хотелось бы позаботиться о вас!       Дазай знал, что в её случае это была вовсе не забота - а повод нарушить его границы и весело провести эту ночку. И красная лямка лифчика, выглядывающая из-под белой блузы, игриво напоминала об этом. Осаму уже научился считывать такие нескромные намеки, а если не считывал, то чувствовал, и зачастую не ошибался.       — Этой ночью я не планировал работать, — он мягко улыбается, вспоминая кое-что интересное. — Знаете, пить кофе на ночь вредно. Его не водится в моём доме.       — Какая жалость! Но может тогда вас устроит ужин~?       Иногда навязчивость случайных встречных просто поражает. Дазая уже стало напрягать то, сколько времени они стоят возле двери.       — Предпочитаю не есть поздно, — деланно томно говорит Дазай вставая за спину журналистки. — Ведь вечером могут найтись дела поинтереснее, верно?~       — Новый имидж вам идет, — запинаясь произнесла журналистка, пуская детектива в свою слепую зону. — У нас вся женская половина отдела по вам с ума стала сходить...       — Я знаю~ — Дазай мягко, словно невзначай, коснулся её спины между лопаток и пропустил вперёд, будто бы заботился о том, чтобы девушка снова не споткнулась. Но руки его выглядели больше бесстыдными в собственных движениях, нежели заботливыми в этот миг. По спине девы пробежались мурашки, а нижняя губа была закушена. Детектив ухмыляется наклоняясь к её уху, рука его оказывается где-то под косточкой красного лифа, с жаром продолжая. — У моего мужа отличный вкус. Именно из-за него мой имидж настолько изменился~       — И... извращенец! — вспыхнула девушка, отпрыгивая от Дазая, как дикий зверь от открытого огня. — Муж?!       — Мне позвать и его?~ Думаю, втроём нам будет гораздо интереснее~       — Катись к чёрту! — из желанного мужчины на вечер, кареглазый смог превратиться почти во врага народа. — Подонок! Вокруг столько прекрасных девушек, а ты выбираешь долбиться в задницу с мужиком!       К Дазаю как каленым железом прикоснулись, его взгляд потемнел, пока он прожигал лицо разгневанной журналистки, которая от такой перемены опешила. Но как бы то ни было, свой первый супружеский долг он с Достоевским ещё не выполнил, даже не оговаривал. Да и разве кому-то есть дело до того, кто и как привык получать удовольствие и удовлетворять свои потребности? И вообще, любое сближение в колодце одиночества - разве не шаг к человечности, а вовсе не к извращению? В любом случае, он в относительно надёжных руках, потому что Фёдор не садист, не тиран и не извращенец - насколько верил в это Осаму, умом понимая, что знает своего мужа только на маленький процент, на который он сам разрешает себя узнать.       — Вокруг столько прекрасных мужчин, а вы решаете повеситься на шею женатого гея, — безымянная мисс густо краснеет, ее глаза наливаются кровью, а тело слегка трясет, словно она в лихорадке. — Должно быть, ваш товар совсем не пользуется спросом, раз вы так активно его навязываете?       — Да чтоб ты сдох!       Гневливой фурией сделав крутой разворот на каблуках, сдобрив шатена крайне недоброжелательным взглядом и сжав руки в кулаки, девушка почти сбегает от Дазая, оставляя его одного в пустынном холле. Ещё какой-то краткий миг звук её каблуков отлетает от стен, пока не растворяется в повисшей тишине. Как хорошо, что слышать пожелания скорой и мучительной смерти для детектива не впервые.

***

      После описанного дня, когда Чуя сбежал со свадьбы своего бывшего напарника, прошло два, а может и больше ничем не примечательных месяцев. Накахара держался хорошо. Сердце неистово царапали кошки, постоянно подавая голоса всех страхов и соблазнов. Как же теперь мафиози жалел о том, что он не мог вернуться в прошлое и жить в неведении. А здесь, он словно гладиатор, нагим вышедший на арену к десятку шакалов, которые целятся ему в горло, желая перекусить своими зубами-бритвами его артерию, оставляя истекать кровью, мучительно долго принимая свою смерть.       Гордость помогала Чуе держаться на плаву месяц, может чуть больше, пока он был занят работой, а вот скорая осень превратилась в тяжёлое испытание. Все эти лужайки, пастбища, оградки и озелененные рощицы, теряющие свою природную сочность, казалось, утекают сквозь пальцы, а не просто приносятся мимо. У него пропало всякое желание ко всему, что его окружает.       Ещё никогда он не чувствовал себя таким несвободным.       И подверженным бессоннице. Чуя поглядел на часы. Без десяти четыре. Тишина за окном. Накахара распахнул раму и вдохнул прохладный, но такой чистый осенний воздух. В небе слабо мерцали звёзды. Мафиози достаёт из пачки "то, что нас убивает", прижигая один конец, после затяжки отправляя облако табачного дыма в бескрайнее ночное плавание. Счастливые люди не курят. Курят преимущественно люди страдающие.       Раздаётся телефонный звонок. Сердце на мгновение уходит куда-то в пятки. Мечтами он был наполовину полон, реальностью - наполовину пуст. Луна считала все его немые просьбы и обращения, грубо сочлененные со всевозможными ругательствами? Чуя становится мнительным. Нервным. Дёрганым. Это дерьмово. Незнакомый номер. Телефон уже в его руке, пока он проводит по экрану, принимая вызов, вслушиваясь в тишину с того конца.       — Господин Накахара, — все лелейные и обласканные мечты разбиваются с глухим звуком сломанных костей, стоит прозвучать совсем не тому голосу в трубке. — Извините за беспокойство, да и в столь поздний час...       — Я не сплю. Хигучи, — не узнать девушку было сложно, как и не почувствовать волнение в её голосе. — Ближе к делу. Что стряслось?       — Тут... — блондинка замялась, находясь то ли в удивлении от того, что мафиози не спит, то ли просто была смущена его напором, но продолжила уже решительнее, пока Чуя делает очередную затяжку. — Вы срочно должны приехать.       — В течение получаса буду на месте.       Раскуренная сигарета тлела у мафиози в руке, огонь жадно ел папиросную бумагу, пепельный "снег" падал на прокуренный подоконник. Тлеющий кончик был потушен о пепельницу и брошен в компанию десятка уже холодных сигарет.       — Спасибо.       — До связи.       Слышатся гудки. Чуя быстро смекнул одну интересную фишку. Меньше вопросов. Зачем, куда, почему он. Не важно. Меньше знаешь, охотнее покидаешь опостылевшую квартиру, заполненную смрадом этого странного одиночества, находя для себя новые занятия.       Накахаре никто не обещал лёгкости и радости, но порой быть человеком и испытывать все человеческие чувства просто невыносимо. А он и не испытывает. Накахара прожигает их, самозабвенно и полностью отдаваясь работе. Ему некогда думать о том, с чего он испытывает странное изнеможение, бессонницу и теряет аппетит, предпочитая сигареты. Столько времени утекло, но старые привычки не заставляют себя ждать, всё по утрам он пьет кофе и курит сигарету, по вечерам встаёт у окна и застывает в одной позе наблюдая за небом и при этом курит свои любимые сигареты, наслаждаясь каждым вдохом и медленным выдохом. Все думая о чём-то… И почему такими вечерами ему хочется увидеть одно наглое, выворачивающее его наизнанку лицо, не только с экрана большого плазменного телевизора, в эфире ночных новостей, но и в жизни.       Ослепительный выстрел Дазая в СМИ не обошел стороной Чую. О, этот детектив прекрасно знал, как отравляет жизнь бывшего напарника. Быть может, это приносило ему тайное удовлетворение, о чём Чуя иной раз серьёзно задумывался. Осаму был морем, которое никак не удержишь в руках, растворяющимся, как и много лет назад, - как и всегда, - где-то в другой жизни. В жизни, где места для Чуи не было и быть не могло.       Он ненавидит Дазая. До горячего пота, до скрипа ногтей по коже, до искр из глаз. Но... Влюбиться можно и ненавидя. Хотя нет, нет. Чуя не был влюблен в Дазая. Он вообще не был уверен, что когда-либо был влюблен, что знал, каково это. Когда на свадьбе Дазай поймал его на блефе, задавая наводящие вопросы, Чуя лишь соврал. Можно проникнуться симпатией к своему мучителю, к тому человеку, по которому плачет большой театр и места не столь отдалённые. И голубоглазый полностью осознавал, что принимает этого мужчину как терновый венец, самостоятельно вешая его себе на голову, ожидая того, как вопьются колючки в его лоб, пуская горячую кровь.

***

      Солнце за высокими окнами поднималось к горизонту, багровея. Косые лучи легли на выцветший пол острыми лезвиями. Светало. Их было только двое.       Чуя шёл по пустым коридорам Портовой Мафии. Часы только что перешли отметку в пять утра. Рассвет. Рядом нервно семенила Хигучи, виновато поглядывая на лицо Накахары. В её выразительных глазах читалось желание поговорить, ведь женская чуткость побеждала весь страх перед исполнителем, блондинка была уверена - Чую что-то пожирает внутри, но речь даже не об Арахабаки. Вот только ей приходилось молчать, участвуя в чужой судьбе лишь добрым взглядом.       — Босс на месте? — сделав любезность и поинтересовавшись совсем не тайной, спросил Чуя, знатно устав от взглядов в свою спину.       — Ещё как с трёх часов, — кратко ответила девушка, выдыхая. — Кто-то угрожает мафии, а времени на решение этой проблемы уже не так много.       — Угрожает? — Чуя даже останавливается, приподнимая бровь, словно он не расслышал или вовсе счёл за шутку такие слова. — И этот кто-то ещё жив, в этом и проблема?       Хигучи пожимает плечами. Видно о многом ей недоговаривали. Однако, Чуя даже удивился таким замашкам. Только нерадивый щенок начнет гавкать на стаю, а уж тем более угрожать расправой. Ещё и кому! Угрожать Портовой Мафии, любой смертник бы позавидовал. Один Акутагава мог вырезать уйму народа, потратив на это меньше минуты, что уже говорить о самом Чуе.       — Интересно, — брякнул Чуя, не углубляясь в подробности. Хигучи лишь его проводник, когда всю основную информацию он получит непосредственно от Огая. — И это был повод для раннего вызова?       — Возможно...Дело предстоит куда серьезнее.       — Не будем загадывать.       Чуя останавливается возле массивных дверей из темного дерева. От всей правды его разделяет только пара шагов. Знакомое чувство надвигающейся беды пробегается по его спине. Со странной улыбкой, мафиози поворачивается на девушку, снимая со своей головы шляпу. Хигучи просто кивает на этот жест, разворачивается и уходит прочь. Накахара пару раз стучит, предупреждая о том, что сейчас войдёт. Его встречает нарочито приветливый, то ли повелительный голос :       — Заходи, я жду тебя.       И Чуя вошёл. Выбора и не было.       — Что по поводу угроз? — рубит с плеча Накахара, заходя в прохладный кабинет Огая Мори, где ещё царил сумрак ночи, хотя за окном восходило солнце. Атмосфера складывалась к разговорам не располагающая. — Что вы расскажете о моём задании?       — Ну, ежели коротко.. «Ежели...Слово же какое он вспомнил, — подметил Чуя, вставая в метре от босса Портовой Мафии. — Видать, дело совсем не в его вкусе.»       — Подойди ближе. И читай письмо.       На чистейшем столе, блестящим от полировки или лака, возле лампы из зелёного стекла лежало неприметное, даже безобразное письмо. Чуя делает решительный шаг и поднимает со стола грязно-желтую бумагу, вглядываясь в вырезки из газет, которые выстраивались в слова и косые предложение.

«Я убью его сегодня. И повешу его голову на всеобщее обозрение в метро, на станции Йокогама. Вы не помешаете мне. Дьявол Портовой Мафии будет казнён. Я говорю вам про убийство лишь с той целью, чтобы этот сукин сын был один. Я знаю, что в вашем свинарнике он больше не числится... А если за его спиной я увижу ещё роту тупых мафиозных рыл, я убью их всех...Нет, я пойду по их семьям, убью всех жён, любовниц, детей, друзей. Не будет выполнено моих условий - я пойду убивать невинных. Я хочу лишь мести. Лишь отмщения за свой позор. И ради мести я убью этого нерадивого пса. Собаке собачья смерть. Я бы выколол ему глаза, чтобы никогда не видеть в них смеха. Гнида. Сдохни. И вы сдохните! Ведь пригрели на груди гадюку, гада ползучего. Как я убью его, то взорву себя. А не убью его, то за жизнь его заплатит десяток других, невинных овечек. Ни черта вам выблядкам не оставлю! По-моему будет.»

      — Всё самое страшное происходит без угроз, — холодно замечает мафиози, сильнее сжимая пальцами грязные листы. — Кто отправитель письма?       — Лежало на пороге. Прямо возле главного входа. Было обнаружено Хигучи, когда она собиралась домой. Особые приметы - только единственная пометка "Лично в руки боссу Портовой Мафии". Любезно, со стороны устрашителя. Свидетелей нет. На камерах не видно отправителя. В окружении были сняты видеоматериалы с камер со всех кварталов. На них ни зацепки, — Мори выдыхает, откидываясь на спинку дорогого кресла, обшитого красным атласом. Чуя заметил напряжённую морщину на лбу, которая от нескольких плавных вздохов расправилась. — Тут и ругательство, и угроза, и насилие, словом - самодурство в полном ходу.       — Я должен найти и убить убийцу?       — Смерть одного члена Портовой Мафии или терракт в любой точке Йокогамы? Ответ был очевиден. Удивительно, почему главной целью решили сделать именно его, — Огай переводит взгляд в окно, складывая руки в замок. Дьявола Портовой Мафии в своём сознании Мори уже представил ярко. Да вот Чуя видно, пока не раскрыл эту завесу, либо ещё не увидел ответ перед своим носом. — Убить создателя письма. Справишься ведь?       — Хах, ещё как справлюсь. Даже не сомневайтесь во мне. — без единого колебания хмыкнул Накахара.       — Но и это ещё не всё, — мужчина выкладывает на стол ещё одну карту, ещё одно послание. Белая бумага высокого качества. В ширину один сантиметр, длина в семь. Почерк от руки. Странный для японца, но разобрать возможно. — «Деловой район Минато-Мирай 21. Музей истории культуры префектуры Канагава. Крыша с восточной стороны.»       — Убийца оставил свои координаты? — Накахара прищёлкнул языком, скептически приподнимая брови.       — Скорее, добрый самаритянин дал зацепку, где устроить засаду для нашего убийцы.       — Это не ловушка?       — Чуя-кун, у тебя впереди целый день, чтобы узнать это.       — Будет выполнено, босс.       Огай кивнул на прощание, давая понять, что аудиенция закончена, отпуская своего самого злейшего цербера на такое волнительное задание. Чуя почти было подошёл к двери. Мысли его были ломкими и спутанными. Цель он видел точно, словно через оптический прицел, но что-то его не отпускало. Накахара стоял в дверях, готовый вот-вот уйти и чувствовал, как у него захолонуло на душе. И вдруг, его словно током пробило. Он оборачивается, ловя на себе выжидающий волчий взгляд.       — Дьявол Портовой Мафии. Человек, чью жизнь я должен спасти, — можно подумать, ему было интересно услышать ответ, или он его не знал. — Это...       — Дазай Осаму.       И Чуя Накахара, приподнимая бровь и принимая безоговорочное поражение, не удалился сию секунду, он замер на пороге, находясь меж двух миров. Часть его уже вышла в солнечный коридор, пока вторая погрязла в прохладной темноте, утопая в хищном взгляде босса Портовой Мафии.