Ближе нельзя

       Ранним утром, когда солнце наполовину выглядывало из-за горизонта, под мелодичное щебетание птиц Мэй сидела под деревом и изучала книгу. Освежающее дуновение ветра доносило с берега запах моря и шелестело листвой над головой девушки. Настроение её было приподнятое, ничуть не расстроенная своим неудачным плаваньем, вдохновлённая очередной книгой про пиратов, она вновь загорелась идеей постройки нового корабля. Пособий о судостроении ни у Франкенштейна, ни в библиотеке дворца не нашлось, и Мэй приходилось справляться своими силами. — Так, — бормотала она себе под нос. — Ну всё ведь правильно сделала! Судно, мачта, флаг с весёлым Роджером. Вышла в море. Хм, значит, точно нужно весло. Ой, ещё взять у Франкенштейна кремний, надо ведь костёр разводить, где я потом в море огонь возьму?       Мэй захлопнула книгу, поднялась и, увидев Урокая, ойкнула. Тот шёл, переговариваясь с Заргой, и повязка на глазу сразу привлекала внимание. Увидев Мэй, Урокай что-то сказал кивнувшему Зарге и направился к ней. Девушка, впервые за всё время знакомства, восхищённо смотрела на главу, прижав ладони к груди. — Ой, глава, откуда у вас повязка? — Как обычно, она и не подумала о том, чтобы поприветствовать главу как положено. Агвейн смотрел на это сквозь пальцы, решив, что требование соблюдений традиций с его стороны только оттолкнёт эту вредную, взбалмошную девушку. — В бою с пиратами глаз потерял, — хмыкнул Урокай, скользнув взглядом по обложке книги, которую читала Мэй. — Ой, какой вы… ой, — восхищённо пробормотала Мэй. — Тебе нравится? — Урокай изумлённо заломил брови. Санву всегда его удивляла: поведением, суждениями, вкусами. Даже её постоянные отказы на его предложения руки и сердца огорчали, но в то же время опьяняли, всё яростней разжигая внутренний огонь острого желания. — Да, вы похожи на пирата, — Мэй подняла с травы книгу и, смущённо улыбаясь, отряхнула её несколько раз ладошкой. — Я подумаю и, может быть, возьму вас с собой в своё путешествие. — М? — Урокай заинтересованно посмотрел на девушку. — И кем я буду? Капитаном? — Нет, будете главным над гальюном. — Что такое гальюн, моя принцесса?       Мэй не ответила, только хихикнула. Агвейн не воспринимал всерьёз её мечты пиратствовать, ведь она была ещё несовершеннолетним ребёнком, и ей были свойственны инфантильные грёзы. В его представлении всё это должно пройти со временем, и когда она выйдет за него, то другие заботы, связанные с замужеством, вытеснят её ребячество. Полюбовавшись красивым, смущённым личиком, Урокай протянул ей то, что прятал за спиной — мягкую игрушку. — Медведь, — Мэй взяла кучерявого мишку и ногтем поддела его глаз. — Это изумруды? — Да, — хвастливо ответил Урокай, будто он сам сшил и украсил драгоценностями игрушку. — Брошь на шее украшена жемчугом и изумрудом.       Мэй улыбнулась ему, поджав губы, прижимая медведя к себе. Просить главу не дарить ей драгоценности было бесполезно, он словно не слышал её и приносил ей различные колье, кулоны, серьги, ручные и ножные браслеты, игрушки, ленты и одежду, так же украшенную изумрудами, жемчугом, золотом. А её слова, что книга будет предпочтительней, чем серебряный чайный сервиз, казалось, не были вообще услышаны. Считая, что это лишь кокетство, он преподносил ей то, что, по его мнению, нравилось девушкам. *** — Эй, Мэй, — послышался чуть хрипловатый надменный голос. Мэй прижала к себе медведя, к ней направлялся Квак Канг Дэ. Он подошёл, с превосходством смотря на девушку, и, окинув взглядом её фигуру, хмыкнул. В такие моменты Мэй жалела о своём решении носить брюки. — А ты выросла. — Доброго дня, Канг Дэ, — сухо поприветствовала его Санву. Сейчас она была бы не против, если на горизонте вновь появится глава Агвейн. — Ну, рассказывай, кто уже познал это худое до отвратительности тело? Удовольствие умеешь доставлять мужчине? — Канг Дэ облизнул тонкие губы и, протянув руку, оттянул ворот одежды Мэй. Хлопнув его по запястью, побледневшая от злости и унижения девушка отпрянула и ссутулилась. Канг Дэ хохотнул. — Плоская, как доска. Но что-то в тебе есть, если главы с таким восхищением говорят о тебе.       Наклонившись к белой, словно мел, Мэй, он прошептал, не сводя с неё насмешливого взгляда: — А мне покажешь, отчего они в таком восхищении от тебя? Вообще знаешь, ты должна быть благодарна за то, что такой, как я, обратил внимание на такую, как ты. И как ты меня отблагодаришь? Мэй разжала руки, выронив игрушку на пыльную дорогу. Её захлестнула обида. У неё есть Кадис-ним, и Франкенштейн, и лорд, и Раскрея, есть добрый Геджутель и назойливый Урокай, и никто из них не может защитить её от мерзких приставаний Квака. Понимая, что её обида по-детски наивная, Мэй не смогла удержать в себе захлестнувшее её чувство жалости. Жалости к самой себе. К той маленькой девочке, которая не смогла вовремя всё рассказать Франкенштейну, который заступился бы за неё. Этот момент был безнадёжно упущен. Теперь всё, что она могла, это лить слёзы от понимания собственного бессилия на глазах донельзя довольного Канг Дэ. Парень наслаждался её угнетённым состоянием, жадно пожирая взглядом сжавшуюся хрупкую фигурку. Он что-то говорил, но Мэй ощущала себя словно погружённой в воду, она не слышала ни единого слова. Её чувства состояли из унижения и обиды. Вокруг всё замедлилось, звуки пропали, исчезли все мысли. Закусив губу, поднимая тяжёлые руки, она принялась хлестать Канг Дэ по щекам. Остолбеневший парень не выказал сопротивления, только пучил глаза. А Мэй резко пришла в себя, словно вынырнув из-под воды. Осознав, что она делает, уже не смогла остановиться. Её руки мелькали, а голова изумлённого парня разворачивалась от ударов то в одну, то в другую сторону пока Мэй не остановилась, слизнув кровь с прокушенной губы. Воздух казался слишком густым, дышалось с трудом, но её трясло от понимания, что вот в этот самый момент она защитила себя сама. Это чувство восхищало, распирало изнутри до боли, но было таким прекрасным. — Урод, — процедила она сквозь зубы. — Не смей ко мне больше подходить.       Окинув Канг Дэ презрительным взглядом, Мэй подняла медведя. Несколько секунд она стояла, ожидая каких-либо слов от парня, но он молчал. Поверженный, не ожидавший отпора, Квак находился в замешательстве. Его щёки горели от яростных пощёчин взбешённой девушки, из приоткрытого рта капала кровь, уже окрасившая ворот белоснежной рубашки. Девчонка, что трусила перед ним каждый раз, которую он мог ущипнуть, ударить, возбуждаясь от её скованности и гневного взгляда. Это сочетание будоражило ум Канг Дэ, почти в каждом сне он видел её, раздевал, ласкал… И в данный момент она возвышается над ним, смотрит свысока, а он цепенеет и вот-вот… разревется? Мэй этого не увидела, круто развернувшись, она поспешила уйти, взмахнув иссиня-чёрными волосами. Только тогда Канг Дэ бессильно рухнул на колени и разревелся, словно ребёнок. Ему было безразлично, что кто-то может увидеть плачущего наследника клана Квак, ведь из его души словно клок вырвали. — Этого не может быть, — бормотал он хрипло, когда слёзы иссякли. — Нет, нет, не может быть. Я сильней её, я важнее. Она ничто. Слышишь? Грёбаная сиротка, ты ничто! Ты никто! Я твой… хозяин? — Канг Дэ чуть склонил голову набок, вогнал пальцы в землю и неуверенно переспросил себя: — Хозяин? Да?       На землю обрушился ливень, взбивая дорожную пыль и превращая её в вязкую грязь. Канг Дэ поднёс ладони к лицу и рассматривал, словно видел в первый раз. Испачканные землёй, они в несколько секунд были омыты дождём, и Канг Дэ, наблюдая, как с них стекает грязная вода, хохотнул. Его лицо озарилось возникшей в голове идеей, он хохотнул ещё раз и хриплым шёпотом, разрывая голосовые связки, «прокричал» вслед Мэй: — Я твой хозяин, грёбаная сиротка, слышишь меня? Ты слышишь своего хозяина? Моя! Ты моя!       Хохоча, он поднялся, скинул с себя верхнюю одежду, запрокинул голову и умыл лицо дождём. И вновь расхохотавшись, пустился в пляс. — Я твой хозяин, сиротка. Твой хозяин… ***       Мэй быстро оказалась у дома, чтобы закинуть в комнату подарок Урокая. Дом, где она выросла, где жил её отец. Она осмотрелась и ощутила некоторую ностальгию. Пустой сад, в котором больше не растут персиковые деревья, не цветут цветы. Это вызывало грусть, но ничего изменить было нельзя. Потерев лоб пальцами, Мэй решительно ступила на порог, намереваясь оставить игрушку и вернуться к Кадис-ниму, но получила сильную пощёчину, почти сбившую её с ног. Опираясь о притолоку, Мэй выдохнула и подняла мутный взгляд. К ней приблизился отец. Девушке показалось, что за время её отсутствия он стал ещё выше, шире в плечах и грознее. Она по привычке вжала голову в плечи, ожидая удара. — Почему ты не приветствуешь главу клана как положено, Мэй? — прогремел его пугающе громкий и строгий голос. — Ты ведь обучилась всему, верно? Так приветствуй меня как положено. Мэй, пытаясь сдержать дрожь, опустилась на колено. В ней ещё клокотал гнев после встречи с Канг Дэ, и она не намерена была отступать. Больше её никто не обидит. — Я смиренно склоняюсь перед главой дома Санву. — Молодец, — через довольно долгое время произнёс Сок. — Встань. — Благодарю вас, — Мэй поднялась, с усилием заставив себя посмотреть на отца. Сок невольно вздрогнул. Её взгляд обжигал. — Почему ты не дома, Мэй? Почему я должен краснеть и стыдиться за свою незамужнюю дочь, которая проводит время не дома, у отца, а непонятно где? Что ты делаешь у Него? В каких отношениях ты с тем человеком, слугой Кадиса Этрама Ди Райзела? — Сок схватил дочь за плечо и потряс её. — Ты проводишь ночи в его комнате? Отвечай. Я недостаточно вложил сил в твоё воспитание? Санву Сок замахнулся рукой над побледневшей дочерью. — Только попробуй, — не своим голосом произнесла Мэй. Её сотрясала сильная дрожь, но даже Сок понял, что это не от страха, и медленно убрал руку с плеча дочери. — Только попробуй. Я расскажу Ему. Расскажу Лорду. Расскажу Франкенштейну. Они от тебя даже пятна не оставят. — Ты угрожаешь своему отцу, Санву Мэй?! — Мелкая дрожь пробежала по телу. — Ты избиваешь свою дочь, Санву Сок, — дерзко ответила Мэй, не отводя обжигающего взгляда. — Уходи, — Сок долго молчал, всматриваясь в лицо дочери, потом указал на ворота. — И больше не приходи. И не смей винить меня, что это я отрёкся от тебя. Ты сама приняла такое решение. Я ни при чём. — Да, я сама, — сотрясаемая дрожью согласилась Мэй и, повернувшись, ушла из дома.       Сок проводил её пустым взглядом. Потом поднял уроненного медведя. В ушах громко стучала кровь, но мысли были не о дочери. Он размышлял над искусной работой мастера, изготовившего пуговицы из изумрудов. — Ей нравится подобное?       Сок хотел было позвать дворецкого и отдать игрушку, но в последний момент решил отнести её сам в комнату дочери. Он не был там уже очень давно, даже успел позабыть, как там всё обустроено, но, открыв дверь, был удивлён: комната была пуста. Только голая кровать и незанавешенные окна. Поначалу решив, что он ошибся, Сок вышел и осмотрелся. Это явно была комната его дочери. Услышав в коридоре шаги, он выхватил из-за угла испуганную служащую. — Почему комната Мэй пуста? Она съехала, забрав все вещи до единой? Так? — Нет, господин, — дрожащим голосом ответила служащая и даже покачала головой. Сок нахмурился, ещё больше пугая её. — Юная госпожа, она переехала в другую комнату. — Покажи, где эта комната.       Санву Сок был раздражён. Ему не нравилось, когда в доме что-то происходило без его ведома. Даже ремонт в комнатах служащих не начинался без уведомления об этом хозяина дома, то есть его, Санву Сока. И он не помнил, чтобы отдавал ей приказ сменить комнату. И чем дольше они шли, тем мрачнее становился Сок. Почему Мэй вообще сменила её, почему не сказала ему и почему выбрала ту, в дальнем крыле дома? В помещение Сок вошёл, будучи не в духе, и замер. Из ослабевших пальцев выпал медведь. Не двигаясь, Сок обвёл глазами каморку, где ютилась его дочь. Крошечная, с простой кроватью, на подобных спали служащие, и которая никак не подходила единственной дочери Санву Сока. Шторы были из дешёвой ткани, на полу небольшой тонкий ковёр. Лишь в углу горой лежали в беспорядке украшения, подарочные коробки, бонбоньерки, игрушки. Сок поджал губы. Медленно выдохнув, он, понадеявшись, что его привели сюда по ошибке, спросил: — Кто здесь живёт? — У него даже возникла мысль, что юная служащая привела его сюда, чтобы соблазнить. — Это комната юной госпожи, — ответила та и с визгом выскочила, когда Сок в ярости пробил кулаком стену. — Чья это комната?! Что здесь происходит?       Все эмоции, что Сок сдерживал после ухода дочери, вырвались наружу. В груди смешались ярость, боль, обида, недоумение и сожаление. Непрестанно повторяя один и тот же вопрос: «Что, чёрт побери, здесь происходит?», он разрушал комнату. Разломав ногами кровать, повалил шкаф, в котором была лишь безликая одежда. Когда он разрушил стену и дверь, вбежал перепуганный дворецкий. Сок остановился, тяжело дыша. Не от усталости, а от обуревавших чувств. Воздух раскалённым оловом обжигал лёгкие, а глаза застилали слёзы непонимания. — Что это такое? — Он поднял с пола серое, из грубой ткани платье и сунул его под нос дворецкому. — Что за платье? Почему молчишь? Хочешь сказать, что моя дочь по своей воле носила подобное убожество? Или сама выбрала для себя вот эту клетушку? Отвечай! — Простите, господин, — дворецкий рухнул на колени, прижавшись лбом к полу. — Это всё моя вина, господин. Это от недопонимания, простите, простите меня, умоляю. — Почему моя дочь находилась в подобном месте? — Сок почувствовал себя усталым и приготовился слушать оправдания. Он не обвинял дворецкого, считая, что, возможно, сам забыл, как наказал дочь. Видимо, по его указу девочку временно переселили сюда. Но от откровений дворецкого у Сока волосы встали дыбом. — … и мы видели, господин, что вы больше не любите юную госпожу. Поэтому взяли на себя смелость поступить так, как считали верным, не ставя вас в известность, — дворецкий говорил, не поднимая головы от пола. — Вы больше не выбирали хорошие ткани для пошива одежды для юной госпожи, и мы подумали, что правильным будет урезать бюджет юной госпожи. Она и сама не была против. И мы переселили юную госпожу в дальнее крыло, чтобы она как можно меньше пересекалась с вами, господин. Умоляю, простите. господин, если я что-то сделал неверно. Я хотел как лучше, господин, простите, простите…       Сок отказывался верить услышанному. По мере того, сколько откровений вылил на него дворецкий, Санву всё яростней загорался желанием призвать Шикурай — оружие духа, принадлежавшее их клану, и казнить того на месте. Но на него всё сильнее давило понимание, что во всём виноват только он сам. Больше никто. Только он один. Выпроводив рыдающего дворецкого, Сок остался один. Он вновь оглядел помещение, в котором почти всё детство провела его маленькая дочь. Такая хрупкая, нежная, слабая, она вынуждена была спать в неотапливаемой комнатушке, почти без света. А она боялась темноты. Его крошка дочь всегда боялась темноты. Кроха дочь. — Что же я натворил? — прошептал Сок. Покрывшись холодной испариной, потом его бросило в жар. Осознание ударило Санву тяжёлым молотом по голове. — Нет. Нет. НЕТ! Что же я натворил? Эирлис, милая, что же я наделал?       С трудом передвигая дрожащие ноги, он брёл, словно пьяный, до той самой комнатушки с заколоченными окнами, в которой отбывала наказание Мэй. В неё хлынул свет от раскрытой двери. Но Сок тут же закрыл её за собой. И оказался в кромешной тьме. Ноги подвели его, и Санву рухнул на колени, ледяными руками стирая с лица пот. — Сок, что же ты натворил? — слова комом застряли в горле, и он судорожно сжимал его руками, выдавливая ком. Задыхаясь от застрявших слов, от слёз, текущих градом, от болезненного понимания, Сок согнулся, прижимая лоб к острому колену. — Что я натворил? Зачем? Почему? Мэй, доченька моя, маленькая моя, добрая девочка, что же я с тобой сотворил? Милая, родная, я не хотел… Я не хотел, родная моя. За что? За что я заставлял тебя так страдать? ГОСПОДИ! Эти руки, — разрывая рукава, он оставлял на руках и плечах глубокие, кровоточащие царапины, — эти руки, что посмели тебя ударить, вырви их! Этот рот, посмевший сказать, что ты недостойная дочь, зашей его! Эти глаза, смотревшие на тебя с гневом, выколи их! Доченька моя! Девочка моя, не прощай меня никогда. Обвини меня, подай на меня в суд. Пусть лорд судит меня. Я приму любое наказание. Эирлис, дорогая, прости меня, — Сок сел и всхлипнул. — Я обидел нашу малышку. Я так сильно её обидел. Нашу маленькую девочку, которая даже ящерице противостоять не могла. Она больше не приходит ко мне утром, чтобы разбудить. Не плетёт мне венки из цветов. Да, я же приказал вырвать все цветы. Зачем? Зачем я это сделал?       Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел в углу что-то тёмное. Не вставая, он дополз до него на коленях и поднял тряпичную куклу с длинными волосами. Откинувшись спиной на стену, Сок гладил куклу по волосам и горько смеялся. — Вот мама, вот я, твой непутёвый сын. Твой сошедший с ума сын. Я обидел своих девочек, и они больше не приходят ко мне. Мама, ты ушла слишком рано, я недостоин был стать главой рода. Какой из меня глава, если я не могу совладать сам с собой?! Мама, что же мне сейчас делать? Я забыл, что люблю свою дочь. Я забыл, как любить свою дочь. И обрушил на неё свою боль и свою ответственность, на эту кроху. Ты знаешь, я был самым счастливым, когда доченька обнимала меня своими короткими ручками. И в какой-то момент я забыл, насколько это приятно, я… Мама, кажется, я заболел. А твоя внучка, она вылечила меня. Сегодня, когда оставила меня. Ты меня оставила. Эирлис тоже. Теперь и дочь. Ха, — Сок вновь горько рассмеялся и зажмурился. — Не везёт мне с женщинами. Нет, это им со мной не везёт. Эирлис, что ты нашла в таком дураке, как я? Ох, мысли путаются. Как же болит голова.       Поднеся куклу к лицу, Сок вглядывался в неё некоторое время. Потрёпанная, именно она была с Мэй в её худшие минуты. Кукла, а не отец. Кукла поддерживала её, выслушивала жалобы и мечты. И даже под страхом смерти она не расскажет о них непутёвому отцу. Сок потрепал её шевелюру из конского волоса. — Вот почему ты сходишь с ума от волос Рагара и Лорда. Потому что находила в ней утешение, да?       Откинув голову назад, на стену, Сок прикрыл глаза и уставший от эмоций, пронёсшихся в нём ураганом, расслабился перед тем, как начать активные действия. *** По щекам катились слёзы. Мэй не вытирала их, спрятав руки за спину и сжав в кулаки. За размышлениями не сразу услышала, что её кто-то зовёт. Это был глава Квак Кю Бок. В голове Мэй промелькнуло, что она должна по всем правилам поприветствовать его, даже если он ей неприятен, когда неожиданно её развернули спиной, зажали рот рукой и ударили. Мэй потеряла сознание.