Ближе нельзя

      Одна из просторных светлых комнат в особняке Кадиса Этрамы Ди Райзела была отдана Франкенштейну и Мэй Санву как учебный кабинет. Так как Мэй проводила у Кадиса дома очень много времени, Франкенштейн задался вопросом, когда она ходит на занятия, на что Мэй, потупив голову, ответила, что у неё нет занятий. Но вместо осуждения она с удивлением смотрела, как у Франкенштейна загораются глаза. Он тут же сказал, что сам обучит девочку всему, что ей может понадобиться, отметя все ненужные науки, которыми пичкают наследников родов. Девочка с радостью согласилась, захлопав в ладоши, и искренне сказала, что Франкенштейн самый умный на всём белом свете, отметив для себя, что даже такой взрослый мужчина любит похвалу. Таким образом, на следующий день и появился кабинет для учёбы. Стены его украшали карты и рисунки Мэй. На высокой тумбе, на специальной подставке, расположилась огромных размеров рукописная книга с нарисованными миниатюрами картин различных эпох, с указанием автора и жанров. Мэй нравилось подолгу разглядывать страницы, больше всего её привлекал жанр пейзажа, а забавляли автопортреты. Тёмного цвета мебель заменили на более светлую, шкафы наполнились книгами, некоторые Франкенштейн притащил из Общей библиотеки из дворца правителя Лукедонии, о чём Мэй никогда так и не узнала. Все вещи, что были в кабинете Франкенштейна, тоже были перенесены в эту комнату, только все опасные вещества теперь находились в комоде под замком, который Мэй легко могла сломать, но, как послушная девочка, она обещала, что не будет больше без спроса копаться в вещах учёного. Для девочки были установлены стол и кресло под её рост, а для Франкенштейна — более высокий и широкий стол, и доска для записей рядом. Во время учёбы Райзел сидел на диване, пил чай и внимательно прислушивался ко всему, что говорил учёный.       В обучение входили: грамматика, география, арифметика, геометрия, астрономия, письмо, музыка, этикет и история Лукедонии — ту часть, которую учёному было дозволено узнать. К радости Мэй, учёный знал довольно много, но её больше интересовало всё то, что было за пределами их острова. С разрешения Кадиса она изучала и людскую историю, а также мифы Древней Греции, Рима, Египта, Руси. Для девочки это было интереснее, чем сказки отца. В целом, Мэй было по душе всё, чему учил её Франкенштейн, она даже опасалась, что быстро всё изучит и уроков больше не будет. Учёный на это лишь рассмеялся и пообещал, что их занятия будут длиться в течение долгих лет, вплоть до совершеннолетия. Мэй успокоилась, но вскоре новая тревога поселилась в её сердце: когда за завтраком она не поприветствовала отца, как положено приветствовать главу, девочка поняла, что не умеет этого делать, она не знает основ. И на очередном уроке этикета она озвучила свою просьбу Франкенштейну. Тот удивлённо посмотрел на неё. — Зачем тебе это? — Так… положено, — растерялась девочка. Франкенштейн, знающий абсолютно всё на свете, не знал, для чего нужно приветствие?! — Я уже достаточно взрослая и обязана приветствовать каджу и лорда… — Так, стоп, — он прочертил ладонью в воздухе круг и сцепил пальцы, будто захватывая его. — Запомни, что я сейчас скажу. Забудь слово «должна» или «обязана». От тебя будут требовать следовать традициям, но все ваши традиции — это пережиток прошлого, — Франкенштейн сел на край стола, устремив взгляд вдаль, это означало, что его речь будет очень длинной и поучающей. Мэй почувствовала себя неуютно от его слов, ей было непонятно, как можно пренебречь вещами, которые она обязана делать, это словно еда или сон, традиции — неотъемлемая часть жизни. В поисках помощи и подсказки она обернулась на Кадис-нима. Он сидел на своём извечном месте, медленно пил чай и слушал Франкенштейна, и, поймав взгляд Мэй, кивнул. Он не высказывал недовольства, что означало согласие со всем, что говорил будущей наследнице рода Санву его дворецкий. Сомнения не развеялись, но под ободрение Кадис-нима она прислушалась к речи учёного. Он говорил интересные вещи, каких ей никто ещё не говорил. А когда он в конце привёл в пример Амирину Санву, Мэй поначалу растерялась, потом обрадовалась. Когда было с кого брать пример, ей становилось проще. Пока таким примером для подражания был Франкенштейн, теперь к нему присоединилась бабушка.       После занятий Мэй долгое время проводила у настенных карт, крутила глобусы, внимательно рассматривая каждый кусочек, пытаясь представить, как выживают люди в местах вечной мерзлоты, как выглядят люди, живущие в вечной жаре. Как выглядят их дети и во что они играют. Воображение у неё работало хорошо, и она живо представляла все рассказы Франкенштейна, но этого ей было мало. И однажды она заявила: — Я приняла важное решение, — Франкенштейн, убирающий со стола после завтрака, и Райзел обратили взоры на неё. — После совершеннолетия я уйду в людской мир, и побываю везде, и даже там, где ещё не был Фланель.       Её порыв приняли благосклонно, до тех пор, пока девочка не сказала, что возьмёт с собой Кадис-нима. Тогда Франкенштейн, помнивший, как его мастер не мог найти дорогу до дома две недели, надолго уставился в стену невидящим взглядом.

***

      В доме Санву за Мэй больше не приглядывали, словно забыли о её существовании, поэтому девочка появлялась в особняке Кадиса простоволосая. Франкенштейн перед завтраком усаживал её на стул, с удовольствием расчёсывал длинные иссиня-чёрные волосы, заплетал косы, вплетая в них цветы и ленты. Никогда прежде подобным он не занимался, поэтому много экспериментировал, сооружая различные причёски, которые, по его мнению, должны были понравиться маленькой девочке. Однажды он не удержался от вопроса, немного раздосадованный тем, что за Мэй нет должного ухода. — Моя леди, позволь задать тебе вопрос, — Мэй кивнула. — Чем заняты твои гувернантки, если не могут уделить время, чтобы убрать волосы госпожи?       Мэй на миг замерла, потом запрокинула голову и с широкой улыбкой ответила: — Ты делаешь это лучше всех, — на что учёный довольно ухмыльнулся. — Хм, да. Для них это рутина, а для меня — произведение искусства. — Да, ты гений, — Мэй хихикала, раскачивая ножками. Ей вторил Франкенштейн.       Кадис, проходя мимо комнаты, заглянул в открытую дверь. Увидев своего дворецкого и юную гостью, смеющихся, словно задумали какую-то шалость, он лишь едва заметно вздохнул и удалился.

***

— Фланель, откуда берутся дети?       Этот вопрос застал учёного врасплох. Кадис был в гостях у правителя Лукедонии, Мэй читала книгу о мифах Древней Греции — версию для детей, а Франкенштейн делал пометки в своей собственной книге. Поначалу озадаченный, поразмыслив, он отложил книгу и похлопал рукой, приглашая Мэй сесть рядом. Она слезла со стула, придвинула его к столу и поспешила на диван. Усевшись, разгладив складки на сером платье, она приготовилась внимательно слушать. Франкенштейн не удержался от того, чтобы провести рукой по чёрной головке. Если бы Мэй это было не по нраву, то он никогда бы подобное не делал, но девочка была так рада ласке, что он недовольно ругал про себя Санву Сока за то, что тот, видимо, недостаточно ласков с дочерью. Франкенштейн закинул ногу на ногу, сплёл пальцы рук и обхватил ими колено. — Что именно тебя интересует? — уточнил он. — Это правда, что детей приносит аист? В корзинке, который держит в клюве? — Нет, это не так. Фактически, аист может поднять клювом корзинку с младенцем, но из-за давления на нижнюю челюсть ему будет очень нелегко, даже невозможно донести корзинку до нужного адреса. Он просто уронит её в полёте. — Ой, — Мэй прижала ладошки ко рту. — Тогда не надо, чтобы птички приносили деток. А может, они держат корзинку лапками? — Лапками? — Франкенштейн наклонил голову. — Хорошо, представим, что аист подхватил корзину лапами. Во-первых, учитывая средний вес младенца, птице, опять же, будет тяжело его донести, во-вторых, если он его всё же доставит, возникает проблема с посадкой. В лапах корзина, которые необходимы аисту, чтобы приземлиться… — Ой, — живо соображающая девочка закрыла уши руками. Франкенштейн не стал договаривать, чтобы не травмировать ребёнка. Мэй убрала руки и с недовольством сложила их на груди. — Тогда почему Тху Ан сказала мне, что детишек приносит аист? — Это говорят всем маленьким детям, которым ещё рано знать процесс зачатия, — пояснил Франкенштейн. — То есть врут? — ещё больше недовольная, уточнила Мэй. — Для чего? Это что-то плохое? — В самом процессе зачатия нет ничего плохого, — Франкенштейн повторил жест Мэй, сложив руки на груди. — Но на твой вопрос я не смогу точно ответить. У каждого родителя свои причины. Могу сказать лишь, что большинство беспокоится о том, что их любопытное чадо захочет попробовать сам процесс зачатия. — Зачем мне дети в таком возрасте? — скривилась Мэй. — Я сама ребёнок. Хорошо, если не аист, тогда откуда они берутся? И не ври мне, — она погрозила пальчиком, и Франкенштейн, сдержав смех, кивнул. — Они берутся отсюда, — он указал пальцем на живот девочки. — Из животика? — изумлённая, девочка с минуту разглядывала себя, даже похлопала ладошками по поясу платья. — Но тут же совсем нет места. В него даже второй стакан молока не помещается, — она огорчённо вздохнула. — Оно появится, когда ты станешь достаточно взрослой, — Мэй кивнула, но этого ей оказалось недостаточно и она, хитро прищурившись, вновь спросила: — А как он туда попадает? — девочка повернулась к нему, забравшись на диван с ногами. — Его кладёт в животик папа ребёнка. — А без папы никак? — Мэй нахмурилась, надула щёки и почесала подбородок, прежде чем задать этот вопрос. — Нет, — Франкенштейн покачал головой. Он отвечал, жалея девочку, оставшуюся без матери, которая должна вести с дочерью подобные разговоры. По его представлениям, Санву Сок был слишком сух и недостаточно ласков с девочкой, отчего она и тянулась к любым проявлениям ласки. По крайней мере, таким он показался Франкенштейну при встрече. — Папа — это дерево, а мама — это земля. Дерево даёт земле своё семя, и она со всей любовью взращивает в себе дитя. — А потом он появляется из животика, — добавила Мэй и надолго задумалась.       Франкенштейн ждал. Он был готов удовлетворить её любопытство, но добавлять что-то большее не собирался, для этой крохи достаточно было аналогии, что он привёл сейчас. Мэй выглядела забавно: она то хмурила бровки, то щурилась, похлопала себя по коленкам, снова сложила руки на груди и тяжко вздохнула. Потом, задумавшаяся, протянула руку и похлопала его по руке. — Фланель, у меня есть ещё вопрос. — Конечно, задавай, — Мэй подняла взгляд и растерянно спросила: — Может нам пойти поискать Кадис-нима? Он уже неделю как ушёл и всё не возвращается.       Франкенштейн, и сам переживающий, устало потёр переносицу. Он предполагал, что лорд мог задержать гостя на несколько дней, но чутьё подсказывало, что его мастер, как и в предыдущие разы, заплутал. Потому он встал, поправил пиджак, воротник, потом подал руку Мэй, помог ей спуститься с дивана, и они направились на поиски хозяина дома.       Кадис Этрама Ди Райзел, растерянно оглядываясь, стоял в пятидесяти шагах от входа в особняк. Но не видел его за деревьями. Когда его взгляд зацепился за знакомый высокий пень, покрытый изумрудного цвета мхом и кружившими вокруг него муравьями, он воспрял духом и уверенно пошёл вперёд, оставляя позади пень и всё дальше удаляясь от дома.

***

      Поставив маленькую табуреточку, Мэй взбиралась на неё, чтобы стоять рядом с Кадис-нимом и смотреть в окно. Ей быстро надоедало это занятие, и она занимала себя и своего дорогого друга разговорами. — Кадис-ним, мы с Фланелем разучили песенку, спеть для тебя? — К восторгу девочки, Райзел кивнул. Захлопав в ладоши, она тихонько напела: — С тучки на тучку — шире шаг, Шире шаг, а не уже. Я шагаю по облакам, Как по весенним лужам. С тучки на тучку — шире шаг, Их уже тысяча сзади, А впереди — архипелаг, Не перепрыгаешь за день, — она немного раскачивалась и хлопала в ладоши: — С тучки на тучку — шире шаг, Очень легко и весело. Самое главное — не потерять Сказку и равновесие. С тучки на тучку, облака Весь горизонт заполнили, А впереди там правит бал Гром с молодою молнией. Если б не Гром, Ливень молчал. Ливню какое дело? Гром расстегнул Ливню колчан, А там дождевые стрелы. С тучки на тучку — ближе к земле. Мне бы убраться по-мирному! Я бы спустился вниз по стреле, Если б она не пунктирная. С тучки на тучку — шире шаг! И не нужна тут смелость — Нужно просто лежать и смотреть В небо иссиня-белое. * — А ты умеешь петь? — Кадис покачал головой. — Жаль. Ой, а Фланель очень красиво поёт, ты слышал? Он говорит, что у меня тоже хорошо получается, но я иногда сомневаюсь в его словах. Думаю, он мне льстит. — Франкенштейн всегда говорит правду, — развеял её сомнения Райзел, и девочка расцвела, покрывшись лёгким румянцем. Ей, как и учёному, нравилась как похвала, так и признание способностей. — Ну тогда ладно. Я-то думала, он не хочет меня обижать, потому что я ещё ребёнок… Ой, Кадис-ним, — Мэй перешла на заговорщицкий шёпот, — а ты знаешь, откуда берутся дети? Из животика, можешь себе представить? — Таковыми нас создала природа, — подтвердил свои познания Райзел. — Фланель сказал, что я вырасту и выйду замуж за какого-то старика, чтобы у нас родились дети, — Кадис с удивлением перевёл взгляд на Франкенштейна, вошедшего в комнату. Он хотел поинтересоваться, что приготовить на обед, а пришлось оправдываться. — Моя леди, я не говорил, что ты выйдешь за старика. Я говорил, что, когда ты станешь взрослой, твой избранник, которому сейчас примерно как и тебе, тоже станет взрослым, и тогда вы можете пожениться, — Райзел покачал головой: учёного часто заносило в объяснениях, видимо, и в этот раз он зашёл настолько далеко, что расписал Мэй всю жизнь наперёд, включая замужество и внуков. — А сейчас твоему возможному, будущему жениху столько же, сколько и тебе. — Фух, — Мэй положила руку на грудь и театрально выдохнула. — Значит, мне не обязательно выходить за кого-нибудь вроде главы Агвейна? — Нет! — Воскликнул Франкенштейн. — За него необязательно. За него вообще не стоит выходить замуж, даже не стоит присматриваться. Постарайся вообще избегать его. — Хорошо, — послушно согласилась девочка, а Франкенштейн, забыв, зачем приходил, поспешил выйти. Мэй вновь шёпотом поделилась: — Кадис-ним, я решила, что не выйду замуж. Чтобы у меня не было деток, — Райзел вопросительно поднял брови. — Я боюсь, а вдруг я не буду их любить? — Ты хорошая, добрая девочка, — покачал головой Райзел. — Ты ведь любишь Франкенштейна? — Она тут же, без раздумий, кивнула. — Это сложно, ведь он хуже десяти самых шаловливых мальчишек. Думаю, если с этим у тебя не возникает проблем, значит, твоим детям очень повезёт. — Ты правда так думаешь? — Кадис кивнул. Мэй вздохнула, посмотрела на дверь, за которой скрылся Франкенштейн, и, покачав головой, подняла взгляд. — Думаю, ты неправ по поводу Фланеля. Не десять шаловливых мальчишек, а двадцать, я точно знаю.       Развеселившаяся девочка, хохоча, запрыгала на табуреточке. — Ты очень похожа на свою бабушку, — заметил Кадис, следя за тем, чтобы девочка не упала. — На бабушку? — Мэй замерла. Любопытство охватило её. — Кадис-ним, у неё был такой же цвет глаз, как у меня? — Твой цвет глаз передала тебе мама. — А, — девочка поникла, этот вопрос волновал её с тех пор, как она познакомилась с Квак Канг Дэ. Мальчишка с задиристым характером перегородил ей путь, поинтересовавшись цветом её глаз, оскорбил и толкнул так, что она упала. Это сильно развеселило Канг Дэ, он хохотал во всё горло. — Кадис-ним, только у меня такой цвет, это плохо, да? — Это значит, что твоя мама была сильнее твоего отца, — такой ответ удовлетворил Мэй, она вновь воспряла духом. — Кадис-ним, а ты хорошо знал мою бабушку? Правда, что она хорошо пела? — У неё был красивый голос, — голос Райзела потеплел от воспоминаний. Он был на стороне тех, кто вспоминал Амирину Санву с сердечностью. Таких было немного, лишь он, Геджутель Ландегре, Рагар Кертье, Мергас и Элеонор. У остальных Амирина попила слишком много крови своими действиями, шутками и взглядами на жизнь. — Я хочу стать такой же, как она, — девочка была серьёзна в своём желании, на что Райзел погладил её по голове, сказав: — Ты на неё очень похожа. Даже Ландегре отметил это. — Геджутель-ним сказал, что я похожа на бабушку, — Мэй обдумала эту фразу и спросила: — Он хорошо знал мою бабушку? — Они любили друг друга, — Райзел был немногословен, но говорил всегда самую суть. — Обязательно этим взрослым любить друг друга, — покачала головой Мэй. — Есть же много других интересных дел, еда к… — живот сообщил о том, что пора бы поесть, заставив хозяйку сконфуженно покраснеть.       Кадис молча протянул ей руку, чтобы помочь спуститься с табуреточки и повёл на кухню, откуда уже доносились приятные ароматы.