Ближе нельзя

      Сок всё чаще стал замечать за собой тревогу и неконтролируемую раздражительность. Понимая, что это из-за волнения, всё же не мог найти силы с собой совладать и, чтобы как-то обезопасить дочь от самого себя, стал проводить меньше времени с ней. Чтобы она не видела его в подобном состоянии, Сок перестал даже с ней видеться и пытался заглушить чувства алкоголем. Мэй же, не понимая, почему отец редко с ней играет, почему перестал читать сказки на ночь и совсем не гуляет с ней, часто подолгу стояла около двери его кабинета, ожидая, когда ей разрешат войти. Но Сок не впускал её, не отвечал на её вопросы, он был погружён в себя. — Эирлис, Эирлис, — бормотал опьянённый Сок, свешивая голову набок. Разум его затуманился, из ослабевших пальцев выпала пустая бутылка и закатилась под кресло. — Моя Эирлис, помоги мне. — Ты слишком много выпил, дорогой.       Санву открыл глаза и несколько раз моргнул, пока размытые пятна не образовали чёткую картинку. Он вновь был в домике, а на кровати сидела его Эирлис. Она была без одежды, лишь прижимала к груди мягкий плед, скрывая от взора Сока свою наготу. Он огляделся. Вновь, как и в первом сне, здесь царил полумрак. Протянув руку, Сок прикоснулся пальцами к свече, зажигая новый фитиль. Он долго смотрел на горящую свечу, не в силах поднять глаза, не в силах найти нужные слова, а к горлу подступала тошнота. Сока на миг охватило яростное желание упасть на колени и, вырывая на голове волосы, орать так сильно, во всю мощь лёгких, чтобы этим криком хоть немного освободить себя от гнёта вины. И пусть разорвётся его сердце, этого мало для искупления греха. Это желание пропало почти сразу же. Санву горестно выдохнул и, не поднимая глаз, спросил: — Ты на меня сильно обижена, Эирлис? — Я не могу быть на тебя обижена. Дорогой, я твой сон. — Да. Ты не устаёшь мне об этом напоминать.       Сок вновь протянул руку и коснулся ладонью пламени от свечи. Оно не обжигало, не грело. Пламя не давало никакого тепла. Сок усмехнулся, сжал свечу, скомкав её и погасив огонь. — Она поймёт меня, — неуверенно произнёс Сок. — Она всего лишь маленькая девочка, — услышав ответ, мужчина согласно закивал, но тут же добавил: — Тем более я не могу ей ничего рассказать! Она такая крошка, она испугается, — помолчав, он спросил: — Ты правда считаешь, что ей надо рассказать? — Я думаю, ты должен быть откровенен со своей дочерью. Ближе тебя у неё никого нет. — Я знаю, что ты так бы и поступила, Эирлис, но я не согласен. У неё должно быть беззаботное детство. Мэй не должна жить, оглядываясь по сторонам! Понимаешь? У неё есть я! Тот, кто будет за неё смотреть по сторонам, тот, кто будет её оберегать. И ей незачем знать, что её подстерегает опасность. — У неё будет беззаботное детство, даже если ты ей объяснишь всю ситуацию, ведь наша дочь знает, что у неё есть очень сильный папа, её опора и защита.       Сок стиснул зубы. Он хотел прислушаться к Эирлис. Хотел понять, что она пыталась ему донести, и недоумевал, почему же она не может понять его мысль. — Я защищу её от оборотней, но не от благородных, пойми это. Услышь меня, дорогая. Я не могу сказать, как отреагирует Кадис Этрама Ди Райзел… Если он… Если он каз…       Санву закусил до крови губу и тупо смотрел, как кровь брызнула на его ладонь. Она капала и капала, не прекращая, и уже тонкой струйкой стекала с руки на пол. Сок не чувствовал ни малейшей боли, понимая, что это всего лишь сон, но ему хотелось почувствовать боль. Алкоголь притуплял чувства, но не мог полностью избавить от них, и его всё чаще посещала мысль: а может, боль спасёт? В груди заклокотала жалость к себе, перерастая в обиду и злость. Глядя на красивое лицо Эирлис, такое спокойное, умиротворённое, Сок задавался вопросом, почему она его не понимает. Почему твёрдо уверена в том, что всё будет хорошо? Почему не хочет понять, что это «хорошо» будет только благодаря ему, Санву Соку? Благодаря его своевременно принятым мерам безопасности, потому что именно он контролирует дочь и не позволяет больше никому её увидеть. Девочка растёт непохожей ни на него, ни на его мать — Амирину Санву, и кто-то из благородных может задаться вопросом, кто мать Мэй, и выяснить это. Тогда его дочери придётся держать ответ перед всеми благородными, а такая крошка не сможет выдержать подобного испытания. Но Эирлис, его любимая женщина, почему-то не осознавала этого. Тишина была недолгой, девушка вновь заговорила успокаивающим, бархатистым голосом: — Дорогой, ты говорил, что Кадис-ним справедливый…       Но впервые её голос вызвал у Сока отвращение, и он, впервые посмотрев на девушку, сорвался на крик: — Почему ты не хочешь меня услышать? Почему ты меня не понимаешь? Он может убить мою дочь!       Эирлис замерла, и смотрела не моргая, пока Санву пытался отдышаться. Её синие глаза стали темнеть, пока не стали чёрными, а яркие волосы потухли. Девушка стала блёклой, чёрно-белой, и Сок, ужаснувшись тому, что впервые накричал на свою женщину, попытался подняться с кресла и броситься к ней, чтобы на коленях вымаливать прощение. Но он не мог встать с кресла. Какая-то неведомая сила удерживала его на месте и, единственное, что он мог сделать, это наблюдать, как Эирлис окутывает тьма. — Милая… Милая, прости меня? Я слишком волнуюсь. Пожалуйста, Эирлис, скажи мне что-нибудь, не уходи, я умоляю тебя… Эирлис! Не оставляй меня одного…       Сок проснулся от стука в дверь. Не ответив, он протянул руку и взял со стола бутылку вина. Убедившись, что она полная, зубами вытащил пробку и сделал несколько крупных глотков. — Почему оно… безвкусное? — Он отбросил бутылку и потянулся к следующей.       Весь пол кабинета был завален бутылками и осколками. Ворс ковра местами был слипшимся от вина. На мебели, на книгах лежал толстый слой пыли. Санву два месяца не выходил из кабинета.

***

      Несколько месяцев Мэй не видела отца. Первое время она капризничала, отказывалась учиться, не хотела засыпать, пока он не прочитает ей сказку. Но её капризы, просьбы и слёзные мольбы быть услышанной не доходили до Сока, он не выходил из кабинета и не пускал туда ни дочь, ни служащих. Доведённая до отчаяния Мэй тихонько стучала в дверь и спрашивала: «Папа, ты больше меня не любишь?», но вопрос всегда оставался без ответа. Няни, гувернантки, дворецкий — все пытались подбодрить девочку, объясняли, что глава дома приболел и его не следует тревожить, а Мэй следует быть послушной девочкой и вести себя подобающе. Что значит «подобающе», Мэй не знала, она привыкла делать то, что хочет, её никогда ни в чём не ограничивали. А сейчас она почему-то не может получить желаемое. По истечении трёх месяцев без внимания отца Мэй, скрепя сердце, пришлось согласиться с доводами дворецкого, и она перестала приходить к кабинету, уверенная, что этим мешает отцу выздоравливать. Но учиться она отказывалась, и с этим ничего не могли поделать. Дворецкий, сам доведённый до отчаяния, решился обратиться за помощью к Ландегре, но этого не понадобилось — Санву Сок вскоре вышел из кабинета.       Случилось это очень тёплым летним днём, когда Мэй, разбуженная яркими лучами солнца, решила самостоятельно выскользнуть из дома, чтобы нарвать свежих цветов для венка. С этим ей обычно помогала гувернантка, но Мэй очень хотелось погулять на улице, а без разрешения главы дома она не могла выйти даже с кем-нибудь из взрослых, поэтому она попыталась совершить небольшой побег. Но когда она толкнула входную дверь и вдохнула уличный воздух, раздался яростный голос Санву: — Ты что собралась сделать, Мэй Санву?       Девочка не успела испытать никаких чувств: ни радости от голоса отца, ни страха от того, что её поймали, она даже не успела повернуть голову. Сок размашисто ударил дочь ладонью. Удар был не в полную силу, но этого хватило, чтобы хрупкое, тонкое тельце девочки пролетело по воздуху, с глухим звуком ударилось о противоположную стену и рухнуло на пол. Девочка не издала ни единого звука. Поднявшись на трясущиеся ножки, она круглыми глазами, полными страха, непонимания и обиды, смотрела на отца. — Мэй, — голос Сока сорвался, в носу защипало, и от осознания совершённого он не смог удержаться на ногах. Рухнув на колени, он протянул к дочери руки. Но это её только больше напугало. Отпрянув назад, ударившись головой, Мэй не видела, что из носа потекла кровь, она всхлипывала, неотрывно смотрела на отца. Держась стены, она в панике попятилась назад. Сок попробовал встать, но ноги стали ватными и отказывались слушаться. — Мэй, нет… Милая, погоди. Я всё исправлю, — задыхаясь, бормотал Санву, сжимая на груди рубашку, щипая кожу, словно пытаясь сжать раненое видом дочери сердце. — Я не хотел, милая, не хотел. Если бы ты меня только послушала… Не плачь…       Синий цвет глаз Мэй потемнел, означая, что девочка сейчас находится в страхе. Она остановилась шагах в двадцати и дрожала. Мгновенно Сока окатила болезненная злость на этого непослушного ребёнка. От вида трясущейся, словно лист на ветру, дочери он раздражался ещё больше: почему она боится его, своего отца? Почему не понимает, что он не причинит своей доченьке вреда? Понимая, что ему нужно сейчас успокоиться, Сок с глухим рыком тряхнул головой, кулаком ударил по полу, но Мэй это испугало: никогда она ещё не видела отца таким пугающе страшным, и, не сдержавшись, вскрикнула, вжимая голову в плечи. Сок поднял голову. Девочка всхлипывала и беззвучно плакала, переминалась с ноги на ногу в небольшой луже. Вид обмочившейся дочери окончательно вывел его из себя, затмевая разум. Перед глазами возникла размывшая всё пелена, и, молотя кулаком по полу, своей нечеловеческой силой превращая его в каменные крошки, Сок завопил, раздирая горло: — Как ты посмела? Что ты позволяешь себе? По-твоему, я плохой отец? Меня надо бояться? Подойди ко мне! Иди ко мне! Я сказал, и ты обязана слушаться! Я твой отец! — краем сознания он соображал, что он не должен приближаться к дочери, Сок не поднимался с колен, через удары выплёскивая ярость, но не мог остановиться от крика: — Ты маленькая дрянь! Если я сказал не выходить на улицу, что ты должна делать? Я глава этого дома. Я хозяин. Я твой хозяин! А-аа-а-а-а-а-! А-а-а-а-а!!! Дрянь! Меня надо слушать! Меня надо понимать. Все здесь должны меня понимать.       На крики главы сбежались почти все служащие. Сообразительный дворецкий приказал гувернанткам увести Мэй, а сам бросился к главе. Благоразумно подойдя со спины он и несколько других мужчин подхватили Сока под руки, и приподняли. Речь служащих понемногу приводила Санву в сознание. Он перестал вырываться, пелена рассеялась, и его взору предстали перепуганные и озадаченные лица служащих. Дочери не было, а испачканный ковёр уже чистила Тху Ан. Сок вздрогнул и похолодел. Наткнувшись на вопросительный взгляд дворецкого, он покачал головой. Глаза его были налиты кровью, ноздри тонкого красивого носа дёргались, побагровевшее от гнева лицо теперь побледнело настолько, что дворецкий не на шутку перепугался и продолжал поддерживать хозяина. И робко предположил: — Господин, кажется вы перепили? — Да, — глухо ответил Сок. — Да, я перепил.       Поджав губы, он вырвался из рук служащих, развернулся и пошёл прочь в сторону кабинета, но через несколько шагов остановился. — Я запретил Мэй выходить из дома, — требовательным голосом напомнил он. — Ещё раз допустите её ослушание, последует наказание.       Когда Санву ушёл, служащие, переглядываясь и пожимая плечами из-за присутствия дворецкого, не могли обсудить произошедшее. Тху Ан старательно чистила ковёр, кидая на них любопытные взгляды, а дворецкий неспешно подошёл к приоткрытой двери, долгим непроницаемым взглядом посмотрел на улицу и так же неспешно закрыл её.

***

      Одна из гувернанток помыла и переодела Мэй, с трудом сдерживая слёзы от вида ревущей взахлёб девочки. Её сердце щемило от жалости, но она не имела права ни плакать, ни обнять ребёнка. — Господин очень болен, маленькая госпожа, — прерывистым голосом пыталась объяснить Мэй и самой себе действия главы гувернантка. — Он выздоровеет и попросит у вас прощения. И всё будет как прежде, вот увидите.       Закончив с переодеванием, она подняла её на руки и понесла в кровать. Горький плач девочки не прекращался, и гувернантка не смогла пересилить себя. Она опустилась на кровать, обняла девочку, и они сидели так, рыдая. Когда Мэй, уставшая, уснула, девушка уложила её и ещё долго сидела рядом, с жалостью поглаживая её по спине и напевая колыбельную.