Ближе нельзя

      Последние дни Санву Сок не мог уснуть, он чувствовал тревогу, не мог сосредоточиться ни на одном деле. В кабинете на столе пылились горы документов, но он даже не думал над тем, чтобы их разобрать. Общаясь с дочкой, он старался быть вовлечённым, чтобы она не беспокоилась, но Мэй чувствовала отстранённость отца и с тревогой заглядывала ему в лицо, заботливо гладила по голове, обнимала и хлопала ладошкой по плечу, чтобы поддержать. Сок улыбался ей, целовал в макушку, уверяя, что всё хорошо. Но с каждым днём его беспокойство усиливалось. Он, обычно радушно принимающий гостей, теперь встречал каждого с тревожным ожиданием плохих вестей. Прошёл месяц, оборотни больше не посещали границы Лукедонии, но страх всё глубже проникал в разум Санву. Гнетущие мысли стали центром, и, когда, наконец, он начал засыпать, сон его был прерывистым, смутным, отчего днём Сок становился всё более вымотанным и нервным. Беспокойство за дочь всё больше захлёстывало, ему начал сниться оборотень Мадук, убивающий девочку. Сок подрывался с кровати с мучительным стоном, запустив руки в волосы раскачивался из стороны в сторону. Понимая, что это был лишь сон, он всё же долго возвращался в реальность, словно наказывая себя не отпускал эту жуткую сцену.       С дочкой теперь он всё реже выходил из дома на прогулку, перестал посещать друзей, объясняя это тем, что Мэй начала полноценное обучение, и у них остаётся совсем мало времени, чтобы побыть вдвоём. Ему сыграло на руку то, что лорд похвалил Мэй за усердие и пожелал ей лёгкой учёбы, ведь тогда все семьи, у которых были наследники, с невероятным усердием последовали примеру Санву, и в его доме стало меньше Гостей.       Но на самом деле Сок не занимался с дочкой, она всё больше времени была предоставлена сама себе. Впрочем девочка не скучала, она обследовала особняк, много читала, играла с куклами, помогала поварам с готовкой, накрывала на стол, поливала цветы. Однажды, играя, она исследовала дом, представляя себя охотницей на лепреконов, о которых вычитала на днях в книжке со сказками, Мэй пробралась на чердак. Но вместо горшочка с золотыми монетами она обнаружила складированные вещи: укрытые тканью картины, мебель, шкафы с книгами. Книги не заинтересовали Мэй — они были толстыми, тяжёлыми, буквы были мелкими, а картинки совсем отсутствовали. Ничего интересного она не нашла, к тому же на чердаке было грязно. Пыль лежала на всех поверхностях, а на полу её было столько, что ножки Мэй оставляли следы. Когда девочка чуть сдвинула ткань, чтобы посмотреть, что под ней находится, то обнаружила огромную некрасивую вазу. От поднявшейся пыли она чихнула, потом ещё раз, а на третий раз не удержалась на ногах и села на попу. Рассмеявшись, Мэй потёрла зудящий нос и, с положения сидя, заметила зажатую между шкафами книгу. Заинтересованная, она поднялась на ноги, отряхнулась от пыли и вытащила книгу. Это оказалась толстая тетрадь в самодельной обложке. Обтерев тетрадь, девочка раскрыла её. На первой странице было написано имя её бабушки, Амирины Санву. Обрадованная находкой, Мэй перелистнула страницу и, после нескольких попыток разобрать почерк своей родственницы, перелистала тетрадь, разочарованно вздохнула и спрятала её обратно. Решив, что прочтёт её, когда вырастет и сможет разобрать почерк, спрятала тетрадь подальше.       Как-то, соскучившись по вниманию отца, Мэй после завтрака пробралась к нему в кабинет. Дверь была приоткрыта, девочка вошла, неслышно ступая по ковру, чтобы сделать приятный сюрприз. Сок сидел за столом, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза. Мэй схватилась за край стола, подтянулась встав на цыпочки. Она была счастлива увидеть отца. — Папа, — тихо позвала она, думая, что он спит. — М-м-м, я не сплю, родная, — тут же отозвался Сок. — Ты позавтракала? — Да, папа, — кивнула Мэй и, переминаясь с ноги на ногу, спросила: — Папа, мы пойдём сегодня гулять? — Нет, моя жемчужинка, — ответил Сок, не открывая глаз. — Ты заболел? — огорчённым голосом спросила Мэй. — Нет, — голос Сока звучал устало. — Просто у папы много работы. Погуляем в другой раз.       Не привыкшая к отказам девочка решила, что ей просто нужно попросить более настойчиво. Беззвучно хихикнув, она представила, как хмурый отец улыбнётся, откроет сначала один глаз, потом второй, поднимется, подхватит её на руки, и они поспешат на улицу. Или к морю. А может в беседку, где она будет слушать истории о матери. Уперевшись подбородком о столешницу, Мэй спросила: — Если ты устал, надо погулять, правда? — Сок промолчал. — Папа, пойдём гулять? — Милая, я уже сказал, что не сегодня. Я слишком занят.       Мэй озадачилась: прежде отец всегда находил для неё время. Даже забрасывал все важные дела, предлагая погулять, чтобы снять усталость. — Папа, если ты погуляешь, ты отдохнёшь, — не отставала Мэй. — Мы сходим к морю, я соберу тебе самых красивых камушков. Они поднимут тебе настроение. — Мэй, поиграй в своей комнате, — Сок нахмурился, раздражённый голос стал непривычно твёрдым.       Девочка растерянно опустилась с цыпочек на полную стопу. Теперь из-за стола были видны лишь её удивлённые глаза. Такой отец был незнаком Мэй. Даже ругая её за шалости, Сок никогда не повышал голос ни на полтона, и сейчас она не знала, как реагировать. Неуверенно переминаясь с ноги на ногу, девочка нерешительно взялась за край стола. — Папа, — Мэй хотела пожелать отцу поскорее закончить с делами и отдохнуть, как вдруг он хлопнул ладонью по столу, отчего девочка испуганно вздрогнула, и взорвался криком: — Я сказал, что мы не будем гулять сейчас! Что ты не поняла из моих слов?       Но глядя как дочь, ошарашенная и перепуганная его поведением, дрожавшая словно лист на ветру, отступает назад, Сок пожалел о своей несдержанности. Встав, он обошёл стол и опустился на колени, протянув к дочке руки. — Милая моя, жемчужинка, — голос его дрожал, а сердце рвалось наружу от жалости к маленькой, трясущейся дочке. — Хорошая моя, прости своего глупого отца. Я так раскаиваюсь, мой единственный лучик солнца, очень раскаиваюсь. Прости меня, пожалуйста. Я не спал уже давно, путаю сны и реальность. Иди ко мне, я тебя обниму.       Перед Мэй вновь предстал её заботливый, любящий отец. Добрый, с ласковой улыбкой, с большими руками, в объятиях которых она чувствовала защиту. И всхлипнув, отпуская страх перед незнакомым, страшным главой, Мэй разревелась в голос и бросилась к отцу. — Моя жемчужинка, лучик мой, — крепко обнимая дочь, умирая внутри, раскачивался Сок. — Доченька моя, прости, прости меня. Это больше не повторится, обещаю. Папа тебя очень любит, очень, моя хорошая. Я не хотел тебя напугать, только не тебя.       Наревевшись, Мэй уснула, уютно устроившись на руках отца. Санву не сдвинулся с места, он разглядывал опухшее от слёз лицо дочки, прислушивался к её судорожным вздохам. Предполагая, что в данный момент ей снился плохой сон, Сок, не имея возможности хоть как-либо помочь, ненавидел себя. Он готов был вырвать себе сердце, если бы Мэй это помогло. — Жемчужинка моя, прости своего папу. Я просто испугался за тебя. Понимаешь? — Чувствуя, что ещё немного, и он завоет в голос и этим ещё больше перепугает девочку, Сок заговорил шёпотом, лишь бы не молчать: — Святые земли Лукедонии, что же я натворил?! Моя маленькая крошка, такая беспомощная, ты не виновата ни в чём. А я самый распоследний… Обидел свою доченьку, что за дурень?! Чёртов Мадук, это всё его вина! Если бы не он, если бы только не он… Жемчужинка моя, что же мне сказать тебе, когда проснёшься? Что мне сделать, чтобы ты забыла мой страшный лик? Ты ведь не перестанешь меня любить, правда? Я вновь заслужу твою любовь, моя радость, моя жемчужинка.       Сок опустил голову и хриплым низким голосом запел, надеясь песней спугнуть кошмары дочки. Мужчина всем сердцем хотел, чтобы Мэй знала, что он никогда не причинит ей боль, никогда больше не посмеет накричать на неё. Хотел, чтобы она поняла, что он как отец безумно беспокоится за неё. И безумно боялся, что, проснувшись, она начнёт сторониться его. Но как он мог объяснить этому крохотному комочку, что взрослые иногда совершают плохие поступки из-за страха? Его страх — потерять Мэй. Дочь двух влюблённых из враждующих кланов. Сок не мог сказать Мэй, что в ней течёт не только кровь благородных, но и кровь оборотней. Если благородные узнают об этом, что они сделают? Отгородят ни в чём не виновную малышку от всего мира? А что сделают оборотни — без сомнений, можно быть уверенным, что они убьют девочку. От этой мысли Сок вздрогнул, по телу словно пробежал ледяной ветер, больно щипая и покалывая кожу. Склонившись над дочкой, он поцеловал её мягкую, уже высохшую от слёз щёчку и глухо спросил себя: «Что же мне делать?»       Мэй совсем маленькая. Она не поймёт, что кровь матери — это не плохо, она станет думать, что не такая, как все. И будет страдать от этого, ей будет казаться, что все настроены против неё, не сможет ни с кем подружиться. — У тебя есть я, моя жемчужинка, — Сок горько улыбнулся, покачал головой. — А если узнают остальные? Нет! Никто не должен узнать, никто! Они не поймут…       Санву нахмурился, дыхание его участилось настолько, что закружилась голова. Новое волнение охватило его: что будет, если другие благородные узнают о происхождении его дочери? Пока эту тайну хранили правитель Лукедонии и Геджутель К. Ландегре. В них Сок был уверен. Но если эта информация просочится... — Нет-нет, — успокаиваясь, приводя дыхание в норму, пробормотал Сок. — Никто больше не знает, никто. Эирлис, она не могла проговориться. Всё, что её заботило, — это благополучие нашего ребёнка.       Мужчина даже рассмеялся, с облегчением чувствуя, как схлынуло напряжение. Но в ту же секунду его словно током ударило. Оборотень Мадук. Сок едва не вскочил на ноги, в последний момент опомнившись, ведь на его руках спала Мэй. Он вновь неотрывно смотрел на неё, а под кожей словно распалялся огонь. И чем дольше он держался за последнюю мысль, тем жарче ему становилось. Только когда со лба на одежду Мэй упали капли пота, Сок очнулся. Он с величайшей осторожностью поднялся и переложил девочку на кресло, а сам поспешил распахнуть окно. И долго стоял у него, расстегнув все пуговицы на рубашке, вдыхая свежий утренний воздух. Жар стал спадать, Сок уселся на широкий подоконник и со стуком откинул голову на оконную раму. Сомнений в том, что Эирлис не сказала Мадуку о том, что ждёт ребёнка, у Сока не было, но характер у оборотня был далеко не покладистый. Если он поставит перед собой цель, сделает что угодно, но достигнет желаемого, всё это Сок узнал от Эирлис. Он не находил подобную черту характера недостойной, но не в случае, когда это касалось безопасности Мэй. Если в поисках Эирлис Мадук добрался до самых границ Лукедонии, то мало что его сможет остановить от того, чтобы войти на сам остров. Даже если его поймают, Мадук может увидеть Мэй, и он точно поймёт, чья она дочь. И не станет молчать.       Сок стиснул зубы, выкручивая пальцы, и после каждого вдоха выдыхал из лёгких весь воздух до боли в горле. Мэй заворочалась, хныкнула. Мужчина спрыгнул с подоконника и поспешил к ней. Девочка спала, подложив ручки под щёку и смешно выпятив губы. Улыбнувшись, Сок присел и пригладил растрепавшиеся волосы. Сегодня его дочь не заплела любимые косы, а сделала два хвостика, вплетя в них нитки жемчуга. — Ты так спешила ко мне, моя девочка, — Сок опустился на пол. — Не стала тратить время на косички. Проснёшься — я их тебе заплету. И попрошу прощения. Много-много раз. Моя жемчужинка, подобное больше никогда не повторится. Но некоторое время тебе нельзя будет выходить на улицу, надеюсь, ты меня поймёшь, ты ведь умная девочка. С самого рождения ты была такой сообразительной, мой маленький гений. Всегда всё схватываешь на лету, обучаешься так быстро, как никто. Я знаю, о чём говорю: сын Мергаса много читает, но ты быстрее вникаешь в прочитанное. Сын Рагара вообще какой-то заторможенный. Мне кажется, он, — Сок с минуту подбирал слова, — возможно, он головой в детстве ударился. А о наследнике Квака вообще говорить нечего, мальчишка похож на жабу. Я рад, что мне повезло с тобой, доченька. Моя умница, моя красавица. Ты поймёшь меня, обязательно поймёшь. Нам просто нужно немного переждать, пока Мадук успокоится, и мы снова пойдём к морю. Просто немного подождём, верно? И наши отношения не изменятся, я обещаю тебе, моя жемчужинка.