Противоестественно

Машина, на которой они должны были эвакуировать местных, оказалась той ещё развалюхой. Серьёзно, этот фургончик едва держался на колёсах. Он вообще пережил бы предполагаемый маршрут? Наверное, лицо у Соупа сделалось слишком уж выразительным, потому что Джанаб буркнул: — Рассчитывал на карету, парень? Соуп открыл рот, чтобы выдать ответную колкость, но встретился глазами с Гоустом, едва уловимо покачавшим головой, и молча полез под навес, за сомнительную защиту изорванного, плохо натянутого тента. Тут и дураку ясно было — если их спалят, им пиздец. Эта трухлявая ткань не защитит ни от одной пули. И нахрена, мать их, здесь эти ящики? Соуп вписался коленом в один из них в темноте и взвыл. Нагромождено их было столько, что они с Гоустом заняли добрую половину свободного пространства внутри, за шторкой, отделяющей их от ящиков и оставляющей крошечное окошечко, через которое просматривался остриженный затылок Саадуна. Как им было запихивать сюда беженцев? Надеюсь, там одни тощие омеги и дети. Пахло чем-то сладким и землёй. В ящиках, наверняка размещённых в грузовом отсеке не просто так, что-то было — но Соуп так и не смог определить, что именно, пока усевшийся на пыльный пол рядом с ним Гоуст не прошелестел: — Арбузы. А. Ну да. Точно. Они же, мать их, косили под сервис грузоперевозок. Отличный карьерный рост, блядь — от офицера армии к торгашу фруктами. — Класс, — тихо ответил Соуп, — если кто-то пальнёт по арбузу, искусственная кровь не понадобится. Гоуст хмыкнул. Он казался задумчивым и сосредоточенным, погружённым глубоко в свои мысли. Если Соуп правильно интерпретировал ту часть его лица, что не была скрыта под балаклавой. Без извечного рисунка черепа на маске он был совершенно, охренительно, блядь, другим. Не похожим на самого себя. Соуп никогда не думал, что настолько сильно ассоциирует этот ебучий череп с лейтенантом Райли. Больше, чем знакомую ему жёсткую линию челюсти, покрытой шрамами, и строгую линию рта. — Непривычно, — ляпнул он, когда машина медленно тронулась с места: ехать им было порядка часа. Гоуст повернул голову и уставился на него в упор. Почему-то Соуп сразу же понял, что он говорит о линзах, когда тот выдохнул: — Мне тоже. Затихли. Почему молчание между ними должно было быть теперь таким неловким? — Слушай, — начал Соуп через несколько минут, собравшись с духом, — насчёт той моей дурацкой фразочки… — Не нужно, — перебил его Гоуст. Его взгляд коснулся отчего-то пылающих щёк Соупа, то ли погладил, то ли ударил наотмашь. — Я понял, что ты имел в виду. — Правда? — Правда. Очередная пауза. Соуп нервно поправил тяжёлый приклад, пристроенный на локте, поскрёб щёку. В дыры в ткани фургона просматривалась пустынная дорога — пока что они ещё не выехали из Самарры, и путь был условно безопасным, но, если верить карте Прайса, злополучный транш начинался через двадцать минут. И им нужно было преодолеть его дважды. Теоретически это не должно было вызвать никаких подозрений — ну, везут мужики партию фруктов, междугородний заказ. Они вообще не должны были высовываться, но если уж придётся вылезать на досмотр, то они наверняка сойдут за местных. С карими глазами Соуп сам-то в себе шотландца не заподозрил бы, благо к его коже надолго прикипал загар — она ещё хранила на себе отпечаток бразильского зноя. А что до оружия, так кто ж в наше время рискует сунуться в центр беспорядков, не озаботившись самозащитой? Наши головы, знаете ли, стоят дороже арбузов. Вполне себе здраво. На это могут купиться. Теоретически. По факту Соуп ощущал себя необъяснимо уязвимым — без Прайса и команды, без наушника в ухе, без приказов по рации. Я не сумею помочь вам отсюда. Как же сейчас не хватало кэпа. Джанаб доверия не вызывал. Вроде обычный был мужик, трезвомыслящий и толковый. Но в ёбаном Ираке Соуп не поверил бы и пятилетке, протянувшему ему бутылку воды. Люди тут были другие — это тебе не Риджент-стрит. Ехали так медленно, что можно было вскрыться со скуки. Дорога была ухабистая, и на каждой неровности фургон так трясло, что Соуп всерьёз опасался за собственную анальную девственность — ну, знаете ли, потом не оправдаешься тем, что это тебя на сидении во все стороны херачило. И уцепиться-то было, блядь, не за что! …он этого не хотел. Серьёзно, вообще не планировал ничего подобного — но на крутом повороте фургон занесло, Соуп потерял и без того сомнительное равновесие и, неуклюже завалившись набок, рухнул прямо на Гоуста. Щекой — на его бедро, если хотите знать. Носом уткнулся, ну… Сами понимаете. Последовавшая за этим театральная пауза была достойна бродвейских постановок. Соуп окаменел, Гоуст там, над его башкой, застыл тоже. И только спустя какие-то мгновения сгрёб его за ворот куртки и отстранил, силой усадил — почти безвольного — обратно. Не то чтобы Соуп не успел почувствовать, как откликнулся на эту случайную близость хер Гоуста. Не то чтобы его собственный прибор не дёрнулся в и без того ублюдски тесных брюках. Будто отголосок чужого желания становился для него теперь триггером, рыболовным крючком, чем-то, что действовало на том же уровне, что и течка. Превращало мозги в кисель. Господи ж боже. Это, типа, всегда теперь должно было быть так?.. С альфой? Что это за хуйня-то такая, элти? — Извини, — уши у Соупа пылали; он уставился на тент на противоположной стороне фургона, пялился туда не моргая, пока и без того пересыхающие в линзах глаза не ответили тупой ноющей болью. — Порядок, — отрезал Гоуст. В его голосе было то же самое смятение, что испытывал сам Соуп. Та же растерянность. Им нужно было обдумать и обговорить ощутимо дохуя. Фургончик с фруктами посреди разбомблённого Ирака не подходил для этого от слова совсем. — Приближаемся к траншу! — крикнул Саадун с водительского сидения, и оба они вздрогнули. Наверняка Гоуст тоже, как и Соуп, подумал о том, что здесь и сейчас у них была миссия, из которой они, может, и живыми-то не выберутся. А остальное можно было обсудить потом. Если ещё будет что и кому обсуждать. Теперь оба они обратились в напряжённый слух. Фургончик катился медленно: под колёсами стало ощутимо больше рытвин. Значит, здесь тоже были прилёты — по ощущениям транш соорудили из говна и палок посреди огромного нихуя, уцелевшего после бомбёжек. Они были к этому готовы и ждали этого, но сердце Соупа всё равно перестало биться на какие-то мгновения, когда машина остановилась. Джанаб опустил стекло. До них с Гоустом донеслись резкие голоса, отрывистые реплики на чужом, незнакомом им языке. Кажется, у Саадуна что-то спрашивали. Кажется, он отвечал. Соуп старался не дышать. Ладно Гоуст, тот и не пах толком — а вот его собственный запах… Оставалось надеяться, что блокаторы, о которых он вспомнил в последний момент перед вылетом, ещё действуют. Хлопнула дверь. Гоуст чуть пошевелился. Сдвинулся, аккуратно заглянул в окошечко. Соуп рискнул немного высунуться тоже. Джанаб вылез из машины и что-то торопливо объяснял трём здоровым мужикам с пушками, периодически указывая на фургон. Видать, рассказывал их легенду о заказе. У него даже документ с собой какой-то оказался — предусмотрительный ублюдок. Боевики слушали молча, по их невыразительным рожам было не понять, поверили ли они ему. Наконец один из них, похоже, главный в этом мини-отряде, что-то сказал, и Саадун пожал плечами и махнул рукой. Значит, досмотр. Гоуст сориентировался быстрее, чем он сам — дёрнул Соупа на себя, практически вмял в условно-безопасную зону у тента. Зажал ему рот ладонью. Приклад больно врезался Соупу под рёбра, но Гоуст выразительно цыкнул, и пришлось замереть вот так, судорожно пыхтя в чужую руку. Сообразительность элти оказалась кстати: когда там, в грузовом отсеке, кто-то с силой дёрнул за край полотна, и через тонкую шторку, отделяющую их от боевиков, просочился яркий дневной свет, Соуп дёрнулся, и, не удержи его Гоуст, возможно, наделал бы лишнего шума. А так — только на дюйм какой-то сдвинулся. Вцепился-то Гоуст намертво. Снова послышались голоса. В нос ударили запахи — смешавшись, они стали совершенно неразборчивыми. Все трое явно были альфами. Потом раздался скрип: видимо, кто-то из них вскрыл ящик. Арбузами запахло отчётливее. Кто-то из боевиков что-то сказал, Джанаб засмеялся — отрывисто и нервно. Потом раздались вдруг шаги, приближающиеся к их шторке. Гоуст за его спиной превратился в ледяную статую. В голосе вновь заговорившего Джанаба послышалось возмущение, нечто вроде праведного гнева честного торговца, оскорблённого недоверием. И шаги замедлились. Отдалились. — Они уходят, — беззвучно прошелестел Гоуст над его ухом за пару секунд до того, как полог тента задёрнули обратно. Отпустил он его лишь тогда, когда дверь снова хлопнула — Саадун вернулся на водительское место. Соуп скосил глаза, сползая на пол. Крошечное оконце скрадывало детали, но было видно, что лицо у их агента напряжённое и потное. Он не заговорил с ними и не взглянул на них. Наверняка за ним всё ещё наблюдали. Соуп даже не дышал, пока они медленно протискивались по траншу, под неусыпным бдением выставленных по обе стороны моста или, вернее, его уцелевшей части боевиков. Их пропустили. Это было хорошо. Но им предстояло проделать такой же обратный путь, на этот раз с несколькими беженцами — и это было плохо. До условленной точки в Баладе добирались молча. Соуп не почувствовал никакого облегчения, когда они преодолели въезд в город и остановились у неприметного здания с вывеской на арабском, наверняка переводящейся как «Фрукты». — Сейчас, — негромко и медленно, с паузами, проговорил Джанаб, поймавший его взгляд в зеркале заднего вида, — я начну разгружать фургон. Кое-кто из… местных поможет мне это сделать. Попутно они заведут внутрь беженцев. Вы — не высовывайтесь. Не привлекайте внимания. Это ясно? Кивнули оба. Саадун выбрался из машины. Гоуст подобрался к краю шторки, сжал автомат, видимо, чтобы отстреляться в случае подставы. Соуп занял противоположную сторону: нужно было помочь эвакуируемым разместиться. Дело пошло быстро. Их уже ждали. После досмотра на транше — очко-то судорожно сжалось, чего уж там, до сих пор не расслабилось обратно — весь механизм размещения беженцев в фургоне показался незначительным и пугающе лёгким. Подозрительно гладко прошедшим. Среди них и правда оказались только омеги и дети — одни огромные глаза на осунувшихся заострившихся лицах. На Соупа и Гоуста они смотрели со смесью ужаса и надежды — той самой эмоцией, от которой всегда ком в горле вставал. — Сюда, — неуклюже пояснял Соуп, указывая им на пол. — Да. Да, сюда. Неясно было, понимали ли они хоть что-то из его путаных объяснений, но рассаживались торопливо. Места они занимали совсем мало. Омеги подтягивали к себе колени и баюкали детей; те сжимались в комочки, пряча лица у них на груди. Когда поток иссяк, вновь хлопнула дверца со стороны водителя. — Едем, — отрывисто скомандовал Джанаб. Теперь, с таким количеством беженцев, места на полу не осталось, и Соуп с Гоустом так и замерли по обе стороны от шторки, с пушками наперевес — гордый конвой из двоих бойцов против целого дохуллиона боевиков противника. Только бы их не досматривали на обратном пути. Только бы не проверяли. Только бы… …знаете, как говорится: если худшее может произойти, оно обязательно произойдёт. Что дело дрянь, Соуп понял ещё когда Джанаб чертыхнулся. А потом ему пришлось буквально удержать себя на ногах, чтобы не упасть: тот с такой силой вдарил по тормозам, что фургончик одним чудом не развалился на месте. Гоуст, устоявший тоже, напряжённо застыл; замер и Соуп, стискивая пушку. Всё повторилось — Джанаб опустил стекло; к нему подошли; завязался разговор. Но теперь всё было ощутимо, отчётливо иначе — даже интонации у диалога были совсем другие. Это, вроде как, должно было произойти. Само собой разумелось. Не могло не. И Соуп ненавидел себя за это мрачное понимание. Те, с кем говорил Саадун, отошли от машины — по всей видимости, для досмотра, — но вместо того, чтобы вылезти и последовать за ними, он, не оглядываясь, прошипел на грани слышимости: — Будьте готовы открыть огонь. Беженцы заволновались. Кто-то из детей подал голос, омеги шикнули на них, но это ничего не исправило бы. До Соупа вдруг дошло, в чём дело. И почему на этот раз Джанабу не удалось бы отвлечь внимание боевиков от этой сраной шторки. Они пахли. Кто-то из омег. Хотя должны были быть на блокаторах: операция планировалась не один день. Соуп оглянулся. И встретился взглядом с огромными влажными глазами. Вот этот. Совсем ребёнок ещё. Лет одиннадцати. Наверняка никто попросту не учёл его, рассчитывая количество таблеток. Не подумал, что в этом возрасте некоторые омеги вступают в пубертат. Решили, должно быть, что он слишком истощён и измучен для того, чтобы потечь. Но стресс распорядился иначе. — Блядство, — прохрипел Соуп. Гоуст согласился с ним рваным кивком. — По моей команде, — шепнул не шевелящийся Джанаб, стиснувший баранку руля. Она прозвучала в тот же момент, в который боевики задрали трап грузового отсека, теперь заполненного пустыми ящиками — сомнительной баррикадой против пуль. — Сейчас! Очередь пустили наобум, вслепую, прямо через шторку. Вроде бы попали — там, за тканью, заорали, грузно упало какое-то тело. Кто-то из омег закричал, дети расплакались, но теперь их пребывание здесь и без того не было больше тайным. Саадун вдарил по газам, и фургончик сорвался с места — быстро, но всё ещё недостаточно для того, чтобы избежать ответной пальбы. Это было вопросом каких-то мгновений. — На пол! — рявкнул Гоуст, повернувшись на мгновение к беженцам. — Лицом вниз! Может, они и не знали английского, но, очевидно, существовал какой-то универсальный язык боли и страха, на котором говорили все — омеги бросились на пол, утащили за собой детей, Гоуст развернулся, готовый отстреливаться вместе с ним, понеслись очереди пуль, где-то громыхнуло — видимо, попали по ящику, — жалобно взвизгнуло спущенное колесо, ничего, это ничего страшного, если совсем одно, Соуп чуточку высунулся, открывая себе обзор, снял одного, двоих, троих из многих, очень многих, м-мать их, боевиков, палящих по грузовику… …она просвистела совсем рядом с его щекой, эта шальная пуля. Задела мельком, разве что оцарапала, и проделала прореху в ткани, пробив тент навылет. Соуп покачнулся, небрежно обтёр кровоточащую щёку плечом, вскинул автомат. Тот, кто почти попал в него, рухнул в песок сломанной куклой с продырявленной башкой. Но их было много, слишком много — этих уёбков. И у них были машины. — Гони, гони, гони! — заорал Соуп, разглядев в клубах пыли, как кто-то из боевиков прыгает в тачку. Пустил очередь по колёсам, по большей части промазал — в этот момент фургон повело в сторону, — но куда-то да попал. Рядом в своей стремительно-сдержанной манере жал на спусковой Гоуст. Один, три, восемь… Сколько им оставалось километров до нейтральной зоны, где их встретило бы подкрепление из местной армии, не рискнувшей лично сунуться в самое пекло? Встретило ли бы?.. Добраться бы до ёбаной Самарры. Очередной пущенный по ним залп отрикошетил от ящиков и не добрался до цели. Придуркам стоило бы целиться по колёсам, но, похоже, было проще бить наугад: Саадун петлял, как испуганный заяц, пыль скрывала нижнюю треть фургончика, помогая им сбежать. Ещё немного. Ещё совсем чуть-чуть. А потом там, за их спинами, кто-то взвыл — видимо, одна из шальных пуль задела кого-то из беженцев, — и какой-то омега бросился к Гоусту, испуганный, окровавленный, и что-то залопотал, перекрыл ему на секунду обзор, Гоуст нетерпеливо отмахнулся, отвлёкся от дороги — и в это самое мгновение его настиг выстрел. Пуля, впечатавшаяся в плечо, заставила его покачнуться, омега отпрянул, а Соуп — на чистых рефлексах — рванулся к нему, чудом устояв на ногах из-за очередного выделанного Саадуном зигзага. Сграбастал за шиворот, удержал. На куртке расплывалось мокрое пятно. С такого расстояния ранение наверняка было сквозным. Он открыл рот, чтобы что-то спросить, но Гоуст, ухватившийся за край тента и выпрямившийся сам, процедил: — Следи. За. Дорогой! Ладно. Ладно. Не смертельно же — если в плечо. Так ведь? Сколько таких пуль Гоуст уже схлопотал-то. Но она всё равно стояла у него перед глазами, эта рана, это увеличивающееся пятно крови, пока он снимал тех, кто всё-таки успел погрузиться в машину. Вот — пробил лобовое, отправив водителя в нокаут выстрелом промеж глаз. Вот — попал в колесо, и машину занесло на повороте. Вот… …Гоуст, вернувшийся в строй, тоже пустил очередь из своего автомата. Повреждена у него была рабочая рука. Хреново — и вдвойне хреновей то, что Гоуст её не поменял. Хотя знал, тупорылый еблан, что мышечное напряжение усиливает кровотечение. Сейчас не было времени его отчитывать и играть в курицу-наседку, но Соуп всё равно думал только об этом. О его грёбаном плече. Не о миссии, не об омегах и детях за их спинами и даже не о сраной помощи, которая вот-вот должна была появиться. Она пришла неожиданно, в тот момент, когда ему уже казалось, что отстреляться они не сумеют: эта обещанная помощь. Просто почти нагнавшую их машину с четырьмя вооружёнными до зубов боевиками, способными их угандошить, вдруг снял кто-то, кто не был ни им, ни Гоустом. Машина осталась позади, там, в клубах пыли, а Соуп заорал: — Поддержка с воздуха! Он не видел, но слышал, как шумно работали лопасти зависшего над ними вертолёта. Порядок. Они в порядке. А потом фургончик вдруг вильнул, словно напоровшись на колдобину, развернулся и встрял намертво в песке. Что-то не так, понял Соуп. Что-то не так с Джанабом. Там, на воздухе и на земле, велась перестрелка, которую уводили дальше от них. Кто-то задрал трап, дёрнул изрешеченную пулями шторку, Соуп рефлекторно вскинул пушку, но это оказались свои — иракская армия. Несколько крепких альф в форме крикнули им что-то на своём языке, принялись вытаскивать омег. Соуп догадался, что им говорили покинуть вагон. Хотел помочь Гоусту выбраться, но тот махнул здоровой рукой: — Проверь. Саадуна. Судя по интонациям, ему было паршиво. Соуп судорожно вздохнул и выскочил наружу. Рухнул, запнувшись, когда прямо над головой пронеслась пуля, приложился о какой-то камень. Выругался. В клубах поднявшейся пыли было не видно нихера. Он буквально на ощупь добрался до водительской дверцы. Рванул её на себя. И едва успел подставить руки: Джанаб, судя по всему, удерживающийся в сидячем положении только благодаря сраной дверце, рухнул прямо на него. Он оказался охуительно тяжёлым. Неповоротливым. Безвольным. Задыхался и хрипел. Соуп перетащил его подальше от пробитых колёс, к одной из подоспевших машин союзников. Проморгался, преодолевая резь в глазах — и сразу же понял, что произошло. Горло у Джанаба оказалось разворочено. Похоже, одна из случайных пуль достигла своей цели, лишь чудом не убив его на месте. Значит, часть пути он гнал машину, захлёбываясь собственной кровью. — Чёрт, — сдавленно пробормотал Соуп. — Мужик, мне так жаль. Джанаб попытался что-то сказать, но только захрипел и оскалился окровавленным ртом. Даже если бы его погрузили на вертолёт прямо сейчас, он не добрался бы до больницы живым. И в его глазах читалось отчётливое понимание этого простого факта. Он умер вот так, почти у Соупа на руках, пока иракские уёбки, отправившие их на верную смерть, конвоировали местных в машины и отстреливались от преследования. Соуп сухо сглотнул. Опустил больше не хрипящего Саадуна на землю. И тяжело поднялся на ноги, с изумлением обнаружив, что одна из них не хочет сгибаться. Когда это он успел стесать кожу почти до кости? Должно быть, когда вылезал из фургона. …чёрт. Гоуст. Гоуст же остался там. Соуп рванулся обратно, но лейтенанта Райли уже успели оттащить к баррикаде — Соуп обнаружил его сидящим за колёсами одного из внедорожников, на которых приехала подмога. В небе ещё орудовал одинокий вертолёт. — Ты как? — он упал на колени рядом с Гоустом, приложился раненой ногой ещё раз, скривился, чудом не взвыв. — Порядок, — глаза у Гоуста были воспалённые и мутные. Кто-то из местных соорудил ему что-то вроде повязки — лоскут ткани на плече постепенно пропитывался красным. Он был в норме. Должен был быть. Дыши, твою ж мать, МакТавиш. — Джанаб мёртв, — сообщил Соуп, может, только чтобы не ляпнуть, как он пересрался за Гоуста — едва ли сейчас было подходящее время для подобных соплей. Едва ли подходящее время для них когда-либо существовало. Светлые ресницы дрогнули. — Да, — медленно ответил Гоуст. — Я догадался. Судя по количеству крови, ранение всё-таки не было сквозным. Славно. Пока пуля оставалась внутри, Гоуста можно было довезти до базы целым и относительно невредимым. Всего лишь плечо. Могло бы быть сердце. А могло быть нихрена, ни единой царапины — если бы всё пошло по-другому. — Пиздец, — искренне произнёс Соуп. — Всё это просто ёбаный пиздец. Гоуст усмехнулся одними усталыми глазами: — Это наша работа. — Хуёвая у нас работа, — буркнул Соуп и протянул руку, фиксируя плохо завязанную ткань на чужом плече. Нужно было чем-то себя занять. На что-то отвлечься. Под его пальцами дрогнули мышцы, будто бы откликаясь на прикосновение. — Какая есть, — невыразительно прошелестел Гоуст. И накрыл его ладонь своей.