Противоестественно

Кэп вызвал его к себе на следующий же день, после завтрака, на который Соуп не стал спускаться: пересекаться с Гоустом как-то не хотелось. С Прайсом, правда, так не вышло бы, приказ есть приказ. Пришлось тащиться к нему. Соуп, конечно, всё равно тянул время как мог: в душ сгонял, чтобы хоть чем-то оправдать свою задержку. От мысли о том, о чём именно Прайс, так, на минуточку, соседствовавший с Гоустом, хотел поговорить с ним, к горлу подкатывала тошнота. Ёбаный ком из волнения, вины и страха. К кэпу он явился продрогшим, с ещё влажными волосами, в облепившей спину и грудь футболке. Пришлось проигнорировать порыв постучаться в совершенно другую дверь: он оказался сильнее, чем Соуп предполагал. Прайс открыл ему почти сразу же. Привычно собранный и знакомо бородатый — чёртова константа их отряда. — Заходи, Джон, — махнул рукой он. Соуп переступил порог. Он уже бывал в этой комнате — у кэпа она была просторнее, чем у всех остальных, и зачастую вся команда собиралась здесь, чтобы сыграть пару партеек или насосаться безалкогольного пивка. Но тогда, типа, сюда приходили все, и в галдеже парней терялась всяческая субординация. В окружении прочих членов отряда кэп воспринимался одним из них. Воспринимался равным. Оказаться здесь один на один с Прайсом оказалось не слишком-то прикольно. Зачем он его вызвал? Это из-за спарринга? А может… может, он услышал тот их с Гоустом диалог? Или предыдущий визит Соупа? Откуда, блядь, ему знать, насколько тонкие тут стены, он вообще не задумывался об этом до настоящего момента, а теперь, с-сука, вспомнил вдруг, насколько близко комната Прайса была к комнате Гоуста. Что если… Успокойся, мать твою. — Садись, — кэп указал ему на стул. Он говорил мягко, но в его интонациях было что-то подозрительно похожее на приказ. Соуп открыл было рот, чтобы спросить, по какому поводу его вызвали, но почёл за лучшее промолчать — ещё не хватало сболтнуть лишнего. Может, кэп собирался обсудить что-то, что не имело никакого отношения к лейтенанту Райли. Да. Да, наверное, так. Соуп опустился на стул. Прайс подхватил за спинку второй, поставил напротив него. Уселся тоже. Помолчал. Глаза у него были обеспокоенные и невесёлые, и Соуп выдержал его взгляд ровно пару секунд, прежде чем разорвать зрительный контакт и уставиться на собственные колени. Как нашкодивший школьник, ей-богу. Сердце почему-то колотилось рвано и больно. Запах у Прайса был спокойный, без резких напряжённых ноток, но Соупа это мало утешило: всё равно ощущал себя глупым ребёнком, которого вот-вот примется отчитывать отец. Дебильное совершенно чувство. А Прайс, блядь, ещё и молчал! Просто пялился. Ни слова не говорил. Понахватался у Го… …Соуп оборвал предательскую мысль о лейтенанте Райли в ту же секунду, в которую Прайс произнёс: — Нам назначили новое задание. — А?.. — Соуп ошалело уставился на него: это было последним, что он ожидал услышать от кэпа в сложившихся обстоятельствах. Прайс мрачно кивнул. — Ирак, — сказал он негромко. — Эвакуация местных с подконтрольной вражеским силовикам территории. Господи Боже правый. Всего лишь миссия в Ираке. Судя по всему, на лице Соупа отразилось не соответствующее ситуации облегчение, потому что Прайс вдруг вскинул брови: — В чём дело? — Ни в чём, — торопливо отозвался Соуп, мысленно костеря себя на чём свет стоит. — Просто, ну… удивился. Думал, такое не обсуждается с каждым отдельно. — Нет, — медленно ответил Прайс, почему-то сверля его взглядом, — не обсуждается. — Тогда почему я здесь? — хрипло спросил Соуп. Прайс пожевал нижнюю губу. На этот раз он замолк на долгие минуты, прежде чем продолжить. — Дело в том, — начал он вновь, вдоволь насмотревшись на напряжённое лицо Соупа, — что это индивидуальная миссия. Отправлять в горячую точку в Ираке целый отряд штаб считает нецелесообразным. Судя по тому, какое выражение появилось в его глазах на последнем слове, Прайс с решением командования был не согласен. Но Соуп всё ещё нихренашеньки не понимал, кроме этого маленького наблюдения. — И? — он попытался прозвучать беззаботно, а не нервно, как если бы его кишки не скрутились в ебучий узел. — И, — сухо ответил кэп, — до вчерашнего дня я собирался назначить на это задание вас с Саймоном. Пауза. Сердце Соупа пропустило удар, а потом лихорадочно пустилось вскачь по рёбрам. — Почему — до вчерашнего? — поинтересовался он, так, словно это было не очевидно. Судя по взгляду, Прайс на его «посмотрите, какой я не догоняющий ситуацию придурок» тон не купился. Его голос стал суровее и строже, когда он продолжил: — Видит Бог, я понятия не имею, что там между вами произошло. Было это разногласием из-за служебных вопросов или, может, вы не поделили омегу на гражданке, — Соуп дёрнулся, но кэп, кажется, этого не заметил. — Мне ясно одно: у самой сработанной двойки команды проблемы. И меня это не устраивает, Джон. Особенно в контексте предстоящей миссии. Ты понимаешь, о чём я? Естественно, блядь, Соуп понимал: и про то, что их с Гоустом недопонимания не должны были влиять на их работу; и про то, что кэп ставил на них, а теперь не мог поручиться за то, что они прикроют друг другу спину под обстрелом; и даже про то, что речь в данном случае шла не о его, Соупа, выдающихся военных навыках — он был не лучше и не хуже остальных членов отряда. Речь шла о том, что Гоуст был — лучшим. Ёбаной машиной для убийств, не боящейся идти на риск и готовой даже сдохнуть на поле боя. А Соуп — такая вот забавная штука — оказался единственным, кто смог стать его напарником. Кто выдерживал его мрачные щи, его ледяные взгляды и его безразличное молчание, щедро сдабривая их своей клоунадой. А теперь-то что? Что ты предлагаешь мне сделать? Ты же даже не представляешь себе, каких масштабов пиздец я учинил. Вряд ли Прайс догадывался, насколько сильно самого Соупа ебало охлаждение между ним и Гоустом. И насколько тяжёлым — почти невозможным — ему виделось их примирение. — Понимаю, — пробормотал он вслух, когда пауза затянулась, а молчание Прайса сделалось выразительным. — Не парься на этот счёт, кэп. Мы просто немного повздорили. Рядовая херня, да? Это было чем угодно, но только не рядовой хернёй. Лейтенант мне-на-всё-насрать Райли не сорвался бы вот так из-за пустяка. Да он вообще, если начистоту, почти никогда не срывался. Соупу хотелось бы знать, на каких транках он сидел. По крайней мере, до сих пор. — У вас есть три дня, — тяжеловесно уронил Прайс, кажется, подумавший о том же самом. — Если по истечении этого срока вы не решите свою проблему, я отправлю на задание Роуча и Ройса. Три, мать их, дня? На то, чтобы заслужить его прощение? Я, по-твоему, кто, Гарри Поттер? Соуп сглотнул. Открыл было рот, чтобы произнести это вслух, но, передумав, лишь передёрнул плечами и отрывисто кивнул. Что ему оставалось-то? Кэп говорил вроде бы мягко, а всё равно нет-нет да проскальзывали эти жёсткие стальные интонации, требовательные и напряжённые. Безошибочно угадываемое «это тоже твоё персональное задание, МакТавиш». Соуп пока даже не представлял себе, как будет его выполнять. — Я поговорю с Саймоном, — сказал вдруг Прайс. — Он принесёт тебе извинения за, — он неопределённо повёл рукой, — вчерашнее. — Не надо, — бездумно брякнул Соуп, забывшись. И, когда кэп вскинул брови, торопливо произнёс: — Он за дело мне вломил. Я заслужил. — Вот как, — Прайс хмыкнул. — Расскажешь, что натворил? Соупа прошибло холодным потом. — Э-э-э… — промямлил он, усиленно пялясь в сторону. — Это… очень личное. И тут же проклял свой длинный язык. Ну, какое такое очень личное могло быть между ним и Гоустом? Звучало ли это как намёк на нечто неправильное и противоестественное?.. Взгляд кэпа сделался подозрительным. Соуп заёрзал на стуле, как уж на сковородке. Прайс вполне мог потребовать дать ему чёткий ответ — он, в конце концов, отвечал за настроения и взаимоотношения в команде. Имел право. Соуп не был уверен, что ему хватило бы воображения и уверенности для того, чтобы напиздеть достаточно верибельную хрень про причину их с Гоустом ссоры. Но, когда он уже мысленно готовился её выдумать, Прайс неохотно кивнул: — Свободен, боец. Соуп вскочил со стула так стремительно, что запнулся и чуть не растянулся мордой в пол. Новая реплика Прайса догнала его уже в спину, в считанных дюймах от двери. — Эй, Джон… — сказал он как-то так, что Соуп замер, едва успев накрыть ладонью ручку. — Я рассчитываю на тебя. Не просри всё. Ладно? До сих пор Соуп считал, что хуже уже некуда, всё, занавес, аут, финиш, не будет он чувствовать себя большим мудаком, чем ощущает сейчас. А оказалось, что хуже всё-таки быть могло — разочарованные нотки в голосе человека, ставшего ему вторым отцом, ударили больнее, чем колено Гоуста, впечатавшееся в его яйца. — Конечно, кэп, — прохрипел он, сражаясь с комом в горле. — Сделаю в лучшем виде. И выскочил за дверь раньше, чем Прайс успел бы что-нибудь добавить. Чем Прайс успел бы его добить. Оказавшись в коридоре, Соуп перевёл дух: один из самых неприятных разговоров за всё время его службы оказался завершён, а количество дерьма, вылитого на его голову мстительной Вселенной, похоже, подошло к концу. По крайней мере, он так думал. До тех пор, пока справа от него не раздался скрип двери. Нет. Ну нет же, это уже слишком, это даже не смешно, слышишь, ебучий мир, не на… …Гоуст, вышедший из своей комнаты, заметил его не сразу. Очевидно, он собирался на тренировку: вместо привычной футболки, часто спрятанной под курткой, на нём была одна только майка, открывающая взгляду больше, чем Соуп готов был сейчас увидеть. На шее висело полотенце. Соуп рассмотрел это всё только мельком, потому что Гоуст сразу же повернулся к нему спиной, возясь с ключом. А потом, закрыв дверь, обернулся. И их глаза встретились. Соуп судорожно сглотнул. Гоуст, может, сглотнул тоже, но маска оставляла открытыми одни только карие глаза. Две безразличных бездны. — Привет, — глупо сказал Соуп. — Как де… И замолк: Гоуст, не потрудившийся хотя бы кивнуть, молча прошёл мимо него по коридору, даже не задев плечом. Соуп тупо уставился ему вслед, и на протяжении всего своего просчитанного до последнего шага маршрута по коридору Гоуст ни разу не оглянулся на него. Отданные кэпом три дня на улаживание проблемы обещали ни-хе-ра не разрешить.

***

За следующие двое суток Соуп пытался поговорить с лейтенантом Райли не меньше дюжины раз. В столовой; в коридорах; на тренировках. В лучшем случае — когда они были не наедине — Гоуст отделывался сухими сдержанными репликами. Соуп подозревал, что ему тоже не хотелось давать команде понять, что между ними всё настолько херово. Может, Гоуст даже жалел о том своём срыве на спарринге. Хотя вслух про это не говорил. А когда они оставались наедине, он не говорил с Соупом и вовсе. Уходил в ледяной игнор. Лейтенант, мать его, Ледышка. Сообщил ли ему Прайс о грядущей миссии? Собирался ли Гоуст — этот сраный трудоголик и перфекционист, охотнее сожравший бы подошву собственных ботинок, чем отказавшийся от задания — вот так просто передать её в руки Роучу и Ройсу, даже не попытавшись хотя бы сделать вид, что они с Соупом наладили прежние взаимоотношения? И почему, блядь, он продолжал морозиться? Меньше, чем его, Соуп понимал только самого себя. Вот уж кто обосрался по полной, наебал собственный разум: вроде как высказал тогда Гоусту, пусть и грубо, но по делу, правда ведь не хотел продолжать эти их тёрки огурцами, да в ближайшем же увале собирался подцепить смазливого податливого мальчика и трахнуть его во все щели, чтобы недотрах наконец-то перестал сводить его с ума. Да, такие вот у Соупа были планы. А в голове у него — ёбаная же дичь — всё ещё был тот спарринг. И его, Соупа, неуместный, дебильный, непрошенный стояк. И то, как Гоуст выплюнул почти ему в губы: «Найди себе омегу». «Найди себе омегу, — издевательски повторял Гоуст в его снах, обхватывая большой мозолистой ладонью его пульсирующий хер. Проезжаясь кольцом пальцев по всей длине. Выворачивая запястье. — Тебе это явно необходимо». И Соуп просыпался с тяжёлыми яйцами и бешено бьющимся сердцем. Пока он торопливо, рвано и грубовато передёргивал, жмурясь до цветных пятен перед глазами, его не покидало ощущение, что его прокляли. Потому что, с-сука, не оправдывалось оно ничем — это его неестественное и жалкое возбуждение. Это его желание повторить. Это его смущённое, неловкое и виноватое чувство. Соуп сходил с ума. Любопытно, можно ли было обратиться с подобной проблемой к штабному психологу? Ну, прийти и вывалить с порога: я, походу, ёбнулся в край. Какие у вас тут есть колёса, чтобы на альф не вставало? На одного, блядь, конкретного альфу. Не было же у него и намёка на шевеление в штанах, когда Соуп замечал голые задницы и болты сослуживцев в общем душе! Да он вообще никогда не был из этих! Он омег любил, мягких, нежных, влажных, тугих внутри, а в Гоусте не было ни-хе-ра-шень-ки омежьего! Гоуст был образцово-показательным альфой с обложки «Плейбоя». И Соуп уже сказал ему, уже заявил ему прямо в лицо, что больше они экспериментировать с приятельской дрочкой не станут. Так почему?.. Сука, сука, сука! Ситуация была патовая. С одной стороны был простой и не поддающийся изменению факт: Гоуст был на него зол. Гоуст был в нём разочарован. Гоуст, возможно, считал его предателем — за всю ту херню, которую Соуп ему наплёл. И вот надо же было, блядь, срываться? Ну, что ему стоило подумать головой? Вспомнить, что это всё ещё был Гоуст, не имеющий обыкновения пиздеть о чём-то личном команде? Гоуст, вполне способный действительно говорить, с этим своим «Возможно», о ком-то другом или и вовсе сказавший это, чтобы от него отвалили? Гоуст, никогда не дававший ему ни единого повода сомневаться в себе? …а с другой был Соуп. И эта его, Соупа, сторона была поделена ещё на две стороны поменьше — непримиримо воюющие между собой крайности, одна из которых всё ещё боялась разоблачения и обвинения в небесно-голубых наклонностях, а вторая, типа… Жаждала всего того, что влекло за собой эти ёбаные разоблачение и обвинение. И наличие этой крайности не оправдывалось и не объяснялось ничем. Может, в самом деле стоило сдаться? Позволить Прайсу передать миссию другим? Забить хуй, смириться с тем, что Гоуст больше не хмыкает в ответ на его шутки, не хлопает его по плечу, не притирается бедром к его стояку? Что Гоуст больше не его. О-о-о, да ёбаный стыд, нет, это уже слишком сопливо и ванильно. Совсем он что-то расклеился. Пора брать себя в руки. Может, реально начать лечить башку? Ну, чтобы в ней всего этого — воспоминаний о том, как ощущался в его ладони чужой твёрдый ствол, и как Гоуст сбивался с ритма дыхания, и как его зрачки затапливали радужку — не было? А разве ты этого хочешь, МакТавиш? Подсознание было неумолимо. Соуп воевал с ним круглыми сутками, буквально сражаясь с раздирающими его на части противоречиями… А между тем у них оставался всего один день. Последний. И вечером этого последнего дня Соуп, в очередной раз подсевший к Гоусту за ужином и в очередной же раз не добившийся даже усмешки, понял, что всё-таки должен принять какое-то решение. Он же был мужиком. Он же был ебучим альфой. А разнылся почище какого-нибудь омежки! Да они однозначно нашли бы способ помириться! Соуп бы пошёл на всё или, ну, почти на всё для того, чтобы Гоуст сменил гнев на милость! С какого это хуя их миссия должна была достаться кому-то другому? Ты уверен, что речь именно о миссии? Здесь и сейчас Соуп не был уверен больше ни в чём. Кроме одной-единственной вещи. Он, сука, попробует. В последний раз. Сделает то, чего не делал ни в один из предыдущих. И у Гоуста останется возможность послать его на хуй и дать ему по ебалу, но если Гоуст захочет его выслушать, то… …это будет стоить некоторых жертв с моей стороны. На рассвете следующего дня нужно было дать ответ Прайсу. А на закате Соуп, обменявшийся дежурствами с Митом, всё-таки рискнул отправить Гоусту смс. Чувак, зайди ко мне в районе десяти, если получится. Пожалуйста. Это правда важно. Было что-то трусливое в том, чтобы кидать сообщение вместо личного взаимодействия, но Соуп здраво рассудил, что так у Гоуста будет выбор. Право не прийти. А у него самого, если Гоуст всё-таки решит заглянуть в его комнату, будет возможность реально оценить свои возможности. Понять, действительно ли он готов на то, что казалось ему сейчас чуть ли не единственным способом показать лейтенанту Райли, насколько он для Соупа важнее всей прочей хуйни. Господи, только бы не зассать. Соуп начал ждать его за полчаса до назначенного времени. Минуты текли невыносимо медленно, каждая прошедшая казалась вечностью. Соуп зачем-то начал мысленно вести обратный отсчёт: двадцать семь, двадцать одна, шестнадцать, девять, четыре. Когда до десяти часов вечера оставалась одна минута, в дверь постучали.