Противоестественно

Гоуст его игнорировал. То есть как. Он кивал ему, проходя мимо в коридорах; отдавал ему приказы на полигоне; и даже не отсел от него в столовой, когда Соуп — только спустя три дня после той некрасивой сцены в его комнате — впервые осмелел настолько, чтобы упасть на лавку напротив него за обедом. Если смотреть со стороны, не слишком-то хорошо зная его, можно даже подумать, что ничего не изменилось. Что это был прежний Гоуст — ну да, мрачный и молчаливый, такой, каким этот сукин сын был абсолютно всегда. Но Соуп-то, мать вашу, знал его лучше, чем кто угодно ещё, кроме, возможно, Прайса! И за долгие месяцы их напарничества успел изучить лейтенанта Райли вдоль и поперёк. Знал, как распознать, понравилась ли Гоусту шутка; знал, как понять, когда стоит завалить ебало; знал, как Гоуст смотрит, двигается и даже дышит, когда он взбешён, или напряжён, или позабавлен. И то, каким Гоуст был сейчас… Нихуя он не был прежним. Не таким, каким был с ним обычно. Взгляды всегда были, типа, его основным средством коммуникации. Гоуст не слишком-то любил разговаривать словами через рот, а вот глазами умел и на хер послать, и испепелить, и подбодрить. Может, он поэтому и был таким немногословным: нахрена было напрягать голосовые связки при имеющейся альтернативе? Сейчас он смотрел сквозь Соупа. Вроде прямо в глаза ему пялился, а по ощущениям — всё равно что в стенку. И ничего его не брало, не смягчало, не разрушало этого ледяного безразличия. Соуп пытался делать вид, что ничего не произошло; безостановочно хохмил; вбрасывал провокационные фразочки; а когда они оставались наедине, вдали от любопытных глаз и ушей команды, даже пытался поговорить. Помириться. Зарыть топор войны. И снова и снова натыкался, как на шальную пулю, на этот отсутствующий безразличный взгляд. На «меня здесь нет», на «мне неинтересно то, что ты можешь сказать мне», на «сделай одолжение и отъебись от меня» взгляд. Оказывается, это ранило. Сильнее, чем он когда-либо предполагал. Если бы Соуп был в силах отмотать время назад, предотвратить всё случившееся, он с радостью сделал бы это. Закрыл бы рот вовремя, чтобы не наговорить всей той дичи, которая так и кричала: смотри, элти, я и ломаного гроша не дам за твою надёжность, и твоя гипотетическая способность слить отряду, как мы дрочили на брудершафт, значит для меня больше, чем твоё доверие. Неудивительно, что Гоуст не горел желанием идти на мировую. Соуп на его месте, может, тоже бы так поступил, если бы на него наехали. Конечно, ему тогда было страшно до пиздеца, и он слабо понимал, что несёт, ему просто не хотелось, чтобы кто-то что-то узнал. Но всё же… Был же другой способ поговорить об этом. Должен был быть. Такой, при котором всё не было бы настолько плохо, как сейчас. Потому что сейчас было просто феерически хуёво. Они встряли теперь на этой мёртвой точке, на которой Гоуст морозился, а Соуп позорно ссал припереть его наконец-то к стене и объясниться. Боялся услышать, что на этом их дружбе конец. Великолепно, Джонни. Высший пилотаж. А главное, насколько по-мужски.

***

Тренировки тоже сделались мучительными. Парни вроде как ничего не замечали, а вот Соуп охренительно чётко понимал, что Гоуст выстраивает между ними дистанцию: ёбаный ров из безразличия. И, казалось бы, разве его должно было это заботить? — Гоуст наверняка ещё отошёл бы, остыл бы, и всё вернулось бы на круги своя, во всяком случае, в рамках их отрядных взаимоотношений, а что до дрочки, так Соуп всё равно хотел с этим завязать, забыть, забить хер. Разве нет? Почему-то получалось совсем наоборот: ни завязать, ни забыть, ни забить не выходило. Так ещё и ёбаная вселенная, будто назло, вознамерилась нанести ему кармическую ответочку за всё плохое, что Соуп когда-либо делал в жизни. Не иначе. Это произошло на шестой день их негласной холодной войны — апогей всего этого пиздеца. После стандартной пробежки и проверки на вшивость кэп объявил начало спаррингов. — До первой крови или пока я не остановлю, — постановил он. Команда зауюлюкала: не было ничего более приятного, чем на абсолютно легальных основаниях навалять кому-нибудь на плацу, не рискуя при этом лишиться братана. А вот Соуп, вопреки обыкновению, в восторг не пришёл — только драки ему сейчас не хватало. Особенно если… — Соуп, Гоуст, на ринг! — приказал кэп. …с Гоустом. Ох, блядь. Соупу стоило усилий не застонать. Хуже прямого и непосредственного взаимодействия с лейтенантом Райли после всего, что Соуп ему напиздел, могло быть только прямое и непосредственное взаимодействие с ним в условиях боя. Без права на извинения и разговор. На глазах у парней, до которых рано или поздно допёрло бы, что что-то не в порядке. Сука, сука, сука! Ну что, что такого он сделал этому ёбаному миру? За что его наказывали-то? — Не спи, — Роуч подпихнул его в спину, и Соуп, очнувшись, обнаружил, что Гоуст уже занял позицию в центре зала. Этот всегда собранный Гоуст. Гоуст, просчитывающий каждый удар. Гоуст, не проигрывающий сражения один на один. Гоуст, мазнувший по нему равнодушным взглядом, когда Соуп встал напротив. Интересно, насколько сильно ему хотелось навалять Соупу за всё произошедшее? Наверняка охренительно. Он вдруг подумал, что, может, это даже было бы к лучшему. Гоуст выпустил бы пар и, типа… простил бы? Ага. Как же. — Готовы? — зычно спросил кэп, вернувший его в реальность. Кто-то из отряда оглушительно свистнул. — Три, два, один… начали! Ну, они и начали. Что ещё им оставалось-то? Одной из немногих вещей, в которых Соуп выигрывал у Гоуста, если не брать снайперские навыки, была скорость — при всей своей силище Гоуст был чуть медленнее, чем он. Разница в одну миллионную секунды могла быть вполне реальным подспорьем в условиях драки — и Соуп, рванувший вперёд, успел зарядить Гоусту в солнечное сплетение первым. Тот пошатнулся, траектория его собственной руки оказалась немного сбита, но его ответный удар, пришедшийся Соупу в ухо, всё равно оглушил его на время, достаточное для того, чтобы Гоуст опомнился и атаковал снова. Соуп худо-бедно отразил удар, бросился в контратаку, Гоуст ушёл в глухой блок, Соуп попробовал обойти его со спины, Гоуст чуть не сломал ему челюсть с разворота, Соуп мстительно зарядил ему лбом в переносицу, когда тот обернулся, и всё закрутилось, завертелось, на несколько минут мир вокруг них сузился до пределов этого боя, ни на секунду не похожего на кэповское «до первой крови». Этот был — скорее уж до последней. Соуп стремительно выдыхался. Гоуст бил безжалостно и в полную силу, он и прежде никогда не щадил его, но теперь будто бы и в самом деле отыгрывался за всё разом, это напрягало, но ещё странным образом обнадёживало, потому что если Гоуст злился, значит, Гоусту было не насрать, а если Гоусту было не насрать, значит… придурок может начнёшь думать о чём-то другом …как это случилось, Соуп и сам-то не понял. Наверное, ему просто-напросто повезло: в какой-то момент он влетел в Гоуста сбоку, а тот не успел сориентироваться и сгруппироваться, и они оба, запутавшись в ногах, тяжеловесно рухнули на пол, Гоуст спиной вниз, Соуп — животом — на него. При падении Гоуст ещё успел заехать ему башкой по подбородку, Соуп взвыл: во рту стало мокро и солёно, похоже, он прикусил язык. Но потом Гоуст вроде как замер, затих, и Соуп замер и затих тоже, и их глаза встретились, и произошло сразу несколько вещей разом. Пауза. Едва ощутимое шевеление под ним. Бёдра, столкнувшиеся с бёдрами. Волна тепла в паху, предательская пульсация, нетнетнет сука не надо хватит ну почему сейчас. И расширившиеся зрачки лейтенанта Райли. В каких-то дюймах от его лица. да какого хуя я вообще об этом — Бля, — беспомощно произнёс Соуп. — Я… И вдруг оказался распростёртым на полу, навзничь, с рукой перекатившегося Гоуста в опасной близости от его ярёмной вены. Необъяснимо взбешённого Гоуста, от которого фонило чем-то вроде ненависти. В его горло врезался чужой локоть. Соуп захрипел. Где-то слева раздался окрик Прайса: — Брейк, парни! Давление не ослабло ни на грамм. …нет. Не ненависть. Скорее уж бессильная ярость. Соуп попытался что-то сказать, выдавить из себя хоть словечко — и осёкся, закашлялся, когда Гоуст увеличил силу нажатия. Глаза у него были больные и измученные. Он больше не двигался: только давил, давил, давил, и в лёгких у Соупа заканчивался кислород, а голова начинала кружиться. Всем, что он видел, были эти чудовищно усталые глаза, всем, что чувствовал, были нехватка кислорода и ещё — зачем-то, на кой-то хер, словно в издёвку — никуда не девающаяся тяжесть в низу живота, и твёрдость чужой ноги, почти контактирующей с его налившимся кровью болтом, и господи ж блядь боже… — Я сказал, брейк! — рявкнул невидимый с ракурса Соупа Прайс. Второе предупреждение лейтенант Райли проигнорировал с той же лёгкостью, с какой пропустил мимо ушей первое. — Эл…ти, — выдавил Соуп через спазм, хватанув воздух ртом. Сам не зная, что хочет сказать или о чём просит. И взвыл, когда Гоуст зарядил ему коленом по яйцам. — Найди себе омегу, — выплюнул тот практически в самые его искривлённые в гримасе губы за мгновение до того, как отстраниться. — Тебе это явно необходимо. Раньше, чем ошалевший от боли Соуп успел найтись с ответом, он убрал локоть с его горла, поднялся на ноги и ушёл, оставив его корчиться на полу. Задыхаясь и хрипя. Когда — через маленькую вечность — его тронули за плечо, Соуп рефлекторно попытался ударить, вслепую, на удачу. Кто-то выругался. Кто-то, кто не был Гоустом. Соуп замер и проморгался. Лишь спустя бесконечно долгий удар сердца из пелены перед его глазами выплыла чья-то протянутая рука. Мгновением позже сознание зафиксировало обеспокоенное лицо Прайса. — Ты как, приятель? — спросил тот. — П-порядок, — выдохнул Соуп, смаргивая невольные слёзы. — Оч-чень… бодрит. Что ж, по крайней мере, у него больше не стояло. Может, никогда теперь не встанет, блядь. — Что это за херня была? — спросил кто-то из парней, пока Прайс помогал ему подняться. — У лейтенанта что, пмс? — Или гон, — поддакнул ему второй голос. — Притащите мужику льда, пока он не потерял способность к размножению! — влез третий. — Самая большая ледышка в штабе только что съебалась, — заржал четвёртый. Соуп попытался рассмеяться вместе со всеми и не смог.

***

После нелепого спарринга Соуп, здорово задолбавшийся отшучиваться в ответ на предположения отряда о том, чем он так насолил Гоусту, поплёлся в душ последним. К тому моменту большая часть команды уже успела ополоснуться и разбрестись по комнатам. Соуп вымылся, неторопливо и обстоятельно, будто пытался потянуть время. Дождался, когда из душевой съебался Газ, а затем и припозднившийся Роуч, которого пришлось выпроваживать практически пинками. Ждал чего-то, долбанный идиот. Может, надеялся, что Гоуст сменит гнев на милость, если, ну… Если — вот так. Хуй бы с ним, со спаррингом, и даже с тем, что Гоуст едва не подписал приговор его репродуктивной функции: херня случалась, да Соуп дал бы ему себя отмудохать сколько угодно ещё раз, если бы это помогло. Но Гоуст так и не появился. Соуп зря проторчал в душевой добрых полчаса, под холодной водой, потому что горячая давным-давно кончилась. В груди ныло, как застарелая рана. Даже яйца болели не так сильно. Ёбаная же срань.