Противоестественно

Целую неделю после этого — того, что больше не должно было повторяться — Соуп вёл себя как полный дебил. И если вы подумали, что так он вёл себя абсолютно всегда, то пройдите-ка на хуй: то, что происходило с ним сейчас, было каким-то принципиально новым, запредельным уровнем дебилизма. Избегать Гоуста было глупо — это он понял сразу же. В конце концов, всю ту хуйню, которая произошла возле его сраного неиспользуемого стола, инициировал сам Соуп. Гоуст, типа, просто… позволил ему войти. Уже зная, чем это закончится. Лейтенант Райли был бесконечным перечнем «почему» без единого «потому что». Так или иначе, Соуп пообещал себе, что примет действительность с мужеством, достойным настоящего альфы, и сделает вид, что ничего такого уж из ряда вон между ними не произошло. У Гоуста получалось лучше, чем у него: Гоуст не краснел и не бледнел, когда Соуп проходил мимо, не проносил еду мимо рта, когда Соуп на него пялился, и не делал вид, что нога чудовищно болит, чтобы откосить от совместного дежурства. Хорошо, что Гоусту было на всё это настолько наплевать. Плохо, что только ему. Они продолжали торчать в штабе без заданий, вот в чём загвоздка. Наиунылейшее времяпрепровождение. Может, азарт сражения и буйство адреналина в крови помогли бы Соупу избавиться от навязчивых мыслей о том, о чём ему не полагалось вспоминать. Ожидание этого не делало — и оказалось мучительным. Это только Гоуст мог с утра до ночи пахать в спортзале, наверняка скрашивая себе этим перерыв перед новой миссией. Соуп подобной силой воли похвастать не мог и потихоньку сходил с ума. Рано или поздно должно было рвануть, да? Это произошло на одном из штабных ужинов. Они сидели за столом вчетвером: Соуп, Ройс, Роуч и Гоуст. Ну, то есть Гоуст-то всегда ужинал один, это к нему подсели остальные, а он милостиво не стал пересаживаться. Но зато — никогда такого не было, и вот опять — изображал истукана и в общем диалоге не участвовал. Не то чтобы там было в чём участвовать, конечно. — Вы бы видели её бёдра, — распинался Ройс. Похоже, на этот раз всё было серьёзно: его очередная омега, преданно дожидавшаяся его на гражданке, была единственным, о чём он трепался, уже седьмой месяц кряду. — Это не бёдра, это произведение искусства, ожившая мечта, место, в котором меня похоронят! — Ну, про похоронят ты загнул, — заржал Роуч. — Думаешь, она одобряет некрофилию? — Пошёл ты! — О-о-о-о нет, парень, это твоя омега, ты и иди. — Эй, лейтенант, — Ройс вдруг обратился к Гоусту, наверняка в качестве акта демонстративного игнора Роуча, — а у тебя кто-нибудь есть? Гоуст, привычно закативший балаклаву так, чтобы обнажить линию рта, даже не вздрогнул. Зато дёрнулся Соуп — и, тупорылый еблан, выронил вилку. Она оглушительно громыхнула о кафельный пол, все уставились на него, и Роуч, и Ройс, и особенно Гоуст, и, ощутив, как заалело его лицо, Соуп пробормотал: — Бля. Ну я и криворукий. Роуч прыснул. Ройс, потеряв интерес к вилке, вернул своё внимание Гоусту. А вот Гоуст смотрел на Соупа, прямо, мать его, в глаза, так, будто видел его насквозь, в душу ему заглянуть мог и вывернуть её наизнанку. Если бы он сейчас выдал что-нибудь в духе вообще-то есть, приятель, и этот кто-то сидит слева от тебя… Нихера это не прозвучало бы как шутка. Сердце глухо бухнуло в груди. Соуп чертыхнулся и полез под стол за вилкой. В крайнем случае здесь можно было забаррикадироваться, пережить грядущий взрыв. Беглянку он нашёл быстро, но, когда дёрнулся уже было в сторону, чтобы вылезти из-под стола, Гоуст неожиданно произнёс: — Возможно. Возможно. Соуп окаменел. Натурально, бля, завис в скрюченном положении, с макушкой, упирающейся в столешницу, в опасной и малоприятной близости от трёх пар ног в армейских берцах. Кажется, от внезапной откровенности Гоуста в осадок выпал не только он сам, но и Роуч с Ройсом за компанию — даже не видя их лиц, Соуп почти физически ощутил неожиданно возникшую там, на поверхности, неловкость. Бля, бля, бля! Его панически мечущийся взгляд остановился на коленях Гоуста, зачем-то полез выше, следуя за рисунком камуфляжных брюк, замер в районе паха… …и в этот момент ёбаный Гоуст, который, конечно, не видел ни его самого, ни того, куда Соуп пялится, нахрена-то пошевелился и расставил ноги чуть шире. Вы бы видели её бёдра. Соуп выскочил из-под стола как ошпаренный, с бешеным выражением лица и красными ушами. — Ты чё такой взъерошенный? — изумился Ройс. — Вилка что, сопротивлялась? — Нанюхался ваших грязных носков, — мрачно ответил Соуп и с ненавистью швырнул вилку на поднос. Потом подхватил его и кивнул остальным: — Я сыт. Ну их нахер. И Гоуста, и эти их обсуждения бёдер, и всё, о чём Соуп подумал и что почувствовал, пока копошился под столом. Он сдвинулся с места раньше, чем кто-то успел бы остановить его. — Эй, ты чего? — заорал ему вслед Роуч. — Обиделся, что даже у лейтенанта есть омега, а у тебя нет? Даже у лейтенанта. Соуп, не оборачиваясь, отсалютовал ему средним пальцем. Грёбаный пиздец. Остаток дня он провёл в своей комнате, валяясь без сна на узкой скрипучей кровати и пялясь в потолок. Зачем Гоуст так ответил? Ну, на кой чёрт-то? У него никого не было. Он же сказал Соупу в то их дежурство, что не был заинтересован в отношениях. Конечно, это могло и не означать того, что у него нет совсем никого на примете… …но что, если под этим своим «возможно» он имел в виду Соупа? Господи, ну нахуя, нахуяшеньки Соуп когда-то к нему полез? И почему Гоуст вдруг решил нарушить негласные правила их игры? Чего ты добиваешься, элти? Его решимость не пересекаться с Гоустом по вопросам, не связанным с миссиями, и не заводить тему о том, чем они занимались, неумолимо таяла, и за какие-то четыре часа внутренних метаний и споров Соуп перешёл из стадии «забью хер на то, что трогал его хер» на стадию «надо бы выяснить, что за дичь он там сморозил». Ну, заглянуть к лейтенанту Райли, чтобы расставить все точки над «i», было совсем не то же самое, что полезть к нему в штаны, верно? Не собирался, блин, Соуп туда больше лезть. Никогда в жизни. Наэкспериментировался, спасибочки. Теперь, вон, последствия разгребать. На этот раз Гоуст долго не открывал ему. Соуп едва не сорвался, чуть не начал барабанить в дверь кулаком, требуя впустить его, но вовремя вспомнил, что по соседству обитает кэп, и воздержался от необдуманных поступков. Правда, уровень его раздражения неумолимо рос с каждой пройденной секундой — и, когда дверь перед ним наконец-то распахнулась, Соуп уже достиг высшей точки кипения. — Поговорим? — сквозь зубы процедил он. Гоуст — две бездны в прорезях маски — молча посторонился, пропуская его в комнату. Протискиваясь мимо него, Соуп рефлекторно втянул воздух через нос и, естественно, не ощутил даже намёка на какой-либо запах. Будто на блокаторах сидел, ей-богу. Было бы просто полнейшим абсурдом выяснить, что Гоуст — с его-то телосложением — был омегой. Это принесло бы тебе облегчение, не правда ли? О, да в пизду. Оказавшись внутри, Соуп развернулся. Гоуст, закрывший дверь на щеколду, тоже повернулся к нему — и вдруг оказался слишком близко. Ближе, чем было бы правильно и комфортно. Соуп только сейчас осознал, что, похоже, лейтенант Райли спал: кровать была разобрана, а футболка… …отсутствовала. Соуп тупо уставился на широкую бледную грудь, покрытую светлыми волосками. На уже знакомый ему шрам на соске. На след от пулевого на левом плече. На россыпь странных круглых отметин, пугающе напоминающих ожоги от сигарет, на боку. Он чуть не спросил, откуда они. — О чём? — спросил Гоуст, и Соуп, вздрогнув, очнулся. — Ч-чего? — и почему это он всегда звучал так растерянно? С другой стороны, не то чтобы полуголый сослуживец напротив мог вызвать в ком-то чувство покоя и умиротворения. Гоуст издал звук, с равным успехом способный быть как смешком, так и раздражённым фырканьем. — Поговорим, — прохладно напомнил он. — А, — Соуп немедленно ощутил себя дебилом: ну да, как же, шёл сюда, чтобы устроить разбор полётов! Вот она, МакТавиш, цена твоего праведного гнева — один Гоуст без футболки, и ты уже готов о нём забыть. — Да. Точно. И замолк. Натурально, бля, завис, как доисторический комп. Несколько секунд они пялились друг на друга. Гоуст — изучающе, Соуп — панически, отчаянно пытаясь не соскальзывать взглядом на мощную линию плеч. — И? — прошелестел Гоуст эту маленькую вечность спустя. Соуп вздрогнул. — И, — сипло начал он, — что это за хуйня была? Гоуст, кажется, вскинул брови там, под маской. — Какая? Просто охренеть можно, как здорово у него получалось прикидываться валенком с отсутствующим эмоциональным интеллектом. Соуп даже купился бы, но Гоуста выдавали глаза: он так смотрел, когда наводил прицел. Сосредоточенный взгляд охотника, выслеживающего добычу. Всё этот сукин сын понимал. Вероятно, внутренне над ним посмеивался. Забавлялся. Считал идиотом. Или чего похуже. — Какая? — свистящим шёпотом переспросил Соуп. — Как насчёт той, которую ты высрал за ужином? Твоего ебучего «возможно», которое… — Которое что? — вдруг перебил его Гоуст, и Соуп с изумлением осознал, что тот зол. Может, он понял это по напряжённой позе, или по сузившимся глазам, или, наконец, по тому, как Гоуст порывисто шагнул к нему, сокращая дистанцию между ними… Соуп попятился, а Гоуст последовал за ним — гора мышц, от которой за километр несло подавляемым бешенством. В спину Соупу врезалась стена: отступать больше было некуда. — Которое что? — повторил Гоуст, нависший над ним. Теперь он казался слившимся с собственной маской: черепом на чёрном фоне, воплощением смерти. Полтора дюйма разницы в их росте необъяснимым образом превратились в двадцать. — Элти, давай мы не будем срыва… — жалко начал было Соуп, но его прервали сухим: — Я что, назвал твоё имя? — Я не… — Или ткнул в тебя пальцем? — Бля, да о чём… — Или, — Гоуст вдруг заехал ему под дых, должно быть, чтобы заставить заткнуться; Соуп растерял остатки кислорода и закашлялся, а чужой кулак остался на его солнечном сплетении, почти причиняя боль, — дело в том, что я мог говорить не о тебе? Соуп уставился на него ошарашенно. Нет, это уже был перебор, определённо и точно: Гоуст, типа, обвинял его в том, что он ревнует его? Да кем он себя возомнил? С какого вдруг перепугу Соуп бы… — Что ты, мать твою, несёшь? — Соуп наскрёб в себе силы и мужество на то, чтобы оттолкнуть его, и Гоуст, пошатнувшись, убрал руку с его груди. — Мы не ёбаная парочка. Мы же… мы же, блядь, два альфы! И то, что мы делали… неестественно. Это просто… сука, просто способ сбросить напряжение. Дружеская дрочка. Ройс сказал… бля, теперь это звучит как полный бред… но он сказал, многие парни так делают. Просто чтобы не ёбнуться до увала. Я не… мне насрать на то, с кем ты мутишь и мутишь ли, ясно тебе? Но я не собираюсь рассказывать всему отряду о том, как мы с тобой полировали друг другу стволы. Так что, братан, если вдруг ты понял меня как-то неправильно… то я не мечтаю построить с тобой счастливую голубую семью, усёк? Гоуст слушал его молча, не делая ни единой попытки прервать его монолог. Пугающе неподвижный и по-прежнему раздетый по пояс. Ни в его глазах, ни в его движениях, ни в его отсутствующем запахе не было ни намёка на то, что Соуп его задел, или что Соуп ляпнул лишнего, или что Гоуст реально решил, что между ними что-то есть. Да схуяли быть-то?! — Усёк, — наконец выплюнул Гоуст. Соуп попытался улыбнуться и не смог. Он уже жалел о своей вспышке — не стоило, наверное, так срываться. Гоуст же не предлагал ему сопливо-розовые отношения и не просил подставить ему жопу. Гоуст вообще нихрена не предлагал и ни о чём не просил, раз уж на то пошло. И он всё ещё был его лучшим другом. Чёрт, а если он понял всё совсем не так, как нужно? — Слушай… — начал было Соуп, но Гоуст, с силой сжавший вдруг двумя пальцами переносицу, ровно осведомился: — Это всё, о чём ты хотел поговорить? Соуп замешкался: — Да, но… — Тогда разговор окончен. — Бля, элти, я не собирался… — Свободен, сержант. Конечно, он имел полное право выставить Соупа за дверь, особенно теперь, после того, как тот прямым текстом сказал, что Гоуст может быть, ну, из этих. Из альф, передёргивающих на других альф. Соуп бы за подобное высказывание в свой адрес точно рожу кому-нибудь расквасил. Гоуст оказался дипломатичнее, чем когда-либо смог бы быть он сам, но… ты как будто бы ожидал чего-то другого, МакТавиш …чё ж оно так паршиво-то? Гоуст прошёл к двери. Щёлкнул щеколдой. Распахнул её. Это было настолько откровенным приглашением на выход, что у Соупа нелепо и неуместно заныло сердце. Он же не… он же не мог всё испортить, да?.. Или мог? Уже на пороге он попытался снова. — Мне жаль, что я так сорвался, — прозвучало вполне искренне: Соуп действительно раскаивался. — Я не пытался сказать… ничего плохого про тебя. Просто в моменте я, ну… зассал, понимаешь? Подумал, что ты… Завершить фразу смелости не хватило. — Что я тебя подставлю, — спокойно закончил Гоуст вместо него. Теперь, в свете коридорных ламп, он выглядел разочарованным. Соуп почувствовал себя полнейшим болваном — как же, доказал напарнику, насколько доверяет ему! А ведь Гоуст прикрывал ему спину и вытаскивал его полуживого с поля боя столько ебучих раз… И вот чем ты отплатил ему. — Я не хотел… — убито пробормотал он, но Гоуст неожиданно сграбастал его за шиворот, приблизил своё лицо к нему. Соуп рефлекторно зажмурился, ожидая удара, однако удара не последовало — вместо него было лишь тёплое дыхание через ткань маски, опалившее его губы, и едва слышное: — Нет, Джонни. Ты хотел. Ты хотел всего, что между нами произошло. Соуп не успел возразить — Гоуст оттолкнул его, а стоило ему сойти с порога, дверь чужой комнаты захлопнулась. Оставляя его в полном одиночестве, с отчётливым ощущением того, насколько феерично он обосрался.