Противоестественно

Игру Соуп запомнил смутно. Начали они с простенького: эдакой алкогольной версии «я никогда не». Вопросы, начавшиеся вполне невинно — с «я никогда не хотел бросить службу» Мита, сделанного Руком глотка и осуждающего прищура Прайса, — быстро переросли в категорию погорячее. Ну, например… — Я никогда не подцеплял кого-то только для траха. — Да ла-а-адно, чувак, не гони! Первая фраза принадлежала Газу. Вторая, кажется, Роучу. Соуп выпил. На самом деле выпили практически все. Прайс и Гоуст в игре не участвовали. Первый наблюдал за бойцами с едва заметной полуулыбкой уставшего, но гордого многодетного отца; второй же… Соуп встретился с ним глазами и закашлялся, подавившись пивом. — Этому больше не наливать, — не преминул заметить Ройс. Соуп продемонстрировал ему средний палец. Пропустил ход Рука — он действительно не бывал в Австралии и, если хотите знать, не собирался навещать тамошних генномодифицированных пауков приблизительно никогда. А потом, типа, настала его очередь. Соуп мог бы выдать любую чушь. Положа руку на сердце, он не делал дохерища вещей: работа в SAS накладывала на бурную молодость некоторые ограничения, так что, если бы ему пришлось помереть завтра, он помер бы, зная, что так и не попробовал тот блядский японский чизкейк и не трахнул стюардессу. Он мог бы и отшутиться: выдать, скажем, нечто в духе «я никогда не спал с мамашей своего друга» и гордо выпить в одиночестве, если бы не выпил никто. Ну, или удивиться, если бы кто-то вдруг отсалютовал ему бутылкой. Вместо этого Соуп, кусок безмозглого дерьма, уставился на Гоуста и ляпнул: — Я никогда не заставал кого-то из сослуживцев за дрочкой. В чужих глазах, пугающе живых и блестящих в сочетании с угольными росчерками на коже и чёрной тканью балаклавы, не промелькнуло ни намёка на изумление. Кто-то из парней заржал, кто-то чертыхнулся, раздалось звяканье бутылок: наверняка два бедолаги, оказавшихся не в то время не в том месте, чокнулись за это дело. Соуп не знал, кто именно это был: он смотрел только на Гоуста, почти вызывающе, практически с вызовом. Наконец Гоуст пошевелился. Поднёс бутылку ко рту. И сделал глоток. Соуп мысленно проклял весь его род до седьмого колена. — Не тормози, чувак! — хлопнул его по плечу Ройс. — Ты когда-нибудь напивался настолько, что обнимался с унитазом, или как? Соуп моргнул и после короткой заминки отозвался: — Конечно. Я же учился в старшей школе. Ройс расхохотался. Соуп отвлёкся на всеобщее веселье и поклялся себе больше на Гоуста не пялиться и не делать и без того неловкую ситуацию ещё более нелепой: хватит с него ебучего осознания, что лейтенант Райли прекрасно понял, чем он был так занят в своей палатке. Понял и промолчал. Как всегда. Эта мысль повлекла за собой другую, ту, которую Соуп не должен был обдумывать, и, разозлившись на себя, он в два больших глотка прикончил очередную бутылку пива, хотя ход Рука — «я никогда не заигрывал с чужим партнёром» — мог и должен был пропустить. На протяжении всей дальнейшей игры он больше не отвлекался на лейтенанта Райли. Разве что отлить гонял: всё вылаканное за вечер то и дело просилось на волю. Поэтому заметить в какой-то момент отсутствие Гоуста в бараке было вроде как… неожиданно. Когда именно он ушёл? До хода «я никогда не бывал на секс-вечеринке» или уже после? — Давайте-ка расходиться, парни, — прогудел Прайс раньше, чем Соуп успел озвучить этот сакраментальный вопрос. — Не стоит забываться, в любой момент может прийти срочный вызов из штаба. Соуп душераздирающе зевнул и встал на ноги. Его слегка шатало, но в целом он был трезвее, чем ему хотелось бы. Недостаточно пьян для того, чтобы прийти к себе и забыться сном. Недостаточно пьян для того, чтобы не ощущать приглушённый, но не уничтоженный блокаторами жар в теле. Жадную, грязную, нетерпеливую потребность в случке. Блядство, ему просто нужно лечь спать. Или передёрнуть, если он сможет кончить после такого количества бухла. И всё. Именно это Соуп и собирался сделать. Каким образом его в конечном итоге занесло в палатку Гоуста, он не объяснил бы и под дулом пистолета. Хотя бы и потому, что сам понятия не имел, как так вышло. Он, типа, перепутал. С любым может произойти, особенно если ты здорово перебрал. Дело житейское. Все эти простые, чёткие и понятные закономерности не объясняли того, почему Соуп, залезший не в ту палатку и столкнувшийся взглядом с Гоустом, уже успевшим стянуть с себя тяжёлую амуницию и лечь, не извинился, не пробормотал что-то вроде «прости, дружище, ошибся дверью» и не свалил к себе. — Бля, — беспомощно выдал Соуп вместо этого. Гоуст приподнялся на локтях. Он снял форменную куртку и берцы, но оставил балаклаву и перчатки. Это было даже смешно — то, как он носился со своей ебучей анонимностью. Даже во сне. Его пушка лежала рядом со спальным мешком — идеальное следование уставу, наверняка продиктованное паранойей. — Джонни, — прошелестел Гоуст еле слышно. Его голос был чуть хриплым, и Соуп неожиданно понял, что разбудил его своим появлением. В чужих глазах, блестящих в темноте, впрочем, не было ни намёка на сонливость. — В чём дело? — Я, э… — заготовленные оправдания умерли у него на языке. — Типа… Соуп замялся и тупо уставился на чужую широкую грудь, обтянутую чёрной футболкой. Без дополнительной прослойки одежды лейтенант Райли выглядел ещё крепче, чем обычно, когда куртка скрадывала подробности его тела. С омегой его было не спутать. Без шансов. Какого хуя он вообще подумал про омег? Почему продолжал думать о том разговоре? — Ну, я пойду? — должно было выйти утверждение, а получился вопрос. Соуп проклял себя за это неловкое блеяние. Гоуст, кажется, издал тихий смешок, заглушённый маской. — Да, — сказал он извечным своим тоном, способным потягаться по эмоциональному диапазону с грёбаным булыжником, — иди. Соуп пошёл. Правда, почему-то — к нему. Возможно, как он говорил себе (или оправдывал себя) несколько позже, когда в полной мере осознал и переварил всё, что случилось в ту ночь, если бы Гоуст остановил или окликнул его, Соуп не натворил бы столько херни. Но Гоуст ничего не сказал — он следил за ним молча, не шевелясь, по-прежнему опираясь на локти. В обманчивой расслабленности его тела пряталась готовность обороняться и нападать: это же был, мать его, Гоуст. На самом деле, если подумать, «это же был, мать его, Гоуст» также исключало какие-либо потенциальные возможности того, что он привёл бы Соупа в чувства резким окриком. Во всяком случае, вербально. Лейтенант Райли весь был в этом — нечитаемые взгляды и ледяная тишина. Наверное, Соупа просто-напросто контузило на прошлой миссии, а он и не понял, что жизненно важные процессы в его мозгу необратимо нарушены. Или, может, выпитая им доза пива оказалась почти смертельной, и он валялся в алкогольной коме, пуская слюни и фантазируя о какой-то неебической херне. Ничем другим не объяснялось то, что он добрался до импровизированной постели лейтенанта Райли, и опустился на колени в дюймах от чужого твёрдого бедра, и положил руку Гоусту на грудь. Каменную мерно вздымающуюся грудь, не похожую ни на что, что потенциально, гипотетически, хуй-знает-как-ещё способно было возбудить его. Ройс советовал закрыть глаза, но вряд ли это сработало бы в данном случае: представить на месте лейтенанта Райли кого-то другого, кого-нибудь более подходящего, щупая эти мускулы, не представлялось возможным. От этого оказалось довольно легко отмахнуться. Моральные принципы сержанта МакТавиша под влиянием гормонов и бухла прогибались охотнее течного омежки. Ёбаный же стыд. Он правда собирался?.. Да. Да, похоже, он правда собирался. Соуп закусил губу. Сказал самому себе, что, по крайней мере, даже если Гоуст ему вмажет или пошлёт, об этом не узнает ни одна живая душа в отряде, никто, кроме них двоих. И повёл ладонью ниже, к животу. Боясь дышать и вместе с тем задыхаясь. — Что, по-твоему, ты делаешь? — спокойно спросил Гоуст, не предпринявший ни единой попытки отодвинуться. Рука Соупа замерла над массивной пряжкой его ремня. — А на что похоже? — спросил он. Уши полыхали: Соуп не отказался бы провалиться под землю здесь и сейчас. Гоуст сощурился: — Ты пьян. — Сообщи мне что-нибудь новое, — прохрипел Соуп. И добавил, подавив отчаянное и трусливое чтоявообщетворю: — А ещё у меня гон. И я подумал, что мы могли бы… Замялся. Гоуст не сказал ему заткнуться, но и не поощрил к продолжению. Он вообще не делал, блядь, нихрена. И это придавало и без того идиотской сцене нотки абсурда. — …типа, подрочить друг другу, — неуклюже закончил Соуп наконец. — Как, э-э… друзья. Если ты, конечно… ну… не возражаешь. Потому что я… клянусь, я скоро ёбнусь наедине со своей рукой. С хрена ли он звучал настолько жалко? Соуп сглотнул. Закусил губу. И выпростал футболку Гоуста, всё ещё неподвижного и пугающе безразличного ко всему, что он делал и говорил, из армейских брюк. Кожа под ней оказалась неожиданно горячей, хотя Соуп думал, что лейтенант Райли будет холоднее чёртовой лягушки. Кое-где она ощущалась под пальцами неровной, бугристой, уязвимо-нежной — на тех участках, на которых прятались шрамы. Он, конечно, знал, что у Гоуста много шрамов, но и не подозревал, что настолько. На удивление, это его не оттолкнуло. Может, это было связано с тем, что в период грёбаного гона, чтобы хоть немного облегчить ощущение нехватки кого-нибудь, с кем можно было провести эти дни, сошла бы и блядская пачка «Pringles», не говоря уже о другом альфе? Гоусту точно не понравилось бы это сравнение. Было ли в этом мире хоть что-нибудь, что ему нравилось? Соуп решил не спрашивать. Право закрыть глаза было у них обоих, а? Его рука уже подбиралась к чужой ширинке, когда… — Это неправильно, — хрипло сказал Гоуст. В темноте палатки его глаза в прорезях маски были практически чёрными. Соуп вдруг осознал, что, в отличие от него, Гоуст предельно, абсолютно, кристально трезв. — И противоестественно. Сердце Соупа колотилось так, будто планировало вот-вот остановиться, а рожа горела огнём, но он уже дошёл до своей личной точки невозврата, и поворачивать назад было слишком поздно. Подступающий приступ гона пульсировал в животе неприятной царапающей тяжестью. И ему, гону, было глубочайше поебать на все «неправильно» и «противоестественно». — Ага, — с лёгкостью согласился Соуп. — Хочешь, чтобы я отвалил? Долгое мгновение, в течение которого его ладонь всё ещё лежала на чужом твёрдом бедре, в считанных дюймах от ширинки, Гоуст не отвечал ему. Соуп почти успел пожалеть о том, что полез к нему сегодня. Что выпил ту последнюю (явно лишнюю) бутылку пива. Что вообще задумался о том, что мрачный и нелюдимый лейтенант Райли, мистер в-отличие-от-тебя-я-держу-свои-порывы-под-контролем-и-не-лезу-к-сослуживцам, был бы неплохим вариантом для сброса накопившегося напряжения. — Нет, — наконец прошелестел Гоуст, сощурившись, словно смотрел на него в прицел, готовясь вот-вот нажать на спусковой крючок. — Можешь продолжать. Соуп ожидал от него какой угодно реакции. Абсолютно любой — кроме этой. Ты в самом деле позволишь мне это, элти? — Э-э, — глубокомысленно изрёк Соуп, почесав переносицу. — Ладно. Заебись. Типа, классно. Уши и не думали переставать пылать. Блядство, ощущать себя неопытным девственником рядом с кем-то, к кому он лез в штаны, было чертовски непривычно. Он уже и забыл, каково это. Впрочем, если подумать, это действительно был его первый раз. Первый раз, когда он собирался подрочить другому альфе. Господи, как же ужасно это прозвучало. Даже в его голове. Соуп судорожно вздохнул. Идти на попятную теперь, когда Гоуст дал ему зелёный свет, (почему? ты ведь не похож на кого-то, у кого тоже гон. ты даже на кого-то, кто не сумел бы справиться с желанием трахаться, не похож) значило бы признать, что он струхнул, сдался, позорно зассал. С другой стороны, Соуп понятия не имел, как сделать это, ну… правильно. Хотя где «правильно», а где — рука на чужом узле. Гоуст, будто бы почуявший его сомнения, утомлённо вздохнул. Соуп затаил дыхание, подспудно ожидая, что сейчас его вытолкают взашей из чужой палатки, мол, если ты не можешь определиться с собственными желаниями и потребностями, МакТавиш, катись отсюда и не занимай экранное время. Но Гоуст сделал совсем не это. Гоуст толкнул его в грудь, заставил отстраниться, застыть на коленях на краешке его спального мешка. А потом встал на колени сам. Прямо напротив него. В каких-то дюймах. Две экспансивные пули вместо глаз. Соуп следил за ним с чем-то вроде священного ужаса. Смотрел, как Гоуст небрежно стягивает тактические перчатки, как расправляется со своей ширинкой, как приспускает плотные армейские брюки. Во тьме нельзя было разобрать подробностей его кожи, но Соуп знал, что и на бёдрах у него было довольно много шрамов. Каким бы скрытным человеком ты ни был, общая армейская душевая не предусматривает мытья в полной амуниции. И не сказать, чтобы парни из отряда отличались сильной стеснительностью. Словом, за время работы в SAS Соуп видел больше членов сослуживцев, чем когда-либо хотел бы. Но это определённо ещё не происходило при таких обстоятельствах. С Гоустом. — Блядь, — просипел Соуп беспомощно, испытав вдруг мучительную потребность сказать хоть что-то. — Ну у тебя и болт. Омежки не разбегаются? — Помолчи, — сухо ответил Гоуст. И взялся за пряжку его, Соупа, ремня. Сука, сука, сука! Предполагалось, что это Соуп каким-то неебическим образом будет уламывать его на совместную «ноу хомо, онли бро» дрочку. Здесь и сейчас процессом руководил лейтенант Райли. Ему не было, типа, мерзко или кринжово? …может, он уже делал это раньше? с кем-то другим? С кем, элти? — Ни слова, — отрезал Гоуст, когда Соуп открыл рот. Ёбаный телепат. И Соуп покорно заткнулся: что ещё ему оставалось? В подобных обстоятельствах молчание было не просто золотом — целым неогранённым алмазом. В первые мгновения, когда Гоуст потянул вниз его брюки и боксеры, Соуп подумал про себя, что затея была полным дерьмом. Что он чокнулся, ёбнулся, помешался. Что Гоуст очевидно был более бухим, чем казался, если решил поддержать его задумку. Что ни у одного из них не встанет. А потом Гоуст, типа, взялся за его хрен и прошёлся кольцом пальцев по всей длине: крепко, грубовато, насухую, не потрудившись даже сплюнуть на ладонь. Так, как не сделал бы ни один омега. Так, как дрочил себе сам Соуп. С той только разницей, что в данной ситуации ему дрочил самый, блядь, жуткий мужик отряда. В яйцах потяжелело. Соуп лихорадочно вздохнул, зажмурился и, сражаясь с собой, неуклюже обхватил ладонью чужой член, непривычно толстый, горячий, здоро-сука-венный. Даже близко не напоминающий омежий. Это должно было быть противно? Это не было. Скорее просто… странно. Но вполне, типа, неплохо. Даже хорошо. Даже приятно. Особенно когда он поймал торопливый рваный ритм Гоуста, подстроился под темп чужой руки. И задохнулся рычанием, когда тот прокрутил пальцы у самого основания, стимулируя набухающий узел. Его омеги так не делали. На самом деле они вообще испытывали нечто вроде беспокойства или, может, страха по отношению к сцепкам и к узлам вообще. Конечно, они-то не знали, как это ощущалось, это граничащее с потребностью желание пристроить узел в чью-нибудь дырку или хотя бы почувствовать на нём пальцы, губы, язык: тянуще, мучительно, всепоглощающе. Кому как не другому альфе было понимать это. Да о чём я, блядь, только думаю. — Нормально? — осведомился Гоуст, когда Соуп встревоженно пошевелился. С учётом того, что его налившийся кровью хер пульсировал и вздрагивал в ладони Соупа, его ледяной тон казался практически смешным. Импотентом он всё-таки не был. Соуп никогда не думал, что выяснит это так. — Охуенно, — прохрипел он сквозь зубы, возвращаясь к заданному Гоустом грубо-нетерпеливому ритму движений. — Рядовой день службы. Полируем пушки с напарником. Смотреть онлайн бесплатно, без регистрации и смс. Их взгляды вновь встретились. Рисунок черепа на балаклаве выделялся во тьме жутковатым бельмом. Гоуст всё ещё ничем не пах, но в остальном — от разворота плеч и манеры дрочки до этого убийственного прищура — за омегу не сошёл бы даже с закрытыми глазами. Ничто из этого не помешало Соупу спустить ему в кулак. Ройс оказался прав: играющие гормоны действительно сводили на нет вопрос гендерной идентичности.