Вместе: Время Ворона

Когда вязкий черный туман смыкается над моей головой, я еще пытаюсь отчаянно барахтаться в тщетных попытках выплыть на поверхность. Когда-то мне пришло сравнение с центром океана, и сейчас оно кажется очень верным. Я тону. Дышать очень трудно, тьма затягивает меня все глубже. Чем сильнее я сопротивляюсь, тем охотнее бездна поглощает мое тело. Отовсюду раздаются невнятные крики и вой, яркие вспышки на поверхности ненадолго выхватывают из тумана очертания изломанных фигур. Последний раз в панике рванувшись вперед, я пытаюсь кричать, но не издаю ни звука. Здесь невозможно плыть, это ни капли не похоже на воду. Не за что зацепиться, никак не получается удержаться. Все, что я делаю, — лишь бесполезное сопротивление неизбежному. Но разве так не было с самого начала, с самой аварии? Искореженная рука тянется ко мне, хватает за предплечье и пытается то ли подтянуться ближе, то ли утащить меня за собой. Я пытаюсь вырваться, но ничего не выходит, не работает даже печать на другой руке. И тогда на ум приходит лишь одно — обратиться к другому договору. Это отчаянная мысль, бесформенная и порывистая, то, что делаешь перед неизбежной гибелью, потому что ко мне тянутся все новые и новые изломанные существа, в которых невозможно найти ничего знакомого. Черные полосы змеятся по плечу и ниже, оплетают кисть сплошной перчаткой. Тени, вырвавшись, копьями впиваются в существо, вызывая стройный вой. Предплечье свободно, но это не меняет того, что я продолжаю погружаться все глубже. Тщетные попытки использовать тени Ивори как-то еще проваливаются, я ведь толком даже не знаю, как это все работает. А потом вижу силуэт надо мной. Прижав одну руку к животу, будто это может хоть как-то защитить Еву, я вытягиваю другую, вновь взывая к печати на спине. Вот только с каждой секундой я чувствую себя все хуже, темнота перед глазами стелется совсем не из-за тумана. Цепляясь за реальность всеми силами, я жду, когда очередная неведомая тварь попробует меня убить. И замечаю сложенные за спиной крылья. Может быть, конечно, моему зрению сейчас и нельзя доверять, но я рассеиваю тени, махнув рукой и снова пытаюсь плыть вверх. Что-то цепляется за щиколотку, дергает к себе, и я отчаянно бью неведомое создание другой ногой, уже даже не обращаюсь к печати намеренно. Тени, метнувшись, пронзают существо. Когда мы обсуждали наш план, я уточняла у Ивори насчет этого проклятого тумана, и он сказал, что сама я не протяну здесь и пары минут. Мой интерес был вызван опасением, что Кутх сбросит сюда кого-то из нас, но все произошло несколько иначе. И время здесь тянется безумно долго. Я не смогу. Мысль страшная, но сейчас такая реальная, потому что я не могу побороть слабость, которая все сильнее одолевает меня. Я едва могу видеть, слепо тянусь вверх, туда, где видела крылатый силуэт. Сознание медленно, но верно уплывает, а я в панике сопротивляюсь, потому что обморок равнозначен смерти. Я кожей чувствую, как снизу ко мне тянутся множество лап и вот-вот схватят, утащат так быстро, что ему не успеть. И в последней, самой отчаянной, попытке рвусь вперед. На запястье смыкается когтистая рука. *** Здесь шумно. Я пробую открыть глаза, но веки кажутся слишком тяжелыми. По крайней мере, я больше не падаю, лежу на чем-то твердом. Под пальцами чувствую голый камень. Голоса становятся четче, но мне так не хочется просыпаться, я так устала. Может, просыпаться и не обязательно? Я бы, наверно, могла проспать пару дней, может, чуть подольше. Но вокруг слишком много голосов, а еще отвратительная вонь. Несет чем-то паленым. Сознание окончательно возвращается резко, буквально одним толчком. Я распахиваю глаза и тут же жмурюсь от яркого света. — Ася, — зовет до боли знакомый голос. Щеки касается ладонь. — Ася, все хорошо. Не вставай. Но это невозможная задача, только не теперь. Я открываю глаза снова, более успешно на сей раз. И вижу. Вижу бледное, уставшее лицо, вижу наполненные беспокойством синие омуты, растрепанные рыжие волосы. Это становится концом, истинным падением для всего, за что я держалась все время с момента его исчезновения. Всхлипнув, я тяну к нему руки, единственное, что могу, потому что не знаю, способна ли сейчас хотя бы сесть. — Тише, тише, — шепчет Сережа, наклоняясь и обнимая меня, бережно прижимает к себе. Голоса вокруг немного стихают. — Все хорошо, все уже хорошо. Наверное, все хорошо, но внутри что-то будто разорвалось. Я держалась так долго, так мучительно долго, и теперь просто не могу перестать плакать, потому что все закончилось. Если он здесь, значит, мы победили, и гребанный Кутх торчит в ноже, а скоро я навсегда сдам эту тварь Яге, и пусть та делает с ним, что захочет. Сережа продолжает говорить со мной, пытается как-то успокоить, выяснить, болит ли у меня что-то. Попутно помогает сесть, ласково стирает все никак не унимающиеся слезы с лица, целует, и я чувствую, как соль на наших губах смешивается. Плеч касаются чьи-то руки, спускаются вниз, оглаживая обнаженную кожу когтями. — Глупая мышка, — тихо произносит Птица, обнимая меня. Его ладонь ложится мне на живот, сжимая там уцелевшую ткань футболки. — Совсем с ума сошла. А если бы… Он замолкает, будто не в силах произнести этих слов. Я разворачиваюсь, цепляюсь за него, ткнувшись лицом в перья на груди. Живой. Живой. У меня все получилось, эта безумная и почти безнадежная идея сработала. Я зажмуриваюсь, боясь только одного. Проснуться. Если все это окажется сном, если… Кажется, истерика накрывает меня по-новой, но Птица не ругается насчет намокших перьев. В чувства приводит только мысль о Еве. Я отстраняюсь, судорожно осматриваю свои штаны, проверяю, не выступила ли кровь. Ничего нет, и тогда я зову: — Ивори! — Насчет этого, — звучит откуда-то позади уставший голос Сони. — Нужно твое участие. Я только сейчас понимаю, что мы больше не в том измерении, мы в чертовой Сибири, на чертовом поле боя. Неподалеку толпа демонов стоит кругом вокруг чего-то или кого-то, имя явно не до нас. Повсюду валяются мертвые упыри Кутха. Игорь и Олег, притихшие стоят рядом. Волков, заметив, что наша маленькая драма на паузе, стаскивает с себя куртку и кидает Сереже. Разумовский надевает ее на меня, потому что моя футболка держится на честном слове, застегивает. Я оборачиваюсь туда, где говорила Соня. — Есть проблема, — говорит она и кивком голову указывает на светящуюся голубым светом арку. Сама она, похоже, удерживает портал с помощью какого-то амулет в форме ворона. Я видела такой у некоторых сектантов. Проморгавшись, вижу на той стороне тюремную пустошь и Ивори, с мрачным видом сидящего на земле, согнув ногу в колене. Разреза на его доспехе больше нет. — Он не может выйти оттуда, — сообщает Соня. — Похоже, те, кто его там запер, все предусмотрели, и самостоятельно он выбраться не может. — Либо мы криво составили печать, — бормочу я и пытаюсь встать. Сделать это получается только с помощью Сережи. Я двигаюсь к порталу, и он, поддерживая меня, идет за мной. С другой стороны шагает Птица, с явным сомнением оглядывая демона с той стороны арки. Больше всего мне сейчас хочется раствориться в моменте и до конца осознать, что они рядом, и этот беспробудный кошмар закончился, но… Долги все-таки нужно отдавать. — Сердце бьется, — говорит Соня, чуть улыбнувшись. Я киваю, выдохнув. Выглядит она едва ли лучше, чем все мы, побитая и исцарапанная, но хотя бы живая. Не слушая протестов, я высвобождаюсь из рук Сережи и шагаю в портал. Демон заинтересованно смотрит на меня. Ему и голову-то поднимать не надо. Поежившись от завываний, раздающихся из тумана, протягиваю руку. — Пойдем. Нам еще к Яге топать. Ивори, усмехнувшись, берет мою ладонь. Силуэт его расплывается, сливаясь с тенями, которые ползут по мне, сливаются со мной. Становится легче, немного. Будто наше воссоединение влияет и на мое тело тоже. Я захожу обратно, и Соня тут же закрывает арку, с отвращением ломает амулет. С другой стороны от нас демоны тоже уходят. Наблюдая за ними, замечаю оценивающий взгляд Ярха, который видел, как я забрала Ивори. Сомневаюсь, что он сильно впечатлился. Впрочем, мне сейчас вообще до звезды, кто и чем впечатлился. Я настолько вымоталась, что едва не падаю Птице в руки, когда спотыкаюсь об неровный выступ. — Когда мы должны вернуть кинжал? — спрашиваю, с наслаждением поглаживая пальцами черные перья. — Что? — недоуменно уточняет Птица. «Лучше побыстрее», — отзывается Ивори. -«Незачем таскать столь мерзкую тварь при себе». — Хорошо. Дай мне еще чуть-чуть времени. Птица усаживает меня на землю, отводит волосы от лица. Сережа опускается рядом, берет за руку. Неуверенно интересуется: — С кем ты говоришь? — Вас ждет бо-о-ольшой сюрприз, — сообщает Соня, проходя мимо. Она тоже усаживается на землю, а потом на нее же и ложится, раскинув руки, смотрит в небо, где больше нет и следа того странного барьера. Я вижу, как ее губы растягиваются в улыбке, а потом она смеется, закрыв лицо ладонями, но веселья в этом смехе мало. Получается горько и надрывно, и сложно сказать, чего там больше: радости или скорби. Все это наконец закончилось, но как же поздно оно закончилось для нее. Я дергаюсь, чтобы подойти к свернувшейся клубком девушке, но Волков меня опережает. Кивнув ему, остаюсь на месте. Олег садится рядом, обнимает ее, закрывая своей спиной от посторонних глаз. — Где кинжал? — спрашиваю у растерянного Грома. Тот достает из внутреннего кармана куртки знакомые ножны, дергает рукоять. Лезвие теперь отливает темно-красным. — Куда ты ударил? — Все нормально, — говорит Сережа, коснувшись левого плеча. Там темно-бежевая рубашка пропиталась кровью. — Ася… — Я убила Хольта, — отстраненно говорю, вновь обмякнув в руках Птицы. — И Шура… Съежившись, отворачиваюсь, утыкаюсь лбом в перья. — Он помог убить ее ведьму, — раздается рядом голос Ивори. — И ранил наемника. — Демон посмеивается. Я не смотрю на него, но наяву представляю, как он любуется своими когтями. — Я обезглавил его. Вырвал голову вместе с тем нелепым позвоночником. Она свершила свою месть, я стал ее руками. — Ася, — настороженно зовет Сережа. Становится темно, и я все-таки поворачиваюсь. Птица закрыл меня крылом. — Это же… — У нас договор теперь, — тихо сообщаю, коснувшись больших перьев. — Мы заключили сделку. — Какую еще сделку? — мрачно спрашивает Птица. — Большую, — шепчу я. — Можно позже рассказать? Ивори, спрячься, а? Не нервируй. Демон, явно довольный эффектом, не спорит, обращается в тени, что легко проходят через крыло и возвращаются в печать. Напряжение Сережи и Птицы я чувствую кожей, но у меня нет никаких сил, ни моральных, ни физических, чтобы разбираться с этим. Взрослые мальчики, сами как-нибудь переварят. — Мышка, — зовет Птица, опустив крыло. — Я видел тебя. Это было правдой? — Когда? — уточняю, наблюдая за тем, как Волков трясет спутниковый телефон в попытках связаться с пилотом. Соня стоит в паре метров от него, рассматривая чьи-то останки под ногами. — Ты говорила, что вы использовали какой-то трюк. — А, — глубокомысленно изрекаю я и выпрямляюсь. — Да. Правда было. Птица опускает руки, внимательно смотрит на меня. — С ней все нормально. Вроде. Ее зовут Ева, — сообщаю, кивнув. — И это не обсуждается. Судя по лицу, даже вся эта история с одержимостью Кутхом поразила его гораздо меньше, чем подтверждение моих тогдашних слов. Птица опускает взгляд вниз, хмурится. — Что за Ева? — спрашивает Сережа, коснувшись моей спины. Не так я хотела об этом сообщить, вообще не так. Но какой смысл тянуть? Закусив губу, смотрю на него, сажусь ровнее и касаюсь бледной щеки. Разумовский выглядит таким уставшим, что чудо, как он вообще держится на ногах. Но он держится и держался все это время, и никакой поехавший языческий бог не смог его сломать. Кутху пришлось рисковать своим восхождением, и он проиграл. Трепет от того, что предстоит сообщить, ничуть не умаляет решимости. Пусть место не то, да и не время, наверно, но мы заслужили этот момент. — Я беременна, — говорю, улыбнувшись. Синие глаза расширяются, он хочет что-то сказать, но я опережаю и добавляю: — И ее зовут Ева. Не обсуждается, как я уже сказала. — Ты… — шепчет Разумовский, обхватив мое лицо руками. Он зажмуривается, легко столкнув нас лбами, делает судорожный вдох. — Не рад? — Рад настолько, что не могу выразить, — чуть слышно произносит он и обнимает меня. — Ася… Я так люблю тебя, боже… Прижавшись к нему, вздрагиваю, когда печати касается рука Птицы. Знакомая вспышка силы, озноб по коже, и двойник пропадает. Изменения в теле Разумовского я чувствую сразу, и от этого давно знакомого ощущения хочется опять разреветься. Но вот чего я не ожидаю, так это когтей. Именно их я и ощущаю, когда рука Птицы касается моего затылка. Отпрянув, настороженно смотрю на него. Пернатый задумчиво разглядывает свою вторую руку. Раньше такие фокусы нам были не под силу, Сережино тело не менялось от присутствия двойника. — Это… интересно, — заключает Птица, сгибая и разгибая пальцы с черными когтями. — Еще как, — бормочу я, а потом мы смотрим друг на друга. Взяв его за ворот рубашки, говорю: — Я взяла кинжал только для того, чтоб иметь козырь. И планировала вытащить тебя перед тем, как его использовать. Только так. — Я знаю, — произносит Птица, коснувшись губами моего лба. Мы сидим так, просто рядом, пока Олег и Гром ругаются с кем-то в телефоне и объясняют, где нас нужно забрать. — Насчет демона… — Это тоже не обсуждается. У меня с ним договор. Он мне не навредит. Тири… все предусмотрела. — Мне жаль, любимая, — негромко говорит Сережа, прижимая меня к себе. — Ничего, — отзываюсь, закрыв глаза. Она отлично знала, что произойдет. Едва ли сыграла ее склонность к самопожертвованию. Подозреваю, что в том доме должны были погибнуть трое. Волков возвращается и говорит, что нам нужно немного дальше пройти, потому что здесь вертолет не сядет. Убраться нужно поскорее, потому что вся эта дичь могла привлечь много ненужного внимания. Сережа встает и помогает подняться мне, собирается взять на руки, но я отодвигаюсь. Во-первых, он сам едва стоит, во-вторых… Сделав пару пробных шагов, убеждаюсь, что не свалюсь тут же, и подхожу к Соне. Здесь явно убили что-то большое, но обугленный череп валяется человеческий. — Мы втроем ее, — сообщает девушка, не отрывая взгляда от останков. — Я, Данила и демон еще какой-то. — Надеюсь, это насовсем, — говорю я, пнув череп ногой поближе к Соне. Она без колебаний с силой наступает на него, ломая в костяные щепки. — Насовсем, — отстраненно заключает и смотрит на меня. — Вот и отлично. Полетели домой. — Домой, — неуверенно повторяет она. — Нет, ну ты, конечно, можешь считать себя наследницей этого шикарного замка, но мне все-таки кажется, что в Питере условия получше. Соня улыбается, обнимает меня одной рукой за плечи, и мы, грязные, уставшие и побитые, идем к остальным. Я бы сказала, что не хочу видеть гадских ворон в ближайшие лет двадцать, но… Но.