Вместе: Время Ворона

…Я в ужасе смотрю на то, как моя копия безжалостно отшивает человека, которого безумно люблю, пока они сидят на полу в коридоре, в том самом здании, где прошла моя первая выставка после Вьетнама. Ужасные слова о никчемности, о том, что никогда бы она не захотела быть с таким, как он, камнем оседают даже на моих плечах, а я отчаянно цепляюсь за Сережину руку и зову его. Вот только он меня не слышит. И копии пока не верит, лишь вздыхает и трет лицо ладонью, смотрит в потолок. Слова, сказанные ею, абсурдны, потому что с «таким, как он» мечтала быть каждая вторая. И Сережа это знает, должен знать, я не уставала повторять ему, какой он замечательный, самый лучший, медленно и аккуратно вытаскивала из его головы все дурацкие комплексы и страхи. Вот только долго еще он сможет помнить об этом? — Такого не было, — говорит Разумовский, не глядя на копию. — Ася так не скажет. Это бесполезно, как ты не поймешь? Я не поверю тебе и через сотню галлюцинаций, я знаю, что она меня любит. — Тогда где она? — шелестит копия, блеснув красными глазами. — Почему еще не пришла? Это не так уж сложно. Сережа молчит, игнорируя ее. — Может, все-таки не хочет? Об этом ты не думал? Что с твоим исчезновением у нее будто камень с плеч упал. — Сука ты, — шепчу я сквозь зубы. — Она свободна, у нее есть деньги и компания, вокруг столько перспектив и нет главного балласта, — копия указывает на Сережу пальцем. — Тебя. — Ты ничего не знаешь ни о ней, ни о наших отношениях. И да, на будущее, — Разумовский смотрит на копию, — меня не пугает то, что Ася не придет за мной. Меня больше пугает то, что она действительно доберется сюда. — Еще как доберусь, — бормочу я, водя призрачными пальцами по его ладони. — Мы не прячемся, — ухмыляется копия. — Но никто из них не приходит. — И хорошо, — чуть слышно отзывается Сережа, закрыв глаза… Я просыпаюсь и еще несколько минут смотрю в долбанный потолок офиса. Вот ведь падла древняя. Хрен у тебя что получится. Я спихиваю с себя одеяло и сажусь, осматриваюсь. Спина чуть побаливает, но возвращаться спать в нашу кровать я не хочу. Не могу пока. Сунув ноги в тапочки, иду умываться и приводить себя в порядок. Задержавшись возле двери, оборачиваюсь. Кровь с пола, конечно, отмыли. Уж не знаю, вызывали клининг или Шура с Олегом терли, но ее нет. Я некоторое время смотрю на то место, жду, когда почувствую хоть что-нибудь. Но ничего нет. Может быть, придет позже, потому что сейчас я сосредоточена лишь на одном. Когда выхожу из ванной, вижу, что дверь кухни, закрытая ранее, распахнута. Там Олег, и он как раз жарит яичницу с помидорами. Хотя, больше помидоры с яичницей, наверно. — Ты теперь будешь моей личной нянькой до конца срока? — уточняю, встав возле кофеварки. — Кто-то же должен, — бормочет он, не отвлекаясь. — Я почитал, от этого тебя, возможно, не вывернет. Как ты? — Получше сегодня, может, снадобья этой Вероники и правда помогают. — Хорошо бы. Тебе кофе-то можно? — Да я чуть-чуть, больше молока налью.Что по остальным наемникам? Олег выключает газ и открывает шкафчик с тарелками. — Чисто. Но буду наблюдать. Пока Волков раскладывает еду, я занимаюсь напитками. Он пьет черный, так что тут ничего сложного. Сев за стол, мы дружно смотрим на мою тарелку. Я берусь за вилку, пробую яичницу. Выжидаю. Вроде бы нормально. Ем все равно медленно, в любой момент готовая сорваться и метнуться в сторону уборной, но обходимся без этого. У Олега по плану сегодня полно дел, но ни в одно из них я не вписываюсь, Шура тоже занят, как и почти все в башне. Меня никуда не берут, поход по туннелям пришлось немного отложить, потому что ищем корректные схемы, что не так уж просто, как выяснилось. Вот там от моего участия не отбрешутся, потому что нужна Соня. А там, где она, там и я, потому что Волков вроде бы до сих пор опасается, что она без меня слетит с катушек и сожрет всех, кто под руку попадется. Стоит ли говорить, что моего присутствия в тех туннелях Олег опасается не меньше? После завтрака я связываюсь с Тири и умоляю ее найти мне применение. Я ж с ума сойду, если ничего делать не буду. И Гром, как назло, тоже не звонит, даже по поводу того расследования. Девчонка как сквозь землю провалилась, полиция уже с собаками обследует близлежащие леса. Тири некоторое время отнекивается, затем говорит, что я могу свозить Соню на границу города вечером, там как раз тот самый Данила обычно работает. Я робко заявляю, что неплохо бы получить подробностей про него. Тири советует у него и спросить, обещает выслать адрес сообщением и отключается. Ладно. Это вечером. А сейчас что? Я, одевшись и прихватив пальто, спускаюсь к Соне, предлагаю ей увлекательную прогулку по гаражам. — Забавная футболка, — говорю я, пока девушка собирается. — Не великовата? Она, вынырнув из шкафа, смотрит в сторону кресла, на спинку которого небрежно брошена черная, явно мужская, футболка. Не просто мужская, я точно знаю, чья именно, потому что сама выбирала принт, ибо кого-то не вытащишь нормально по магазинам. — В самый раз, — отвечает Соня, хмыкнув, и снова скрывает в шкафу. — Ты против? — Я-то? Совсем наоборот. Не мне осуждать чужие фетиши на когти и перья. — Менту звонить будешь? — спрашивает девушка, натягивая широкий пушистый свитер сочного зеленого оттенка. — А надо? Мы так, побегать. Время убить. — Башня не схлопнется, если ты посидишь на месте один день. — Я схлопнусь. Поехали. Мы дружно отправляемся к лифту и спускаемся на подземную парковку. Ну, была не была. Я сажусь за руль, пообещав себе, что при первых признаках недомогания сразу сверну на обочину. Остановить меня все равно некому, народ занят поголовно, так что пристегиваемся обе, несмотря на ворчание Сони, и выезжаем на улицу. Я убеждаю ее, что выковыривать из лица осколки стекла будет так себе ощущение, поэтому ремень необходим. Она-то не умрет, даже если вылетит через лобовое, но приятного будет мало. Удостоверившись, что пока веду нормально, пересказываю очередной недосон. — Как же они со Свартжель бесятся, наверно, что не получается как обычно, — бормочет она, усмехнувшись. — Со Свартжель ты, надо полагать, особенно не ладишь? — Думаешь? — хмыкает Соня и трясет рукой, где под рукавом куртки и свитера спрятан жутки рваный шрам. — Да, не лажу. У меня есть причины более веские, чем то, что она кусала меня иногда. — Расскажешь? — Нет, спасибо. Тебе оно не надо, а я делиться всем этим дерьмом не сильно умею. Скажу лишь, что выпотрошу суку, когда смогу, и задушу ее же кишками. — Мило. Как знаешь. Если что, я всегда готова выслушать. — Зачем? — устало спрашивает Соня и поворачивает голову, задумчиво смотрит на меня. — Откуда в тебе все это? Дружить с тобой прям хочется, будто привораживаешь. Аж бесит иногда. Я торможу машину на светофоре, пожимаю плечами. — Всегда такой была. Может, недостаток любви в детстве сказался, нас было четверо, и там не особо внимания всем хватало. Блин, прости, тебе смешно, наверно, слушать подобное. — Нет. Нормально, — коротко отзывается Соня, но я все равно перевожу тему на погоду, а потом прыгаю дальше, привычно цепляясь за все, что в голову придет. Лишь бы самой не молчать и не думать. Потому что когда я начинаю думать, то понимаю, какой ерундой занимаюсь, пока Разумовского… Не думать. Мы с Соней обследуем гаражи, но ничего нового она там не вынюхивает, после чего едем в дом, где проживает Василий, уже не просто подозреваемый, а явный виновник в жестокой расправе над одной девушкой, убийстве пожилой женщины и похищении Маши. Особых надежд я не питаю, когда мы вместе с кем-то из соседей заходим в здание. Уже возле квартиры вспоминаю, что открывать-то ее нечем, Шуры с отмычками рядом нет. Соня решает проблему просто, впивается здоровенными острыми когтями в дверь, прямо в районе замка, пока я шепотом истерю по поводу того, что сейчас кто-то выглянет из соседних квартир, и увидит тут зубастое чудище в перьях. Обходится, никто не появляется, а дверь открывается свободно, потому что замок из нее вывернут с корнем. Н-да, Волков, вкусы у тебя специфические. Мы проверяем квартиру, но никаких следов именно Маши здесь нет. Бардак тот еще, парень явно собирался в спешке. Знать бы, куда подался после. Несолоно хлебавши, мы возвращаемся в машину. Дверь я напоследок прикрываю, но толку от этого мало. До вечера еще прилично так времени, Тири написала, что Данила будет ждать нас только в пять. Значит, нужно убить еще чуть больше четырех с половиной часов и хотелось бы сделать это не в пробках. — Как вы познакомились? — спрашивает Соня, когда мы становимся на очередном пешеходном переходе. — С Сережей? Я его на машине сбила. Любовь с первой аварии. Девушка молчит пару минут, затем опять интересуется: — И что, ты прямо вот так сразу к нему? Как сейчас. — Не сразу, но быстро. С Птицей получилось дольше. — Охотно верю, он же чокнутый, — усмехается Соня. — Да, есть немного, — улыбаюсь я, крепче сжимая руль. Больно. Больно так, будто сердце рвут. — Извини, я… Не смогу, наверно, рассказать нормально о них. — Ничего. Я понимаю в какой-то степени. Мы сворачиваем в переулок, потом еще раз и еще, и я останавливаю машину возле кофейни, где и предлагаю перекусить. Уже за столиком, когда мы делаем заказ, задаю вопрос, который все вертится после той фразы о том, что она понимает: — Так у тебя все-таки были близкие? Не из семьи. — Слушай, у меня тоже есть определенные потребности, но нет, ничего серьезного, кроме мимолетных связей. Она двигает к себе сахарницу, сначала вертит ее в разные стороны, затем просто стучит по ней ногтями. Я все жду, что стекло треснет, но силу Соня, похоже, отлично контролирует. — У Волкова что-то есть с твоей сестрой? — уточняет она, крутанув опять сахарницу. — Я не претендую, если что. Я с ним так, развлечься. — Нет, между ними ничего, видимо. Чтобы что-то могло появиться, ей надо было принять весь этот вертеп вокруг нас гораздо раньше, чем было в ее силах. Олег не говорит об этом, но он тоже хотел всегда, чтобы у него была семья, не типичная, вроде жены, детей и прочего. Ему хотелось, чтобы рядом были близкие люди, готовые принять, поддержать и пойти за ним, несмотря ни на прошлое, ни на возможные ошибки. И вот это вот он ставит на первое место. Полина… не смогла вписаться тогда. Или не захотела. Я, если честно, опасаюсь лезть, просто знаю, что их приоритеты не совпали. — Интересно, — бормочет Соня, кивнув официанту, который принес нам чай. Может быть. С одной стороны, мне жаль, что ничего не вышло, с другой… Видимо, к лучшему. Не знаю, смогли бы они привыкнуть друг к другу и наступить на горло каждый своим принципам. Времени остается еще достаточно, и в итоге мы просто бесцельно колесим по городу, иногда останавливаясь возле магазинов, которыми заинтересовалась Соня. Я втайне надеюсь, что она вдруг что-то почует, но, конечно, зря. В конце концов, на место встречи мы приезжаем за полчаса, и это при том, что пришлось постоять в пробке на выезде. Остановившись возле высокого забора какого-то предприятия, мы ждем, коротая время за прослушиванием третьесортного стендапа по радио. Массивную фигуру в капюшоне, вывернувшую из-за дальней части забора, мы замечаем почти сразу, но дожидаемся, когда подойдет поближе. — Да вроде он, — говорю я, открывая дверцу, и выхожу наружу, Соня следует за мной. Когда Данила приближается и останавливается рядом, я задираю голову, чтобы посмотреть на него. Не хило. Он снимает капюшон, протягивает руку, чтобы поздороваться, но Соня тут же перехватывает ее, с подозрением глядя на мужчину. Тот отвечает ей скептическим взглядом, а я жизнерадостно представляю их друг другу, хотя сама с ним не особо знакома, номинально разве что. Соня отпускает его ладонь, продолжает мрачно смотреть, а вот он сам приглядывается к ней уже внимательнее. — Она перебежчик, — добавляю я. — На нашей стороне. — Я понял, — кивает Данила. — Знакомо. — А что?.. Я не договариваю, во все глаза пялюсь на существо, вынырнувшее у него из-за спины. Больше всего это похоже на карикатурного синекожего бесенка, зависшего в воздухе рядом с его плечом. Даже рожки есть. И тонкий хвост. — Что это за нахрен? — уточняю, опасаясь, что от переживаний совсем двинулась на фоне пережитого. — Это… — начинает было, Данила, но существо его перебивает возмущенно: — Повежливее, дамочка, я, между прочим, тружусь тут, не покладая рук во имя общего блага… — Шмыг, — заканчивает Данила, покачав головой. — Говорящая крыса, — протягивает Соня, облизнувшись. — Зубы свои при себе держи, — угрюмо советует бесенок. — Он на нашей стороне, — продолжает Данила. Я смотрю на него, перевожу взгляд на Шмыга этого. Несколько секунд думаю. — Ладно, давайте к делу, — предлагаю, махнув рукой. — Тири сказала, что мы могли бы тебе чем-то помочь. — Сейчас я охочусь на тварей, которые пытаются пробить барьер вокруг города, чтобы у твоей ведьмы и других было меньше проблем с его поддержкой. Поэтому мы сейчас… — Слышь, тормози, — встревает бесенок и дергает его за капюшон, что-то шепчет на ухо. Глаза Данилы расширяются от удивления, взгляд опускает на мой живот. Шмыг философски и уже громче вопрошает: — На хер нам надо? Ведьма потом достанет. — Да вы прикалываетесь, — шепчу я и разворачиваюсь к машине. — Поехали. Расскажи нам, что там за твари. — Упыри, — говорит Соня вместо него и тоже идет со мной. — Те, что уже поддались окончательно. Спасать их бесполезно, можно только убить. Нужно даже, потому что если Кутх возродится, они станут во много раз сильнее и опаснее. Если. Не когда, а если. Вот, даже она говорит про «если». — Стоп, — я замираю, уже открыв дверцу. — Какова вероятность, что кто-то из твоих сестер там будет? Ты вряд ли готова к встрече. — Не страшно, — отвечает она, помедлив. Затем указывает на Данилу, который тоже подошел к нам. — Если что, вдвоем с этим справимся. Звучит оптимистично. *** Бесенок, устроившийся на приборной панели, радостно вскрикивает и трясет пачкой сырных чипсов, которые отрыл у меня в барадчке. Насчет их срока годности я бы поспорила, но ему явно насрать. Да и поинтереснее дела есть. Мы сидим в машине и с относительно безопасного расстояния наблюдаем за тем, как Данила и Соня расправляются с… чем-то. Существа очень похожи на собак, но крупнее, с вытянутыми несоразмерно зубастыми мордами и вздыбленной шерстью. Выглядят до предела мерзко и крайне опасно. И если Шмыг больше похож на футбольного болельщика, то я сгрызла уже три ногтя и в ужасе цепляюсь за руль. Эти твари даже отдаленно не смахивают на людей. Впрочем, Соня отвечает им тем же сейчас. Насчет Данилы я бы поспорила, но красное свечение вокруг его рук — явно не спецэффект. Бесенок вместо объяснений лишь похихикал надо мной. Когда последняя тварь падает на землю, лишившись головы, Соня отряхивается и возвращает себе человеческий облик. Куртку она оставила в машине, свитер порван в некоторых местах, но в общем трансформация, как она сказала, частичная, и на ней особо не сказалась. Всего-то удлинившиеся руки и здоровенные когти, всего-то широкий рот от уха до уха, наполненный острыми зубами. Мелочи жизни. — Пожрать бы, — протягивает Шмыг, едва Данила, отряхнув плащ, забираестя на заднее сиденье. Вздохнув, бесенок жалуется: — В той халупе, куда он заселился даже плита нормально не работает. Я, все еще немного оглушенная после того, что видела, прошу Соню подать мне рюкзак с заднего сиденья. Та поворачивается, трансформирует руку и протягивает мне поклажу. — Ты под чем-то, девуль? — интересуется Шмыг. — Какая-то очень уж спокойная для человечка. Блаженная или что? Порывшись в рюкзаке, достаю старые ключи и, обернувшись, кидаю Даниле. Тот ловит их без проблем, уточняет, что это. — Квартира пустует, — говорю я, кинув рюкзак обратно. — Все условия есть. Мужчина взвешивает ключи в руке, задумчиво смотрит на меня и спрашивает: — Сколько? — Нисколько. Вклад в твою помощь. Если что еще понадобится, обращайся. — Беру свои слова назад! — радостно выдает бес, смяв пустую пачку от чипсов. — Ты мне нравишься. Короче, у меня тут списочек в качестве посильного вклада… — Шмыг, — строго прерывает его Данила. — Ладно, ладно, — закатывает глаза бесенок и перебирается к нему на сиденье. — Ты как? — спрашиваю я Соню, которая все это время молчит и ковыряет ногтем заклепку на куртке, сложенной на коленях. — Размялась, — говорит она, усмехнувшись. — Вроде нормально, не перетрудилась. Мы проезжаем еще по нескольким местам, где могут оказаться подобные твари, но ничего и никого. Это все окраины, где и людей-то мало, либо новенькие жилые комплексы, еще не заселенные, находятся как раз неподалеку, либо предприятия за высокими заборами. Соня говорит, что Свартжель пока не может сделать слишком много упырей, у нее возможности ограничены. Разгуляется, если Кутх вернется. Если. Я повторяю про себя это «если», пока мы отвозим Данилу в не самый благоприятный район города, чтобы он собрал свои вещи в съемной квартире, и пока доставляю их со Шмыгом к своему дому, провожаю на нужный этаж и провожу короткую экскурсию по комнатам. Если. Если вернется. Соня тоже считает, что он может и не сломить Сережину волю. Либо она все-таки прониклась, и говорит это для меня. Я буду верить в первое. Мне нужно верить в первое. Скоро все закончится, мы справимся, и жизнь опять наладится. В противном случае… Я не знаю, что будет в противном случае. Может человек жить без сердца? Я могла бы выдержать ссору, расставание, что угодно, но это? Казалось бы, мой мир не вертится лишь вокруг Разумовского, есть семья, близкие, друзья. Вот только от меня ничего не останется, если потеряю его. Мы заезжаем в круглосуточное кафе, потому что Соня голодна, а для меня занятий все еще нет, о чем Олег сообщает по телефону. Не думать о том, что мы просто топчемся на одном месте, становится все сложнее. Когда звонит незнакомый номер, мы уже почти заканчиваем поздний ужин, для меня заключающийся в маленьком пирожном и фруктовом чае. Поначалу я не совсем понимаю, кто это, а мужской голос с откровенно издевательскими нотками спрашивает, с Асей ли он говорит. — Видишь ли, Ася, — протягивает незнакомец, — у меня тут шкура одна, Машей зовут, утверждает, что ты можешь ей помочь. Я застываю, едва не уронив кружку на стол. Медленно ставлю ее и говорю: — Допустим. Что ты с ней сделал? — Нормально с ней все. Ну, Машка, давай, голос подай. В трубке слышится болезненный женский стон. Соня подсаживается ближе. — Не трогай ее, — прошу я. — Это не обязательно, мы… — Не указывай мне, что делать, шваль, — зло цедит Вася, и опять за этим следует стон. Ох, доберусь я до тебя. Морда станет плоской, как у мопса. — Хорошо, — говорю, стараясь звучать спокойнее. — Что ты хочешь? — Тут родственнички ее платить отказываются, ноют, что нечем. Машка говорит, что ты можешь. Ну, что? Заплатишь, а, Ася? За шкуру эту и за моральный ущерб мне. — Сколько? Он называет сумму, в рублях, но внушительную, требует наличкой, мелкими купюрами и не дай бог будут меченые. Ясно, парниша кино пересмотрел, но я на все соглашаюсь, и теперь добавляю в голос страха, и он вроде бы даже верит, что я попалась на крючок. Вася умом не блещет, но явно находится в отчаянном положении. Видимо, надеется с помощью этих денег сбежать или еще что. Встречу назначает в тех же самых гаражах, требует прийти одной, а если нет, то он убьет Машу, а потом и меня выследит и… Там много «и», от которых глаза Сони загораются красным. Я напугана, я заикаюсь и прошу дать мне больше времени, чтобы снять такую сумму. Вася, ожидаемо, накидывает всего полчаса и рявкает, чтобы через два была уже возле гаражей. — Ублюдок, — сквозь зубы цежу я, когда звонок прерывается. — Поехали, — ухмыляется Соня, слишком широко. Я осторожно опускаю ее голову ниже. — Покажем ему, кто и кому на самом деле будет ножи засовывать в задницу. — Спрячь когти, — прошу я и набираю номер Грома. Шуре звоню уже из машины, решив не трогать Волкова с его туннелями и планами. Наемник матерится, обещая посадить меня под замок как Рапунцель, но говорит, что выезжает. Мы с Соней все равно доберемся до гаражей быстрее, чем Шура, так что терять время не стоит, его и так немного. По пути я судорожно просчитываю риски, гадая, если ли у Васи пистолет или что-то вроде. В конце концов, решаю, что все обойдется, потому что Соня со мной, и она пойдет шаг в шаг по крышам. Остановив машину, мы выбираемся на улицу и разделяемся. Я иду вдоль гаражей, моя спутница по ним. Голоса слышим издалека, женский, плачущий и надрывный, и мужской, истерично-злобный. Я шепотом прошу Соню затаиться, чтобы не спровоцировать ублюдка. Она подползает к краю крыши и когтистым пальцем указывает мне путь, без нее я бы тут точно потерялась. Так и идем, пока я не встречаю знакомый поворот. Пройдя его, вижу, как парень в темной куртке волоком за руку тащит за собой сопротивляющуюся девушку, которая одета лишь в джинсы и свитер. Я замедляю шаг. И Маша совершает непростительную ошибку. Она отталкивает его и пытается бежать. Ублюдок уже доведен до предела, он нагоняет ее очень быстро. Я зову его, ускоряюсь, и тут он хватает девушку за растрепанные волосы и резко чиркает большим кухонным ножом по горлу. Мне кажется, что застывает сразу все, ненадолго, на мгновение, но этого достаточно, чтобы Маша упала на еще промерзший асфальт, пытаясь схватиться за горло. Вася срывается с места и бежит в узкий проход между гаражами, я слышу, как что-то прыжками двигается по железным крышам, а сама подбегаю к девушке, рухнув рядом на колени, как могу зажимаю здоровенную рану на горле. Маша хрипит, изо рта идет кровь, которой она почти захлебывается. Девушка и раньше была сильно избита, на лице живого места нет от старых и новых синяков. Рядом кто-то проносится, останавливается, чтобы оглянуться. Выругавшись, Гром падает рядом, в панике осматривает горло, которое я держу своим шарфом. Я в панике, и Игорь выглядит настолько же растерянным. Из-за гаражей слышится панически мужской вопль. — Не убивай его! — кричу я, не сводя взгляда с бледного Машиного лица. — Что? — переспрашивает Гром. — Иди туда, за ними, давай! — командую я. — Ты мне тут не поможешь, Игорь, только «Скорую» вызови. Иди! — За ними? — спрашивает майор, вскакивая на ноги. — Сколько их? Двое? — Двоя, одна моя. Соня, к вам идет Гром! Спустя две секунды до нас доносится рокочущий голос, отдаленно похожий на женский: — Поняла! Майор застывает на мгновение, но потом бежит в указанную сторону. Я не смотрю туда, мне нельзя отвлекаться. Я все еще надеюсь, что мои усилия даром не пропадут. Рана не такая большая, как показалось сначала. Вася не опытный мясник, да и нож едва ли подходит для такого. Олег говорил, я помню, он учил меня управляться правильными лезвиями. И учил, что делать, если горло перерезано, но применять знание на практике мне еще не доводилось. Но я справлюсь, точно справлюсь. Так и твержу себе и Маше, пока давлю на импровизированную повязку из шарфа. — Все будет нормально, — бормочу я. — Сейчас, помощь вот-вот подойдет, ты только не отключайся, ладно? Нет, и говорить не пытайся, лучше не надо. Держись, Маш, еще немного, хорошо? «Скорую» уже вызвали, чуть-чуть осталось. Сзади слышится топот, и вот уже рядом приземляется Шура, который ругается на чем свет стоит. Сначала хочет меня сменить, но я боюсь убрать руки даже на секунду и ослабить или усилить давление. Наемник сдергивает с себя куртку, накрывает ею девушку, и наконец мы слышим сирену «Скорой». — Встреть их, — говорю я. — Чтобы не заблудились. Шура колеблется, разрываемый противоречиями, но на наше счастье из щели между гаражами выныривает Соня, которая тащит за собой до смерти перепуганного Васю. Сзади них появляется Гром, больше озадаченный, а не испуганный, так что есть надежда на то, что он не видел ее в перьях и с когтями. Но то, как легко она тянет за шиворот не самого тощего парня, его явно удивляет. Соня швыряет его на асфальт, и майор застегивает наручники. Вася трясется то ли в истерике, то ли в полусознании, на серых штанах спереди видно красноречивое мокрое пятно. Гром-то, может, и не видел, а вот этот точно имел такое счастье. Увидев меня над едва живой девушкой, Вася начинает смеяться, как умалишенный, и кричать, что я зря стараюсь, даже если выживет, то ее рядом с ним посадят, потому что она тоже резала и жгла несчастную Олю, и нет, он ничем не опаивал своих друзей, они сами решили, все сами. — Пасть заткни, — ласково шепчет Соня, наклонившись над ним. Вася, взвизгнув, пытается отползти, врезается в ноги Грома. Девушка поправляет куртку, ослепительно улыбается настороженному майору. Тот перешагивает через парня и направляется ко мне, садится рядом, спрашивает, чем помочь, но сзади я уже слышу звук подъезжающей машины. Почти сразу появляются медики, Шура помогает им тащить носилки. Фельдшер, осмотрев картину, плавно заменяет меня, вдвоем с коллегой они делают другую повязку и быстро, но осторожно грузят девушку на носилки с помощью Грома, а потом и в машину. Взвыв, «Скорая» уезжает, а я остаюсь сидеть с выпачканными в крови руками и одеждой, пытаюсь хоть немного восстановить равновесие, которое стремиться меня покинуть. Шура, в очередной раз выругавшись, опускается рядом, сдергивает с себя куртку и накрывает ею мои руки до локтей, чтобы я точно ничего не видела. Но мне и не до этого. — Эй? — Наемник щелкает пальцами у меня перед глазами. — Тошнит? Плохо? Ася, ну что? — Ничего, — тихо говорю я. — Ничего, все нормально. — Так, вставай, застудишься еще, — требует Шура. Я послушно поднимаюсь с ним на ноги. Голова кружится. — Все-таки тошнит? — не унимается наемник. — Идем в машину, там вода и лекарства есть, которые ве… Вероника собрала. Идем? — Чем ты болеешь? — спрашивает Гром, нахмурившись. — От чего лекарства? — Она беременна, дурень, — говорит Соня, наступив пытающему уползти Васе на спину. — Забирай своего ублюдка, а мы домой. — Ты?.. Майор смотрит на меня ошарашенно, не менее ошарашенно чуть слышно выдает емкое на «б» и про такую-то мать. Да что все так реагируют, будто это охренеть какая новость? Впрочем, Грома-то понять можно. Птица и так бешеный, а уж если кто-то обидит дочь… Я закрываю глаза и тихо прошу разрешения вернуться в машину. Игорь кивает, говорит сразу домой ехать, он потом сам наведается, чтобы показания взять. Оглянувшись на пятно крови на асфальте, я цепляю Шуру под руку, зову Соню, и втроем мы плетемся к выходу из долбанного гаражного лабиринта. *** Когда возвращаемся в офис, Шура рвется помогать, Олег злится и отчитывает всех троих, Соня, закатив глаза, втихую смывается, пока он отвлекается. Я отмахиваюсь от обоих и иду в жилую часть, в спальню, а потом и в ванную. Там кидаю на пол испачканное пальто, следом летит свитер, на рукава которого тоже попала кровь. Я остаюсь в майке и открываю воду в раковине, старательно отмываю руки. Шура стучится, получает ответ, что все нормально. Минут через пять дверь бесцеремонно распахивается, и в ванную заходит Олег, смотрит на то, как я вычищаю кровь из-под ногтей. Еще раз ополоснув ладони, закрываю воду и проверяю, не осталось ли где грязи. Рука тянется к флакону с жидким мылом, опять, но Волков говорит: — Они уже чистые. — Да, — киваю я, убрав руку. — Знаю. Я хочу принять душ. — Мне постоять здесь? — Снаружи. Дай мне десять минут. — Ладно. Если дольше, я войду. Олег отправляется в спальню, и я открываю душевую кабинку. За отведенное время успеваю, так что Волков не ломится в дверь. Когда я надеваю халат и выхожу, он неспешно меряет шагами комнату. Спрашивает, все ли в порядке, получив ответ, предлагает ужин, но есть я не хочу. Олег, потрепав меня по плечу, просит позвать его, если что, и оставляет меня одну. Я несколько секунд топчусь на месте, потом подхожу к шкафу и вытаскиваю оттуда синие пижамные шорты. Лезу в отделение Птицы, беру черную футболку. Вчера я спала в Сережиной. Я чередую их, будто это имеет хоть какое-то значение. Будто хоть что-то из всего имеет хоть какое-то значение. Даже то, что сегодня мы спасли жизнь Маше, по сути своей ни разу не полезное и не благое дело. Единственная девочка из этой компании, которая заслуживала спасения, его не получила, потому что несколько мразей решили, что они вправе замучить ее и убить. Вот и сказке конец, злодеи живы, жертва нет. Отстойно выходит. Я забираюсь под одеяло, поворачиваюсь к окнам. Чувство такое, будто все, что я делаю, так или иначе ведет к одному результату. Безысходность. Дверь открывается, только потом кто-то стучит в нее. — Не спишь? — спрашивает Соня. — Нет, — отвечаю, не поворачиваясь. Она заходит и закрывает за собой дверь. Я слышу шелест, такой знакомый, что ком в горле встает. Кровать позади прогибается, и рядом ложится Соня. Подвинувшись еще ближе, она обнимает меня черной когтистой рукой, сверху накрывает крылом. Не совсем таким, к которому я привыкла. Оно меньше и слегка неровное, будто срослось когда-то неправильно. — Как-то раз у меня получилось сбежать почти на полгода, — тихо говорит она, вздохнув. — Пару месяцев я просто скрывалась по лесам, боялась нос на улицу высунуть. Потом решилась зайти в город. Не помню, какой. Небольшой был, всего пара многоэтажек. Там и познакомились. — С кем? — С Костей, — продолжает Соня, помедлив. — Ты спрашивала, были ли у меня близкие. Были. Был. Влюбилась как дурочка, он не знал обо мне правду, думал, что я прячусь от родителей-тиранов или от злобного мужа. Что-то вроде. А я так влюбилась в него, Ась. Как девчонка обычная, так сильно. И он тоже. Я в какой-то момент поверила, что удалось сбежать от них, собиралась уговорить его уехать дальше. К Югу. Залететь умудрилась. Мы даже обрадовались. Я, закусив губу, молчу, кое-как удерживаясь от того, чтобы спросить чего-нибудь лишнего. Помня, в каком состоянии мы обнаружили ее, я понимаю, чем все кончилось. — Свартжель нашла меня, — говорит Соня спустя несколько секунд. — Я потом только поняла, что не так уж хорошо пряталась. Она специально дала мне пожить, чтобы потом поломать сильнее. Все вышло даже лучше, чем она планировала. Я не только успела поверить, что получилось, я еще и оказалась не одна. Она забрала обоих. Его… Костю превратила в упыря. — Боже, — выдыхаю я, сжав ее руку. — Он изрядно потрепал меня, пока я нашла в себе силы его убить. — А ребенок? — шепчу, заранее зная ответ. — Родился мертвым. Родилась. Девочка. Жизнь на цепи не способствует здоровой беременности. Свартжель не дала мне ее подержать, забрала тело и выбросила упырям на ужин. — Я… Я не знаю, что сказать, Сонь. Понимаю, что это не поможет и ни к чему, но мне очень, просто безумно жаль. — Поэтому мне не нужны близкие, и я не хочу к вам привязываться. — Она вздыхает и отодвигается, потому что я разворачиваюсь и ложусь к ней лицом. — Я не хочу и привязываюсь. Вы затягиваете меня во все это, а я не могу сопротивляться. Не получается. Я смотрю на нее, в полумраке ночного освещения вижу заострившиеся черты лица, светящиеся красные глаза и широкий изгиб рта, в котором прячутся острые зубы. Она полностью покрыта перьями, если не считать лица, кожа которого кажется сероватой. — Мы победим, — говорю я, вцепившись в одеяло. — Мы должны победить. Так что можешь привязываться. Мы убьем твоих сестер и засунем Кутха туда, откуда его уже никто не откопает. — А если нет? — Тогда и терять уже будет нечего. — Дай-ка руку. С печатью. Попробуем кое-что. Лазейку. Я делаю, как на говорит. Соня обхватывает длинными пальцами мое предплечье, велит закрыть глаза и слушать ее голос. Она произносит что-то, но я не могу разобрать ни слова, язык мне незнаком. Это почти как песня, медленная и неровная, но все же. И я не замечаю, как сознание плывет по ее строкам, постепенно утягивая меня все дальше. …Темно. Здесь очень темно, и лишь один маленький компьютерный монитор светится. Я вздрагиваю, услышав шелест, и уже в следующее мгновение что-то отталкивает меня к стене, вжимает в нее, а пальцы смыкаются на горле. В подрагивающем свете, исходящем от экрана, я вижу рыжие волосы, вижу желтые глаза и полосы на лице, воинственно вскинутые крылья. Другую руку он заносит будто для удара, согнув когтистые пальцы. — Стой, подожди, это же я! — прошу, схватив его за запястье. — Птиц, это я, слышишь? Он смотрит, внимательно смотрит, изучает лицо, реакцию. Ищет разницу между мной и копией, которую Кутх, видимо, и на него насылает. Опускает руку, разжимает пальцы, но продолжает наблюдать. — Это я, — повторяю, выдохнув. — Соня пробует какой-то трюк. Не знаю, что, но… Птица закрывает глаза, подается вперед и прижимается ко мне, обвив руками. Развернувшись, закрывает крыльями, тихо шепчет: — Мышка. — Я здесь, с тобой, — бормочу я, кое-как удерживаясь от того, чтобы зареветь. Обняв его, утыкаюсь лицом в мягкие перья. — Мы ищем вас, Птиц, задействуем все, что возможно. Скоро мы придем за вами, только дождитесь. — Он изводит его, — хрипло говорит пернатый. — Пытается сломать, запутать. — А тебя? — Ему не я нужен сейчас. Он отрезал нас друг от друга, запер меня. Собирается поглотить, когда добьется согласия. — Хрен ему. Сережа не согласится. Держись, Птиц. Мы вас вытащим. — Не суйся сюда, — мрачно предупреждает он, отстранившись так, чтобы видеть мое лицо. — Я запрещаю тебе лезть, мышка. — Это не подействует. Мы вас вытащим, и надерем зад Кутху, обещаю. И… Птиц, вы должны держаться, просто обязаны. Вы не можете бросить меня, бросить нас обоих. Он собирается возразить, но замолкает, смотрит на меня, нахмурившись. Уточняет: — Вас обоих? О ком ты? — О ребенке. О дочери, Птица, о нашей дочери. Он хмурится еще больше, немного отходит, наклонив голову на бок. Движения резкие, как и всегда, когда он нервничает или злится. — Я беременна, Птиц, я хотела сказать в тот день, но… Но ты знаешь, как вышло. Пернатый опускает взгляд вниз, на мой живот. Глаза расширяются, когда до него полностью доходит. Он протягивает руку, но тут же отдергивает ее. Я перехватываю его за запястье и кладу ладонь себе на живот. — Значит… — шепчет он и опять замолкает. — Тири говорит, что девочка. Ей лучше знать, наверно. Птица, дрогнув, сжимает в когтистых пальцах футболку, тянет меня ближе к себе. — Вы должны продержаться до нашего прихода, — шепчу я, обняв его, зарывшись в перья на плечах. — Вы нужны ей, оба. Вы нужны мне. — Моя… дочь? — чуть слышно говорит Птица. На его лице сплошь смятение, но вот в глазах загорается знакомое пламя. — Мышка… И нас накрывает темнота, вышвыривающая в реальность…