Вместе: Время Ворона

Хольт выглядит так, будто явился на самое долгожданное свидание. Бежевый костюм с иголочки сидит просто идеально, на губах играет легкая улыбка, когда он встает из-за стола, чтобы поприветствовать меня. Я смотрю на протянутую руку, а внутри все скручивает от желания сломать ее. Необычно для меня. Я умею за себя постоять и иногда, когда злюсь, могу угрожать сломать кому-нибудь нос и так далее, но дальше слов это не идет. Сейчас мне едва удается сдерживаться, потому что я точно знаю, какой прием можно провернуть так, чтобы кость треснула в двух местах. И я хочу это сделать, безумно хочу, пусть даже он всадит в меня заряд электричества. Сцепив зубы, молча сажусь за стол. В зале шикарного ресторана мы одни, если не считать табун охраны со стороны Хольта и такой же с моей. Август, ничуть не смутившись, подзывает бледного официанта и приказывает подать вино. Дураку понятно, что происходит какая-то хрень, и вышколенный темноволосый парень — не исключение. Да, никто друг в друга не тычет пушками, но по лицам присутствующих можно легко угадать, что вот-вот начнут. В лучших традициях девяностых. Я складываю руки на груди и смотрю на Хольта. Мой наряд резко контрастирует с его, потому что я пришла не на свидание и надела удобную темную одежду, не стесняющую движений. На случай, если придется лезть в драку. Глядя на улыбающегося Хольта, я готова начать прямо сейчас, во мне прямо зреет необходимость вцепиться в него. — Это лишнее, — говорит Август, заметив, как я поправляю на пальце кольцо. То самое, с помощью которого вырубила его в прошлый раз. — Я пришел с миром, Ася. — А я с мечом, — пожимаю плечами, рассматривая его. — Полагаю, для тебя не секрет, что произошло. Мне нужны ответы. — Конечно. И я готов помочь. — Чего вдруг? — Наше сотрудничество будет выгодным для обеих сторон. Мы прерываемся, пережидая, когда официант разольет вино. Август берет свой бокал, пробует напиток и явно остается довольным. Я не двигаюсь. — В нынешней ситуации тебе не обойтись без «HOLT International». И мне есть, что предложить для твоей… вендетты. — Скажи мне, Август, почему на месте взрыва в башне Vmeste было обнаружено вещество из колб для костюма Чумного Доктора? — О, Ася, дорогая, не разочаровывай меня, — протягивает Хольт, усмехнувшись. — Ты же не ждешь, что я буду оправдываться и отрицать, что сотрудничал с этими людьми? Зачем мне это? Ты и сама все прекрасно знаешь. Я его убью. Обязательно убью. — Но верность для наших теперь уже общих противников не свойственна, — продолжает Хольт. — Я, Ася, примерно в том же положении, что и ты. Ни одно из данных мне обещаний не было выполнено. — Тебя пожалеть или что? — Не стоит. — Что ты знаешь о похищении Разумовского? — Ничего, — разводит руками Хольт. — Я даже не знал, что твой супруг жив. Или вы не успели вступить в брак? Врет? Скорее всего. Только вот зачем? — Куда его могли увезти? Куда ты собирался доставить меня? — Эти инструкции я должен был получить после того, как ты окажешься в моих руках. — Я здесь. Забирай и поехали. — Заманчиво, — ухмыляется Хольт, глядя на меня. Медленно подносит к губам бокал и отпивает вино, давая мне полюбоваться профилем. И частью устройства, которое держит его позвоночник или что там оно делает. — Но сейчас это уже бесполезно. Они получили, что хотели, и им не нужны ни ты, ни я. — Хочешь убедить меня, что больше не работаешь на них? — Я буду честным, Ася, работал бы, но меня… как бы точнее выразиться? Кинули. Да, так у вас говорят. Поэтому я предлагаю помощь тебе. Полагаю, для Чумного Доктора нужно топливо? Я, игнорируя его слова, подаюсь вперед, складываю руки на столе в замок. Хольт и бровью не ведет в ответ на мой взгляд. — Мне нужна правда, Август. Иначе ты не выйдешь отсюда живым. Я тебе голову оторву. — Рискну предположить, Ася, — он ставит бокал на стол, — что сверхспособностей у тебя нет. Вряд ли ты, моя дорогая, справишься. Что до угроз… — Хольт откидвается на стуле, складывает руки на животе. — Это лишнее. Здесь везде камеры. Не думаешь же ты, что я не подготовился к такому исходу? Не у тебя одной есть талантливые люди.Ты дискредитируешь себя и компанию, попадешь в полицию. Вряд ли это поможет Сергею Разумовскому. А уж если используешь свою новую подругу… — Август усмехается. — Да, я о ней знаю. — Думаешь, это меня остановит? — Думаешь, есть смысл играть в княгиню Ольгу? Удивительная женщина, верно? Я люблю удивительных женщин, — улыбается Хольт, рассматривая меня как кусок мяса в витрине. — Еще больше люблю выгодные сделки. И ты сочетаешь в себе эти два пункта. Проекты контрактов уже готовы и будут отправлены твоей компании после нашего ужина. Я встаю, так толком и не определившись, что сейчас сделаю. Подставлять себя и своих людей будет верхом глупости, а у меня нет причин сомневаться в том, что Хольт сказал насчет камер и прочего. Поверить в его непричастность тоже не могу, я все-таки не вчера родилась. Давить на него сейчас нечем. Умом я это понимаю, но ненависть, поселившаяся внутри меня, совершенно не согласна. Он связан с культом, с людьми, которые забрали у меня самое дорогое, превратили в кошмар даже новость о том, что я… И все они заслуживают смерти, я хочу, чтобы они сдохли, хочу лично убить тех, кого смогу. — Я на твоей стороне, Ася, — говорит Хольт. — Мне нужны эти контракты не меньше, чем тебе. Ненависть горит все ярче, но на мое плечо опускается тяжелая рука. — А, цепной пес, — произносит Август, глядя на человека рядом со мной. — Твоей хозяйке здесь ничего не грозит. — Идем, — чуть слышно приказывает Олег. — В этом нет смысла. Мы доберемся до него позже. — Это будет проблематично, — заявляет Хольт. — Идем, — повторяет Волков. Я киваю. Опять накатывает тошнота, и лучше покинуть ресторан до того, как Август увидит, как меня выворачивает на мраморный пол. И дело тут не в эстетике. Он примет это либо за слабость, либо именно за то, чем оно является на самом деле. Ни того, ни другого, я не хочу, поэтому разворачиваюсь и ухожу в окружении наемников, игнорируя попытки Хольта попрощаться. Мудак разыгрывает из себя союзника, еще и денег на нас срубить хочет. И теперь он будет сидеть под круглосуточной охраной, хорошо, если трансляцию не устроит непрерывную. Ничего, если выяснится, что он причастен не только косвенно… — Ты как? — спрашивает Олег, когда мы садимся в машину. — Отлично, — отвечаю, пристегиваясь. — Готова к вечернему патрулю. — Никаких патрулей, — отрезает Волков. — Тебе поспать надо. Мы всю предыдущую ночь рыскали по городу. — Это не… — Ася, я не про беременность. Ты сама еле держишься. Рефлексы ни к черту, силы на исходе, внимательность тоже. От тебя не будет толку, если окончательно выдохнешься. Отдохни. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Плохо, что я уже ничего не знаю. Что делать дальше? Как искать? Где искать? Почему уже двое суток нет никаких результатов? Я схожу с ума. Один из худших кошмаров ожил, и я не знаю, как с ним справиться. Но Олег прав, наверно. Если не отдохнуть, то помощи от меня будет не много. И еще эта вечная усталость, слабость. Сейчас не время, совсем не время. Я должна сосредоточиться и действовать, не оглядываясь на две полоски, теперь уже некогда колебаться. Если не смогу, то… потеряю вообще все. Мне нужно быть сильной, а это меня лишь тормозит. — Олег, — тихо зову, закрыв глаза. — М? — Мне… Я хочу от этого избавиться. Волков молчит долго, остается лишь радоваться, что в машине мы одни. Я уже не жду от него ответа, когда он спрашивает: — Почему? — Сейчас не время. Это… состояние меня тормозит. Мешает. Потом еще будет шанс, но без Разумовского все не имеет смысла. Я… Я хочу бросить все усилия на поиски и дальнейшие действия, а это мешает, забирает силы. Я… хочу прервать. Олег опять молчит, но я вижу, как крепко он стискивает руль. Выдохнув, наемник кивает: — Хорошо. Запишемся в клинику. Я буду с тобой. — Спасибо, — шепчу я, отворачиваясь, чтобы он не видел слез. Но ему и не надо видеть. Олег кладет ладонь мне на колено на ближайшем светофоре и сжимает, пробормотав: — Прорвемся, Ась. Обещаю. *** Ничего не происходит и на третий день, и на четвертый, и даже на пятый. Если в первые сутки я думала, что это кошмар, то теперь уверена. Мне постоянно кажется, что я окончательно сошла с ума, потому что меня просто не оставляют в покое, таскают туда-сюда, будто хоть что-то имеет значение, кроме Разумовского. Но все это с ним связано, а подвижек в поисках нет, поэтому я молча слушаюсь и выступаю перед инвесторами, толкая заготовленную Ангелиной речь, от которой взрослые дяди и тети чуть ли не рыдали, даю комментарии избранным представителям прессы, рассказываю про отвратительных сектантов, которые чуть ли не на само наше государство нацелились, а Разумовский пытался их остановить. Это тоже идея Ангелины, согласованная с сильными мира сего. Не знаю, как уж там она добралась до верхов, но они, надо полагать, усмотрели в ситуации выгоду. Те же люди, видимо, намекнули ФСБ отвалить, потому что после второго допроса они ко мне больше не лезли и начали делать свою работу. Искать. Только все без толку. Я чувствую себя тигром в клетке дома, поэтому стараюсь бывать там как можно меньше. Совсем скоро мы вернемся в башню, но чем это поможет? Я бессильна, совершенно бессильна, я не могу сделать ничего, чтобы помочь. Совершенно бесполезная единица. Все трепыхания, участие в поисках, вылазках, походы к Тири — все это ни к чему не приводит. А через два дня будет уже неделя, как Разумовского забрали. Что можно сделать с человеком за неделю? Соня сказала, что Кутху нужно сильное тело, но… Что насчет головы? Он и раньше пытался влезть в Сережин разум, но был ограничен лишь ночными кошмарами. А сейчас? Все эти мысли крутятся в моей голове, не переставая, поэтому когда звонит телефон и какая-то девушка представляется Машей, я устало спрашиваю: — Какая еще Маша? — Простите, — бормочет она и вешает трубку. Я же пропускаю машину справа и сама выхожу на поворот, а заодно пытаюсь вспомнить, какую к черту Машу может пропустить Марго? Твою мать! Выругавшись, спешно паркуюсь у тротуара, игнорируя знак и камеры, и перезваниваю. Штрафы — явно не худшее, что сейчас есть в моей жизни. Гудки идут долго, но я упорная, и, в конце концов, девушка отвечает. Извинившись, прошу рассказать, что случилось. — Я понимаю, видела новости, — тихо говорит Маша. От былой спеси и следа не осталось. — Я… Вы его выпустили? — Кого? Васю того? Выпустили, улик нет, свидетелей тоже. — Понятно, — шепчет девушка, вздохнув. — Ася… Извините, на визитке не было отчества. — Просто Ася и можно на «ты», я не настолько еще стара. Маша, угукнув, дальше молчит, только в трубке слышится какой-то шелест, будто она под одеялом. — Тебе помощь нужна? — в лоб интересуюсь, на что получаю тихое: — Не знаю. — Маша, давай встретимся? И ты все мне расскажешь. Я смогу тебя защитить, обещаю, только… — Это он ее. — Что? — удивленно спрашиваю я. — Он ее так. Они… Мы. — О ком ты говоришь, Маша? Назови имена, пожалуйста. — Она влюблена в него была, а он решил поиздеваться. Позвал к себе и изнасиловал. А потом испугался, что она расскажет, ну и… Я не знаю, почему все так зашло далеко, я не… Я плохо помню. Он что-то подсыпал, наверно, я не знаю. Он и меня убьет, если узнает… Может быть, просто убьет… Я… Мне не стоило, забудьте. Маша отключается, я, ругаясь, перезваниваю, но абонент уже недоступен. Да чтоб тебя! Марго записывает мои разговоры, но Маша ни одного имени не назвала, и это все ничего не доказывает. И все равно я обрываю телефон Грому, а потом прошу ИИ отследить вызов. Увы, это не Разумовский, и затея проваливается. Я все равно мчу к дому Маши, как и майор, у которого получается приехать раньше. Заскочив в подъезд вместе с каким-то парнем, я бегу к лифту и на нужном этаже обнаруживаю в дверях квартиры Грома, который разговаривает с мамой Маши. Девушки не было дома со вчерашнего дня, но в полицию до сих пор не заявили. Я буквально влетаю в диалог до того, как майор поругается с очередными участниками дела, хоть и косвенными, коротко объясняю ситуацию и вижу в глазах брюнетки напротив сначала непонимание, а потом все нарастающий ужас. — В полицию звоните, — говорю я, схватив ее за дрожащие руки. — Прямо сейчас. — А мы начнем с вашего позволения, — заявляет Гром, бесцеремонно заваливаясь в квартиру. Обыск Машиной комнаты я предоставляю ему, а сама остаюсь с мамой Маши, Валентиной. Полицию она уже вызвала, а сейчас обзванивает друзей и родных. Из того, что она говорит в перерывах, понимаю, что Маша не первый раз не ночует дома, поэтому тревогу и не поднимали. Беспокоило, что дозвониться не могут, да, но это тоже дело привычное. Я сижу в небольшой уютной кухне и стараюсь сильно не звереть, ибо свой самовар чужой семье навязать не удастся, уж точно не в такой момент. Может, впредь будут бдительнее. Если Маша выживет. Я встаю и иду к Грому, чтобы чем-нибудь помочь, потому что на меня опять накатывает паника, но не по поводу исчезнувшей девушки. Что я вообще тут делаю? Мне до звезды все, что происходит вне поисков Сережи и Птицы, так на кой я трачу тут время? Потому что деть мне его все равно некуда. Мы не продвинулись ни на шаг, а бесцельное рыскание по городу ничего не дает. — Ты чего? — спрашивает Гром, оторвавшись от светлого комода. — Выглядишь так, будто тебя тошнит. — Потому что меня тошнит, — отстраненно сообщаю, надевая выданные мне майором перчатки. — Нервы. Не обращай внимания. Мы добросовестно обшариваем каждый сантиметр комнаты до прибытия полицейских, которые, к слову, не торопятся. Судя по лицу Грома, он позаботится о том, чтобы те получили выволочку за подобную медлительность. Больше мы ничего здесь сделать не можем, поэтому ретируемся. Уже внизу я отвечаю на третий звонок от Олега и говорю, что все со мной нормально. Такая чудная ложь. Сунув телефон в карман, сажусь в машину, потому что ветер сегодня особенно сильный и холодный. Проходит минут пять, а я все еще сижу, пытаюсь собраться с мыслями. Мне некуда спешить, некуда ехать. Нет ничего, чем я могла бы сейчас помочь. Я зажмуриваюсь, сжимаю руку с печатью. Она не чувствуется пустой, как тогда, возле особняка. Хороший знак, ведь так? И даже эта дрянь в итоге бесполезна, потому что Тири и ее друзья не могут отследить Разумовского через нее. Ситуация вокруг похожа на огромный капкан, и он с каждым днем сжимается все теснее. В конце я потеряю не конечность, а сердце. Дверца со стороны пассажира открывается, и в машину заваливается Гром. — Поехали, — говорит он и тянется к ремню безопасности. — Куда? — Девчонку искать. Чего смотришь? Ничего другого мы сейчас все равно не сможем. Давай, поехали, перекусим по дороге. — Иди ты в задницу со своей шавермой, меня от нее вывернет. — Нервы? — скептически уточняет Гром. — Нервы, — безапелляционно заявляю я. — Ну да. Ради всего, что между нами было, я пожру салат. Заводи давай. Черт с ним. Он прав, ничего больше все равно сейчас не могу, разве что под ногами у людей не мешаться. Я включаю навигатор, и мы отправляемся по адресам друзей и родственников Маши. Во мне теплится надежда, что вот сейчас позвонит Олег или Шура, кто угодно, скажут, что появились новости, зацепки, и надо срочно организовывать спасательную операцию. Телефон молчит.