Провал за провалом

Дождь лил, не переставая, уже несколько бесконечно долгих недель. Некогда ясное небо Элизии заволокли унылые тучи, из-за которых день стал неотличим от вечера. — Чёрт вас дёрнул отпустить этого Библиотекаря? — совет ещё не начался, а недовольство уже лилось через край. Латри дёрнулся, не зная, стоит ли ему начать записывать, но возмутившийся мужчина жестом приказал ему не шевелиться. — Какой же из него Библиотекарь, если он ни разу не бывал во внешнем мире? Уверен, парень скоро вернётся, — другой голос. Латри устало вздохнул, и нос защекотал запах старой бумаги. Из-за дождя впервые пришлось проводить совет не в открытом небесам и людям булевтерии, а в главном зале библиотеки: достаточно просторном, чтобы вместить всех самых влиятельных членов совета, но слишком тесном, чтобы позволить поучаствовать в обсуждении любому желающему. — Ещё раз простите, что так вышло, мы обязательно сообщим вам решение совета, — девушка в свободных одеждах улыбнулась кому-то за пределами комнаты, не без усилий закрыла тяжёлую дверь и направилась к своему месту за столом. Стоило ей опуститься на стул, Латри схватил перо и поспешно окунул острый кончик в чернила. Все члены буле на местах, а значит можно считать, что совет начался. Латри не был одним из буле, да и к обсуждаемой теме имел отношение крайне косвенное. Но, как писарю, ему надлежало присутствовать на каждом совете и фиксировать каждое слово его уважаемых членов. Чтобы успевать, он привык делать это механически, не вдумываясь ни в смысл сказанного, ни в сами слова: просто воспроизводил на бумаге звук за звуком, какие достигали его ушей. И этот раз не стал бы исключением, если бы на совет не был приглашён кое-кто, за чьё состояние последние недели Латри переживал едва ли не больше, чем за собственное. Но пока всё шло своим чередом. Привычные приветствия, обсуждения жалоб и просьб жителей. Воздух потрескивал от всеобщего нетерпения, но никто не поторопился перейти к главной теме, пока не исчерпались все второстепенные: что делать с мокнущими овцами? а что с посевами? как убрать воду с пешеходных дорог? Если все эти проблемы людям Элизии и приходилось когда-то решать, то никого из нынешнего буле тогда не было в живых. Такой затяжной дождь не в характере Элизии. Всегда ясное и жизнерадостное небо рыдало, лишь когда чувствовало, что драгоценная душа жителя Элизии покинула родной край. Горькая скорбь небес проливалась на землю вместе с дождём. Что делать, когда небо оплакивало усопшего, знал каждый: труп тащили к могильщику, и тот проводил обряд возвращения тела земле. Занимала вся процедура около суток и обычно её хватало, чтобы небо перестало реветь и вновь стало солнечным и чистым. Но вот если кто-то не погиб, а просто покинул пределы Элизии... остальным оставалось лишь дожидаться его возвращения под проливным дождём. И за последнюю сотню лет никому не приходило в голову покидать родной край более, чем на пару дней. Никому, кроме нового Библиотекаря, Лихта. Библиотекарь — хранитель мудрости и знаний о внешнем мире и его опасностях. Он читает книги чужих, внимательно их изучает и предупреждает народ Элизии об ошибках, которые они могут совершить. Люди вне Элизии жестоки, глупы и жадны, они привели мир к упадку, но знать их ошибки полезно, ведь на них можно учиться. Этим и занят библиотекарь. По крайней мере был, пока не решил лично увидеть внешний мир и, возможно, принести новых книг. Сперва многие поддержали смелую идею юного наследника всех знаний их маленького мира, но теперь мало кто рискнул бы назвать это хорошей идеей. От затянувшегося дождя страдали все без исключения. — Сегодня совет хочет допросить... — Латри встрепенулся. Похоже наконец начиналось то, ради чего он сегодня был слегка внимательнее, чем обычно. Ещё до того, как его имя назвали, со своего стула поднялся стройный юноша, на вид почти ребёнок. — ...Патри. А по совместительству сводный брат Латри. И фаворит нынешнего Библиотекаря. Буле считал, что Лихт мог сказать своему любовнику, куда планирует направиться или хотя бы как долго будет отсутствовать, поэтому вызвал Патри на сегодняшний совет. К их сожалению, Латри уже знал ответ, а потому ещё до того, как брат что-то ответил на прозвучавший вслед за приветствиями вопрос, вывел на бумаге аккуратное "Простите". — Простите, я ничего не знаю. Мне очень жаль, — взгляд устремлён куда-то вниз, голос пропитан робкой вежливостью, можно ненароком поверить, что ему действительно жаль! Патри не извинился бы. — Ты уверен, что он ничего не говорил о том, куда собирается? Постарайся вспомнить. Патри не было бы жаль. — Он... — глаза прикрыты, лицо изобразили задумчивость, — Нет, ничего такого не вспоминается, — робкая улыбка и взгляд в никуда. Патри не улыбнулся бы. Перо, уверенно скользившее по бумаге, замерло, оставляя жирную кляксу посреди имени "Патри". Последнее время Латри всё чаще ловил себя на мысли, что с его братом что-то... неправильно. Но чётко сформулировать что именно никак не удавалось. Просто он делал то, что никогда бы не сделал Патри. И сейчас, когда было нужно вписать в протокол имя говорящего, в голове сам собой возник пугающий вопрос: "Кто он?" Странности начались примерно тогда же, когда начался дождь. Ещё утром Патри, надувшись, засел в своей комнате: не пошёл вместе с остальными провожать библиотекаря. По недовольному выражению лица и резким ответам нетрудно было догадаться, что между ними что-то произошло. Латри очень хотелось бы знать, что именно, но брат никого не посвящал в свои проблемы. Возможно, считал, что, если не говорить о них никому, то те сами собой испарятся. Каждый раз наступал на одни и те же грабли. Тем утром у Латри не было ни капли желания разбираться с разбитым сердцем брата. Точнее, у него никогда не было такого желания, потому что хрупкое сердце разбивалось с завидным постоянством и по всяким пустякам, а затем ходило с недовольной миной, пока как-то само собой не залечивалось. Ничего вроде бы необычного. Кроме того, что в этот раз "излечение" произошло как-то уж слишком быстро: уже вечером Патри вёл себя так, будто утром ничего не произошло. Будто не он реагировал резко на любое упоминание грядущего путешествия Лихта. Будто ему, отчаянно влюблённому, и правда было всё равно. Тогда Латри не придал странности особого значения. Просто весь вечер его не покидало странное зудящее ощущение: "Что-то неправильно." Писарь совершенно не понимал, откуда оно взялось, до следующего дня. Когда он проснулся, Патри уже сидел за столом у окна в общей комнате. Вытянул руки вперёд, чуть ли не ложась корпусом на столешницу, и внимательно их разглядывал. Спокойная сосредоточенность заставила круглое, слишком детское для его возраста лицо, казаться старше. Парень настолько погрузился в свои мысли, что задумчивый взгляд не оторвался от длинных тонких пальцев, даже когда Латри окликнул брата. — Патри?.. — иногда он ненавидел их имена — словно обращаешься сам к себе, но странно искажённому, — поэтому не стал повторять его ещё раз. Вместо этого подошёл ближе и положил руку на плечо, слегка сжимая. — Ты сегодня рано. Рано для кого-то, кто всегда просыпался к обеду. Патри вздрогнул. Умиротворение сошло с лица, сменившись растерянностью. Вся "взрослость" испарилась, и парень стал выглядеть, как обычно. — Извини, задумался. И тут Латри, словно током, ударило осознание. Патри не извинился бы. Никогда и ни за что. Он всегда был слишком горд и самоуверен, чтобы просить прощения, тем более за такую мелочь. Патри не растерялся бы от внезапного прикосновения: ему куда свойственнее возмутиться. Патри не сидел бы после отъезда Лихта спокойненько за столом, он бы жить никому спокойно не дал за то, что его не отпустили в путешествие вместе с библиотекарем под предлогом "дождь будет слишком сильным." Ходил бы кругами, как заведённый, и повторял: "Да уж куда сильнее!" Писарь небольно ущипнул себя за щеку, протёр глаза и взглянул на Патри — хотя скорее на его макушку, ведь тот так и не обернулся — вновь. Белые волосы, слегка влажные со стороны окна из-за изредка попадающих рикошетом капель, собраны в короткий низкий хвост: брат начал отращивать их пару лет назад, подражая своему библиотекарю. Иногда степень его помешанности пугала, но, видимо, именно благодаря ей Латри так легко понял, что что-то не так. Обойдя стол, он сел напротив, и, наконец, смог увидеть глаза брата. Такие же, как обычно: ни болезненного блеска, ни замутненности, самые обычные глаза. Раздалось щебетание и тихое постукивание. Светлая макушка мгновенно обернулась на звук, к окну. Латри сделал то же самое. Мокрая птаха села на подоконник и несколько раз клюнула стоявшее на нём деревянное блюдце. Там специально были оставлены семена, потому что писарю нравилось, когда на их окно прилетали птицы. Они милые, а ещё из их клювов никогда не доносилось ничего, что могло потребовать записи. Губы Патри растянулись в едва заметной улыбке. Отлично, теперь он ещё и улыбается не только в присутствии Лихта. Подсознание продолжало кричать о том, что перед ним не его брат, но логика пыталась придумать оправдание получше: сошёл с ума? безумен? слетел с катушек? Ни один из вариантов не предвещал ничего хорошего, но каждый был куда вероятнее бившегося в голове простого "Это не он." — Лихт вчера уехал, — прежде чем спешить с выводами Латри решил осторожно прощупать почву, легонько надавить на самое больное. — Уже скучаешь? "Поиздеваться решил?" — в голове мгновенно возник ответ, который мог дать Патри. — ...Да, немного, — брат ответил не сразу, перед этим немного подумав. Короткий, вежливый ответ, не выражающий абсолютно ничего. — Он не говорил, когда вернётся? Дождь идёт всего второй день, а у меня уже голова раскалывается. "А с бубнежа буле она у тебя не раскалывается? Ничего он мне не сказал. Как и всегда." — Он... — Патри нахмурился, будто усердно пытался достать что-то с дальней полки памяти, — ...кажется не говорил. Он пошёл искать кого-то. — Книги? — Нет, девушку, — снова пауза. Похоже ему и правда с трудом удавалось вспоминать детали. — Он слышал голос девушки, и пошёл искать. — Ооо! А буле наплёл всякого! — Латри ухмыльнулся, узнав такие щепетильные подробности. На минуту он даже забыл о своих подозрениях. — Битый час рассказывал им, как важно добывать новые знания извне и учиться на ошибках, чтобы его вылазку одобрили. И всё на самом деле из-за девушки! — новая сплетня грела язык и сердце. Если Лихт вернётся в Элизию с чужестранкой, скандала не избежать, а Латри скандалы на советах нравились куда больше однообразных отчётов о качестве выращенной пшеницы. — Ревнуешь небось? Патри(?) удивлённо вскинул брови и, наверное, впервые за утро посмотрел брату прямо в глаза. — Ревну... — он явно хотел переспросить, но не успел договорить и слова, как вдруг залился краской. Взгляд вновь сбежал куда-то вниз и на лице появилась смесь ужаса и отвращения. Золотые зрачки забегали справа налево, вверх и вниз, будто взгляд отчаянно желал за что-то зацепиться, но не мог. Губы разомкнулись и оттуда вырвался сиплый выдох, за которым последовал торопливый вдох. Бледные пальцы впились в столешницу с такой силой, словно она была обломком корабля среди бушующего океана. — Эй, ты чего? — таким Латри брата ещё никогда не видел. Точнее, он никого "таким" никогда не видел, и по спине пробежали мурашки. — Всё в поря... На этот раз свой вопрос на полуслове прервал писарь. Патри(?) сидел перед ним, слабо улыбаясь, будто и раскрасневшееся лицо, и сузившиеся зрачки, и приоткрытый в беззвучном вопле рот — всё это Латри просто почудилось. — Всё хорошо. Просто немного устал. "Уставшие люди выглядят не так." — писарь еле сдержался, чтобы не произнести это вслух. Хотя по выражению лица наверняка и так было ясно, что он думает, потому что брат(?) тут же добавил: — Вспомнился кошмар. Сегодня из-за него так и не уснул. Кошмар? Может из-за него он такой странный? Но что может вызвать такую реакцию? У Латри до сих пор ни одной догадки. Они живут в маленьком мире, где самая большая проблема — затянувшийся на две недели дождь. Здесь ничего не происходит. Здесь ничего не случается. Здесь Ничего Нет — ...Патри вёл себя странно, — собственные мысли, озвученные чужим голосом, вернули Латри в реальность. Он всё ещё на работе и ему нужно работать, а не предаваться воспоминаниям. — Мне бы хотелось удостовериться, что он ничем не болен. Латри взглянул на исписанный лист бумаги перед собой. "Я заметил, что последнее время Патри вёл себя странно. Мне бы хотелось удостовериться, что он ничем не болен," — всё же навык записывать чужую речь на автомате, не вдаваясь в смысл, очень помогал в моменты, когда собственные мысли улетали очень далеко. Похоже, стоило брату(?) сесть, он вновь стал центром общего внимания. — И правда, ты последнее время какой-то тихий, — странности поведения заметил не только Латри, но, похоже, лишь в его голову проникла странная тяга... объяснять их не проблемами со здоровьем. — Многие чувствуют себя нехорошо из-за дождя. Если дело в этом, мы освободим тебя от обязательных работ, пока Лихт не вернётся. Как заботливо. — Буду благодарен, — кивнул Патри(?), одарив присутствующих очередной скромной улыбкой. — Похоже Лихт всё же научил этого оболтуса парочке вежливых слов! — не выдержал кто-то из буле, и по залу рассыпались тихие смешки. — Не записывай это, Латри. Он послушно не записал. На открытых советах члены буле куда реже позволяли себе указывать ему на то, что не стоит записывать, но за сегодня это была далеко не первая такая просьба. Когда объявили об окончании совета, Латри окунул перо в ёмкость с водой, чтобы смыть остатки чернил, протёр салфеткой и убрал в футляр. Дома он обязательно позаботится о своём инструменте как подобает, но сейчас задерживаться не хотелось. Стопка листов с записями совета осталась лежать на столе: разбираться с ними дальше работа Лихта. Латри рассчитывал пойти домой вместе с братом(?), но, даже торопясь, провозился куда дольше, чем планировал. Когда он выходил из библиотеки, все участники совета уже покинули её. Внутри остался лишь личный телохранитель Лихта с вечно недовольным выражением лица. Но сегодня оно казалось ещё более недовольным, чем обычно. — Почему тебя не допрашивали? — проходя мимо, Латри замедлился, а затем и вовсе остановился. Ему показалось странным, что совет решил спросить о планах Лихта его фаворита, но не охранника. — Потому что я бы ничего им не сказал, — Лая — кажется так его звали — широко зевнул. Латри частенько видел этого человека, но почти никогда не заговаривал, даже не был уверен, что хоть кто-то, кроме Лихта, с ним говорил. И что-то подсказывало писарю, что он знает, почему: что бы Лая ни говорил, ты ясно слышал лишь "Проваливай поскорее." Так Латри и сделал. Он хотел бы спросить телохранителя о странном поведении Патри, но Лая весьма четко дал понять, что не в настроении для разговоров. Будто он хоть иногда в настроении. Выскользнув из библиотеки, Латри сразу направился домой. Правая рука ныла от долгого, почти непрерывного письма, поэтому на ходу он сжимал и разжимал пальцы, надеясь размять их. Последнее время кисть всё чаще болела, когда он брал в руку перо. Пока боль удавалось игнорировать, но Латри боялся, что однажды она станет настолько сильной, что он не сможет писать. После прогулки под дождём сухой, теплый дом показался спасением. Пару дней назад они занавесили окна простынями, чтобы внутрь попадало как можно меньше влаги. Возможно, это было лучшим решением Латри за последние месяцы. Он бросил сумку с принадлежностями писаря на табурет у входа и стянул с себя бесполезный плащ: одежда под ним промокла до нитки. — Аптьхи! Если буле планируют освобождать от работы всех заболевших, то работать скоро станет некому. Похоже чих выдал его присутствие, потому что Патри(?) тут же выглянул из ванны. Уже переодетый в домашнее и с полотенцем на голове. — Я нагрел воду. Там ещё много, так что можешь... — Почему не сказал им о девушке? — с порога прервал брата(?) Латри. Две недели он предвкушал бурю, которую вызвала бы новость о истинных мотивах библиотекаря, но получил лишь лёгкий ветерок. Патри не выдал бы тайны Лихта ни под каким предлогом, но он(?)-то мог бы! — Мне показалось, Лихт не хотел, чтобы об этом знали, — брат(?) выглядел озадаченным. — Раз он сам не сказал. Ответ в духе Патри(?) и совсем не в духе Патри. И всё же у них оказалось куда больше общего, чем Латри думал. Может это он тут сумасшедший? Писарь тяжело вздохнул. Сам он не мог рассказать совету об этом: без подтверждения кого-то близкого к Лихту её посчитали бы лишь вздорным слухом, не стоящим обсуждений. Он не был тем, кто способен призвать бурю. Но, может, буря всё это время находилась рядом, и нужно просто перестать делать вид, что её не существует? — Скажи, ты правда он? — писарь сделал пару шагов в сторону брата(?). — Ты правда Патри? Главное не дать времени придумать отговорку. — О чём ты? — тот инстинктивно отшагнул назад. Взгляд в пол. Он(?) никогда не смотрит прямо в глаза. — Ты ведь не Патри? Думаешь, я не заметил? Вы вообще не похожи! — ещё несколько шагов в сторону ванной комнаты, перекрывая пути к отступлению. Повысить голос. Надавить. Раздавить. — Я тебя не пони… С Патри такое не сработало бы. Но это не Патри. — Не изображай идиота! — Латри оборвал жалкие попытки изобразить непонимание. Взмахом руки он сорвал полотенце с головы брата(?) и отбросил в сторону. Патри(?) сделал ещё шаг назад, отступая — будто бы ему было куда! — но споткнулся о бадью с водой. Он(?) свалился бы прямо в неё, если бы писарь не успел схватить его за домашнюю одежду и рывком притянуть к себе. Пока брат(?) не опомнился, Латри схватился за лицо, идентичное лицу его брата, и повернул на себя: добиться правды куда проще, глядя человеку прямо в глаза. — Просто скажи, что ты не он! Пожалуйста, скажи, что ты не он! Ведь это будет значить, что в Элизии наконец происходит что-то.