Провал за провалом

Почему ты его не убил? Моя сила на него не действует. Почему ты его не убил? Он постоянно настороже. Похоже все делегаты осознают, что кого-то могут попытаться устранить. Почему ты его не убил? Если убью его сейчас, делегаты точно обвинят в этом короля. Почему ты его не убил? Потому что мне нравятся его шутки. Уильям стоит перед королём, преклонив колено, и не может произнести истинную причину вслух. Помимо этой маленькой глупости у него есть действительно веские основания, но правда такова, что его жизнь в безопасности лишь пока убийца беспрекословно послушен и полезен. Его сила проникать в чужие тела делает Уильяма удобным инструментом, который легко обернуть против хозяина. Король не глуп, прекрасно понимает это, а потому не надо приводить никаких доводов, не надо оправдываться и ни в коем случае нельзя спорить: малейший признак неповиновения может стать поводом избавиться от тебя. — Инструмент не должен думать, инструмент должен выполнять приказы, — отчеканивает король. Он даже не пытается скрыть раздражение от того, что первоначальный план пошёл насмарку. Тебе не подходит эта работа. "Будто у меня был выбор." Уильям постарался, чтобы раздражение не отразилось на лице. Он действительно никогда не выбирал, чем заниматься. Отец решил за него. Королевский убийца редко позволял себе думать о короле как о собственном отце: они никогда не были хоть сколько-то близки. И всё равно тем, что до сих пор жив, Уильям был обязан именно тончайшей кровной связью с этим человеком. Ты до сих пор жив, потому что он убивает тебя медленно и мучительно. — Завтра послам устраивают Охоту. Я позабочусь о том, чтобы Ями Сукехиро не смог отказаться от приглашения, — голос старика звучит сухо, как потрескивание хвороста в очаге. — Покажи, на что способен. Покажи, что всё ещё можешь быть полезен. — Как пожелает ваше величество. *** Ями нравилось трахать тех, кто в него влюблён: они двигаются иначе, нежели шлюхи, просто выполняющие свою работу, звучат иначе, их взгляд совершенно другой. Во влюблённые глаза можно смотреть бесконечно долго, просто потому что это красиво. А Ями знает толк в красоте. Да и есть что-то неимоверно доставляющее в том, что кто-то от тебя без ума. Даже если тебе самому на этого человека в общем-то начхать. Поэтому генерал Кал'Танара завёл себе привычку влюблять в себя любого, с кем приходилось делить постель: случайную незнакомку, мальчика-оруженосца из корована, приставленного к нему аркланскими чинушами слугу. Когда Ями впервые его увидел, то практически сразу понял, что никакой он не слуга. Его выдали руки: тонкие, аккуратные, без мозолей, царапин и вообще хоть каких-то следов тяжёлой работы. Это были руки человека благородных кровей, а уж никак не прислуги. И всё же Уильям — так он представился — был одет в одежды местных слуг, не поднимал головы и был готов исполнить любой каприз. Ещё на родине Ями неоднократно слышал о развратных нравах верхушки Арклана, и что для них совершенно нормально в качестве жеста доброй воли подарить гостю наложника или парочку — того, кто не позволит скучать ему днём и ночью, так что сразу смекнул, что к чему. Вообще он привык сам выбирать, с кем проводить время, но перед отправкой грибоголовый ну очень просил не буянить, так что Ями решил уважить чужие традиции. Но на своих условиях. Первым делом он влюбит в себя этого Уильяма. Любовь — наука нехитрая. Пара комплиментов, десяток шуток, поддержать приятную беседу — и вот человек уже тебя обожает. Если только это не какой-то зануда, но трахаться с занудами Ями и не нравилось: чувство юмора делает человека в разы сексуальнее. Уильям не стал исключением. Вино, комплименты, шутки... ещё вино. Ями глазом моргнуть не успел, как слуга осушил оба бокала, которые сам же принёс. Нервничал? Обычно Ями легко определял подобное по глазам, но в этом замке все слуги носили синие повязки, из-за которых понять, что творится у них в голове, становилось невероятно трудно. Ями не понимал, какому идиоту пришла в голову чудесная мысль заставить слуг ходить именно так, но предполагал, что тот, возможно, был не просто идиотом, а ещё и извращенцем. Впрочем, видимо как и сам генерал. Потому что словами не описать, какой восторг он испытал ночью, когда, наконец, заебавшая повязка слетела с лица, и, щурясь, на него неловко взглянули эти сиреневые и, что важнее, определённо влюблённые глаза. Красивые. Ями никогда не был хорош в том, чтобы как следует описать красоту, но ценил её больше многих снобов-художников. И на эти глаза он смотрел бы бесконечно, если бы не зов полового органа, тоже ценящего красоту, но немного в другом смысле. Залюбовавшись, он не сразу обратил внимание на цвет кожи: под повязкой куда темнее, чем ниже и на ладонях. Ни у кого в этой стране не было такой загорелой кожи, а значит перед ним Бастард. Сын кого-то из местной знати и иностранки, которому не нашли применения лучше, кроме как стать диковиной игрушкой в постели. Что ж, Ями не откажется поиграть. *** Охота. Аркланцы задумали устроить охоту, чтобы — по их словам — развлечь послов. О том, что никто в Кал'Танаре не относится к охоте, как к развлечению, местные даже не подумали. Когда об этом объявили, на лицах многих спутников Ями образовалась смесь недоумения и раздражения — его собственное наверняка выглядело точно так же, — но передавший информацию об охоте слуга не обратил на это никакого внимания, если вообще хоть что-то видел в этой своей синей повязке. Что ж, похоже это идея самого аркланского короля, а значит придётся... Да чёрта с два! Даже если это королевский приказ, Ями не намерен участвовать в этом балагане. Охота — это когда ты рискуешь шкурой, чтобы добыть пропитание. Здешние столы ломятся от еды, так с чего бы ему топать на охоту? — Воспринимайте это как приятную прогулку по лесу, — только после слов Уильяма генерал понял, что уже какое-то время ворчит вслух. — Мне не нужна толпа слуг и шумных аристократишек для приятной прогулки, — отрезал он и вернулся к еде. После того, как на завтраке объявили об охоте, Ями приказал взять еду, вернулся к себе в комнату и уже раз семь отправил восвояси пажей, присланных кем-то из местных, чтобы уточнить, посетит ли чужеземный генерал завтрашнее мероприятие. Сперва Ями старался сдерживаться: всё-таки мальчишки не виноваты, что у их хозяев саранча вместо мозгов. Но даже монашескому терпению есть предел, а терпение Ями далеко от монашеского. Поэтому уже второго пажа он одарил порцией ругательств на языке, который тот едва ли знал. — С вами многие хотят познакомиться поближе, — бросил Уильям, как бы невзначай, но Ями проигнорировал его. Он прекрасно знал, чего от него хотели все эти бесконечные вельможи и торгаши: заключить договор о поставках оружия, заключить договор об охране, заключить договор о возвращении без вести пропавшего год назад сына... Каждый раз одно и то же! Юлиус стремился подписать мирные договоры, кажется, со всеми странами на континенте, и в каждой местная знать не упускала случая попросить Ями о какой-нибудь услуге. Конечно же на взаимовыгодных условиях, прописанных на тридцати плотных белых листах. И если сперва, по неопытности, Ями ещё вёлся на показное дружелюбие, то со временем решил просто игнорировать этих скучных людей. Задолбали. — А прогулка в сопровождении одного-единственного слуги будет приятной? — тонкие пальцы почти невесомо коснулись плеча. Сейчас Уильям вёл себя куда свободнее, чем в первый день их знакомства — по крайней мере пока они наедине в этой комнате, — но, когда они касались друг друга, Ями всё ещё ощущал, как напряжена каждая мышца слуги: будто он в любой момент готов биться или бежать. Возможно поэтому Уильям, если и не избегал прикосновений, то уж точно старался не инициировать их сам. До этого момента. Ями обернулся на слугу и пристально посмотрел туда, где должны были бы находиться его глаза. Из-за дурацкой повязки было неясно, поймал Уильям этот взгляд или нет: из-за зачастивших гостей, он, даже находясь наедине, так и не снял её. — Пойдём на охоту со всеми, и незаметно отстанем... — продолжил Уильям, поняв, что в его предложении заинтересованы. — Уйдём вперёд. Обгоним их, — оборвал Ями. — Терпеть не могу отставать. Тонкие губы растянулись в улыбке, но слуга тут же уничтожил её, закусив нижнюю губу. Ями не в первый раз подмечал эту странную привычку. Смеяться им в этом замке тоже запрещают? — Да, обгоним и останемся только вдвоём, — Уильям надавил на плечо уже смелее и наклонился к лицу Ями. Так близко, что сложно стало сдержаться и не прильнуть к губам. Но вместо этого генерал лишь ухмыльнулся: — Пытаешься соблазнить меня? — Так всё же прогулка по лесу звучит для вас соблазнительно? — ему почти удалось скрыть лёгкое замешательство, но Ями заметил, как бледные щёки Уильяма налились краской, а сам он слегка двинулся назад. — Продолжай в том же духе, тебе идёт, — генерал протянул руку к чужому лицу, но не стал касаться его, а ухватил полоску синей ткани и потянул вниз. Уильям замер. "Словно жертва, которая не хочет, чтобы её заметили", — мгновенно пронеслось в голове. Вероятно, из-за всех этих разговорах об охоте. Было нечто странное в том, как слуга себя вёл. Он был опытен в постели и явно знал, как привлечь к себе внимание, но при этом временами, совсем ни к месту смущался и пасовал. Несмотря на всю вежливость и уклончивость, из него могла случайно вырваться дерзость, но смотреть в глаза он отказывался. Прямо как сейчас, когда повязка, поддавшись, сползла и обнажила левый глаз. Зрачок забегал, не зная, куда именно смотреть: лицо Ями слишком близко, чтобы суметь в действительности отвести взгляд. Ями хотел дождаться, когда он всё же на чём-то остановится, и поцеловать ту же точку на лице Уильяма. Повезёт, если это будет ухо: когда вчера в постели Ями прикусил мочку, парень весь задрожал от возбуждения. Впрочем, любой вариант хорош. Ведь одним поцелуем дело не ограничится. Но его опередили. Стоило зрачку замереть, а чужому взгляду застыть на губах, Уильям сам подался вперёд и накрыл их своими. Долго и нежно. Взгляд опущен, но глаза не закрыты, и Ями видит в них то самое красивое сияние влюблённости. Возможно, Уильям даже слишком красив. — Какое скучное место для поцелуя. — Вы знаете лучше? — слуга шумно выдохнул — похоже слишком надолго задержал дыхание для поцелуя — и провёл языком по пересохшим губам. Отвечать на провокацию не хотелось. Хотелось продолжать целовать. И Ями впился губами в участок тёмной кожи под ухом, не отрываясь, пока не услышал короткий всхлип. — Лучше, когда ничто не мешает тебе издавать эти звуки, — он довольно осмотрел оставленный красноватый след, и отстранился, чтобы оглядеть всего Уильяма целиком: повязка сползла уже и со второго глаза, повиснув на левом ухе, зрачки расширены, взгляд затуманен, будто под веществами, грудь часто вздымается и опадает. Как же легко его довести. — Прогулка по лесу звучит неплохо. Надеюсь, ты знаешь уединённое местечко. Слуга, опешив, наконец взглянул генералу прямо в глаза и не сразу — будто слишком долго пытался осознать, что тот только что сказал, — но кивнул. Он приоткрыл рот, намереваясь добавить что-то ещё, но Ями тут же запечатал губы поцелуем. Сегодня его уже задолбали разговоры.