Провал за провалом

      Уильям — настоящая загадка. Не только для остальных, но и для самого себя.       Глаза нехотя разлипаются, чтобы изучить обстановку, но почти сразу снова закрываются. Каждая мышца ноет от приятной усталости. Вставать не хочется. Даже если надо.       Даже если от этого зависит твоя жизнь.       Ленивый зевок вырывается сам собой.       Серьёзно, Уильям? Ты сейчас смертью себя запугиваешь? С твоей-то работой?       Хотя в отсутствии страха перед неизбежным явно не работа придворным убийцей виновата. Скорее отношение к жизни.       Спустя пару бесконечно долгих минут он открывает глаза вновь и переворачивается на другой бок. Спину сладко тянет. Перед носом смятая униформа замкового слуги. Из-за неё воспоминания о вчерашнем вечере нехотя пробуждаются: торжественный приём иностранных послов, танцы, вино, неудавшееся покушение. Мысли текут медленно и вязко, но непреодолимое желание разобраться с беспорядком и сложить одежду, как полагается, всё же придаёт Уильяму сил подняться с кровати.       Чистоплюй.       Проснуться получилось: не привести голову в порядок, не снять беспечную дремоту, но хотя бы встать на ноги, распахнуть шторы и оценить обстановку.       Гостевая комната замка. Не из лучших, что в нём есть, но вполне приличная. Этаж, кажется, второй. Недостаточно высоко. На столе нож для фруктов. Затуплен так, чтобы даже самая неловкая служанка не смогла поранить пальчик. Где-то здесь точно должно быть нормальное оружие, но обшаривать комнату в его поисках слишком рискованно.       Потому что на кровати, где совсем недавно лежал Уильям, спит ещё один человек. Судя по дыханию, он в фазе быстрого сна, так что проснуться может в любой момент. Возможно, даже уже не спит. Он точно знает, куда запрятан его клинок, и не станет тратить времени на поиски, если потребуется Уильяма прикончить. Стоит вести себя как можно менее подозрительно.       Стоишь голый посреди комнаты, потому что аккуратно свернул свою одежду вместо того, чтобы надеть, — это ли не подозрительно?       Голова всё ещё соображает туго, хочет обратно на подушку и крепко заснуть. Вчера вечером Уильям выпил всего пару бокалов вина: слишком мало, чтобы на следущий день чувствовать себя настолько вяло и беспечно. Значит, в один из них что-то подмешали? Если бы кто-то, помимо королевской семьи, прознал, в чём на самом деле заключается работа королевского палача, причин захотеть устранить Уильяма у него было бы предостаточно. Так что убийца всегда тщательно следит за тем, что ест и пьёт. Мог ли он допустить такую промашку? Уильям напоминает сам себе, что никогда не стоит быть слишком самоуверенным. Скорее всего, это его вчерашняя "цель" — генерал другого государства, Ями Сукехиро, — поменяла их бокалы. Очень хочется верить, что ненамеренно.       Ты сегодня невероятно беспечен.       Человек на кровати всё ещё, как кажется, спит. Уильям, больше из интереса, чем реально на что-то надеясь, вытягивает правую руку, направляя кончики пальцев в сторону чужого виска, и устремляется сознанием в их направлении. Вынырнув из тела, разум наконец проясняется, мыслям возвращается привычная подвижность.       Уильям — не обычный убийца. Потому что главное его оружие не кинжал или яды, а способность, отбросив собственное тело, проникать в чужое, навязывать свою волю любому, кто даст хоть немного слабины. Но в этот раз привычный способ устранения цели отчего-то не сработал. Стоило попытаться проникнуть в разум человека на кровати, как Уильяма окружила густая, липкая тьма. Интуиция кричала как можно скорее убраться подальше и даже не думать погружаться. Своей интуиции Уильям привык доверять, а потому отступил, вернулся в родное тело. Что вчера, что сейчас. Придётся использовать более традиционные методы для убийства.       Уильям пару раз сжимает и разжимает кулак — привычка, позволяющая убедиться, что под твоим контролем вновь именно твоё тело — и, наконец, решает одеться. На время пребывания здесь иностранной делегации для всего замка он — обычный слуга, приставленный к гостям, чтобы исполнять любые их прихоти. Точнее... в его случае к одному конкретному гостю, которого король опасается настолько, что хочет устранить, несмотря на планы по подписанию мирного договора. Уильяму трудно поспорить с тем, что куда приятнее "общаться" с государством без прославленного полководца на службе. Впрочем, мнение убийцы всё равно никого не интересует.       Спешка с таким человеком лишь навредит. А потому, когда прошлым вечером привычный способ устранения цели не сработал, Уильям решил не торопиться и сперва втереться в доверие. Вчера ночью, пока его вбивали в постель, казалось, что план выполнен и даже перевыполнен: не пустит же генерал к себе в комнату, тем более в кровать, кого-то, кому недостаточно доверяет? Но теперь, когда влияние дурманящего яда ослабло, приходится признать такой вывод абсолютной чушью и продолжить изнурительную игру в кошки-мышки, надеясь, что добыча, если и догадывается об опасности, ещё не знает, кто именно ведёт на неё охоту.       Простая одежда слуги смотрится на Уильяме замечательно. Как и любая другая. Он никогда не был фанатом смены образов, но работа заставила если не полюбить такое, то привыкнуть: хоть его привычный метод убийства не предполагал прямого контакта с жертвой, но всё равно вынуждал подбираться к ней так близко, как это возможно, не вызывая подозрений. Когда светло-голубая ливрея — цвет королевского дома — застёгнута, остаётся лишь повязать на глаза повязку — тоже голубую, но чуть темнее. Считается оскорбительным, когда слуга, даже случайно, встречается взглядом с кем-то выше статусом, а потому большая часть прислуги носит такие повязки. Они недостаточно плотные, чтобы сквозь них ничего не было видно, и не слишком мешают большинству дел, зато шансы получить выговор за неосторожный взгляд резко уменьшаются.       Не зазорно спать со слугами, но зазорно смотреть им в глаза. Никогда к этому не привыкну.       Хотя, судя по выражениям лиц делегатов, когда те только прибыли, для них такое в диковинку.       Хоть кто-то нормальный.       Вчера Ями, где-то между третьим бокалом вина и спальней, прямо поинтересовался, правда ли, что всех замковых слуг в этом королевстве ослепляют. Уильям едва сдержал искренний смех. В юности он считал место, где родился, отвратительным рассадником пороков, а жизнь в нём невыносимой, но людям извне оно, похоже, представлялось ещё более зловещим, чем было в реальности.       — Неправда, — со спокойной улыбкой ответил Уильям, расстёгивая верхнюю пуговицу. Ему было невыносимо душно, несмотря на то, что они с генералом уже покинули бальный зал и шли по длинным, тёмным и пустым коридорам. Только сейчас до убийцы доходит причина плохого самочувствия. — Не всех. Только тех, кто дерзит поднять взгляд в присутствии господ.       — Чушь собачья! — похоже Ями это правда разозлило. Он резко и неожиданно взмахнул руками, так что Уильям едва уклонился. — Как вы вообще что-то делаете с этими штуками на голове?       — Вам не понравилось, как я сегодня что-то сделал?       — Что? Нет! Я ж не об этом... — генерал явно не ожидал именно такой реакции. И всё же эти слова были самыми безопасными, поэтому Уильям их использовал. Начни он спорить с Ями, и хрупкое доверие — как он на тот момент считал — было бы разрушено, согласись, и "уши" наверняка донесли бы на него кому надо. Уильям не знал, есть ли в замке другие королевские убийцы, но был уверен, что в случае чего за ним будет кого послать.       На этом диалог о повязках слуг прервался, но всю прогулку до гостевых покоев Ями странно косился на лицо своего лакея. По тому, как этот человек себя вёл, было сразу видно, что он не привык ни к сопровождению слуги, ни к оказываемым почестям — находиться в светском обществе в принципе было для него в новинку. Он частенько, не подумав, делал сам то, что надлежало сделать за него лакею, или, наоборот, отдавал совершенно дурацкие указания нарочито приказным тоном, пытаясь, видимо, скрыть смятение. Не сразу, но Уильям привык к такому чудному поведению и, как любой замковый слуга, профессионально делал вид, что в манерах хозяина нет ничего нелепого.       Именно эта нелепость заставляла убийцу вести себя втройне осторожнее: он мало общался с подобными людьми и совершенно не понимал, чего от них ждать. Зато помнил, что один из способов усыпить бдительность, — прикинуться дурачком. И, кто знает, не разыгрывают ли перед ним всё это время очень убедительный спектакль.       И вот они в комнате. Уильяму всё ещё очень душно. Он уже расстегнул половину пуговиц, обнажив тощую грудь. При ком угодно другом он не стал бы так поступать, но Ями сам отдал приказ, когда заметил, что слуга сильно потеет и тяжело дышит. Разум Уильяма к тому моменту был уже достаточно одурманен, чтобы подчиниться без возражений. Даже если за разгуливание по коридорам в таком неподобающем виде его могло ждать наказание.       Когда он собирался пойти в комнату для прислуги, но ему приказали лечь на кровать, Уильям тоже подчинился. Она казалась такой мягкой и удобной, а главное — была близко. Когда попросили снять повязку, чтобы убедиться в том, что слугам действительно не выкалывают глаза — по крайне мере не всем — ненадолго задумался. Но то ли что-то в вине, то ли вера в то, что мужчина перед ним скоро умрёт и унесёт увиденное с собой в могилу, склонили чашу весов к согласию. Уильям позволил генералу — собственные пальцы слушались плохо — развязать синюю ленту. Когда та спала, убийца по привычке опустил взгляд вниз, на свои бёдра. Впоследствии он пожалеет об этом. Хотелось бы всё же увидеть первую реакцию Ями на то, что скрывалось под повязкой, — участок кожи заметно темнее остальной начинался под нижним веком и перекрывал весь лоб, захватывая значительную часть кожи на голове. Слишком заметная особенность для скрытного убийцы, так что он привык скрывать её ото всех: изображая дворянина — тщательно замазывал тональником и пудрой, играя слугу — никогда не снимал повязки, а в роли палача его лицо и вовсе никто и никогда не видел без маски. По крайней мере среди живых.       Чужая рука бесцеремонно задрала вверх подбородок. Уильям не успел отвести взгляд, и ненароком встретился с глазами Ями, чёрными, как тьма, которую он ощущал, когда пытался завладеть телом, и утонул в них. Он впервые увидел лицо генерала не через повязку: грубое, словно неумело вырезанное из камня, брови нахмурены. Он внимательно разглядывал лицо Уильяма, а тот мог только гадать, что о нём думают.       — Бастард?       Ах вот что.       Уильям кивнул, скрывать не было смысла. В этих краях люди с кожей темнее молочно белой — большая редкость, а браки с иностранцами порицаются, так что он не мог бы быть никем, кроме бастарда. Тёмные участки кожи — её истинный цвет, а светлые — обесцвечены по злой шутке судьбы. Но Уильям предпочёл бы думать иначе. На его теле ещё много тёмных участков, но их скрывать куда проще, чем тот, что на лице.       — Нелепо.       Ями с интересом, но без следа отвращения, разглядывал необычное лицо. Как какую-то диковинку. В отместку Уильям позволил себе, не таясь, пялиться в эти чёрные, будто вообще без радужки, глаза. Будь на месте генерала кто-то из родного королевства, он был бы пожизненно оскорблён настолько пристальным и долгим взглядом, но Ями, кажется, совершенно наплевать. Он так и не отпустил подбородок Уильяма, видимо опасаясь, что тот вновь опустит голову — так и было бы, у Уильяма не осталось ни сил, ни желания держать её самому, — слегка подался вперёд и поцеловал слугу в лоб. От слабого касания по телу побежали приятные мурашки, но затем жар лишь усилился. Уильям заёрзал бёдрами. Какой-то частью он уже осознал, в чём причина его странного самочувствия, но мозг соображал медленнее члена.       Убийца попытался расстегнуть ещё парочку застёжек дурацкой одежды слуг, но вышло ещё хуже, чем когда он пытался сам развязать повязку. Ями пришёл на помощь очень кстати — даже захотелось поблагодарить его, — и Уильям бы так и сделал, если бы вместо пары пуговиц генерал не расстегнул ливрею до конца. Одежда сама упала с худых, сгорбленных плеч как только застёжки перестали её удерживать, открыв пёструю кожу: руки выглядели так, будто их с размаху, не заботясь о брызгах, окунули в белую краску, на обоих плечах тоже несколько светлых пятен и прерывистая белая полоса вдоль позвоночника — её Ями скорее всего не видит, но Уильям хорошо знает, что она там. Он тупо смотрит на спавшую ливрею, не в состоянии сообразить, что с ней делать, пока генерал вновь, коснувшись щеки, не обращает на себя расфокусированный взгляд лакея, тут же накрывая губы Уильяма поцелуем.       Дальше было медленно и сладко. Уильям помнит, как его целовали много, долго и нежно, как внизу живота тянуло от желания и как нависающий над ним мужчина ни капли не торопился избавить его от этого невыносимого жара, лишь дразня прикосновениями холодных губ.       — Как вам не отвратительно целовать это? — вопрос сорвался с языка сам собой, когда генерал осыпал поцелуями белую линию вдоль позвоночника. Когда-то Уильяма часто дразнили за внешность другие дети, а взрослые опасались, думая, что он чем-то болен или проклят. Возможно, только этот страх перед его внешностью позволил ему дожить до возраста, когда мальчик сам мог постоять за себя: с проклятым просто не хотели лишний раз связываться. Такое отношение не могло не наложить отпечатка на самовосприятие. Уильям считал себя невероятно привлекательным, но только в одежде и с покрытой — косметикой или тканью — верхней половиной лица.       — Как может быть отвратительно целовать что-то красивое? — отчего-то эти слова Уильяму запомнились особенно хорошо, несмотря на то, что остальная ночь осталась в памяти скорее широкими мазками ощущений, чем чётким изображением.       Сказав это, Ями перестал осыпать спину поцелуями, слегка приподнял тощие бёдра — отчего их владелец возмущённо застонал — и наконец вошёл в уже разгорячённое и готовое тело. Уильям вжался в подушку и прикусил палец, чтобы не стать слишком громким: гостям в соседних комнатах едва ли понравится.       Эгоистичное удовольствие наполнило тело, а разум — ощущение, что весь вечер он только этого и ждал. Отчасти так оно и было. Секс — скорейший способ подобраться к жертве поближе, остаться наедине, не вызывая подозрений, усыпить бдительность. Поэтому убийца подсыпал в вино Ями свой особый порошок, разжигающий такое желание, что даже отвратительно пёстрая кожа не стала бы помехой. Но то был холодный расчёт без капли предвкушения, а теперь Уильяму казалось, что ему действительно хочется, чтобы этот мускулистый мужчина его оттрахал.       Вспоминая утром о произошедшем, Уильям приходит к выводу, что скорее всего и правда выпил из бокала, предназначенного генералу. Случайно или нет, он узнает лишь когда Ями проснётся. Этой ночью его могли оставить в живых, чтобы выяснить имя нанимателя: убийцы редко действуют по собственной воле. Что ж, Уильям с радостью назовёт его, если после этого наверняка попрощается с жизнью. Веселее умирать, зная, что вместе с этим провоцируешь международный скандал.       И всё же что-то не сходится.       "Как можно в здравом рассудке считать это красивым?"       Уильям не помнит, как они с Ями оказались лицом к лицу, пока тот вытрахивал из него душу, удовлетворяя тихие просьбы об этом, но хорошо помнит такой неподходящий этой грубой харе взгляд — смесь нежности и восторга. Невозможно смотреть т а к на лицо Уильяма, если разум не затуманен чем-то сильнее нескольких бокалов вина — а генерал влил в себя не сильно больше своего лакея. Значит, Ями всё же выпил то, что ему предназначалось? Но откуда тогда в напитке Уильяма...       Затылок пронзило острой болью. Голова напомнила, что совершенно не в состоянии думать сложные мысли. Уильям решает, что информации для каких-то конкретных выводов слишком мало, и лучше сконцентрироваться не на вчера, а не сегодня. Первым делом он выглядывает в коридор. Ему везёт. Слуга громким шепотом подзывает проходящего мимо комнаты мальчика-пажа:       — Принеси завтрак. Скажи, что иностранному послу. И передай кухне, что нужен нож поострее.       Мальчик вздрагивает от неожиданности, но моментально берёт себя в руки и кивает. Уильям тихо, так, чтобы не разбудить спящего генерала, прикрывает дверь. Но, похоже, он зря старался, ведь теперь его очередь вздрогнуть.       — Нож поострее? — Ями уже сидит на кровати, спустив ноги на пол. Во взгляде то ли недоверие, то ли насмешка. Уильям, наверное, никогда не поймёт, ведь теперь не может думать ни о чём, кроме глубокой тьмы этих глаз.       — Затупленные ножи подходят только для резки фруктов, чтобы порезать мясо, нужны острые, — спокойно поясняет слуга, изо всех сил стараясь не звучать как "это же очевидно". Многое из привычного обитателям этого замка, как оказалось, вызывает у гостей недоумение. — Кухне запрещено доверять другим слугам хорошо наточенные ножи, и скорее всего нам не принесут никакого. По сути я просто попросил добавить в завтрак побольше мяса. Мне показалось, что вчера вечером оно пришлось вам по вкусу.       Ями медленно кивает и, как показалось Уильяму, слегка расслабляется. Королевский убийца настолько привык к этой формулировке, что даже не подумал, что для человека извне она может звучать невероятно подозрительно. Рядом с этим человеком он отчего-то совершает ошибку за ошибкой.       Ты слишком давно не убивал, не пользуясь своей силой.       Да, так оно и есть. Подрастерял навыки.       — Зачем нацепил эту штуку? Мы ж в комнате только вдвоём, — Уильям совсем не заметил, когда генерал успел приблизиться вплотную и подцепить пальцем повязку.       Провал за провалом.       — Не думал, что за ночь вы успели забыть, как выглядит моё лицо, — парирует Уильям. Протрезвевшим никому точно не захочется на это смотреть. А Ями выглядит абсолютно трезвым.       — Не думал, что за ночь ты успел забыть, что я нцадь раз назвал его красивым, пока ты, как баран, пытался убедить меня в обратном, — передразнивает генерал. Уильям действительно такого не помнит. Он бы, возможно, покраснел от смущения, услышав такое в другой ситуации, но сейчас в голове бьётся лишь одна мысль: "Чего я ещё не помню из того, что говорил?" — Просто хочу ещё на него посмотреть. Не парься так, уже через неделю избавишься от меня, — генерал тянет за ленту, и повязка спадает с лица на шею.       Избавится от него.       Да, Уильям обязан от него избавиться. И на это всего неделя. Неделя ломоты в спине, выпрыгивающего из груди сердца и постоянных сомнений.       Неделя ошибок.       Убийца уже знает, что череда провалов ещё не окончена и он совершит ещё больше промахов. Потому что очарованию мужчины перед ним невозможно противостоять. И он не станет. Всего на неделю.