Мятежник и колдун

Арахна была недовольна почти как во все последние дни и лишь самую малость рада. Стоило ей отлучиться всего на две ночи, как баронесса с её приближёнными посмели, ничего не спросив ни у самой Арахны, ни тем более у её кузена, посмели выставить новость о непутёвом родственнике Герцогини Балланагарской, а, следовательно, и правителя Золотого царства! Бесспорно, во всех последних неприятных событиях не было вины ни Дании, ни Лапландии, ни даже, для особо снисходительных и милосердных, Гринландии. В том была вина гарцбургских мятежников во главе с виконтом Гастингсом, ну и жалких непутёвых дочери и зятя брата, настолько плохо воспитавшие своего, очень вероятно, сына. Однако, как всем давно известно, и как повелось с незапамятных времён, гонцов, принёсших дурные вести, принимать спокойно, а тем более благодарить как-то не вполне прилично. Да и Датскому двору, при котором не было почти ни одного волшебника, никогда не было лишним напомнить о его месте. И Арахна была права. Почти никто из обитателей датского королевского дворца не был волшебником. Не были таковыми и датский король с его дочерью. Но сегодня юная принцесса Эльза была недовольна не меньше любой колдуньи. - Ну... Доброе утро, папа! - принцесса положила рядом с чашками горячего шоколада разкрытую газету, - Ты ни о чём не хочешь мне рассказать? - Доброе утро, Эльза... - с самым блаженным видом взял и начал листать газету её отец, - Нет. А что? Что-то случилось? - Как это ничего не случилось? В газетах пишут указ всем благородным иммигрантам из Гринландии явиться к нам во дворец! Кто ещё может им это приказать! - Тут пишут, что в Гринландии нашли волшебника из семьи Ауэршперг - заговорил жених Эльзы, принц Клаус, - Это ведь... родственник герцогини Арахны и царя Золотой страны? - О, совершенно верно, мой дорогой... сын! - Обернулся к нему король. - Ну каждый день я убеждаюсь, что ты будешь достойным королём! - А ещё тут пишут, что троюродный племянник Арахны - это Просперо Фабро. Тот, кто недавно сверг главных министров Гринландии... - Ой... И что с того? - улыбнулся король, - Ну что нам с того, в чём там провинился племянник царя Золотого царства или Герцогини Балланагарской! Их племянник, а тем более их взрослый племянник - их головная боль. К тому же, у них есть серьёзная причина искать своих дальних родственников. Я слыхал, герцогиня никогда не была замужем, а у царя не осталось никого кроме дочери, которая давно погибла. Царь, конечно, находится в добром здравии и, скорее всего, ещё долго будет, но если с ним что-то случится... Особенно когда в Золотом царстве наступили не слишком-то спокойные времена. - То есть... Ты устроил это не по "просьбе" советника по коммерции или бывшего канцлера Гринландии? - Недоверчиво сощурилась Эльза. - Ну конечно же нет! Им, конечно, есть за что не любить господина Фабро, но теперь ему ничего не грозит. Если господин советник или господин Боргезе захотят как-то ему отомстить, им-же будет хуже! Уж царь-то их точно не наградит! - Хм-м-м... Ну хорошо. - отложила в сторону газету принцесса и наконец обратила своё внимание на завтрак. - Но если ты опять взялся помогать советнику в его и Снежной королевы делах, я не буду с тобой разговаривать и запрещу тебе заходить в мою половину дворца... - Да не волнуйся ты так, Лиззи. - прервал её Клаус. - Думаю, даже нашему советнику по коммерции не может быть дела до всего и вся на этом свете. А если бы баронесса или её советник хотели что-то сделать кому-то из Гринландии, ну... увезти к себе наследника Братьев-министров или навестить главных из мятежников зимой например. Но ведь от неё уже три года, как ни слуху, ни духу. - А ведь ты прав. Вот пусть так себя вести и продолжает. - Полностью успокоилась Эльза, ещё не зная, что сегодня свежие новости подпортили настроение далеко не ей одной. Госпожа Коллальто не имела ни малейшего понятия, за какие грехи ей, да и её знакомым и друзьям выпали все эти несчастья: молодость при сходящем с ума короле, бегство из родной страны от государственного переворота на старости лет и теперь вновь совсем рядом раздалось имя главного врага гринландского дворянства! И, что ещё хуже, оно раздалось вместе с именем Герцогини Балланагарской, которая когда-то в одиночку чуть не завоевала всю Северную Гринландию! Гринландские дамы, от старух до совсем девочек, задались главным образом тремя пугающими вопросами: "Что, если оружейник Просперо - правда племянник герцогини?", "Возьмётся ли герцогиня за возвращение своего племянника лично?" и "На кого она обратит своё недовольство?". Ничуть не спокойнее стало и мужской половине иммигрантов. Множеству бывших придворных, бывших помещиков, учителей наследника Братьев-министров, других чиновников, генералов и обосновавшихся на новом месте купцов изрядно подпортила настроение утренняя газета. Самый богатый мельник Гринландии три года, как перестал таковым быть, но не перестал быть весьма нервным человеком и, потеряв сознание, упал лицом в свою тарелку с вафлями. Несколько заслуженных гринландских генералов и полковников, забыв о гордости, взволнованно и достаточно громко переговаривались, сидя за столиками в ресторане. "Что теперь будет?! - на разные лады говорили трое сидящих ближе к окну, - Выходит, придётся снова пуститься в бега! С этой ведьмой даже король вряд-ли сладит! Неудивительно, что он оказался её племянничком" "Что за ерунда! - старались их одновременно успокоить и пристыдить двое сидящих напротив, около лампы, - Нам ли бояться какой-то старой герцогини! Мало ли на свете богатых старух с детьми, племянниками и внуками! Мало ли существует украденных детей, которых через десятки лет случайно опознают по родинке или семейному украшению! А мы никого из семьи не крали! Нас скорее вознаградят за сведения."       Последовавшие дни так-же прошли для многих и многих бывших гринландцев в неприятных размышлениях и метаниях.       Одни, решив поскорее успокоить душу, а, может быть, надеясь на достойную того награду, чуть ли не в то самое утро отправились к датскому двору, другие уговаривали родных посидеть потише дома и со страхом в глазах провожали лошадей и экипажи более решительных, не надеясь на благополучный исход их пути. В числе вторых оказалась и госпожа Коллальто. В надежде переждать опасное время, она перестала заходить в гости к своим родственникам и знакомым и теперь встречалась с ними только на прогулках, так как писать приглашения боялась. И, несмотря на то, что датский король пригрозил уклоняющимся от его приказа гринландским иммигрантам тюрьмой, ни гвардейцы, ни полицейские и не думали останавливаться возле её дома. Лишь в одной газете нашлась пара слов о задержании у граница Дании некоего бывшего гринландского полковника. Казалось, уж каким-то пожилым дамам опасаться нечего. Госпожа Коллальто даже начала выходить из дома чаще. И вот однажды, когда она осмелилась-таки снова зайти к своей знакомой, что жила совсем близко, у дома этой знакомой остановился самый обыкновенный экипаж. Вышла из него обыкновенная-же женщина несколько младше госпожи Коллальто, в которой та, приглядевшись даже узнала в ней уже знакомую госпожу Дризен, и, чего не ожидал никто в доме, спросила, знает ли кто короткую дорогу к королевскому дворцу. Госпожа Коллальто, да и, наверное, кто-то из её подруг уже хотели спросить в ответ, что ей там понадобилось, но тут-же замерли, не в силах вымолвить ни слова. "У меня большая радость. - сказала, лучась этой самой радостью госпожа Дризен, - Отыскался мой воспитанник! Тридцать лет его считали мёртвым, но почти вчера его нашли! Его нашли совсем рядом! В Гринландии!"       "Мы очень рады за Вас... А кто..." - Не совсем овладев собой, заговорила госпожа Коллальто, но была прервана молодой знакомой, которая подскочила к экипажу, громкой скороговоркой выпалила названия всех датских улиц, которые узнала и указала целых две дороги в центр столицы. Экипаж стремительно укатил. Ещё секунду вся компания смотрела ему вслед и приходила в себя, пока не услышали голос девочки: "А это была не няня принца Проспера?". К девочке с криком "Нет! Конечно нет!" бросились её отец и мать. Немыслимо было допустить, чтобы день был испорчен окончательно. Хотя-бы для детей. В то-же время его случайно найденное Высочество тоже был в нелучшем настроении. Хмурый Просперо сидел в городской библиотеке за одним из самых дальних столов. То, что он пришёл в неё вместе с приёмным племянником, увы, ни успокаивало его, ни веселило. Он даже грешным делом был слегка раздражён его дотошностью и юношеским рвением помочь, которым ещё и пришла на подмогу решительность и даже упрямство сестры парнишки. Выходы на улицу, а тем более в самые наводнённые людьми общественные места стали похожи на приём ещё одного горького лекарства, которое, ещё не известно, принесёт ли пользу. Так ещё и позвали племянники просвещаться и вести расследование по выяснению природы его так называемого заболевания именно в тот день, когда к нему в голову пришла шальная мысль побриться, оставив только немного у висков, чтобы посмотреть на своё лицо и как оно изменилось за последние месяцы, а, может, и годы. И вот теперь он сидел на стуле в углу и читал один из принесённых Тутти фолиантов, чуть ли не уткнувшись носом в корешок. Грех было жаловаться, конечно, когда открылось, что ни одна рана и ни одна ссадина, коих было немало, не оставили на лице шрамов, и морщины под глазами почти исчезли, унеся с собой с лица Просперо парочку лишних лет, но вот новая форма лица, тихо, незаметно образовавшаяся под растительностью не радовала ни людей вокруг, ни самого Просперо. Да, теперь он, наверное, был как никогда мало похож на ведьму или вампира из сказок, но детское прозвище было слышать уж точно приятнее, чем самый скромный намёк на малейшее сходство с графом, маркизом, купцом или чиновником старого режима. Ещё и эта новость о так называемой родной матери! Радовало Просперо одно: то, что он не сбрил всю щетину со скул, благодаря чему они были хоть немного заметны. Но с тех пор, как он и племянники пришли в библиотеку, к их столу почти никто не подошёл и не обратил на них внимание. Тишина Просперо успокоила, его даже весьма и весьма увлекло содержимое книги. Хоть существования всего того, о чём было написано на немного пожелтевших страницах не допускал и допускать не собирался. То, что происходило с ним, конечно, судя по лицам докторов и других учёных, в науку никак не укладывалось, но ведь не доказывало, что один из когда-то задевших Гринландию ураганов - дело рук вовсе не природы, а некой госпожи Гингемы или что где-то есть целое царство говорящих и разумных совсем как люди зверей! "Ну конечно же нет! - неожиданно спокойно согласился Тутти, - Твой случай просто пока не изучен. И мы ищем не объяснения и не доказательства, а наблюдения из прошлого. Свидетели не обязательно понимают, что видят. Понять теперь - наше дело." "Я, кажется кое-что нашла! - Подошла и вклинилась в разговор Суок, - А что если в том медальоне был философский камень или что-то вроде него?" Девушка положила и раскрыла перед братом и названным дядей книгу на вид ещё более старую, чем летописи времён старых королей, в толстом переплёте с солнцем и луной в окружении звёзд и символов, значение половины которых, наверное, никто из троих не знал. И, не успел последний прочесть и осмыслить первую страницу без единого белого пятнышка от сделанных явно руками и руками разных людей записей, как Тутти заговорил: "Но-о... Философский камень так никто и не нашёл и не создал... И философский камень даёт бессмертие, но не способности управлять ветром, дождём или огнём. И вообще, алхимия давно всеми признана лженаукой...". "Нигде не утверждали, что он даёт только бессмертие. - Слегка закатила глаза Суок. - А болезнь дяди ни одной науке неизвестна. Где, по-твоему, искать ответы на какие-то вопросы и какие-то сведения?" "А почему тогда что-то случилось только с Просперо? Дети с Якорной трогали и ту цепочку, и сам медальон, археологи и ювелиры тоже, но никому ничего не сделалось. У дяди, что, аллергия на философский камень?" "А почему бы и нет? Никто же до сих пор до конца не изучил это вещество. Кто знает, может, у некоторых на него и правда аллергия." "Погодите-ка... - наконец присоединился к близнецам Просперо, - Тут написано, что это вещество не обязательно находить. ...А вот тут вообще пишут, что философский камень не встречается в природе, и его можно только создать..." "Многие пытались его создать, - пока не собирался отступать от своей версии Тутти, - Но в истории нет ни одного человека, кто бы создал настоящий философский камень. И точного рецепта философского камня никто не написал." "А может быть кто-то и написал. - так-же не сдалась Суок, - Но почему-то оставил рецепт в секрете или ему не дали его сохранить." После этих слов Тутти замолчал и где-то на минуту задумчиво опустил взгляд на одну из книг, прежде чем ответить. "Хм-м... А ведь это вполне могло быть так. - на этот раз пошёл он сестре навстречу, - В конце концов, даже у нас был Туб, который сумел сделать куклу, которая росла как живая..." Но, взглянув на Просперо, договаривать не стал. Но, взглянув на Просперо, договаривать не стал. Просперо тоже смутился, явно не меньше, и снова уткнулся носом в книгу. Молчание продлилось около двух или трёх минут, пока Суок вдруг не воскликнула: "Просперо! Что с тобой? Ты... Ты прозрачный! Смотри!". Просперо глянул на свои руки и выронил книгу так, что вздрогнули и он сам, и близнецы, и посетители за соседними столами. И, действительно, было из-за чего. Руки Просперо стали похожи начищенные до блеска бутылки для молока или крупные сосульки особенно холодной зимой, через которые было видно всё вокруг не хуже, чем просто так, а кончики пальцев и вовсе исчезли. В голове его заметались в борьбе воплотиться в словах три мысли: желание позвать на помощь, вопрос, что на этот раз с ним происходит и вопрос, когда же наконец его приключения закончатся. Победило, что неудивительно и уже не в первый раз, первое. "Помогите!" - Снова сотряс зал библиотеки, на этот раз - крик. И снова, как в день случая с тигрицей и огнём, голос оружейника сразу же узнали все, кто был рядом и даже кое-кто из соседнего зала. И точно так-же, как тогда и в день того злополучного похода в музей, вокруг кричащего и мечущегося рыжеголового человека меньше, чем за пару минут собралась толпа, пусть и небольшая. Но Просперо никого не видел. Кое-как добравшись до опоры в виде стола, за которым читал, он бухнулся обратно на стул и судорожно сжимал и разжимал кулаки, каждую секунду ожидая, что руки или окончательно исчезнут, разобьются или растекутся прозрачными ручейками, похожими на воду или сахарный сироп. К толпе, насколько это было возможно в библиотеке, прибывали новые люди, пока кто-то не скомандовал "Чего уставились! Сбегайте, кто-нибудь, за доктором!".       От слов о враче Просперо немного пришёл в себя и наконец понял, что, несмотря на прозрачность, на ощупь его руки совершенно не изменились.       Просперо попробовал потереть каждую из них.       И, что заставило и его, и всех рядом с ним стоящих вздрогнуть от неожиданности и удивления, это, похоже, помогло.       В его положении никакой поступок не стал бы глупым, и Просперо, особенно не раздумывая, попробовал смахнуть невидимость с рук как муку.       И к несколько болезненной радости, это тоже помогло.       А когда до него наконец долетел голос доктора Арнери, руки уже стали полностью прежними.       Просперо поблагодарил всех богов, о которых слышал или что-то прочёл, что весь зал оказался свидетелем очередного случившегося с ним необъяснимого события.       И ни самому оружейнику, ни доктору, никому не сумело бы прийти в голову, что Просперо, а может, вместе с ним ещё кто повредились умом и зрением.       С другой стороны - это событие, как и каждое такое влекло за собой неизбежный медицинский осмотр, а теперь, скорее всего, и в психиатрической больнице. Кажущийся вечным поток вопросов, на которые ни у кого так и не было никаких ответов и остаток дня, от греха подальше, взаперти. Хорошо хоть, что у себя дома.