Белый паук на цветке ликориса

      Его разбудило мерное дыхание. Открыв глаза, Кобо ощутил приятную истому, какая обычно накрывала его после секса. Слишком хорошее ощущение, чтобы вот так просто вставать и идти начинать новый день. Хотелось ещё немного побыть в этом состоянии.       Абэ повернул голову и увидел Кадзуми. Девушка спала, крепко прижавшись к нему. Её кожа слегка блестела на солнце, проникавшим сквозь чуть приоткрытые занавески, и Кобо осторожно дотронулся до неё.       Он никогда в жизни не забудет этого ощущения на кончиках пальцев. Это было совсем не так, как коснуться шёлка или бархата. Оказалось, что все сравнения из бульварных романов, которыми в последнее время увлеклась Мэйко, были такой дикой ложью, что невозможно было больше слушать это.       Нет, кожа Кадзуми всегда ощущалась для него… живой. Когда Кобо касался её пальцами, когда держал девушку за руку, когда ласкал во время занятий любовью, он всегда чувствовал, что она была живой. Кожа была тёплой, мягкой, такой, какой и должна быть органическая ткань. Живая ткань.       Ему нравилось ощущать это. Он даже не знал почему. Это ведь было естественно, так и должно было быть. И тем не менее Кобо чётко понимал: ему нравится ощущать живую кожу Кадзуми. Возможно, из-за её способности. Всё-таки Кадзуми так часто говорила о смерти, что порой ему казалось, она принадлежит уже тому миру.       Абэ поднял взгляд и посмотрел на девушку, ожидая увидеть, что она ещё спит. Однако Кадзуми уже не спала. Она с улыбкой смотрела на него, иногда косясь на его пальцы, аккуратно ласкающие её кожу. — Доброе утро, — проговорила она. — Доброе.       Кобо лениво потянулся и сгрёб девушку в объятия. Прошли те времена, когда они были одинакового роста и комплекции, как и все дети в это время. Теперь Абэ был намного больше, а потому мог легко поднять Кадзуми и закружить её в объятьях. Или, напротив, понести куда-нибудь. Или вот как сейчас, обнять, чтобы она не пыталась выбраться из постели с утра пораньше.       Её лёгкий, едва слышный смех разлетелся по комнате паутинкой. Кобо на миг показалось, что он может увидеть его летящим в крохотных лучиках солнца, проникавших сквозь приоткрытые занавески. Он невольно заслушался. Не было ничего прекраснее, чем это мгновение перед тем, как новый день обрушится на них. — Нам надо идти домой, — сказала Кадзуми. Протянув руку, она погладила Кобо по щеке. — Мы можем провести время у меня. — Не хочу никуда идти, — Абэ уткнулся в её плечо, вдыхая приятный запах кожи. Кто говорит, что кожа пахнет мылом или духами, тоже безбожно врёт. Кожа пахнет кожей. Только у одних людей запах отвратительный, а у других прекрасный. Для Кобо самым чудесным был запах кожи Кадзуми. — Но надо, — девушка погладила его по щеке вновь, осторожно, мимолетно поцеловала в губы. — Пойдём. Не хочу оставаться тут.       Кобо знал, что она имела в виду. Под алкоголем и наркотиками можно находиться где угодно, и противно не будет, потому что разум затуманен. Но после того, как опьянение проходит, понимаешь, в какой грязи проводил время. Нежиться в постели с парнем, зная, что в соседних помещениях валяются пьяные люди, совсем не хочется. — Хорошо, — вздохнул он. — Пойдем.       Они поднялись и стали одеваться, переговариваясь и иногда смеясь. Одевшись, они оба привели себя в порядок настолько, насколько это возможно, и пошли вниз.       Уже спустившись и зайдя в гостиную, Кобо сразу же почувствовал странную атмосферу. Огай и Котаро сидели на диване, что-то тихо обсуждая. Однако, заметив их, повернулись к ним и замолчали. — Привет, ребят, — мелодичным голосом сказала Кадзуми.       Но парни не ответили. Они по-прежнему буравили их взглядом, и никто из них ничего не говорил. — Привет, — произнёс Кобо, чтобы хоть как-то нарушить тишину.       Огай глубоко вздохнул. Котаро уставился куда-то мимо них, и Абэ мгновенно увидел, что он что-то скрывает. А вот Мори ничего не скрывал, смотрел прямо на них таким взглядом, что, если бы у него была способность убивать глазами, Кобо уже давно был бы на том свете. Огай медленно поднялся с дивана, как бы готовясь к сражению. — Кобо… Это твоё?       Абэ взглянул на то, что держал Мори, и обомлел. В руках Огая был пакетик с кокаином. Тот самый, из его куртки.       Позади него Кадзуми тихо ахнула и чуть отступила назад. Кобо несколько виновато взглянул на Мори, не зная, как ему всё рассказать. Огай смотрел на него такими глазами, что ему стало страшно. Он невольно закрыл рукой Юмото. — Чёрт бы тебя побрал, ответь! — вдруг крикнул Котаро, тоже поднимаясь.       Кобо увидел и в глазах Исаки такую же злость, смешанную с непониманием и… страхом. Они оба боялись услышать ответ. Да и сам Абэ боялся его произнести. Однако врать друзьям он не собирался. Поэтому ему оставалось молчать. — Это моё, — вдруг тихо сказала Кадзуми.       Мори с Котаро одновременно моргнули, и на их лицах появилось такое растерянное выражение, что Кобо непременно рассмеялся бы, не будь вся ситуация такой серьёзной. Кадзуми сделала маленький шаг вперёд и повторила: — Это моё. — Вы оба принимаете? — Огай, похоже, вполне оправился от шока. — Да, — просто ответила Кадзуми.       Кобо посмотрел на неё и в который раз восхитился её выдержкой. Лицо девушки было спокойно и расслабленно, а в глазах застыло знакомое ему мечтательное выражение. Она будто и не боялась, хотя после стольких лет общения с ней Кобо видел, как ей страшно. — Кобо… Кадзуми… Почему?.. — выдохнул Котаро.       Кобо посмотрел на него, посмотрел на пакетик в руке Мори, который тот всё так же держал перед ними. Желание начало зудеть под кожей. Ему нестерпимо захотелось вытряхнуть из пакета маленькие белые кристаллики и вдохнуть их. Как давно он уже не затягивался? Несколько часов? Они с Кадзуми вдохнули перед вечеринкой. Это было больше, чем двенадцать часов назад. Если бы Огай не махал пакетиком прямо перед его глазами, Кобо ещё смог бы продержаться. Но теперь желание разгоралось под кожей.       Это желание ни с чем не перепутать. Это даже не желание, это невыносимый зуд под кожей, глубоко под кожей. Хочется успокоить его, но сделать это не представляется возможным. Этот зуд нельзя прекратить, просто почесав. Можно разодрать кожу ногтями, расчесать её до крови, но это не поможет. Кажется, чтобы прекратить его, нужно поднять кожный покров и начать чесать мясо. Но даже это не поможет. Унять этот невыносимый зуд могут только белые маленькие кристаллики. Те самые, которые Огай сейчас держал в руках.       Возможно, именно поэтому Кобо охватила такая злость. А может быть, потому что Котаро задал такой тупой вопрос. Но так или иначе, злость поднялась в душе Абэ, волной красного песка смывая весь миролюбивый настрой и всё хорошее утреннее настроение. — Не ваше дело, — отрезал он и протянул руку. — Огай, отдай это мне.       Мори сжал пакетик в кулаке, и белые кристаллики пропали. Кобо ощутил новую волну гнева. — Нет. Кобо, как ты не понимаешь: вы губите этим себя! — Огай посмотрел ему в глаза со смесью злости и волнения. — Такое нельзя даже пробовать, это билет в один конец!       Кобо сжал руку в кулак. Да какого чёрта Мори тут стоит и рассуждает?! Где он был раньше, когда они с Кадзуми только начали принимать? Где он был со своими нравоучениями, когда жизнь их обоих летела под откос? Заперся в своей престижной школе, закрылся от всего мира за своими учебниками, спрятавшись в схемах строения человека, как страус прячет голову в песок, и предпочёл просто забыть о друзьях. Кобо не получил ни одного звонка, когда его жизнь рушилась на его глазах. Кадзуми не слышала ничего от Огая или Котаро, когда сама страдала. А теперь Мори появляется, словно великий спаситель, и начинает читать им лекции о том, что может их погубить?!       Кровавый песок захлестнул душу. Кобо посмотрел Огаю прямо в глаза и медленно, с расстановкой сказал: — Пошёл ты нахер.       Огай широко раскрыл свои красные глаза. Видимо, не ожидал такого от обычно спокойного друга. Кобо и сам от себя такого не ждал. Но его просто достало. Достало, что Огай и Котаро, хорошо устроившись в жизни благодаря связям и деньгам, считают, что у всех всё хорошо. Пошли они оба. — Тебе не было дело до нас все эти годы, — голосом, звенящим от ярости, проговорил Абэ. — А теперь уже поздно. Свалите. Оба.       Он протянул руку ещё раз. Огай, пристально глядя на него, на сей раз не смог сопротивляться. Пакетик с белыми кристалликами кокаина оказался в ладони Кобо. Тот сжал его и повернулся к Котаро. — Где остальные?       Исака нехотя вытащил из кармана ещё три пакетика. Кобо снова ощутил злость, когда увидел его выражение лица. Презрительно искривленные губы так и кричали о том, как Котаро противно касаться этих пакетиков. Надо же, каким он нежным стал! Сам ведь раньше продавал их, и ничего, как-то держал!       Кобо резко выхватил пакетики из рук Котаро, сунул всё к себе в карманы. Потом развернулся и, схватив Кадзуми за руку, направился к выходу. — Кобо! — окликнул его Мори.       На миг та часть мозга Кобо, которая ещё не попала под влияние кокаина, крикнула, что им надо развернуться, выслушать, что Огай скажет. Но эта часть была слишком маленькой. И Абэ лишь раздражённо показал друзьям средний палец.       Тишина позади него была такой оглушающей, что на миг Кобо показалось, будто он потерял слух. Однако он не остановился, схватил их с Кадзуми куртки и выскочил на улицу. Девушка выбежала за ним, едва успевая. Он не обернулся, она тоже.       В полном молчании они оделись уже на улице и направились к станции. Кобо держал Кадзуми за руку и чувствовал, как в душе полыхает злость. Песок впервые не мог потушить пламя. Напротив, он лишь больше разжигал его.       Абэ злился. Злился на то, что не смог сдержать себя, на то, что не мог закинуться кокаином сейчас. На своих тупых друзей, которые, может, и не друзья ему уже вовсе. Злился за то, что всё было так, как было. — Кобо… — Кадзуми осторожно сжала его руку. — Наверное, зря мы с ними так… — Ты хотела как-то иначе? — равнодушно спросил Кобо, шагая вперёд.       Минута молчания. Кадзуми опустила голову и покачала ей. — Нет.       Кобо кивнул, и остаток пути до станции они прошли молча. Там поймали один из первых поездов и сели, глядя в окно. Поезд осторожно закрыл двери и повёз их домой.       Утренний солнечный свет пробивался в окна. Кобо смотрел на улицу, на почти пролетающие мимо дома, и думал о том, что произошло. Его гнев постепенно стихал, песок внутри становился более спокойным, приобретал свой обычный цвет. Он больше не думал ни о друзьях, ни о том, что произошло. Пакетики лежали у него в кармане, он держал свою девушку за руку и ехал домой в пустом вагоне одного из первых поездов. Всё было хорошо. — Кобо… — позвала его Кадзуми.       Он опустил взгляд, посмотрел на неё. Её чудесные карие глаза заглянули ему в душу и мгновенно потушили остатки пожара. Он не мог сердиться, когда она была рядом. Почти никогда не мог. — Да? — он нежно провёл рукой по её лицу, заправив одну прядь каштановых волос за ухо. — Ты больше не сердишься? — тихо спросила она.       Кобо покачал головой. — Нет, не сержусь.       Он наклонился и поцеловал Кадзуми в лоб. Девушка улыбнулась и положила голову ему на плечо. Кобо погладил её по каштановым волосам и посмотрел в противоположное окно. Солнце, уже поднявшееся в небо позади них, осветило дома напротив. Мерный стук колёс поезда успокаивал, укачивал. Кобо прикрыл глаза, наслаждаясь атмосферой свободного утра.       Сейчас, когда они ехали в пустом вагоне и их освещало солнце, Кобо чувствовал невероятное умиротворение. Впервые за долгое, слишком долгое время.

***

      Дом у Кадзуми был огромный и всегда пустой. Кобо никогда не приходил сюда тогда, когда семья Кадзуми была тут. Он знал, что у неё есть мать и отец, старший брат и младшая сестра, но никогда их не встречал. Девушка не хотела его знакомить с ними, а он сам не горел желанием — особенно после её рассказов о них.       Приняв душ, они оба переоделись — Кобо так часто бывал у Кадзуми, что у него уже скопилась своя одежда в её комнате, — и спустились на кухню. Сделав себе чай с простыми бутербродами — есть им обоим не слишком хотелось — они сели за барную стойку. Кадзуми обхватила руками свою кружку. Она всегда сильно мёрзла, поэтому торопилась согреться. Кобо с улыбкой наблюдал, как она, поджимая свои голые ноги в коротких шортах и жмурясь на солнце, проникавшее сквозь панорамные окна, осторожно пьёт чай маленькими глотками. — Кошкин язычок, — подразнил он её.       В ответ Кадзуми тихо рассмеялась, и Кобо вновь заслушался её чудесным смехом. Такой смех был только у Кадзуми. Смех — словно пыль в лучах солнечного света, словно парящая паутинка. Чудесный, неповторимый смех.       Кобо хотелось сжать её в объятиях, поцеловать и утащить в постель, но вместо этого он лишь лениво откусил бутерброд. Будто прочтя его мысли, девушка тихо рассмеялась вновь и подвинула тарелку с сандвичами ближе к нему. Кобо благодарно кивнул и, быстро зажевав первый, принялся за второй.       Позавтракав, они остались сидеть за столом. Не хотелось никуда двигаться. Ленивое утро, отступившее на пару часов из-за ссоры, вновь вернулось.       Кадзуми подвинулась ближе к нему, и Кобо приобнял её за плечи, глядя в окно. В кармане шорт что-то хрустнуло, и парень вспомнил о пакетике, который положил туда после душа. Достав его, Кобо посмотрел на белые кристаллики, настолько маленькие, что они выглядели одной сплошной массой. Кристаллики слегка сверкали, когда солнечный свет проходил сквозь них. — Хочешь? — спросил он у девушки. — Да, — ответила она, глядя, впрочем, не на наркотик, а на него. — Мне скоро работать.       Кобо чуть улыбнулся. Поднявшись, он ушёл в комнату Кадзуми, где достал их трубочки, и вернулся обратно. Кадзуми по-прежнему сидела и смотрела в окно. Глаза её всё так же были мечтательными.       Кобо осторожно протёр поверхность стола, взял чистую ложку и высыпал кристаллики из пакетика. Потом растолок их в настоящий порошок, так, чтобы никаких комков точно не осталось. Когда он впервые попробовал вдохнуть наркотик сам, то забыл про этот этап и неплохо так поранил слизистую носа. Кровоточило ещё несколько дней при малейшем напряжении.       Осторожно выровняв ножом две дорожки, Кобо протянул одну трубочку Кадзуми. Девушка взяла её и наклонилась, вдыхая кокаин. Кобо наблюдал за тем, как она напрягается, вдыхая, и расслабляется, когда дорожка закончилась.       Он сам тоже наклонился и вдохнул свою дорожку. Порошок всегда ощущался довольно неприятно на слизистой. В первые разы Кобо не мог потом перестать кашлять и чихать. Однако теперь он уже был привычен к этому. Процесс занял у него не больше пяти секунд.       Поначалу ничего не происходит. Так всегда. Кобо знал, что эффект наступит через несколько минут, поэтому быстро прибрался на столе, чтобы не оставить улик. Потом подхватил Кадзуми на руки — девушка тут же легко рассмеялась — и отнёс её на большой диван.       Устроившись там и крепко обняв Кадзуми, Кобо прикрыл глаза и стал ждать эффекта. Юмото, лежа рядом с ним, мечтательно улыбалась и играла с его волосами, лениво и рассеянно.       Кобо повернулся к ней и улыбнулся. Ему стало очень легко. Лежать рядом с Кадзуми на диване, закрывшись в большом пустом доме от всего мира, было приятно. Это было самое чудесное чувство на свете.       Заметив его взгляд, Кадзуми тихо рассмеялась и, потянувшись, погладила его по голове. Её рука слегка соскользнула, задев его губы. Кобо поймал тонкие пальцы и поцеловал их. Кадзуми вновь рассыпалась лёгким смехом. Абэ не смог сдержать собственного смеха. Сейчас, когда он целовал пальцы своей девушки, спрятавшись с ней от всего на свете, от всех проблем, блаженство и счастье накрыли его. Казалось, что он летит куда-то, исчезает из этой реальности.       Комната вокруг них стала светлее от яркого солнечного света. Кобо смотрел на пыль, кружащуюся в воздухе, и словно видел каждую её частичку. Лучи освещали их, заставляя слегка искриться. В свете солнца всё вокруг казалось ярче, интереснее, свежее. Кобо видел насыщенно жёлтые стен, ярко-коричневый шкаф, обжигающе чёрный телевизор. Чудилось, весь мир состоит из драгоценных камней, которые сверкают в солнечном свете.       В комнате сильно пахло чаем. Стойкий приятный запах стоял в воздухе. Ещё Кобо чувствовал запах духов Кадзуми — что-то лёгкое, цветочное. Так порой пахнет весной, когда что-то цветёт на улице. Запахи смешивались в один, такой же прекрасный, как утро выходного дня.       Кадзуми рядом что-то говорила, и Кобо слушал её, однако не слишком внимательно. В этой ленивой неге сложно было сосредоточиться на чём-то таком конкретном, как слова. Но всё же Абэ слушал голос Юмото, следовал за ним, ведущим его всё дальше и дальше в это блаженство.       Блаженство было тёплым, приятным ощущением. Оно появлялось где-то в районе груди и спускалось ниже, к животу, оседая там, как будто Кобо только что выпил горячего чая. Абэ знал, что дальше это тепло спустится ещё ниже, и тогда он начнёт желать Кадзуми. — А вот теперь пойдём, — вдруг чётко услышал он голос девушки.       Кобо кивнул. Он и сам начинал чувствовать, что в стране блаженства ему не стоит надолго задерживаться. Зудевшая глубоко под кожей потребность что-то делать, куда-то бежать заставляла двигаться.       Они встали с дивана и, смеясь и переговариваясь о чём-то незначительном, отправились на второй этаж и выше, на чердак. Чердак был переделан в красивую мансарду, где располагалась мастерская Кадзуми.              Кобо всегда нравилось в мастерской Кадзуми. Тут, казалось, был другой мир, совсем не такой, какой всегда окружал их. Абэ любил сбегать сюда от реального мира, в котором, чудилось, не осталось ни единого клочка света.       Зато в мастерской Кадзуми всегда было светло. Он бывал здесь только по утрам, когда ярко светило солнце, — наверное, поэтому ему казалось, что, даже когда во всём мире наступает ночь, мастерская остаётся единственным светлым местом. Панорамное окно позволяло солнцу проникать внутрь и заливать своими лучами всё вокруг, не оставляя ни одной тени.       Кадзуми, как обычно, прошла к своему рабочему месту и села на маленькую табуретку, ненадолго прикрыв глаза. Кобо знал, что нельзя отвлекать её во время этого действа. Кадзуми говорила ему, что в этот момент она пытается ощутить мир живых, что всегда давалось ей непросто из-за её способности. Кобо не совсем понимал, но примерно догадывался, что она испытывала, когда пыталась сфокусироваться на мире живых. Вероятно, то же самое, что он, когда выбирался из песчаной ямы после очередного кошмара про женщину наверху и ужасающую песчаную лавину, накрывающую его с головой.       Поэтому Абэ не отвлекал Кадзуми. Он просто уходил в другую часть мастерской и бродил там, рассматривая разнообразные растения.       В мастерской Кадзуми занималась составлением букетов. Она пробовала заниматься икебаной, но ей не понравилось, и она переключилась на букеты. Выращивая цветы самостоятельно, девушка после срезала их и составляла чудесные букеты. Потом отдавала их — задаром, просто так. Отдавала в церкви, на кладбища — куда угодно, где были готовы принять частичку живого.       Букеты у Кадзуми получались действительно прекрасными. Она не занималась большими композициями — главным образом потому что они ей не нравились. Кобо подозревал, что она не составляла большие букеты ещё и потому, что не могла толком поднять их. Так или иначе, Кадзуми всегда делала лишь небольшие цветочные композиции.              Абэ как-то спросил, почему ей не понравилась икебана. Кадзуми тогда улыбнулась и сказала то, что он никогда в жизни не забудет.       «Мечтательные глаза, почти лишенные какого-то выражения. Такие прекрасные в своей пустоте. Вряд ли ему понравилось бы, если бы другие девушки так на него смотрели. Но Кадзуми была особенной. — Икебана предполагает постоянные размышления. Ты должен думать о слишком многих вещах. О жизни, о твоём месте в этом мире. О смерти. Но главное, ты должен наполнять свою композицию смыслом. Получается, что таким образом ты наполняешь свою жизнь, мир вокруг, смерть смыслом. — И что же в этом плохого?       Улыбка. Мечтательная улыбка не от мира сего. — Ничего, конечно. Только его нет. В этом мире нет смысла. В смерти нет смысла. Люди наполняют свое существование смыслом, потому что они в ужасе от правды этого мира. А правда такова: в наших жизнях нет никакого смысла…»       Поэтому Кадзуми создавала букеты. Цветы радовали глаза мёртвых, которые уже не могли видеть. Бессмысленная трата. Такая же, как жизнь и смерть.       Кобо провёл рукой по растущим в горшке цветам. Те слегка качнулись, и Абэ ощутил их бархатные лепестки. Нет, не бархатные. Живые. Он прикоснулся к ним вновь, наслаждаясь фантомным ощущением пульсации жизни в них.       Если в жизни и в смерти нет смысла, значит, можно делать всё, что захочется, верно? — Кобо, можешь, пожалуйста, полить амариллис? — попросила Кадзуми с другого угла мастерской.       Абэ ничего не ответил, просто взял лейку и пошёл искать цветы. Они нашлись возле окна, растущие вверх, словно пытаясь получить как можно больше света. Кобо наклонил лейку, и чистая вода потекла вниз.       Переливаясь в лучах света, вода походила на поток чистых алмазов, падающих на яркую землю. Кобо застыл, глядя на это. Прекрасное зрелище. Завораживающее. Он смотрел и смотрел, как льётся вода, впитываясь в землю, делая её влажной и заставляя её пахнуть влагой. Ему не хотелось, чтобы это прекращалось.       Но в конце концов он закончил поливать цветы и поставил лейку возле горшка. Несколько капель покатились вниз, смывая лёгкую пыль с железа и превращая её в грязь. Кобо застыл, глядя на это.       Позади него послышалось шуршание, и он обернулся. Кадзуми осторожно взяла в руки чудесный букет нежно-розовых и белых тонов. Зелёные стебли ярким пятом выделялись ниже. Букет был таким же прекрасным, как сама Кадзуми. Тонкие руки девушки, казалось, были частью композиции.       Нежная, всеобъемлющая волна любви захлестнула сердце Кобо. Песок стал жёлтым, мягким, почти белым, как на пляжах тропических островов, на которых Абэ никогда не бывал, но которые ему так хотелось хотя бы раз увидеть.       Он подбежал к Кадзуми, осторожно отложил готовый букет в сторону и схватил девушку за руки. Чудесная живая кожа коснулась его собственной. Абэ задохнулся от чувств. — Я люблю тебя! — воскликнул он в порыве эмоций.       Кадзуми рассмеялась, и этот смех был таким прекрасным звуком, что Кобо зажмурился. Все ощущения сейчас были ярче, сильнее, а потому смех Кадзуми был ещё чудеснее, ещё волшебнее. Казалось, он действительно был музыкой, ведущей его в страну счастья.       Не выдержав, Кобо закружил девушку в танце, следуя ритму этой мелодии. Кадзуми снова рассмеялась, и Абэ продолжил танцевать с ней среди больших растений с широкими изумрудными листьями и сапфировыми, рубиновыми, жемчужными цветами. Всё вокруг сверкало и пело, и было так легко и хорошо, что не хотелось останавливаться.       Кадзуми посмотрела ему в глаза, танцуя с ним. Её глаза с огромными зрачками были такими мечтательными и такими красивыми, что на миг Кобо потерялся. Пропал из этого мира, как пропал тогда, когда впервые поцеловал девушку. Как пропадал всегда, когда она смотрела на него.       Никого, кроме неё, в этом мире не существовало.       Он наклонился и поцеловал её в губы. Странное дело. Обычно кокаин разжигал в нём желание. Кобо хотелось заниматься с Кадзуми любовью, ласкать её и чувствовать изгибы её тела руками. Касаться пальцами живой кожи. Желание всегда было настолько сильно, что почти обжигало.       Однако сейчас ему не хотелось этого. Он целовал её, но ничего больше. Казалось, сама атмосфера светлой мастерской, непорочного творчества составления букетов не позволяла думать о таком. Сейчас Кобо хотелось лишь целовать Кадзуми. Нежно, почти целомудренно, танцуя с ней и забирая это время только для них двоих.       И Кадзуми, похоже, разделяла его желания, потому что не стремилась увести его из этой мастерской и не стремилась сделать поцелуй более страстным. Она целовала его в ответ с нежностью цветка, распустившегося утром. Теперь Кобо казалось, что это бульварное сравнение ей подходит.       Потому что Кадзуми и была такой, как цветок, как букеты, которые она составляла. Быстрая вспышка света в его жизни. Их время тоже было мимолётным, будто цветы, живущие от силы несколько дней. Мигание света, частички пыли, кружащиеся в воздухе. Такие же мимолётные. И такие же вечные.       Кобо действительно казалось, что время, которое им дано провести вместе, тоже стремительно утекает. Слишком быстро проходят секунды, в которые они могут быть вместе. Но вместе с тем, несмотря на свою мимолётность, время их было бесконечно. Абэ не знал, почему ему так кажется, но ему чудилось, что их время никогда не закончится, что они всегда будут вместе. Возможно, потому что людям никогда не хочется верить, что всё когда-нибудь закончится.       Интересно, это время Кадзуми тоже считает бессмысленным? Не будь Кобо под влиянием наркотика, он бы расстроился. Но в последнее время его редко что-то расстраивало, особенно когда кокаин действовал на него. Теперь Абэ при этой мысли не расстроился. Потому что если это время для Кадзуми бессмысленно, значит, никаких ожиданий у неё нет. Значит, она будет открыта и рада всему. А значит, Кобо тоже.       И поэтому он сейчас танцевал с Кадзуми в её мастерской, тихо переговариваясь с ней и смеясь. Её смех был музыкой, которая вела их всё дальше и дальше. Наркотик в их крови был проводником в мир чудесного и волшебного. Блаженство и лёгкость накрыли их обоих. Они танцевали среди растений, в солнечном свете, и это всё казалось таким нереальным и таким прекрасным, что невозможно было перестать улыбаться.       Сейчас Кобо и вправду забыл обо всём. Он не думал больше о проблемах, о неясном, туманном и потому таком страшном будущем. Не думал о своих лицемерных друзьях, которые предпочли забыть о нём, когда он так в них нуждался. Не думал ни о чём на свете.       Он просто танцевал со своей девушкой в комнате, полной растений и солнечного света. Танцевал и смеялся, глядя на озарённое мечтательной улыбкой лицо Кадзуми. Держал её за руки и вёл в танце, как бы говоря, что так же будет вести её и в жизни. Главное, пусть она позволит ему это. Позволит держать свои руки, позволит быть частью её жизни. Позволит ему быть рядом.       Потому что только рядом с ней Кобо по-настоящему счастлив.