Поедающие быков

Стоило Намджуну сделать несколько неуверенных шагов, как где-то впереди послышался отдаленный стук. Неловкая, дробная поступь, словно в абсолютной темноте какой-то несчастный был вынужден передвигаться на костылях. Поразмыслив, генерал направился в ту сторону, откуда доносился этот странный звук. Он шел долго, так долго, что раны, нанесенные демонами, успели зажить. Стук то приближался, то отдалялся; доносился то справа, то слева, то спереди, то сзади; иногда генералу казалось, что этот звук производит он сам. Утомленный и напуганный, он вдруг почувствовал, что перед ним вновь возвышается чугунная городская стена, и осознал, что все это время третий страж города водил его кругами по бесконечным улицам и переулкам. В отчаянии Намджун произнес в уме сотни клятв и проклятий, умоляя вернуть ему ориентир. Ни одна из его молитв не получила ответа. Однако вскоре стук костылей раздался вновь, на сей раз громче и отчетливее. Он прекратился прямо за спиной путника, и вместо него зазвучал тихий человеческий голос: — Смотри-ка. Намджун вскочил на ноги и заполошно обернулся, не веря собственным ушам. Взору его предстала широкая и ярко освещенная улица, празднично украшенная фонарями и бумажными фигурками, и в самом конце этой улицы он увидел знакомый силуэт. Окутанный пурпурным мерцанием, принц Юнги медленно заворачивал за угол под руку с каким-то человеком. Вне себя от радости, Намджун бросился вперед. Тут же кто-то крепко схватил его за руку, не давая сдвинуться с места. Повернув голову, генерал встретился взглядом с несуразно сложенным юношей, который одновременно опирался на костыли и крепко держал его за запястье. Разозленный, генерал раскрыл было рот, чтобы разразиться гневной тирадой, однако калека лишь покачал головой и заговорил: — Не ходи туда, путник. Нет тебе туда дороги. Тот, кого ты встретишь на своем пути, тебя уничтожит. Намджун не вздумал прислушиваться. Оттолкнув от себя с трудом стоящего на ногах калеку, он бросился вслед за яшмовым принцем, не видя и не слыша ничего на своем пути. Наконец, глотая жар и копоть, едва дыша, он оказался в огромном, богато украшенном игорном доме. Плотная толпа сжала его со всех сторон, так, что пришлось использовать локти. Пыхтя и бормоча имя принца, он протиснулся вперед, и сам не заметил, как животом уперся в игорный стол. Го Мин Юнги уже стоял по другую сторону этого стола, а между ними распорядитель с костями в одной руке и стаканчиком для игры в другом. — Человек! Человек, поглядите, да еще какой аппетитный! — Приказывайте, господин хаким, приказывайте нам, мы готовы… — Кости, кости человеку, да пусть скорее назовет свою ставку, — тараторили горожане со всех сторон. — Делайте ставку, господин, — сказал распорядитель, протягивая ему кости. — Какова будет ваша ставка? Намджун растерянно осмотрелся и стер рукавом пот со лба. Он не знал, что делать и что говорить, не знал, где находится и по какой причине. Ему было известно лишь одно — кем бы ни были эти пугающие существа, повиноваться его приказам и преклонять головы пред титулом генерала они не станут. — Я ведь предупреждал, путник, — раздался справа от него голос калеки. — Взгляни же, — он схватил своими искривленными пальцами подбородок Намджуна и заставил его посмотреть наверх. — Вот он, хаким. Торгуйся с ним, коли смел. А коли труслив, так живым не уйдешь. Там, на деревянном постаменте, возвышался идол, подобный божественному. Ослепленный светом тысячи фонарей, Намджун не сразу смог его разглядеть. А когда разглядел, ужаснулся. — Ставка, — пробормотал он, едва шевеля губами и смотря так, словно кто-то ударил его по затылку. — В этой игре не будет победителя, — настойчиво продолжил калека. — Не будет и проигравшего. Никто не получит того, за чем приходил. Намджун резко встряхнулся, словно пёс, угодивший в воду. — Это то, чего хочет хаким? — не дожидаясь ответа, он накинулся на распорядителя. — Хорошо. Дай сюда эти кости, проклятье! Я буду играть. Я сыграю… да. — Человек играет, человек будет играть! — раздался из толпы воодушевленный голос. — Будет, будет играть с нами, этот почтенный требует кости, — тут же подхватили остальные. Распорядитель учтиво спросил: — Уважаемый гость, вам знакомы правила Дома Костей? Растерянно опустив ресницы, Намджун разглядывал свою ладонь и лежащие на ней аккуратные кубики. Когда же он вновь поднял взгляд, его лицо исказилось в отвращении. — Ответь, путник, — торопливо шепнул ему на ухо калека. — Иначе… — Правила, установленные хакимом, превозносят честность и чистоту игры, — перебил его распорядитель, манерно вздернув подбородок. — Если уважаемый господин не умеет играть, пусть скажет нам об этом. Мы не станем смеяться над господином, нашим гостем. — Верно, не станем. Мы ни в коем случае не смеемся над неумелыми гостями игорного дома. — Точно, здесь не смеются над жалкими неумехами! Никто не смеется над жалкими необучаемыми дурачками, ха-ха-ха! — Над дурачками, ха-ха-ха, дурачками! Поглядите, как сильно он покраснел! Да у той же уродливой ритуальной маски над моим порогом рожа и та будет симпатичнее! — Рожа, ну и рожа! — Ха-ха, поглядите, кто впустил сюда этого простофилю? На сей раз яшмовый принц был одним из тех, кто выкрикивал эти слова. Раскрасневшийся, с оплавившейся сурьмой и растрепанными косами, он втиснулся в толпу этих уродливых демонов, словно был им родной, и вместе с ними склонял генерала к игре. — Пусть этот гость скажет нам честно, пусть он покажет нам, чего стоят его слова! Лицо Намджуна побледнело. Разрисованные, крикливые лица напирали и смыкались, подталкивая его вперед. — Ну же, путник. Осмелься. — Я не умею играть, — наконец выдавил Намджун и издал мученический стон, словно с этими словами из его гортани выдернули и язык. — Так мы научим, — язвительно донеслось из толпы. — Верно, верно! Друзья с радостью научат дорогого гостя игре в кости. Толпа воодушевленно затопала, кто-то свистнул, кто-то пошел по рядам, принимая ставки. Намджун ощутил, как со спины его вминают в игорный стол. — Нет, путник, — сказал хромоножка. — Играй. Он поднял один костыль и надавил им генералу на поясницу. Толпа рокотала. — Играй, играй! — Пусть кто-нибудь скажет ему, ну же, пусть… — Тихо, — вмешался распорядитель. — Возьмите стакан, господин, и бросьте в него кости. — Скорее, ставку. Ставку! — Ставку, — подхватил принц Го, и голос его прозвучал до того звонко и отчётливо, что Намджун едва не лишился рассудка. — На что же ты будешь играть? — Верно, верно! Что у тебя есть ценного, человек? Растерянно моргнув, Намджун опустил руку на пояс и не нащупал там мешочка с золотом. Подрагивающими от волнения пальцами от отвязал ножны и положил их на стол перед собой. — Это перламутр. Кто-то выхватил предмет сразу, не успел он коснуться крышки стола. Горожане передавали его из рук в руки, и каждый старался извлечь из него пользу — кто-то пробовал на зуб, кто-то тянулся кончиком языка. — Вздор! Не съедобно! Жулик, мошенник! С лукавой ухмылкой распорядитель отнял у толпы и подтолкнул ножны обратно в сторону генерала. — Боюсь, этого недостаточно, уважаемый господин. — Они такое не едят, — ухмыльнулся за спиной хромоножка. Стиснув зубы, Намджун впился взглядом в лица собравшихся и, приглядевшись, поймал взгляд яшмового принца. Он смотрел пристально, с живым, кровожадным интересом, и в глубине его темных глаз в отсветах тысяч и тысяч фонарей ему мерещились алые всполохи. — Может быть, есть что-то еще? Генерал медленно сместил взгляд на стол, затем вновь посмотрел на толпу. Тысячи любопытных, злых, алчных глаз впились в него в ожидании ответа. — Хаким не станет ждать так долго! — Точно, точно! Наш господин не станет ждать, он нетерпелив, он хочет знать ответ уже сейчас. Ну! — Говори. *** Небо над городом Шахриколь похоже на плотно натянутый тент, но на нем — ни бреши, ни прорыва, только грязно-розовая мешанина бликов и оттенков, от которых Тэхён прячет нос под тканевой маской, щурясь и продвигаясь по узким переулкам торопливо и заполошно, словно испуганный дворовой пёс или какое-то насекомое. Небо над городом Шахриколь похоже на зеркало, в котором он отражается, и в котором его со всех сторон отвратительно видно. По мере отдаления от ярмарочных площадей улицы сужаются, влажные стены тесных подворотен отражают тихие, шаркающие шаги. Вокруг темнота, ничего не видно, но все слышно. Слышно, как слегка позвякивают при ходьбе стеклянные склянки, притороченные к поясу. Еще слышно, как впереди, на расстоянии нескольких шагов кто-то тоже идет в том же направлении, что и Тэхён, помогая себе костылями. Тук. Тук. Тук. Удары металлических наконечников о брусчатку эхом отскакивают от стен в сужающейся воронке улочек и переходов. Человек с тростью шел впереди не с самого начала, он свернул в этот переулок позже и только для того, чтобы указать правильную дорогу. Скоро он исчезнет. К тому моменту, как стук трости растворяется в синеватой дымке испарины, небо из кисельно-розового становится ржаво-зелёным, словно с окрашенной некогда жестянки стянули первичное покрытие, а время пожрало металл, делая его рыже-коричневым, хрупким и ненадежным — так кажется. Но всем в этом городе так или иначе отлично известно, что над головами горожан ни бреши, ни прорыва, ни даже крохотного скола. Угольным монстрам тесно под куполом из фонарей и натяжных пологов, тесно быть пойманными в паутину стен и стальных ограждений, все это, цепи и блоки, все эти лестницы и переходы на пути делают Тэхёна медленнее и от того заметнее. Он идёт в обход квартала грязными переулками, смрадными тоннелями и навесными мостиками, но сам квартал издали маячит бархатно-розовыми оттенками огоньков, навязчиво-цветочным запахом и обманчивым внешним лоском. Главная улица вычищена и обрамлена витринами. В ночь весь город стоит вверх дном — на улицах, спокойных в дневное время, с приходом темноты тут и там можно встретить задорных артистов, бродячих гадалок и кочующих трюкачей, которые под песни и бренчание инструментов показывают свои представления, а любопытный народ от мала до велика сбегается посмотреть на их волшебное искусство. Вечный праздник царит в городе в ночное время суток, рекой льётся вино, поются песни, и множество горожан толпами проходят по улицам, выкрикивая поздравления, или же останавливаясь возле лавок с вкусно пахнущими угощениями. Под искрящимися пологами танцуют циркачи, факиры и жонглеры, красуются плюющиеся огнем и жаром песчаные драконы и монахи с хитиновой кожей, лежащие на раскаленных углях. Город пламени и дыма, горящий огнями сотен печей, проклятый котёл Шахриколь. Тэхён вклинивается в поток посетителей, выбравшись из подворотни, как таракан или призрак человека, задохнувшегося смогом и испарениями. Сейчас движение здесь на настолько оживленное, каким может быть каких-то пару-тройку часов спустя, но продвигаться против движения плотной толпы сложно уже сейчас. Тэхён поплотнее запахивает карнавальный плащ и ускоряет шаг, просачиваясь сквозь толпу. В облаке едва тёплого пара над ярмаркой смешиваются сладковатые запахи пряностей и кисло-острые — варёного мяса. Тэхён идёт, низко опустив голову, ни с кем не встречаясь глазами. Горожане не очень-то любят встречаться глазами с такими, как он. Иногда, заприметив его в толпе, они начинают брезгливо морщить носы и расступаться, тем самым лишь упрощая ему задачу. В остальных же случаях они могут начать хватать его за одежду, оставляя на ткани угольные следы, тянуть и дёргать на себя, выкрикивая скверные пожелания или же уговаривая его присоединиться к ним на всю праздничную ночь Десяти тысяч рассветов. Правило, установленное наставником, запрещает поддаваться на увещевания горожан. Впрочем, не всякому правилу Тэхён готов подчиниться. Такой человек, как Тэхён, не стал бы бояться горожан Шахриколя. При всём желании, они не смогут нанести ему какой-то серьёзный вред, напугать или же затуманить разум своими увещеваниями. Это сгодится для забредших случайно или же преднамеренно гостей города, которые, не вполне понимая, с чем имеют дело, смотрят горожанам в глаза, соглашаются на их уговоры или же просто бездумно следуют, соблазненные предложением хорошо провести время в Домах Костей и Наслаждения. Тэхён, как любой из учеников, хорошо знает, чем может обернуться праздное любопытство, похоть и жажда попытать удачу на игорном поприще. В городе, где каждая ночь — праздник раздолья, и никакие запреты неведомы, всегда очень просто бывает потерять голову. — Эй, красивый. Тэхён споткнулся и раздраженно взглянул под ноги. На земле у стены сидела юная гадалка с хаотично выпачканным в смоге и сурьме лицом. Крепко схватив его за штанину, она с ухмылкой поманила пальцем: — Протянешь подружке ладошку? Предсказанием не обижу! Наряженная в алое платье, с губами и веками, окрашенными в тон, она потрясла головой, и крупные украшения в ее ушах и волосах забренчали в такт звучащей на ярмарке мелодии. Усмехнувшись, Тэхён развернулся и присел перед ней на пятки. — Что же ты это, подружка, друга своего не признала? Приглядевшись, она вдруг округлила глаза и громко захохотала. — Ах, так это ты, это ведь точно ты, дружочек! Как славно у тебя это получается — в темноте и не отличишь! Продолжая улыбаться, Тэхён приложил большой палец к губам. — Потише, родная. Не шуми. — Ты прячешься? — шепотом спросила она, вновь приближая свое бледное лицо. — Знай, я тебя ни за что не выдам! — Ну конечно, я это знаю. Ты ведь не хочешь, чтобы нам навредили, родная? — Нет-нет, дружочек, я совсем этого не хочу! — она понизила голос еще больше, и следующие слова произнесла едва слышно. Можно сказать, Тэхён практически прочитал их по ее чётко подведённым губам. — Но они всё равно навредят. Сперва Тэхён лишь шире улыбнулся, затем, заприметив в тёмных глазах гадалки недобрый блеск, положил руку на ее ладонь, которой она продолжала сжимать чужую штанину. — О чём это ты, дорогая? Ощутив тепло чужой кожи, гадалка выгнулась и, не пытаясь вырвать ладонь, коснулась губами ушной раковины мужчины. Губы ее оказались липкими и холодными. — Хотят навредить и навредят, — выдохнула она так тихо, чтобы никто, случайно или же намеренно, не смог этого услышать. — То, что ты делаешь, неправильно. Неважно, как долго это сходило вам с рук — стоит ему заскучать, так не станет щадить. — Ты говоришь о хакиме, милая? — О нём, конечно, — вновь отстранившись, она упирается затылком в стену и дёргает уголком губ. — О ком же еще. — Он сам сказал тебе об этом? — теперь уж Тэхён сильнее сжимает её пальцы. — Тебе правда есть до этого дело? — голос девицы прозвучал недоверчиво. — Или же ты просто хочешь узнать, смогу ли я выдумать ложь? — И то, и другое. — Тогда скажу — узнала, стоило мне посмотреть на твоё лицо! Видишь, как хорошо, что в такой большой толпе тебе посчастливилось столкнуться со мной. А если ты дашь мне взглянуть на ладонь, я скажу тебе и того побольше, — тут она хитро прищурилась, и Тэхён, приподняв бровь, одним гибким движением выпрямился. На счёт собственной удачи он готов с кем угодно поспорить, будь то наставник, гадалка или же сам хаким. Впрочем, он и сам собирался искать эту юную обманщицу, значит, в этот раз ему действительно повезло. — Сегодня у нас есть дела поважнее. — Что же ты, красивый, боишься чар своей подружки Юш-Юн? — Тебя не боюсь. Гадалка захохотала. — Ха-ха-а, ну, поглядите же на него, поглядите, какой славный, милый у меня дружочек! Ха-ха! Тэхён поджал губы и дернул ногой, стряхивая ее руку. — Что же, красивый мой, даже не заплатишь Юш-Юш за ее честное предсказание? Хочешь, чтобы вся ярмарка начала смеяться над тем, что болтается у тебя на поясе? Даже если эти слова насторожили Тэхён, виду он не подал. — Глазастая, — звонко цокнув языком, он вдруг сделал полушаг в сторону и придавил подошвой сапога вторую ладонь гадалки, которой та упиралась в землю у стены. — То, что ты спутала меня со случайным путником, вовсе не значит, что я впервые на ярмарке Десяти тысяч рассветов. Одно правило наставника Тэхён знает лучше остальных и ни в коем случае не станет нарушать. А заключается оно вот в чём — никогда, ни при каких обстоятельствах на городской площади в ночной час нельзя показывать или же передавать горожанам настоящие деньги. Откинув полы плаща, он запустил руку в заплечную сумку и, вытащив оттуда точно такую же, как висящие на поясе, только пустую склянку, ловко откупорил ее одной рукой. — Хочешь проверить, успеют ли горожане заметить моё мастерство? Если да, то я тебе заплачу, и посмеемся тогда уже вместе, — сузив глаза, Тэхён сильнее надавил ногой на ее ладонь, второй же рукой, свободной от склянки, изобразил скрытый знак. Задрожав, Юш быстро выставила перед собой ладонь, прикрывая лицо, и втянула голову в плечи. — Нет, нет, постой, дружочек, я ведь пошутила просто! Не гневайся, мой друг. Я знаю, ты не станешь меня обижать! Убрав ногу, Тэхён, меж тем, не торопился прятать склянку. — Есть что-то еще, что ты увидела, взглянув на мое лицо? Поколебавшись и по прежнему смотря куда-то в сторону, гадалка пошевелила губами. — Что ты там бормочешь, родная? — вновь опустившись перед ней на корточки, Тэхён поднёс край стеклянного горлышка прямо к ее солнечному сплетению. — Твой… О, о, твой мальчишка, этот ребёнок, он ведь не может даже представить, через что ты проходишь! — подвинувшись ближе к юноше и вцепившись раненой рукой в ворот его рубахи, она затараторила ему в лицо, нервно выплевывая слова. — Пусть он будет осторожен, пока хаким не перестал верить в то, что вы одинаковые! Как только он усомнится… Прикусив губу, она замолчала. — В ночь Десяти тысяч рассветов правда меняется с ложью местами, не так ли? — с улыбкой произнес Тэхён, позволяя девице комкать свою рубаху угольными пальцами. — Верно. Ты не должен позволять усомниться в себе. То, с какой грустью Юш произнесла эти слова, вызвало у Тэхён мягкую улыбку. — То, что у тебя там, — взгляд гадалки метнулся к наполненным склянкам и вернулся к лицу склонившегося Тэхёна. — Не твоя работа. Это ведь он, которого ты так защищаешь? Если так, не хотела бы я оказаться у него на пути. — Тебе правда есть до этого дело? — не задумываясь, Тэхён вернул в точности фразу, которую девушка произнесла совсем недавно. — Или же ты просто хочешь узнать, смогу ли я выдумать ложь? — О, ты не стал бы. Не здесь, не сейчас. — Вот видишь, — удовлетворенно протянул Тэхён. — Ты знаешь все сама. — Так, куда ты поведешь свою верную подружку сегодня? — гадалка очень старалась, чтобы голос звучал кокетливо, но Тэхён на такую игру лишь иронично приподнял бровь. — Разве ты сама еще не увидела ответ? Подумав немного, гадалка патетично возвела очи горе: — О, мой друг! Что было бы, если бы Юш-Юш не выдернула тебя из толпы за ногу? — Ничего непоправимого — конечно, я принялся бы тебя искать. — И, конечно, потерпел бы неудачу, — со знанием дела произнесла она. — Возможно, — уклончиво допустил Тэхён. — А может и нет. — Мой самоуверенный дружочек, — коротко хохотнув, девушка, наконец, поднялась с земли, и при этом оказалась одного с Тэхёном роста. — Что же ты будешь делать, когда один из фонарей на ярмарке Десяти тысяч рассветов сорвется с крепления и свалится тебе на голову? — Если подобное случится, впервые за много десятков лет, — подав гадалке руку, Тэхён дождался, пока она манерно возьмет его под локоть, и вместе они медленно пошли сквозь толпу. — Я уклонюсь. Теперь, когда Юш шла рядом, Тэхёну не было нужды прятать лицо. Никто из горожан в здравом уме не принял бы его за гостя. — Ты ведь понял, что Юш-Юш спросила тебя не об этом, — в голосе гадалки послышался укор. — Разумеется. Я понял. Коротко усмехнувшись, девушка протянула руку в сторону прилавка, мимо которого они проходили, и сняла одно бисквитное пирожное с навершия аккуратной четырехугольной пирамидки. Хозяин лавки тут же дёрнулся к ней, взмахнул рукой, словно собирался шлёпнуть её по ладошке: — Ах, ты, воровка, мошенница! Юш на это лишь взглянула в его сторону, гневно сверкнув глазами, а затем проглотила сразу всё пирожное целиком, даже не жуя. — Ты, — выпучив глаза, торговец медленно опустил руку. — Что? — невинно спросила она, не отводя взгляда. Лишь когда лавочник пробормотал смущенное «ничего, госпожа, пусть будет вам сладко» и вернулся на свое место, они с Тэхёном продолжили идти мимо плотно расставленных вдоль улицы палаток и лотков с варёным мясом, специями и фруктами. Совсем скоро палатки торговцев поредели, а толпа спешащего вдоль улочки народа, напротив, сделалась плотнее. Тэхён и его спутница шли очень медленно, неторопливо, и оттого торопящимся горожанам приходилось, спотыкаясь, огибать их на расстоянии в полшага, чтобы ненароком не задеть и не ввязаться в конфликт. — Разве же двери уже открыты? — задумчиво спросила Юш. На короткий миг женское лицо скрыла тень от мигнувшего фонаря, и в ней Тэхён отчётливо разглядел, как спешно скользнул меж губ тонкий, раздвоенный на конце язычок. — Хаким сегодня нетерпелив. — Пусть так, его право, — голос Юш оставался ровным, однако в тоне теперь можно было различить нотку упрямого несогласия. — Кому, если не хакиму, идти против правил в этом проклятом городе. И всё-таки я бы не стала спешить. Дружочек, быть может, тебе захочется еще передумать? — Тебе виднее. Посмотри на мое лицо, подружка, и сама ответь на свой вопрос. В прямом и ярком свете фонарей хорошо было заметно, как сильно он устал. Гадалка свободной рукой вытащила из складок платья коробочку с алой краской и нанесла на его щёки узор из нескольких быстрых мазков. Таким образом бледность и тёмные круги под глазами сделались не столь заметными, да и из толпы горожан он, идущий под руку с размалеванной пуще того гадалкой, выделялся теперь не так сильно. — Спасибо тебе. — Благодарить будешь, когда хаким, осматривая своих гостей, не остановит на тебе свой взгляд! — С чего бы мне попадаться ему на глаза? А вообще-то, пусть он больше не зовет стольких людей в свой дом, если не хочет однажды встретиться взглядом с незваным гостем. — Вижу, Дома Наслаждения тебе было недостаточно! Но Дом Костей… остерегись, дружочек. У этого дракона нет ни сна, ни покоя — смотри, как бы твои не забрал, не присвоил, или, может быть, ты хочешь с ним поделиться? — Хо ходил, — рука Тэхёна сильнее сжала запястье Юш и тут же расслабилась вновь. — Впрочем, думаю, сейчас он тоже пошел туда. Наблюдая за тем, как внимательно Тэхён вглядывается в толпу, девушка медленно, почти по слогам повторила: — Остерегись. Тэхён взглянул на нее и коротко рассмеялся. — Не смейся над своей подружкой! — с шутливой обидой в голосе упрекнула Юш. — Зачем смеешься? Юш-Юш лишь хочет помочь тебе и твоему милейшему Хо… — Я смеюсь не над тобой. Чем ближе они подходили к Дому Костей, тем громче становилась музыка, и тем сильнее разгоряченный воздух обжигал нос и горло изнутри. Тэхён вдыхал редко, большими глотками, и все равно ему все время казалось, что накопленный в подсвечниках жар стекает по гортани в желудок, где-то на полпути неминуемо застывая. — Верно, верно, дружочек. Не над кем тебе смеяться, да и незачем. Незачем, не над кем! — девушка сама захохотала, и, больше не скрываясь в уплотнившейся толпе горожан, сверкнула жёлтыми глазами с вертикальным зрачком. Пальцы Тэхёна сдавили женское запястье, губы же дрогнули, чтобы тут же растянуться в кривой усмешке: — Чем ближе к Дому, тем теплее тебе, родная? Лицо Юш менялось, словно подтаявший воск. — Верно, верно, дружочек! Твой Хо тоже за тем сюда пошел, чтобы согреться. Здесь жарко, жарко, сил нет, а все равно это другой жар, он нас закаляет, он же и лечит. И верно, высокие двустворчатые ворота Дома Костей были уже совсем близко. С двух сторон украшенные золотом и завлекающими духов узорами, распахнутые настежь, они отражали собой огни сотен фонарей и потому лишь сияли стократ ярче. За годы, проведенные в котле, Тэхёну нечасто приходилось переступать порог убежища хакима. При этом всякий раз он испытывал сильное волнение. Плотный сухой жар обволакивал, но и это приносило меньше неудобства, нежели огромное количество толпящихся тел, напирающих, наскакивающих друг на друга в стремлении скорее проникнуть сперва во внешние ворота, а затем уже во внутренние, ведущие прямо в широкий, сияющий множеством золотых огней игорный зал. С каждым шагом вглубь просторного, богато украшенного двора взгляды окружающих становились все более пристальными. Они смотрели, присматривались, разглядывали, разнюхивали, стараясь угадать, в чем же подвох, однако никак не могли. К тому же, гадалка предусмотрительно выпачкала лицо Тэхёна в своем колдовстве. Кто-то из горожан совсем рядом воскликнул: — Торопитесь, торопитесь, друзья, ну же, шагайте быстрее! Его слова тут же поддержали со всех сторон. — Верно, верно! Всем охота глянуть на сегодняшнее представление, а коли вам не интересно, так и катитесь к псу под хвост, нечего честным людям дорогу перекрывать! Тэхён заволновался, что слова эти относятся к нему и его спутнице, однако гадалка сильнее сжала его руку и взглядом указала на компанию напившихся вина музыкантов, которые всё никак не могли протиснуть сквозь сомкнувшуюся толпу свои инструменты. — Правильно говорите, уважаемый! Что же это за столпотворение? Разве по чести уважаемым жителям нашего славного города так себя вести? — Псы плешивые, ноги у вас, что ли, из дерева сделаны? — особенно громко воскликнула юная девушка по левую сторону от Юш, и, не рассчитав силы, толкнула ту плечом. Гадалка резко сузила свой правый змеиный глаз и громко произнесла: — А ну, тихо. Она не кричала, но ее голос прозвучал над всем внутренним двором звучно и чётко. Горожане тут же пристыженно замолчали. Неосторожная девушка же слабым голосом произнесла лишь: — Прощения прошу, госпожа. Не признала вас… — Кыш. Пискнув, девушка исчезла в толпе так быстро, точно ее и не было. Скрыв вздох облегчения, Тэхён продолжил медленно продвигаться вперед, делая вид, будто помогает своей спутнице. Правда заключалась в том, что она могла бы заставить толпу расступиться, коли бы захотела. Изнутри игорный зал представлял собой просторную комнату с несколькими широкими столами, выставленными в ряд, за которыми случайно забредшие в город странники могли бы сыграть в любую игру из всех, что существуют на свете. Под высокими сводами так же, как и под пологом на площади, горели тысячи фонарей самых разнообразных цветов и размеров, а у самой дальней стены на каменном постаменте возвышалась восьмирукая статуя бога с отрубленной головой и прилаженной на её место рогатой рожей высеченного из дерева уродца. Его лукавая ухмылка никому не сулила добра, а налепленные на божественное тело таблички с ругательствами не вызывали в душе всякого уважающего себя человека ничего, кроме отвращения. Наставник однажды сказал, что, если слишком долго смотреть идолу в глаза, можно позабыть положение звезд. Когда Тэхён впервые вошел в Дом Костей, пытаясь угнаться за затерявшимся в толпе Хо, первым, что он увидел, была эта статуя. Затем её коленопреклонённые почитатели. И этот несмышленый дурной юнец — среди них. Даже сейчас алтарь с разложенными в неправильном порядке храмовыми предметами обступлен толпящимися горожанами, желающими коснуться подола божественной мантии. — В этом доме хаким никогда не отвернется от нас, — напомнила Юш. Её голос прозвучал тише, чем перестук игральных костей, однако тот, для кого она это сказала, не упустил ни звука. — В этом всё дело. Тэхён и так знал, что тогда Хо просто стремился согреться. И вопреки этому знанию он бродит по раскаленным улочкам Шахриколя и выполняет работу, свою и чужую, надеясь, что когда-нибудь и его молитвы будут услышаны. Стиснув в кулаке одну из склянок, он позволил Юш утянуть себя глубже в толпу. — Говорят, сегодня хаким тоже явится глянуть на представление! — Да, да, я тоже слышала об этом. Он, наверное, посмотрит немного, а потом, быть может, сыграет с каким-нибудь счастливцем в кости! Тэхён старался не вслушиваться в чужие разговоры, но произносимые бесстыдно громко реплики так или иначе доносились до его чуткого слуха. — С чего бы ему играть с нами? Не мели чепуху, не станет он! — А ты, дворняга из сточной канавы, кто такой, чтобы меня поучать?! — …ах, ты… Очень скоро воедино слились возгласы игроков, стук костей, перешептывания зрителей и праздничная музыка, доносящаяся со двора. Юш, приметив, как искривилось в отвращении лицо её друга, лишь украдкой усмехнулась. Тэхён это заметил. — Тоже думаешь, он не стал бы играть? — Почём же твоей подружке знать об этом? — теперь уж в голосе девушки послушались нотки озорства. — Будет играть, коли захочет, а не захочет — так и не станет. Зачем меня спрашивать? — Мне нет дела, но вот тебе должно быть интересно посмотреть на него, швыряющего кости. — Насмотрелась уж. — Ой ли? Выходит, это лишь слухи, что хаким раз в сотню лет садится за стол? Стремительно обернувшись, Юш плотно прижала горячий палец к губам Тэхёна. — Тшш, дурак! Чем задавать мне глупые вопросы, подумал бы головой. Не видишь что ли, сколько здесь глаз и ушей? Юноша пристыженно замолк, Юш же лишь понизила голос: — Твоему Хо несказанно повезло, что ты все еще здесь и столько делаешь для него. Но, чёрт бы тебя, дурак ты, дурак, зачем так сильно хочешь из праздного любопытства дёрнуть тигра за усы! Послушай меня, друг Тэхён, и внимательно — он старше и злее тебя, он старше и злее даже меня, что уж говорить о том, что ни сейчас, ни когда-либо еще хаким не снизойдет до пощады. С каждым словом её палец становился все горячее, и вскоре Тэхён почувствовал, как скатывается с виска по скуле капелька пота. Он ощутил, что не может даже замычать в знак протеста. — Кто же, кто, скажи мне, присмотрит за твоим Хо, когда дракон в этом доме потеряет терпение?! Когда Юш отняла палец от чужого лица, юноше показалось, что поперек теперь уже плотно сомкнутых губ остался алый вздувшийся след, словно от раскаленного тавра. — То-то же, — с этими словами Юш вновь схватила Тэхёна поперек ладони и потянула за собой. Проходя мимо столов, вокруг которых помимо самих игроков собралось еще множество заинтересованно глядящих горожан, Тэхён и сам не смог сдержаться. Уставившись на брошенные и звонко перекатившиеся по крышке стола кости, он с замиранием сердца ждал, когда же они остановятся, чтобы увидеть выпавшее число. Заметив его интерес, Юш приостановилась. Кости прокатились по поверхности, замедлившись в опасной близости от края, и замерли. Прищурившись, Тэхён с интересом разглядывал получившееся число. Игрок же, запустив пальцы в волосы и с силой дёрнув, взвыл: — Гадкие твари… Гадкие лживые твари! — вместе с тем он схватил горожанина, стоящего ближе всего, и с силой затряс, адресуя ему свои вопросы на грани отчаяния. — Дети дурной пустыни, в вас нет ни капли человеческой крови! Кто такой этот ваш проклятый бог? Где его милости? Где молитвенный храм? — Бедный юноша… Лишь после того, как кто-то за плечом Тэхёна произнес эти слова, он заметил, что игрок действительно еще очень юн — не старше тридцати лет. — На сколько он ставил? — Ставил, что выпадет двенадцать… — Как самонадеянно! — Конечно, конечно… а все-таки его очень жалко, друзья мои, очень жалко! Тэхён тем временем ощутил в груди странное волнение, и, если сперва игра привлекла его внимание лишь из праздного интереса, теперь же от криков проигравшего человека и наигранно скорбных перешептываний зрителей ему сделалось не по себе. — Я пришел сюда, не замышляя зла! Пришел с добром, просил лишь о милости… О милости богов, и вы называли меня своим другом и господином, но разве теперь вы взглянете на меня? Что будет теперь, кто мне скажет! — теперь игрок, ногтями вцепившись в собственные щёки, навалился животом на игорный стол. — Кровожадные шакалы, сыны шакальего божества, ваша религия — грех и позор! Мне смешны и противны ваши увещевания. Не узнавая свой голос, Тэхён слабо шевельнул губами: — Ка…кхм, какова была его ставка? После секундной паузы, увидев гадалку рядом с ним, горожане поспешили ответить: — Как же, как же, сто лет жизни! — В обмен на?.. — Как же, как же, жизнь его драгоценного принца, жизнь его яшмового красавца-принца, юная ветвь цветущего дерева, погляди, погляди, вот же он! Тэхён бросил взгляд, куда указали, и увидел там стоящего неестественно ровно юношу. Лицо его было густо накрашено, при этом пудра и румяна от жара подтаяли и поплыли, не скрывая больше, а лишь подчеркивая серость кожи и заострившиеся черты. Задубевшие мышцы не поддавались ни улыбке, ни скорбной гримасе, отстраненно подумал Тэхён, и тут же вновь вернул свое внимание игроку. — Проси пощады у восхитительного и совершенного образа нашего уважаемого хакима! — выкрикнул тем временем тот самый горожанин, которого потрепали за плечи. Толпа тут же яро подхватила эту идею. С кровожадными улыбками горожане расступились, освобождая коридор на пути к зловещей статуе. Юш пришлось приложить силу и дёрнуть Тэхёна в сторону, чтобы он не стоял посреди пустого пространства или же сам случайно не решил отправиться на поклон к воплощенному в камне и дереве образу хакима. — Это… это, — сглотнув, Тэхён ощутил, как слова слипаются в комки и застревают у него в глотке. — Тшш, дружочек. Я ведь говорила тебе, предупреждала ведь тебя! Доволен тем, что увидел? Тэхён спешно помотал головой. — Знаю, о чем ты подумал! Они все в этом доме становятся одинаковыми! А ты, дурак, все надеешься выкинуть из памяти тот день, когда толпа расступилась точно так же для твоего бедного Хо? Тэхён сомкнул зубы и протиснул сквозь них череду шипящих звуков, имея ввиду: — Это не то же самое! — Правда? Тогда почему ты дрожишь? Задохнувшись от возмущения и невозможности подобрать достойный ответ, юноша поджал губы и отвернул голову. На губах Юш промелькнула и тут же исчезла улыбка, после чего она вновь вернула все свое внимание игроку, который, продолжая царапать свое лицо и пошатываясь, приближался к статуе хакима. Оказавшись, наконец, достаточно близко, он рухнул на колени, плотно сжав губы, словно с усилием запирал внутри себя рвущиеся изнутри и оскорбляющие слух выдуманные молитвы. Большая часть горожан, присутствующих под крышей Дома Костей, с интересом следила за развернувшимся действом. — Давай погромче, ни то наш хаким никак тебя не услышит! — Верно, верно, ты должен хорошо уважить нашего господина. — Танец, танец! Станцуй для нашего уважаемого хакима, и тогда он, быть может, дарует тебе еще один шанс! Горожане тут же с энтузиазмом подхватили эту затею. Тэхён и сам не заметил, как сжал руку Юш слишком сильно. — Эй, дружочек, полегче, — шепнула она, прищурив левый глаз. — Прошу прощения, подружка. Генерал Ким Намджун тем временем сидел у подножия статуи, упираясь ладонями в землю и беззвучно шевеля челюстью. Сила сотен проклятых духов тянула его наверх в попытках поднять с колен и заставить танцевать. С высоты своего постамента уродливое божество смотрело на него со злобой и укором за неповиновение. Полосы, оставленные на его лице собственными ногтями, налились кровью и наверняка причиняли страдания, впрочем, не больше, чем доносящийся со всех сторон издевательский смех и отрывистые свистки. Улыбка на губах прилаженной к статуе головы сделалась шире, и зрачки зажглись недобрым огнём. — Он не откликнется, — с горечью сказал Тэхён. Юш резко повернулась в его сторону и приподняла тонкие брови. — Ты бы хотел, чтобы откликнулся? Ей не пришлось долго ждать ответа. Тэхён смотрел совсем не на предмет всеобщих насмешек. В другой части игорного зала, куда был направлен его взгляд, стоял Хо. Юш сразу все поняла. Её строгого друга такое представление ни за что не разжалобило бы, но Хо — это ведь совсем другое дело. — Твой мальчик одарён слишком мягкой плотью. Ай-яй… Совсем никакой брони. — Он не ответит, — вновь повторил почти одними губами Тэхён, не сводя с Хо тоскливого взгляда и от всей сохранившейся в теле души желая, чтобы тот вдруг поднял голову и чудом услышал эти слова. Чтобы перестал тешить болезненные надежды даже после того, как сам прошел через подобное. Внезапно нахмурившись, Тэхён оскалился и воскликнул: — Кто пожалел этого глупого никчемного добряка, что теперь он переполнен мучительной жалости к этому пропащему человеку? Почему даже сейчас, превратившись в жалкого раба в этом проклятом доме, он не в силах успокоить мое сердце, рассмеявшись со всеми вместе?! Стоящие поблизости горожане, взволнованно перешептываясь, отступились на полшага. Юш пришлось наградить их тяжёлым взглядом, чтобы не распускали языки. Затем она обратилась к Тэхёну, переместив руку с его ладони на плечо и чуть сжав: — Твоя подружка ведь тебя предупреждала. Не стоило ходить в драконов дом. — Неужели я… До конца дней своих не смогу видеть на лице моего Хо улыбку? — на сей раз голос Тэхёна прозвучал едва слышно. Он тут же поджал губы и стиснул в кулаке пустую склянку так сильно, что от горлышка пошла едва заметная трещинка. — Хочешь, чтобы твой Хо смеялся? — со странной угрозой в голосе спросила Юш. — Так танцуй вместо этого несчастного, дружочек! Есть ли в тебе столько смелости? В тот же миг стоящие рядом горожане подхватили ее идею и заголосили: — Да, да, если хочешь, иди танцуй! Танцуй, ежели тебе так этого хочется! Танцуй, и мы будем смеяться, все будут смеяться, уважаемый юноша, друг нашей госпожи! Несмотря на удушающую жару, Тэхён ощутил, как по спине пробежал холодок. Хо также подхватил эту затею и теперь нетерпеливо уговаривал: — Да, да, уважаемый, станцуй, и тогда хаким точно откликнется, чтобы помочь этому несчастному! — Ну как, милый, — склонив голову к плечу, Юш лукаво ухмыльнулась. Юркий язычок вновь с шелестом прошелся по ее перепачканным в киновари губам и исчез в уголке. — Готов порадовать своего мальчика? — Скажи мне, Юш-Юш… Если я вознесу молитву, — голос Тэхён дрожал от глубокой, неутолимой ненависти к мысли, что ему придется совершить подобное перед этой оскорбляющей взгляд статуей, к тому же на глазах у стольких людей. — Хаким действительно явится? — Вероятнее всего да, дружочек. Но тогда и тебе, возможно, придётся сыграть за этим столом, а этого я тебе не советую. — И без твоих предостережений я не стану играть! — Но я ведь знаю, что тебе хочется. Всем в этом зале так или иначе хочется проверить удачу на прочность. Сверкнув глазами, Юш уставилась на Тэхёна в ожидании ответа. Лицо его перекосилось от злобы, зубы звучно скрипнули — конечно, он хотел, в логове хакима невозможно иначе. — Я не могу. Юш кивком указала на генерала. — Уходи, коли не в силах помочь, — строго сказала она. — Нечего рыскать здесь. Занимайся своим делом! — Я не хотел такого. — А ведь Юш-Юш говорила тебе — не нужно приходить, не нужно совать голову в логово змея! Понял теперь, дружочек? Ты не найдешь здесь покоя, так лучше тебе тогда и вовсе не смотреть, не видеть, не слышать, не помнить его таким! Упрямо смерив взглядом сперва не узнающего его Хо, а затем и дерзко скалящуюся голову уродца, Тэхён круто развернулся на пятках и сделал несколько неловких шагов сквозь толпу, после чего горожане стали расступаться сами. Пропуская его к выходу, они не забывали комментировать это постыдное бегство и лихо присвистывать, голося едва ли не громче, чем от плясок нерадивого игрока. Юш дождалась, пока Тэхён скроется из виду, а затем подошла к генералу. — Поднимайся и слушай, что я тебе скажу: хаким не явится, иначе все эти люди не шумели бы так смело у подножия его восхитительного образа. Намджун спесиво дёрнул подбородком. — Мы проделали долгий путь, чтобы встретиться с богом. Я хочу, чтобы он меня выслушал. — Ты ошибся, путник. Хаким не отвечает на запросы смертных. Горожане тут же подхватили: — Да, да, верно говорит наша уважаемая госпожа, жди — не дождешься, ха-ха-ха!.. Внезапно из общего гомона выбился высокий, на изломе звонкий мальчишеский голос. Это Хо, протискиваясь через толпу, обратился к гадалке: — Раз не придёт… Раз он не придёт, уважаемая госпожа, сыграйте же с ним вы! Дайте ему второй шанс. После этих слов все в игорном зале затихли, даже музыка, кажется, сделалась тише. Юш напряженно поджала губы. — О чем ты говоришь, неразумный, тебе ли просить нашу уважаемую госпожу о подобной милости? — Верно, верно, исчезни, непочтительный юноша, пока не разгневал своими просьбами нашу справедливую госпожу! Этот дурак сам проиграл все, что у него есть, и даже больше! Не станет госпожа теперь его спасать. Гадалка провела рукой по волосам, открывая высокий чистый лоб и густые упрямые брови. Взглянула сперва на статую шахрикольского божка — смело и укоризненно, затем на сбито дышащего от давящей на диафрагму надежды Хо. Где-то позади толпы, проходя вдоль противоположной идолу стены под гобеленом «Второй наследный принц Ерхиат дарует народу свои милости», хромоножка застучал костылями. Уязвленная гордость сплелась с вспыхнувшей суеверной слабостью в прочные кандалы и сковала генерала по рукам и ногам. Сколько бы побед он не одержал на своей земле, пустынные боги над этим смеялись. Правила здесь были другими, и суровые местные духи стачивали любые спесь и упрямство. Им было плевать, кто и зачем ступил на их территорию. Намджун это осознавал. Понимал, что в этом проклятом городе, выросшем из песка посреди песчаной катастрофы, все его прежние заслуги нужны лишь ему самому. И вся его сила и спесь, которые он многие годы прилежно в себе воспитывал, погибая в сражениях, прослывая в миру преступником и узурпатором, нужны были только лишь для того, чтобы у этого грузного утомленного тела с изъеденной скорбью душой хватило сил загрузить мёртвого принца Го в паланкин и довезти до пустыни, надеясь на чью-нибудь милость.