Blood in the water

Рисующийся на белом пустующем полотне мир заново — первое, что ощущает Сиэль, когда смаргивает с прилипших друг к другу век последние остатки сновидений. В них абсолютное ничего, пустое и необъятно чёрное, как холодный космос или жизнь после смерти. Это ничего такое целебное, что от него даже не болит голова. Она на удивление такая же пустая. Болит только затёкшее тело. Сиэль поднимает руки вверх и потягивается, изгибая спину. Наслаждается пустотой. Ей быть неумолимо заполненной: память приходит в действие. Всё закручивается, вращается внутри, события бегут друг за другом скоростной кинолентой плёнкой. Неужели всё это было с ним? Он зажмуривается и падает лицом в подушку. Потом вспоминает ещё кое-что. Медленно поворачивает голову и смотрит на вторую половину кровати. Та пустая. Ну и ну, думает Сиэль, когда застаёт безмятежно сидящего за столом Себастьяна с ноутбуком в руках. Голову ещё раз перешибает всеми случившимися событиями. В животе что-то сворачивается то ужасом, то стыдом. Сны пустые, а ощущения после пробуждения не лучше. У них проблемы. У него проблемы. Причём, довольно давно. — Выспался? — бежит глухим звуком по стенам голос Себастьяна. Они убили влиятельного наркодилера. Они уснули на одной кровати. Сиэль прочищает горло, прежде чем ответить, но хрипотца скрипит наперекор: — Да. — Не соврал. — На кухне есть еда, я готовил. — Он затихает, прежде чем продолжить. — Ты проснулся как раз вовремя, скоро придут в гости. О да, как же вовремя. Выдохнуть, осознать, обдумать и обговорить не получится — нужно бежать дальше. — Сколько сейчас времени? — Шесть часов вечера. — Себастьян сидит с ровной спиной и перекрещенными ногами, уже в выглаженной рубашке и в обрамляющем каждый изгиб талии жилете. Взгляд задерживается на этих изгибах слишком долго. Хочется лечь спать обратно. Кажется, Сиэль совсем не успевает подготовиться, потому что когда с первого этажа слышатся звуки чужого женского голоса, он утирает полотенцем не до конца просушенные висящие у лица волосы. Одна леденящая капелька спускается дорожкой по шее и затекает под наспех накинутый пиджак. Эта гостья сейчас растает, думает Сиэль, вспоминая, как Себастьян подготовил стол — он видел, когда спускался. А какой был запах! Какой бы неприятный разговор не предстоял, эта простая уловка должна была всё смягчить. Он заканчивает и вешает полотенце на место, готовясь выйти. В последний раз кидает на себя в зеркале бесцветный равнодушный взгляд. Школьная подруга с влиятельными родителями. Что ж, в их кругах дружбой не разбрасываются. Внизу встречаются: она смотрит улыбчиво, но эта улыбка сдержана и осторожна, обрамлена морщинками. Только в такие моменты Сиэль украдкой вспоминает о разнице в возрасте и собственной молодости, после чего откладывает эти мысли подальше за ненадобностью. Себастьян помогает ей снять бордовое кашемировое пальто, после чего представляет: — Анджела. Её тонкие красные губы растягиваются в улыбке. — Сиэль, — он моргает, проглатывая порыв назваться не своим именем незнакомому человеку. Анджела улыбается сильнее и загадочнее, прежде чем мягким голосом сказать: — Я знаю. Волосы у неё белые-белые, сверкающие изнутри. На ней сдержанное, но стильное чёрное платье с приподнятым воротником, выглядящее дорогим и элегантным. Выходит, Себастьян ей о нём рассказывал. Они ближе друг другу, чем Сиэль думал. Возможно, это Анджеле он вчера улыбался в телефонном разговоре. Мысли встряхиваются и пресекаются — совсем не об этом надо думать. За стол Сиэль проходит суетно, старается вслушиваться в каждый отголосок тихого диалога, мешкает, прежде чем выбрать место, куда сесть. Рядом с Себастьяном? Напротив? Поодаль, чтобы не прерывать текущее общение и узнавать о Себастьяне новое? Он уже. — Неужели ты приехал ко мне, а не я к тебе, — она посмеивается. Держится по струнке вытянуто, когда проходит к кухне со звоном каблуков. — И такое бывает, — при ответе чёрные брови ненадолго вздымаются. Себастьян занимает положение прямо напротив Анджелы — это удобно. Сиэль садится сбоку и теперь может наблюдать за ними обоими одновременно. — Тебя здесь давно не было, — она деликатно подхватывает ножичек с вилкой и старомодно подвязывает кружевную тканевую салфетку за воротник, — Как тебе вернуться в этот дом спустя время? Сиэль ликовал. Он готов был безмерно благодарить Анджелу за то, что она выдаёт всё новые подробности. Кажется, его воодушевление не остаётся незамеченным, потому что он мельком ловит взгляд Себастьяна, направленный в его сторону. Сиэль тут же заинтересовывается креветками в соусе и пастой. Теперь смотреть в открытую не хочется, поэтому он наблюдает украдкой, осторожно вглядываясь в спокойные ровные черты. — Задохнулся в пыли, когда вошёл, — Анджела лениво осматривается по сторонам. — Здесь уже прибрались. Иначе я бы тебя не пригласил. Короткий аккуратный смешок со сверкающими белыми зубами и аккуратное оправление свисающих у лица таких же белых закрученных прядей. — Что-то мне подсказывает, что ты бы пригласил меня в любом случае. Вилка сильнее входит в креветку. Пробивает её насквозь. Так как тебе ощущения, Себастьян? Он ответно сверкает улыбкой, правда она очень быстро пропадает, уступая место серьёзности. — Ты права. Уж поверь, мне правда не хочется тебя напрягать… — Не надо начинать, ты же знаешь. — Я отплачу тебе. — Не сомневаюсь, — Себастьян подливает Анджеле заранее заготовленное вино. На этот раз белое. Стол украшен красиво, на нём причудливые искусственные цветы и сервировочные ткани. — Не только мне, между прочим. Так в чём дело? Рука тянется налить сок из большого керамического кувшина. — Мне нужно, чтобы твой отец прикрыл нас. — Опять. С прошлого раза прошло не так много времени, тебе не кажется? — Игриво и совсем не осуждающе. — На этот раз всё сложнее… Сиэль роняет вилку. Та ударяется о пол с неприятным звоном. Анджела и Себастьян одновременно поворачивают голову в его сторону. В воздухе в мгновение повисает такая глухая тишина, что всё происходящее начинает казаться сюрреалистичным. — Сейчас дам новую, — Себастьян встаёт из-за стола. Хочется вернуть их внимание друг другу. На устремлённые к нему взгляды Сиэль отвечает только невысказанным «продолжайте». Когда новая вилка оказывается в руках, его безмолвного приказа слушаются. Неторопливый размеренный диалог возобновляет своё течение. Он рад, что к нему не обращаются, давая волю отстранённо растворяться в спокойных голосах. Один бархатный и певучий, ставший привычным, другой мягкий и сдержанный, умеренно высокий. Анджела выжидающе смотрит на Себастьяна, пока тот усаживается обратно. Подпирает рукой подбородок и слегка склоняет голову вбок. Полуулыбка не покидает её губ, наделяя вытянутое лицо флёром загадки. Она говорит: «Я знаю то, чего ты не знаешь». Последняя креветка насаживается на вилку. — Предупреждаю заранее, как ты и просила. Это посложнее, чем Дэвис с дочкой. Глаза Анджелы в миг расширяются. — Вы убили Белла? — Она подаётся корпусом вперёд. Напряжение растекается по телу. — Ещё нет. — Себастьян спокоен. Он опускает взгляд в тарелку, пока Анджела вглядывается с недоумением. Она быстро меняет открытое удивление на сдержанный интерес. Из лукавого её взгляд становится прожигающим. Себастьян выдерживает паузу. — Но мы убили кое-кого лишнего. — Опять, — Белые пряди слегка покачиваются вместе с головой, когда с тонких губ слетает вздох. Слова звучат так буднично и привычно, будто для них — это обычная тема для разговора. Такие вот лишние убийства. По коже против воли пробегает холодок. Сиэль быстро давит его — уже грешно удивляться чему-то подобному. — Какой лишний на этот раз? — Продолжает Анджела. — По правде говоря, я не уверен, что ты сможешь помочь в этой ситуации. Моя главная цель — перестраховаться. — Себастьян недолго молчит, прежде чем обрушить. — Это дилер Белла. В её голубых глазах снова вспыхивает интерес, и она осмелевше заявляет: — Отец наверняка в курсе про него, — протягивает с довольством. Ей нравятся свои привилегии? Или нравится быть полезной Себастьяну? — Было бы замечательно, но не забывай, что это Белл. Его люди. Анджела едва заметно сводит брови и откидывается на спинку стула — её мимика такая говорящая, что вникать в неё не составляет труда. Она даёт своеобразную передышку от извечно застывших черт сидящего напротив. — Я не забываю. Сиэль опять приковывает их внимание, когда к нему неожиданно обращаются: — Добавки? — Себастьян смотрит в тарелку со съеденными креветками и нетронутой пастой. — Нет, не нужно, спасибо. — В бокал подливается сок. Анджела выпивает всё вино залпом. Пару раз перестукивает ногтем по стеклу. — Так кто это? — Он представился как Вишну. Перуанец, специализировался на коксе. Наверняка был здесь нелегально, но Белл — надёжная крыша, поэтому сложно будет что-то сказать. Тонкие белые пальцы ныряют в маленькую сумочку и достают металлический портсигар — оттуда выуживается маленькая коричневая палочка, которая вставляется в красные губы с особенной изящностью. Её рука повисает в воздухе полусгибом, а пальцы каждый раз медленно описывают траекторию по воздуху до рта одним плавным взмахом. Жесты не нарочито-вычурны, а аккуратно-сдержанны — утончённость идёт у неё изнутри. Также как у Себастьяна, который поджигает кончик следом. Его взгляд более напористый и открытый, он смотрит на Анджелу чуть приподняв подбородок. Срезает взгляд к Сиэлю — может быть, думает, не предложить ли закурить и ему? Сейчас не хотелось. Анджела отвечает после истлевшей сигареты наполовину: — Я такого не знаю. Интересно. В центре стола хрустальная пепельница постепенно заполняется чёрным пеплом. — И мне тоже довелось узнать лишь недавно. Есть адрес, на который он звал нас, уже недействительный. Впрочем, как и другие. Сиэль наблюдал за кружащимся в воздухе голубым дымом, перетекающим по пространству особо плавно в помещении. — И правда, если он уже мёртв. — По губам струятся белые завитки. Её взгляд на какой-то момент становится пустым — он пропадает, как и пропадает её сознание из картинки реальности, из их беседы. Она погружается глубоко в свои мысли. Себастьян видит и возвращает её обратно: — Любая информация, которую получится узнать, будет к месту. И тут внезапно перешибает — конечно, Себастьян сам ещё ни черта не знает что делать. Решает собрать информацию, точно так же, как это решил сделать Сиэль. Опять принимает собственные невысказанные решения, считаясь только со своим мнением. Внутри всё скручивается и сворачивается раздражением — Сиэль поднимает взгляд и пронзительно смотрит в карие глаза впервые за ужин. — Узнать всё можно и через Лау. Ему отвечают с давящей серьёзностью. — Не будь так в этом уверен. — Я уже запросил у него информацию. — И так и не дождался ответа, но это не было важным сейчас. — И можешь отменить свой запрос. Брови съезжаются друг к другу, рука крепче обхватывает стакан с соком. — А могу не отменять. Это специализация Лау. Анджела, в отличие от него, этого Вишну даже не знает. Тонкая сигарета остаётся дотлевать в пепельнице. — Отец Анджелы — начальник полиции. — Голос давит ещё сильнее. Прожигающий взгляд и при этом абсолютно невозмутимые черты на лице создают слишком большой контраст, слишком сильно возмущают. Плевать, кто её отец. Себастьян не ведёт ни одним мускулом, в то время как глазами предупреждает. Говорит не лезть. Но так ведь можно с ума сойти. — Значит, вот кто прикрывает все твои убийства. — И твои тоже. Огромный колючий ком в горле с трудом проглатывается, прежде чем язык снова начинает работать и формировать слова: — Я мог бы и сам справиться с этим. — Уверен? — Лицо Себастьяна отмирает, скидывает с себя застывшую каменную маску — оно приходит в движение: сгущается и мрачнеет, начинает напоминать что-то хищное. Голос внезапно оборачивается такой серьёзностью, что становится не по себе. — Я же говорил, Сиэль, это моё дело. Сиэль замирает. Смиряет уже второй за вечер пробежавший по коже холодок. Тишина разбавляется тихим выдохом сигаретного дыма. — Послушайте, — неожиданно звенит голос Анджелы. — А знаете что? Себастьян, я припоминаю, что у тебя в подвале был бильярд. — Она встаёт, подбирает сумочку и оправляет платье. — Сыграем? Что-то в мрачном вытянутом лице ломается прямо сейчас. Ожившие черты снова застывают и натягиваются по струнке. Гаснут глаза: Себастьян переключается в секунде, меняет проскользнувшее глубинное и личное на привычное поверхностное. И это настолько тонко, что не может не завораживать. Видно, как он себя смиряет. Медленно отпускает взглядом, медленно натягивает губы — слабо, но достаточно, чтобы резко изменить вектор нависшей атмосферы, чтобы мгновенно разрядить обстановку своим безмятежным: — Конечно. Потом к Сиэлю обращаются уже спокойно, в своей привычной манере, так, будто ничего не произошло: — Ты с нами? Он молча пытается осознать то, что только что увидел. — Да. Встают, когда Себастьян докуривает. Они с Анджелой уходят вперёд, в то время как Сиэль кидает скомканное «догоню». Пытается сморгнуть застывшую картинку. Допивает оставленное Себастьяном вино в бокале. Морщится. Бильярд… Всё жёлтое-жёлтое, под старым фильтром сепии, когда на задворках сознания звучит голос, будто из-под воды: — Шахматы и бильярд отлично развивают логику. Потом узнаешь, как это важно в хороших компаниях. Держи, будешь играть. Протянутый кий и надёжная обхватывающая его рука. Всё смазано в жёлтом и оранжевом, всё поплывшее и ненастоящее. Прихлынувшая к груди радость — практически восторг! Какой сильный! Не так часто ему… Лица выцветают в белый, монохромная насыщенность не позволяет рассмотреть детали — всё смешалось. Все черты слились в одну белую светящуюся спираль, и кажется, что их и не было вовсе. По ушам с болью режет ещё один голос, не по-человечески высокий, давящий на перепонки своей тонкостью, до боли окутывающий нежностью. Звучит как пытка. Голос искажается и ломается на последних слогах: — Ты у него спросил? Он повторяется отзвуком несколько раз, зацикливается и въедается в самую глубину стенок черепной коробки до того момента, как его не перебивают: — Ты хочешь, Сиэль? — Да! Конечно! Конечно! Конечно! Это ведь взрослая игра, а вырасти быстрее — всё, чего хотят дети, разве нет? Ну и сладкие подарки на Рождество! В подвале сыро и грязно, а стоящий посреди большого открытого пространства бильярдный стол накрыт зелёной тканью с блестящими золотыми оборками. — А в подвале не убирались, как я вижу — Анджела проводит кончиком пальца по тёмному дереву, покрытому слоем пыли. Отпивает из прихваченного с собой бокала. — Уж не думал, что вы изволите поиграть, — Себастьян забавляется несерьёзно, когда резким движением встряхивает ткань. Та взлетает вверх, поднимает за собой облако пыли и обнажает красное сукно. — Сейчас протру. — А я за вином, если оно ещё осталось. — Анджела движется к двери — Ты не за рулём? — Бросает вслед. — О нет, я ведь знаю куда иду. — Они сталкиваются у лестницы. Себастьян пропускает её вперёд, и на мгновение два силуэта ровняются. Сиэль засматривается, ловит взглядом резкий контраст: белый и чёрный. Их взаимная улыбка друг другу — и против воли в голове бегут непрошенные мысли. Какого рода она подруга? Что Себастьян имел в виду? Он остаётся в подвале один, прохаживается вдоль холодных стен и осматривает висящие у потолка лампы. Их тусклый белый свет стекает на стол, создавая холодную приглушённость. Если они сотрудничают таким образом, то какова выгода Анджелы? Деньги? У неё их и без того много, это точно. Всё для бильярда прямо на полках у стены: коллекция киёв, шары и пирамида. Пальцы стирают пыль с лакированного дерева. Вскоре подвальная тишина сходит на нет: Себастьян возвращается и избавляется от пыли. Приходится подавить вырывающийся кашель. Анджела приходит с бутылкой и бокалами. Наливает себе и Сиэлю. Он не отказывается — Анджела прекрасно всё считывает. Губы обжигает выпитые полбокала, когда Сиэль вызывается раскладывать пирамиду. Он делает это неожиданно для себя — ему просто хочется вспомнить. Пять рядов шаров готовы, можно приступать к игре. — На что играем? — Расслабленно тянет Анджела, перебирая в руках кий. Бокал покоится на деревянном крае стола. — Есть идеи? — Себастьян обращается к нему. Сиэль не успевает сдержать лукавую полуулыбку. — На вопрос. — Вопрос? — Светлая бровь недоверчиво приподнимается. — Тот, кто первый наберёт 51 очко — выигравший. Он будет иметь право задать одному из проигравших любой вопрос. Выбранный проигравший обязан дать честный ответ. — Сиэль смотрел прямо на Себастьяна, когда говорил эти слова. Пусть понимает, к чему он клонит. — Какая скука — Анджела крепче вбирает в руки кий, — ладно, идёт. Себастьян отмирает и отводит взгляд. Кидает лишь нечитаемое: — Согласен. Игра начинается. Кончик кия натирается голубым мелом. Их партия — классическая пирамида без своих и чужих шаров. Право разбить партию предоставляется Анджеле как гостье — биток от её удара метко срезает по боковым шарам, они стукаются друг о друга с резким звуком и разлетаются по столу. Один удар, и мастерство бьющего становится видно сразу. Пирамида разбита хорошо, шары не упали в лузу, а значит, нет штрафных очков — играть здесь явно умеют все. Про Себастьяна нет даже сомнений. Единица — туз, дающий десять очков. Столько же даёт двойка и последний сыгранный, при условии, что в партии три игрока. Несмотря на хорошо раскатившиеся шары, самые весомые по своему значению остались недвижимыми. Они находятся в центре, и сдвинуть их не всегда получается даже с грамотного и сильного удара. Далее бьёт Сиэль, он специально вызвался вторым. Гораздо выгоднее, если Себастьян будет после, а не перед ним — опытный игрок может выиграть партию за минимальное количество ударов, а это недопустимо. Неторопливо обойти стол с разных сторон. Мысленно прочертить траекторию удара, попытаться подобрать нужное расположение. Глаз цепляется за девятку прямо возле угловой лузы, вот только незадача — подходящий прицельный шар для неё находится слишком далеко. Из-за роста Сиэль не может правильно пристроиться, со всех сторон он не достаёт корпусом. Себастьян внимательно наблюдает и это внезапно смущает. Надо думать быстрее, менять тактику, искать другой шар. Выбрать положение, наклониться, пропустить кий по большому и указательному пальцу. По правде говоря, в играх со зрительным расчётом наличие только одного глаза особенно мешает. Он привык, но в бильярд не играл слишком давно. Навыки не забыты: Сиэль сводит брови и прищуривается, строит вымышленную дорожку по красному столу в последний раз. Бьёт семёркой по пятёрке одним точным резким ударом. Она скользит по деревянному борту, прежде чем упасть в боковую лузу. Сдержать растягивающиеся в довольстве губы получается с трудом, как и косящийся на Себастьяна взгляд: как он отреагирует? Оценит? Конечно нет, с чего бы вдруг ему давать какую-то оценку набравшему очки противнику в игре. Себастьян едва заметно прищуривается и упирается в подбородок кончиком указательного. Сосредотачивается только на игровом поле и выпавшей комбинации, его глаза не поднимаются ни на секунду. Он обходит стол и нагибается. Сиэль случайно обжигается о его натянувшиеся на бёдра брюки и поспешно смотрит в сторону: на Анджелу, на пыльные полки, на холодный пол. Куда угодно. Но посмотреть снова всё же приходится, когда подмеченная до этого девятка забивается в угловую лузу. Как дерзко. Хуже всего поднятый после удара лукавый взгляд с улыбкой. Значит, Себастьян тоже решил играть серьёзно. Что ж, замечательно. Внутри вспыхивает давно забытое, но определённо существовавшее раньше, являющееся неотъемлемой частью его личности. Азарт, смешанный с адреналином. Возбуждение воспламеняется в груди, заставляет сердце биться чаще, когда Анджела совершает следующий ход. Не забивает в лузу ничего. Она единственная здесь, кто не относится к игре так серьёзно — неудивительно. Глаза судорожно бегает от одного шара к другому, ищут самые большие и выгодные цифры: вон два туза на выгодной позиции, а вон пятнадцатый шар, располагающийся весьма рискованно, но зато — какие цифры! Самый тяжёлый шар. Что Себастьян противопоставит, если Сиэль забьёт его? Играть его нужно битком, резать чётко и уверенно: рикошетом загонять в угловую лузу. Он проделывал это раньше. Обогнуть стол и прицелиться — Сиэль поднимает бедро и закидывает ногу на борт, чтобы дотянуться. Сгибает корпус, выставляет руки и задерживает дыхание. Сосредотачивает всё своё внимание в блестящем шаре. Напрягает пальцы, собирает в них каждую крупицу силы и точности. Уверенно режет по шару. Звук такой чёткий и ровный, что становится ясно — удар прошёл хорошо. Всё замолкает в наблюдении: пятнадцать не падает и не закатывается, он залетает с высокой скоростью от выверенного движения. Итого Сиэль лидирует с двадцатью очками. Улыбка уже не сдерживается, она вольно ползёт по губам, откровенная и самодовольная. Уже не прячется и взгляд — Сиэль открыто смотрит в карие глаза с вызовом. Ну давай же, твой ход. Себастьян не спешит, неторопливой походкой огибает стол. В опасной зоне тузы, но выбор на них не падает. Вместо этого бледные пальцы пристраивают кий к номеру тринадцать, заставляя в момент напрячься. Тузы гораздо выгоднее, но Себастьян выбирает более сложную комбинацию. Нарочно, чтобы обогнать Сиэля. Это распаляет внутри всё ещё сильнее. Он свою победу не отдаст. Понятно, что борьба за вопрос идёт только с одной стороны — Себастьяну, наверняка, попросту это не нужно. Что ему может быть интересно спросить? Это самозащита, или же принципиальность в вопросах выигрыша. Для Сиэля вопрос выигрыша также первостепенный. Приятно, когда у противника такое же мнение. Наклон, изящные изгибы линий спины, обнажённое предплечье с напрягшимися фактурными венами. Звон удара с этих рук как выстрел. Номер тринадцать в лузе. Счёт Себастьяна — двадцать два. Сиэль подливает себе в бокал и выпивает залпом. Огонь возгорается даже в кончиках пальцев, пока он дожидается следующего хода. Нет ни одного права на ошибку. Ты знаешь, что ты предсказуемый? Предсказуемо хорош. Анджела неожиданно забивает туз — получает свою десятку. Наконец долгожданный ход. Он уже ищет комбинации. Пальцы горят и легонько подрагивают, сжимаются на дереве, когда Сиэль чертит глазами дорожки от одного шара к другому по подсвеченному красному. Нет удобного расположения для ударов, только маленькие шары или слишком ненадёжные, а отбивать очки нужно быстро. У него всё ещё есть крупные номера. Они могут дать фору. Но он рискует не забить и потерять ход. Главное не смотреть на Себастьяна, наверняка только этого и ждущего. Из самых наиболее удобных и больших числовых значений восьмёрка, остальные лежат не так выигрышно. Своим ударом он не должен подсобить Себастьяну, прокатив шары на козырные места. Сиэль загоняет в лузу восемь, отбивая биток по чёткой траектории. Не радуется, вместо этого остаётся напряжённо следить за следующим ходом. Все большие числа лежат неудобно, Себастьян не должен бить по ним. Он не должен. — Вы так быстро играете, что я не успеваю допить вино перед своей очередью. — Голос Анджелы звучит где-то вдалеке. Себастьян прицеливается в одиннадцать, отчего приходится закусить губу. Это будет сложный удар, он просто обязан ошибиться. Хоть раз за игру обязан же. Рука с кием проделывает нечто странное. Это… Он помещает кий за центр шара, примеряется к пустоте, чертит в пустом пространстве угол. И это внезапно выглядит слишком знакомым. Неправильно знакомым, пугающим. Красный красится в жёлтый. Выцветает в монохромную сепию прямо перед глазами. — Запомни, Сиэль, посмотри внимательно. Представь за прицелом невидимый шар, проекцию, которую хочешь забить. Представил? А теперь помести кий параллельно цели. Большие сильные руки обращаются с игровым инструментом так умело, что страшно отвлечься хоть на секунду и случайно упустить что-то важное! Нужно повторить всё с точностью, принять во внимание каждое слово. — Так? — Да, так. Теперь верни кий в положение над столом и начерти угол. Мысленно. Бей так в сложные шары, воображай угол и рассчитывай. Понял? — Да. — Моя тактика. Теперь бей. Начерченный в пространстве угол знакомыми до ужаса движениями и забитый в лузу шар. Сиэль так и не отмирает, когда ход переходит к нему. — Ну, давай, — неопознанный женский голос в неопознанном монохромном пространстве. — Твой ход. Многие могут так играть, в этом нет ничего необычного. Биток катится по сплошному суконному красному, ударенный недостаточно твёрдой рукой. Куда ты бил? В лузу проваливается биток вместо выбранного шара. Глаз, скрытый под повязкой, непроизвольно подёргивается. Он чертил такой же угол. Причёска Анджелы слегка растрепалась, а помада стёрлась с центра губ, переместившись на стекло пустого бокала. Она складывает кий и неожиданно обращается к нему: — Не знаю, что случилось, может быть ты потерял интерес к игре, но во второй половине партии тебя будто подменили. Он, чёрт возьми, чертил такой же угол. Себастьян выиграл. — Кому задашь свой вопрос? — Анджела впивается в край стола подушечками ладоней. Склоняет голову, обнажая шею. Сиэль чувствует, как его прожигают взглядом, но не хочет смотреть в ответ. — Сиэлю. — Предсказуемо, — тонкий голос звучит немного пьяно, — пойду наверх, отнесу бокалы. Себастьян подбирает бутылку, и они идут следом. Зелёный накрывает красный и свет выключается. Анджела собирается уходить — с Сиэлем они уже дежурно попрощались, и теперь он наблюдает из-за стены, прислонившись к ней спиной и сложив на груди руки. Анджела слегка пошатывается, когда ей помогают надеть пальто. Они тихо переговариваются. До слуха, даже если его навострить, долетают только тихие отголоски. — Я сделаю всё как можно быстрее, — Анджела почти шепчет. — Может, заглянешь ещё раз на прощание? — Спасибо. Загляну, если хватит времени. Сиэль косится и видит их помрачневшие лица напротив друг друга. Сейчас они выглядят иначе — старше и серьёзнее, когда не скрываются за масками формальностей. В черты впечатывается усталость, изломы кожи подчёркивается полумраком приглушённого света. — Как мне тебя отблагодарить? — Голос не узнать. — Себастьян, я буду вечно повторять. То, что вы делаете — уже самая большая благодарность. Ещё больше будет тогда, когда у вас всё получится. Светлые брови тянутся вверх, а глаза прикрываются ресницами. От них на белой коже вырисовывается угловатая тень. Она говорит ещё тише: — Мне очень больно за всё, что произошло. Сиэль чувствует, как по каждому участку кожи бегут мурашки. Пальцы сжимаются в кулаки и впиваются ногтями в ладонь. В ответ звучит шепчащее холодное «не стоит». Нужно умыться и выпить воды — Сиэль уходит раньше, чем фигура исчезает с порога. В висках пульсация, видимо, выпитый алкоголь всё же подействовал. Время для вопроса настаёт тогда, когда они встречаются на кухне: скинувшие официальные костюмы и чуть более растрёпанные. О том, что может спросить Себастьян, совершенно нет представления. В стакан набирается холодная вода; Сиэль глотает её быстро. Чувствует, как немеют зубы. Свободная футболка обнажает изгибы шеи, когда Себастьян тянется убрать последнюю посуду на верхние полки. Оборачивается и смотрит уставши. От факта, что они остались вдвоём становится спокойнее и приятнее. Всё закрутилось слишком быстро, чтобы выдохнуть или что-то осознать. Хотя бы то, что сейчас придётся отвечать на вопрос. Зная Себастьяна, он может оказаться крайне неприятным. А он стоит в этом слабом свете сейчас слишком другой, слишком отличающийся от человека за столом во время ужина во въевшейся в кожу рубашке и в не дающих покоя облегающих строгих брюках. Одна из прядей легла непослушно: топорщится вверх. А привычная-пересекающая лицо, как всегда, на своём месте. Даже скинувши одежду вместе с формальностью, в каждой его черте читается выточенная строгость. Она просто проявляется иначе: сейчас, например, в ровной позе с прямой спиной, в диагональном наклоне подбородка, который придаёт Себастьяну игривости, но на самом деле является неосознанным привычным жестом — Сиэль понял со временем. Всё украшает неизменно тлеющая сигарета. Себастьяна украшает, его длинные пальцы, в которые она уже ложится как влитая. Двигается от губ, выпускающих дымное молоко, и обратно. И мысли как считывают — всклоченную прядь приглаживают. — Ну что, задавай вопрос. Сиэль замирает в ожидании и пытается перебрать в голове всевозможные варианты. Сейчас будут резать, бить, сжимать? Или это будет что-то отстранённое, что-то про прошлое (и это будет ещё неприятнее)? Все варианты не прельщают. Себастьян заговаривает: — Какой твой любимый десерт? — Глаза искажаются прищуром. Он сейчас серьёзно? Нет, Сиэль не хотел бы отвечать на провокацию, или на что-то слишком личное, но это даже звучит оскорбительно. Неужели к нему нет более серьёзных вопросов? — Ты… Ну, ты сам потратил свой вопрос. — Так какой? — Шоколадный торт. — Бросает с раздражением, на самом деле не задумываясь над ответом. Как глупо. — Зачем это тебе? — Приготовлю завтра. Ох. Себастьяну, вероятно, настолько нечем заняться в их уединённой изоляции, что он выбирает такой изящный способ поиздеваться, попутно смущая и ошарашивая. — Лучше займись чем-нибудь полезным. Посмотри, что тебе там найдёт Анджела. Внезапно звучит ещё один вопрос: — Почему ты перестал играть посреди партии? И это уже другое. — Я не перестал, — приходится открещиваться, — и вообще, задаёшь уже второй вопрос. — Это нельзя назвать никак иначе. Ты продолжал игру без инициативы. Почему? — Дым гладит размыкающиеся губы. Голос стелется бархатом, низкий и вибрирующий. — Стало скучно, — Сиэль старается протянуть вальяжнее. — Я думал ты хотел задать вопрос. — С тобой скучно играть. — Почему же? Это потому, что я забил ту подмеченную тобой девятку? — Так это всё же было специально! — Было забавно смотреть на то, как ты не дотягиваешься до неё из-за роста. В груди жжётся укол возмущения, но слишком слабого, чтобы что-то на это отвечать. Уж пусть лучше Себастьян шутит, чем смотрит на него тёмным диким взглядом, как за ужином. Глаза слипаются несмотря на то, что он проспал очень много. Тело всё ещё ощущается тяжёлым и ватным. Вот сейчас они разойдутся, и Сиэль поднимется к себе наверх, в пустую тёмную комнату. От неё веет холодом даже при одной мысли остаться наедине с неумолимо идущими часами. Он не успевает себя остановить: — Я забыл у тебя вещи. Себастьян безмолвно тушит бычок о пепельницу и направляется к двери в комнату. Сиэль следует за ним. Он даже ничего с собой не брал, чтобы что-то забыть. — Здесь ничего нет, — говорит, попутно включая свет и осматриваясь. — Что именно не можешь найти? — Зарядку. На него смотрят с недоверием, пока лениво обводят глазами комнату и все находящиеся в зрительной доступности розетки. Неконтролируемый порыв, пугающий своим внезапным наваждением. Обусловленный нахождением в чужом доме и чужом городе. В чужой ситуации — голос Себастьяна ненастоящий. — Можешь снова остаться тут. — Он ведь этого и ждал. Сиэль, стоящий посреди комнаты, сжимается всем телом. Нет, не нужно, зачем? Я пойду к себе. — Так надо было сказать. Лечь в кровать страшно, как и вчера ночью, но он ложится. Снова на самый край, превозмогая задеревеневшее в миг тело и не шевелясь, когда на другой стороне кровати становится тепло. Свет выключен, окна зашторены. Сиэль проглатывает ком в горле и обнимает себя за плечи. Ещё немного, и они уедут из этого дома и продолжат приводить в действие предопределённые заготовленные механизмы, продолжат держать под контролем даже самую маленькую поломавшуюся деталь в течении одного большого неминуемого процесса. А пока всё замершее и остановившееся, хотя бы на миг бесконтрольное — он, этот контроль, может немного отдохнуть в чужих руках. Только ночью. Чувство изоляции, накрывшее вместе со сгущающейся темнотой, заставляет поверить в иллюзию тишины. В то, что мир за окнами тоже останавливается и засыпает, а Анджела, приходившая в гости, ненастоящая. И вовсе она не приходила. А они никого не убивали, ничего не теряли и вообще не знакомились. Сиэль поворачивается лицом к Себастьяну и смотрит ему в глаза. — А твой любимый десерт какой? — Сухие губы почти не двигаются. Тёмная макушка соскальзывает по подушке ниже, так, чтобы лица находились на одном уровне. — Не люблю сладкое. — В тишине их дыхания смешиваются. — Какой вопрос ты хотел мне задать? Когда Сиэль смотрит на Себастьяна слишком долго, когда вглядывается в его вытянутые выразительные черты, он слышит отголоском въевшийся в барабанные перепонки голос. Длинные ресницы порхают как бабочки на полуприкрытых веках, хранящие в себе тёмные зрачок, защищающие его своими крыльями. Что имела в виду Анджела, когда уходила? Кто учил тебя играть в бильярд? Что за фотография у тебя в машине? Почему ты смотришь на меня так внимательно сейчас? Стены — надёжная крепость, зашторенные окна — подходящая броня, а кровать — клетка, в которую можно надёжно спрятать секрет, чтобы он точно не сбежал. В конце концов, он растворится в стенах этого дома, который продолжит пустовать, когда они уедут. Вновь покроется слоем пыли, а лампочки, только недавно вновь начавшие работать, снова дадут сбой. Будут моргать при включении, прежде чем перегореть окончательно. — Ты жил здесь раньше? — Да. Я вырос в этом городе. — Этот дом раньше принадлежал твоей семье? — Он принадлежал мне. — Почему ты переехал? — … — Не ответишь? Если всмотреться в темноту в ней можно увидеть множество цветных пульсирующих точек, составляющих из себя тёмную материю. В них есть все цвета, которые только можно себе вообразить — они мельтешат и светятся. Фосфены, так они называются. Самопроизвольное возбуждение зрительных органов. Но сегодняшней ночью это ещё не разгаданный калейдоскоп летающих в воздухе светлячков-молекул. — Так было нужно. Это долгая и неинтересная история. — Себастьян больше на него не смотрит. — Я тоже хочу спросить ещё кое-что. — М? — Сиэль перестаёт двигаться в ожидании. — Что ты собираешься делать после того, как отомстишь? Стены защищающие, стены довлеющие, непостоянные, переменчивые и испытующие. Заставляют достать из себя что-то запертое на ключ и выброшенное за окно в проливной дождь. Почему он думает об этом? Почему Себастьян задумывается об этом? Сиэль ему не расскажет. Их руки на простыни лежат совсем близко, протяни — дотронешься. Между ними повисшая невидимая перегородка, слишком плотная, чтобы сломать её или сдвинуть. — Рано думать об этом. Так близко, что он чувствует запах сигарет в чужом дыхании. — В самый раз. Стены трещат и сдвигаются, становятся ближе каждый раз, когда на них смотришь. Нужно вынырнуть из гипнотического дыхания и мерцающих в воздухе точек, оторваться от купола, возникшего над кроватью. И снять натирающую повязку с глаза. Сиэль тянет за ниточки и развязывает, выпускает кожу на свободу. Тут же прикрывает пустоту прядями. Переворачивается на спину. Они лежат и дышат в тишине. Оба не засыпают. — Ты можешь не прятать глаз при мне. — шёпот Себастьяна звучит совсем близко. — Я понимаю, что это рефлекс, но меня ничего не смутит. Дрожь бежит по кончикам пальцев, когда горячий воздух чувствуется ещё ближе. Ещё теплее, ещё волнительнее. — Ты мог бы поставить протез в будущем. Сердце перестаёт биться, когда холодная рука осторожно оглаживает его прикрывающие мясную впадину волосы. Прикасается совсем призрачно и быстро исчезает. Когда темнота разрывает последние нити осознанных мыслей, Сиэль видит детство во сне под прикрытыми веками.