Blood in the water

Зеленовато-жёлтая лужа, сверкающая отражением включенного света. Едкий запах лимона, витающий в воздухе. Мыло и пена. — А это что? Себастьян сейчас задаёт вопросы не к месту. Совсем не к месту. — Ковёр. — Я вижу. Что с ним? Ничего. Точнее, Сиэль не знает, поэтому заключает: — Его тоже на помойку. Они избавились почти от всего мусора в виде старой одежды и вещей, и вот, осталось это белое шерстяное недоразумение. Уже скрученное в цилиндр. — Всё взял? Сиэль даже не видел, что складывал в чемодан. — Да. И они выходят со свертком в виде ковра, выбрасывают его и плетутся к машине. Себастьян поглядывает на него так, будто Сиэль сумасшедший. А он ведь не сумасшедший ни капли. Может, на одну каплю после этой ночи. После всех ночей, когда смерть и жизнь теряли смысл. Слова, кончающиеся на одну букву. Как же хочется спать. И есть, пожалуй. Наверняка аппетит разыгрался у них обоих, а рассвет, вот-вот подступающий, обязывал ехать, больше ни на что не отвлекаясь. Себастьян сидит и устало потирает глаза сейчас. Если бы Сиэль мог, то вытащил из своего тела всю оставшуюся энергию и передал бы ему. — Ты можешь поспать. Ехать долго, — в тихом голосе слишком явно прочитывается такая нехарактерная усталость. Не вальяжная леность, а скрытый надрыв. Поспать Сиэль не может, а поэтому устало заваливается тяжёлой головой на дребезжащую от движения по гравию поверхность, срастается со стеклом. У Себастьяна очень красные глаза сейчас, с маленькими полопавшимися капиллярами. И бегающие в быстрых движениях зрачки когда нужно особенно внимательно следить за дорогой. Это превратилось в привычное занятие — такое вот наблюдение за Себастьяном за рулём. Наверняка это не остаётся незамеченным, хоть Сиэль и пытается смотреть аккуратно, срезая взглядом траекторию до чужого лица одним лишь слабым поворотом головы. У него самого, наверняка, вид не лучше. Больше всего сейчас хотелось скинуть повязку и хорошенько потереть измученные глаза, уставшие от бодрствования. Но до этого было ещё далеко. Рассвет и приходящая с ним безоблачность казалась возмутительной. Как солнце может восходить сейчас, день включаться, а всё остальное оживать с приходом нового утра? Сиэль очень хотел бы отключиться сейчас, но вместо этого он обдумывает, как предупредит о своём отъезде Лау, что скажет Лиззи, и как решит рабочие вопросы. А за окном мелькают быстро пролетающие цветные картинки, деревья и редкие дома, и ещё более редкие проносящиеся мимо машины. Периодически тело инертно оглядывается, чтобы разглядеть, не едет ли за ними по пятам какой-нибудь автомобиль. А если кто-то задерживается на хвосте слишком долго, напряжение начинает слишком настойчиво гудеть в голове. Сиэль следит за стрелкой на спидометре, оборачивающей полукруг за значением ста, и ему хочется ехать быстрее. Он чуть приоткрывает окно, чтобы ветер бил в лицо и развевал волосы. Повязка едва не слетает. — Простудишься, — голос не слышно из-за громких потоков воздуха. Зато видно взгляд, снова смотрящий на него встревоженно. Нет причин волноваться. Как минимум неделю их не должно быть в городе. Что ж, этого времени должно быть достаточно, чтобы разработать новый план и попытаться не умереть. Целая неделя с Себастьяном. Как ни удивительно, Сиэль сейчас ни на секунду не задумывался о его прошлом, о всех нераскрытых дверях и вопросах, оставленных без ответа. В данный момент было всё равно на то, что волновало раньше. Какая уже разница? Одно желание, усилившееся с прошествием этой ночи — Сиэлю хотелось, чтобы их планы быстрее свершились. Как можно быстрее, так, чтобы буквально завтра, если бы это было возможно. Потому что всё, что происходит стремительно становилось невыносимее. А если смотреть на Себастьяна, рассматривать каждый блестящий чёрный волосок на его макушке, каждую микроморщинку и впадинку на лице, каждую налитую чернотой чуть загнутую ресницу, можно не думать ни о чём больше. Стрелка на спидометре как маятник — сто пятьдесят, сто восемьдесят, а потом снова сто пятьдесят. Сдвигается влево и вправо. И вот, снижается до шестидесяти на повороте. Маленькая красная чёрточка. — Нам осталось ещё три часа. — Монотонно сообщает глухой тембр. Себастьян живой, настоящий, из крови и плоти, существующий, тёплый, наполненный работающими внутренними органами, обеспечивающими функционирование организма, и это кажется удивительным. Красная стрелка у ста двадцати. Видно, как вздымается грудь, когда он дышит. А дышит он глубоко и ровно, не то, что Сиэль — поверхностно, иногда слишком медленно, иногда с хрипом. Себастьян материальный, как и его прикосновение холодных пальцев вчера в машине. Возможно, Сиэлю хотелось бы, чтобы эти руки снова прикоснулись так к нему, выражая безмолвную поддержку, но это только возможно. А даже если так, Сиэль никогда в этом не признается, а уж тем более не прикоснётся первым. И не попросит. Ни о чём. Сто десять. Тогда пальцы Себастьяна были холодными, но когда они случайно соприкоснулись руками в салоне автомобиля, они были теплее. Пятьдесят. Сиэлю хотелось перестать подмечать эти мелочи. — Почему тормозим? — Голос сухой и безразличный, слипшиеся губы еле размыкаются. — Нужно заправиться. Они заворачивают к заправке, и Сиэль думает, что он тоже материален. Из плоти крови, органов, вен, сосудов — но только в свою реальность поверить как-то сложнее, чем в реальность идущего сейчас к ночному заправочному магазинчику Себастьяна. Глаза цепляются за стрелку, остановившуюся на нулевом значении. Сиэль удобнее устраивается в кресле и кутается в пальто. Веки жаждут покоя, наполненные сухим колючим песком. В голове все еще стоит долгий протяжный звон от выстрелов. Цветные ковры на стенах, странные яркие желтые стены. Себастьян возвращается и держит что-то в руках. Что-то розовое. Мороженое. — Клубничное, — говорит он так буднично и обыденно, что Сиэлю даже нечего сказать в ответ. Великодушно протянутое мороженое оказывается в руках. Рожок с шоколадной прослойкой внутри и тоненькими струйками сиропа. И маленькое, случайным образом спасшееся от тщательного вычищения пятнышко крови на тыльной стороне показавшегося из-под рукава Себастьяна запястья. Оставленное там, вероятно, когда кровь фонтаном хлынула из раны одного из убитых. Или, может быть, когда Себастьян забирал из холодеющих рук мёртвого тела свой пистолет. Вариант с тем, что оно могло отпечататься на бледной коже ещё до прихода Сиэля — когда Себастьяну удалось каким-то образом уложить труп у стола — тоже остаётся актуальным. Загадка. А чужое лицо снова выглядит подозрительным. Себастьян продолжает ловить каждый проваливающийся взгляд Сиэля — это чувствуется. И смотреть с немым вопросом. Будто что-то не так. Но всё так. Они молча едят мороженое, и Сиэль прикрывает глаза на какое-то время, наслаждаясь. Кажется, что это самая вкусная еда, которую только можно съесть сейчас. Зубы немеют от холода, но продолжают впиваться в розовый пломбир. — Почему ты вообще взял мороженое? — А ведь выбора было так много: целые ряды заправочной еды в виде снеков, печенья и чего-нибудь хрустящего. — Могу купить тебе что-то ещё, если хочешь. Во рту сладко-сладко. — Нет уж, спасибо. Себастьян облизнул губы, и это привлекло всё внимание. Лучше смотреть на эти выразительно очерченные дуги, а не на воспаленные красные изнемогающие глаза, которым предстоит следить за дорогой еще как минимум два часа. Вскоре цифровой голос навигатора сообщает о приближении к городу. Голова еле держится на плечах, периодически отклоняясь в стороны, а в веки забиты невидимые спички — только они, кажется, чудом заставляют зрение продолжать работать. Дорога впереди длинная и бескрайняя, пустая и одинокая, а на горизонте уже почти окончательно взошедшее солнце. Момент, и бесконечный стелющийся серый ковёр стремительно закручивается вокруг своей оси, машина с диким дребезгом переворачивается, а голова Себастьяна оказывается размозжённой о смятое лобовое стекло. Выбитые зубы, осколки, вошедшие в бумажную кожу, изуродованные черты лица. А у самого Сиэля кровь во рту, он отплевывается от разбитого стекла и выхаркивает бордовые сгустки из изрезанного рта вместе с зубами. Сиэль промаргивается и снова видит перед собой серую дорожную ленту. А Себастьян всё такой же убийственно-сосредоточенный и непоколебимый. Измученный усталостью, но беспрекословно-стойкий. Ещё рано было погружаться в дрёму и болтаться в полубессознательном состоянии, не тогда, когда до конечной точки осталось совсем немного.

***

Себастьян паркует автомобиль и дёргает ручник несвойственно небрежно, слишком резко. Зажмуривается, хмурит брови в болезненном надломе всего на миллисекунду, а потом разглаживает черты, возвращая им апатию. Их встречает маленький дом в городской черте, стоящий среди таких же домов-близнецов. Сиэль не привык жить непосредственно внутри улиц, а не вокруг их очертаний, поэтому первое, что он заметил — это звуки. Здесь шумно. Неспокойно. И они окружены другими людьми. Конечно, эти факторы были до смешного незначительны сейчас. — Меня давно здесь не было, — оповещает Себастьян, — так что внутри наверняка пыльно. Вызовем службу уборки, как отоспимся, — на эту информацию Сиэль безразлично кивает, проглатывая расплывчатость этого «давно». Запах пыли и правда был ощутимым. При попытке включить свет в пустующей гостиной одна из лампочек дала сбой. — Можешь выбрать любую комнату. И, уже по привычке, ноги шагают вверх по лестнице. Себастьян поспешно исчезает в дверях комнаты внизу. Отдыхай. Интерьер дома темнее прежнего, что выглядит уютнее. Кровать, на которую со вздохом падает Сиэль, кутает своей мягкостью. Тело готово отключиться прямо так, в одежде, на заправленной холодной кровати, при свете взошедшего и пробивающегося через покачивающиеся шторы солнца. Тело — да, но разум не давал сознанию переставать работать даже на мгновение. Лёгкие спирает отвратительной сдавливающей тяжестью. Руки покалывает напряжением, которое, кажется, бежит прямо по костям, доходит до каждого нервного окончания, заставляя конечности подёргиваться в электрических импульсах. Лицо в подушку, ладони к ушам. Долгий продолжающийся звон после выстрелов. Кровать было бы неплохо хотя бы застелить, думает Сиэль, а уличную одежду снять. И скинуть уже наконец глазную повязку. А после снова попытаться уснуть. Неумолимая тоненькая стрелка на фигурных настенных часах равнодушно сообщает, что время вообще-то идёт, продолжает нарастать в стремительной прогрессии, движется непрерывно, как что-то фундаментальное. А сон так и не приходит спустя час, два и три. Клубничное мороженое, жёлтые стены, цифры спидометра, протяжный звон. Сиэль укладывается на спину, чувствует лопатками и кончиками позвонков упругость матраса, вдыхает глубже. Тик-так, напоминают часы, которые на самом деле бесшумные из-за защищающей стеклянной поверхности. Свинцовое тело кажется костяным, высохшим, когда Сиэль с тяжестью переставляет ноги к полу, встречает ступнями ковровое покрытие и поднимается с кровати. Дневной свет и оживившаяся улица за окном размывает зрение, режет глаза стеклом. Расстояние по лестнице вниз преодолевается практически вслепую, мелькающий где-то сбоку холодно-тёмный интерьер смазывается в цветные всплески. Сиэль пробирается к зеркалу в одной из ванной — то пыльное и мутное. Подрагивающий свет напоминает об одиночестве, в котором находились окружающие стены долгое время. А в отражении измученный уставший вид с воспалёнными глазами. Холодная вода окатывает лицо с колючим отрезвлением. Сиэль втирает холод в кожу несколько раз, пока не становится хотя бы немного легче. Такой отличающийся интерьер, не бежево-выбеленный, а мрачный. Будто бы более соответствующий Себастьяну. По мокрым кончикам волос стекают капельки. И стол в этом доме гораздо меньше — Сиэль мажет по нему взглядом. Тик-так. Они так и не успели поесть ничего, кроме мороженого, приехать и лечь спать было первостепенной задачей. А теперь, зачем-то усевшись за кухонный стол, Сиэль не чувствует больше ни капли аппетита. Ничего, как только Себастьян проснется, они пообедают вместе. Или поужинают. Стул выдвигается из-за стола с неприятным скрипом. Где-то за окном эхом отдаёт автомобильный гудок. Ноги машинально вышагивают в сторону единственной не пустующей комнаты. Наваждение, любопытство, а может потребность сморгнуть одиночество тёмных стен — вероятно, в комнату Себастьяна Сиэля приводит что-то из этого. Он старается не шуметь, когда открывает дверь с надеждой, что та не заскрипит. Начинает даже дышать тише, проходя внутрь. Шторы задернуты, кровать не расстелена. Она большая, на ней с лёгкостью могло бы уместиться три, или даже четыре человека. Чемодан, наспех внесённый в комнату из машины, неловко покоится в углу открытый, обнажающий ровно сложенные в него вещи. И лишь уличная одежда небрежно скинута в дальний угол кровати. Вести автомобиль четыре часа, прерываясь на одну остановку, тяжело. Ещё тяжелее делать это после бессонных суток, вызванных убийством влиятельного наркодилера, из-за которого за ними в любой момент может образоваться хвост. Или люди Луиса Белла убьют их прямо во сне. Себастьян спит в полуповороте, лёгкие мерно вздымаются вверх-вниз. Одной из рук он обнимает себя, а другая покоится под ней, вдоль тела. Даже во сне чёрная прядь рассекает плоский гладкий лоб. Остальные волосы разметаются по белой подушке в лёгком беспорядке. Проглядывающая сквозь тонкую кожу налившаяся синева всё ещё оседает под глазами. А смольные ресницы подрагивают, если присмотреться, кажутся такими длинными сейчас. Лицо во сне остаётся застывшей маской, не считая едва-едва нахмуренных бровей. Совсем призрачный излом. Его можно и не заметить, если не подойти ближе. Наверняка Себастьян не видит ничего хорошего сейчас. Сиэль рассматривает каждый чёрный волосок в бровях, очертания гладко выбритой щетины, изящные изгибы ушной раковины и излюбленную волну на верхней губе — уголки далеко друг от друга, отчего ямочка выразительная и глубокая. А сами губы почему-то налившиеся ярким, выделяющиеся. Невозможный контраст с белой кожей. В очередной раз Сиэль не может оторвать взгляд от лица-бумаги, лица-снега, лица-мрамора. Гладкого мрамора, без рубцов или недостатков, без покраснений и румянца. Белое полотно, ярко светящееся рядом с глубоким чёрным. Сиэль никогда бы не коснулся Себастьяна первым. Ему попросту незачем это делать. Зачем люди трогают друг друга? Он не знает, поэтому тянется пальцами к бледности, желая ощутить её на кончиках, почувствовать мягкость кожи на впалых щеках, провести по рельефу скул. На пробу. Просто чтобы понять. Себастьян спит, а значит это не считается. Это не считается прикосновением. Рука медленно описывает траекторию, стараясь сделать всё до невозможного невесомо и призрачно. Пальцы на его щеке. Резкий шорох, внезапная боль. Огромные, округлившиеся глаза у обоих. У Себастьяна всего на секунду, а у Сиэля дольше, становящиеся шире с новой силой при осознании собственных действий. Себастьян перехватил его руку, до боли сжал запястье и отвёл в сторону. Карие глаза, убийственно-жестоко смотрящие прямо на него сейчас, сужались всё сильнее. Они так и говорят: Я убью тебя, если ты ещё что-то сделаешь. Мгновение застыло, пока Сиэль пытался осознать, что сейчас происходит. Боль в запястье не прекращалась, напротив, пальцы стискивали хрупкую кость сильнее. И вдруг внезапное осознание в глазах напротив, резкая смена эмоций, ослабевшая хватка. Сиэль моргает. А потом ещё. — Какого чёрта ты не спишь? — Голос грудной, хриплый и глубокий. Режущий тишину слишком грубо. Первое время Себастьян не мог узнать его, заключает Сиэль. Рефлексы и невероятно чуткий сон снова сводят мысли к созревшим предположениям. Ему не впервой убивать, не впервой бояться за свою жизнь. Засыпать и просыпаться в ожидании смерти из любого угла. Это привычка, заученная мозгом, машинальная и автоматическая. А на него так и продолжают смотреть с недоумением и раздражением. Сиэлю настолько стыдно сейчас, что он не может открыть рот. Нет оправданий, которые могли бы звучать логично, но он всё же выдавливает из себя хоть что-то: — Где здесь ванная? Ужасно глупо, учитывая, что она прилегает к его собственной комнате. — По коридору налево. И наверху тоже есть, — настороженно и медленно. Смотрит с сомнением, которое в каждую секунду только возрастает. А потом Себастьян внезапно вновь хватает Сиэля за запястье, но уже мягче. Подносит его ближе к себе, всматривается. Сиэль замирает. Неужели проверяет, не причинил ли вред? Встревоженный, но при этом сонный вид Себастьяна, потерявшего огонь угрозы во взгляде, сбивает с толку окончательно. Какое-то время рука остаётся в тепле чужого прикосновения. Но оно вскоре исчезает, также быстро, как растворяется в воздухе застывший момент. Себастьян делает вдох, вероятно собираясь что-то сказать, но Сиэль не хочет слышать ничего больше. Он скомкано кивает, поспешно отдаляется и как-то неуклюже встаёт, стремясь быстрее выйти из комнаты, лишь бы не слышать ни одного вопроса. Ему стыдно. Непонятно. Лишь бы не объясняться за произошедшее, потому что объяснений не было. Добраться до двери удаётся за считаные секунды, она закрывается так быстро, что вместо плавного движения получается резкий небрежный стук. Пульс участился, а дыхание сбилось. Ноги сами повели по лестнице, скорее в комнату, отдышаться и всё обдумать. Тепло кровати, мягкость одеяла. Неизменно открытые глаза с воткнутыми шпажками меж век и частицами песка. Стрелка спидометра, протяжный звон, клубничный вкус. Мозг перестаёт его слушаться, подводит Сиэль, и на вторые бессонные сутки толкает совершать странные действия. Может быть, Себастьян не скажет ничего об этом. А если скажет не получит ответа. Часы на стене продолжают напоминать, что время идёт. Сиэль тяжело вздыхает, растирает веки и больше не принимает попыток заснуть. Он решает отвлечься написанием сообщения Лиззи о своём отъезде. Яркий экран выжигает глазную радужку даже на минимальной яркости. Сообщение набирается и стирается, кажется нескладным и неправильным. Телефон откладывается прочь. Очередные попытки выключить реальность заканчиваются бесконечными барахтаньями в одеялах, переворачиваниях на кровати и бесконтрольными сменами поз. Солнце пробивается через закрытые шторы. За окном слышатся оживлённые звуки автомобильной трассы, отголоски громкой музыки и далёкая сирена скорой помощи. Тик-так. Позже Сиэль снова спускается вниз, потому что чувствует, что у него снова разыгрался внушительный аппетит. Знакомое чувство — изнемогающий организм пытается компенсировать глобальный недостаток сил таким способом. Но он всё ещё ждёт Себастьяна, прежде чем заказать еду, сам до конца не понимая зачем. Вряд ли тот оценит это. Кажется, что в бессознательном состоянии прострации проходит долгий промежуток времени, достаточно долгий, чтобы услышать, как позади открывается дверь. Напряжение моментально прокатывается по телу, смешанное с внезапно возникшим удовлетворением разрушением одиночества. Что ж, Себастьян проснулся. Отлично. Было бы ещё лучше, если бы он не задавал вопросов… — Зачем ты заходил ко мне? — Тут же вдребезги разбиваются все надежды. Молчание в ответ. Следом звучит ещё один вопрос: — Ты вообще спал? — На что Сиэль оборачивается и моргает. Обводит взглядом фигуру Себастьяна с ног до головы, впитывает её очертания. Больше не такой растрёпанный, и даже не скажешь, что он недавно проснулся. Быстро привёл в себя в порядок, переоделся и умылся. Про свой внешний вид сейчас Сиэль не хотел даже думать. — Закажем еду? — Он поправляет повязку, удобнее устраивается в кресле и подпирает рукой щёку. Себастьян подходит ближе, медленно вцепляется взглядом в ответ. Сейчас он в футболке, и Сиэль машинально пытается найти взглядом маленькое пятнышко крови на бледном запястье, то, которое заметил ещё на заправке. Пропало. Себастьян смотрит на него слишком долго и слишком внимательно, наверняка недовольный отсутствием ответов на свои вопросы. От этого хочется ухмыльнуться. Смотрит с сомнением и настороженностью. — Хм… — Медленно тянет он, сужая глаза, — так не пойдёт. Сиэль лишь вопросительно вскидывает брови. — Собирайся, — чеканит настойчивым тоном голос-бархат, — прогуляемся до магазина. Давай, пошли. — Сходи сам, — Сиэль вбирает в руки телефон, доказывая тем самым серьёзность своих намерений ограничиться доставкой. — Я хочу есть и не хочу больше ждать. Себастьян встаёт, подходит ближе. Его взгляд сверху вниз отчего-то завораживает. — Нет, Сиэль, тебе нужно прогуляться. — Мне ничего не нужно сейчас, кроме еды, — голос наполняется враждебностью. Но Себастьян продолжает настаивать, возвышаясь над ним замершей статуей. — Пойдём, — ещё раз призывает, и Сиэлю становится любопытна причина такой настойчивости. Он сдаётся, встаёт с неохотой, но всё равно оставляет последнее слово за собой: — Тогда угостишь сигаретой. На улице свет беспощадно жжёт сетчатку. Кажется, что цвета внешнего мира выкрутили на максимальную яркость. Где-то поблизости раздаётся длинный автомобильный гудок. Протяжный звон с привкусом клубники разрывает ушную раковину. Солнце лижет каждую частичку городской поверхности, проникает в каждую щель и, кажется, напитывает своим отвратительным светом даже воздух. Бесконечный день, — проносится в голове одна единственная мысль. Он просто-напросто не заканчивался, не перебивался ночью, а значит, не мог позволить сознанию выключить повторяющиеся картинки. Выжженный мультик на зажёванной киноленте. Себастьян протягивает пачку. Огонь зажигалки подпаливает бумажный кончик. Они неторопливо плетутся по излишне живой улице, точнее, плетется еле переставляя ноги Сиэль, а Себастьян весьма бодро и четко вышагивает в сторону ближайшего продуктового. Сиэль правда старается держаться ровнее, но нервозность движений окончательно разрушает все, когда он не замечает загоревшийся красный на светофоре, и его стремительным движением оттягивают назад, ухватившись за ткань пальто на локте. Сигарета отправляется дотлевать в мусорное ведро. Перед ними переполненный людьми магазин. Он большой и шумный, даже ярче, чем улица. — Закупимся на неделю, — сообщает Себастьян. — Ты ещё готовить собираешься? — Да. — Безмятежно. — Есть какие-то пожелания? Сиэль раздраженно бросает скомканное «нет», отрывается от Себастьяна и начинает блуждать между рядов в поиске чего-то, что можно съесть сейчас. Сначала клубничное мороженое, потом это. Сиэль ужасно голоден, и он не собирается ждать, пока… — Аккуратнее! — На него смотрят маленькие злые глаза старушки, заплывшие морщинами, а Сиэль понимает, что врезался в неё не сразу. Быстро извиняется и уходит. Поиск продуктов оказывается утомительнее, чем ожидалось. Пару раз ныряя среди стеллажей, он сталкивается с Себастьяном, подмечая, как быстро наполняется его корзина. Сиэль ходит туда и обратно. Вглядывается в продукты, но ничего не видит. Иногда стопорится в пространстве, еще раз обводит невидящим взглядом цветные полки и только тогда отмирает. Вторые сутки — мозг не может обработать запрос. Голос Себастьяна под ухом где-то сзади отрезвляет окончательно. — Возьми что-нибудь из готового. Поешь нормальную еду, как я всё приготовлю. — Заметил, вероятно, несуразность продолжительного бесцельного блуждания по магазину. Они бредут к нужному отделу и Себастьян продолжает что-то говорить о блюдах. Одновременно тянутся к одному из них, и на микросекунду их руки вновь соприкасаются. Сиэль одёргивает свою как от огня. Монотонный повторяющийся писк на кассе. Небо цельным полотном при выходе на улицу, холодящие потоки ветра в лицо. Идти совсем недалеко, но крайне нелегко. Так нелегко, что приходится разговаривать, чтобы голова продолжала работать. — Ты всех предупредил об отъезде? — спрашивает Сиэль, пытаясь сковырнуть слой неведения дежурным вопросом. — Некого предупреждать. — Себастьян даже не смотрит в его сторону, когда флегматично отвечает. Диалог не задался. Требуется какое-то время мерных шагов вдоль тротуаров бок о бок, прежде чем звучит тихое: — А ты? — Снова без поворота головы. Непонятно, что сейчас на лице Себастьяна. — Ещё нет, — где-то мельком пролетает мысль о неотправленном сообщении Лиззи. Совсем неважная сейчас. — В таком случае, лучше тебе не затягивать, — наконец, Себастьян оборачивается к нему и мельком улыбается одними уголками, быстро, беззаботно и едва насмешливо. — А то твоя подруга разорвёт телефон как в тот раз, а придумывать еще одно оправдание выше моих сил. — Я и сам с этим справлюсь, — недовольно бурчит в ответ, когда внезапное смущение прокатывается по телу. И ведь запомнил же, что Сиэль тогда сказал насчёт Элизабет. Это ощущается настолько далеким, что даже пугает. Все события того дня и месяца — туман и мираж, такая же далёкая иллюзия, как боль в раненной ноге. Заворот за угол, и вот, перед ногами порог дома. С закрытой входной дверью уменьшается головная боль. Сиэль чувствует усталость, а значит, очередную надежду на сон. Он медленно снимает ботинки, вешает пальто и проходит внутрь. Также медленно садится за стол, пока Себастьян раскладывает продукты и разговаривает по телефону насчёт домашней уборки. Его голос кажется приглушённым и далёким, когда концентрация уходит на поглощение пищи. Чем они будут заниматься всю следующую неделю, помимо разработки новой стратегии? Когда она, разумеется, начнётся для Сиэля. Картошка на вилке со вкусом и запахом клубники. Себастьян, расслабленно облокотившийся на угол стены плечом, стоящий возле окна с прозрачными шторами. Сейчас он явно говорит с кем-то другим, потому что улыбается и посмеивается. Причём искренне — Сиэль точно определит микрооттенки любых его улыбок. А говорил, что некого предупреждать. Сиэлю почти безразлично. Может быть, только капельку интересно. Глаза медленно опускаются в тарелку. Рука вяло вбирает в себя столовые приборы. Себастьян приступает к готовке, когда заканчивает говорить. Снова закатывает рукава рубашки, обнажая предплечья. Ритмично нарезает овощи под журчание включенной воды. — Помочь? — Включается запоздалая вежливость. Вряд ли Сиэль может быть полезен, но не может не спросить. Плавный разворот корпуса, подсвеченные солнечными лучами отблёскивающие чёрные пряди, качнувшиеся у лица. Прямой ровный взгляд, говорящий одно слово. Отдыхай. А сам Себастьян произносит вслух сухое: — Пока нет. Сиэль кивает в ответ, убирает посуду и поднимается наверх. Вновь встречается с кроватью, уже ставшей ненавистной. Каждая пылинка на простыни впивается в кожу, тело бросает в холод и в жар поочерёдно. Стрелки часов стабильно рисуют окружность. «Бывало и хуже», — проносится в голове мысль, которая должна служить успокоением, когда проходит полчаса бесцельного неподвижного лежания. Снизу чувствуется душистый запах. Недавно утолённый аппетит вновь разыгрывается. «Бывало и хуже», — ещё раз вторит разум после следующего получаса. Теперь внизу шаги и голоса — наверняка пришли убраться. Он встаёт и проверяет закрыта ли дверь в его комнату. Выпивает ещё одну порцию снотворных. Снова падает на кровать и сразу же кутается в одеяло. Спустя время получается почувствовать призрачное ощущение сна — тот насмехается, щекочет слипшиеся глаза, закатывая их глубже, разрешает погрузиться в свою власть ненадолго. Но тут же начинает смеяться громче: привычные картинки под веками, навеянные бесконечным днём, дополняются рядом других страшных изображений. Сиэль резко распахивает глаза, часто дышит и смаргивает их. Нарочно мысленно стирает всё из памяти, проглатывает клубничный вкус, смеряет звон и гасит жёлтый цвет. Тик-так. Прошёл ещё час. Ему удалось провалиться в болезненную дрёму хоть на сколько-то, а теперь, прислушиваясь к звукам за дверью, Сиэль больше не слышит голосов. Потому решает спуститься. Внизу явно стало чище, а сама гостиная погрузилась в сумерки с приближением вечера. Себастьян сейчас вкручивает новую лампочку взамен прошлой мигающей. После, когда Сиэль опускается в кресло, пространство погружается в желтоватый свет. Он освещает недостаточно ярко, так, что от предметов на стены и пол стелются длинные тени. — Что ты приготовил? — спрашивает Сиэль, наблюдая, как Себастьян садится в кресло с прилегающим прозрачным столиком и подбирает к себе ноутбук. — Курицу, — не отрываясь от экрана. — Будешь? — Позже. Пахло вкусно. После этого повисает обволакивающая тишина, комфортная, потому что разделённая. Не такая, как тишина спальни наедине с настенными часами. Получается даже забыться и поклевать носом от всепоглощающей усталости — после очередной попытки спать голова заболела только сильнее. В воздухе мерные клацанья мышки и перестукивание клавиатурных кнопок. Внезапно ближайшая стена кажется самым интересным зрелищем. Она примагничивает проваливающийся взгляд. Приходится промаргиваться, чтобы восстановить резкость и чёткость просматриваемых предметов. — Я думал поход в магазин окончательно тебя срубит, но ты по-прежнему не спишь, — срез взгляда Себастьяна виднеется в его очерченном скулами полупрофиле. — Так дело не пойдёт, — он поворачивает голову полностью. Ворот футболки открывает вид на проглядывающие ключицы, и кажется, Сиэль видит их впервые. Чтобы внимательнее рассмотреть приходится хмурить брови и напрягать глаза, заставляя их фокусироваться. — Нужно решать проблему. Он и пытается всё это время решать проблему, чёрт возьми. — Я всё равно усну рано или поздно. — «Просто в этот раз поздно», — продолжает мысленно. В ответ безмятежный ровный тембр: — Тебе нужно смиряться. Как ты будешь спать потом? Сиэль молчит относительно своих планов на потом и дальше. Себастьян не должен будет узнать об этом. — Ты, вижу, давно смирился. — Прозвучало как колкость, хоть ей и не должно было являться. — Смирился — нет, привык — да. У меня иной случай. Сиэль хмурится сильнее. — О, и чем же это так сильно отличается? — К тому, что делал я, остаётся только привыкнуть, — тянет задумчиво, будто нарочно с загадкой. А после отрывает взгляд, возвращая его в экран, обозначая, что не собирается продолжать. Вместо этого Себастьян внезапно говорит другое: — Ты хорошо учился в школе? Теперь Сиэль точно не был уверен, что проснулся и бодрствовал, а не продолжал вариться в вязком сне. Иначе объяснить смысл этого вопроса не получается. Вспоминать прошлую жизнь, особенно школу, не хотелось ни на секунду. Но Сиэль всё равно отвечает с сомнением: — Был отличником. — Даже математику знал хорошо? — Её в особенности, — опускает взгляд в пол и продолжает не сразу. — Мне плохо давался немецкий, но я брал хитростью. — Себастьян легко вскидывает брови на сказанное. — А ты? — У меня были отличные оценки, но я часто прогуливал. Тоже брал хитростью, когда надо было. — он откидывается на спинку кресла, складывает руки в замок. — Были друзья в школе? — Были. — У меня тоже. Одна из них завтра придёт в гости. Сиэлю должно быть безразлично, но отчего-то появление кого-либо стороннего сейчас вызывает враждебность. — Зачем? — Она может быть для нас полезна. Её влиятельные родители не раз спасали меня раньше. Вопрос вылетает сам собой: — А твои родители где? Пауза, оставляющая повисшей надежду получить новые крупицы информации, сохраняется какое-то время, прежде чем прерваться. — Там же, где и твои.

***

Тело отмирает, когда резкий звук вскипевшего чайника дребезжит в ушах, отрывая от прокручивающейся последней фразы Себастьяна в голове. У него не было отца, по его же словам. Кто растил его, мать, умершая впоследствии? Или они с отцом умерли вместе? Он вырос в этом городе? Ещё одна кружка, наполненная коричневой жидкостью. Сиэль поднимается с ней наверх, садится за прикроватный столик и открывает крышку ноутбука. Жидкость обжигает губы. Повязка скидывается в сторону, позволяя в очередной раз растереть глаза. В темноте наступившего вечера надоедливых часов с их движущейся стрелкой больше не видно. От этого легче. «Там же, где и твои». Сиэлю начинает казаться в какой-то момент, что экран перед ним подрагивает в пространстве, расщепляется на частички если особенно долго не моргать. А забывать моргать нельзя, иначе окружающая картинка слипается в одной точке. Держать голову ровно становится трудно, поэтому Сиэль усиленно растирает виски. Он собирался решить рабочие вопросы и написать пару писем, в том числе Лау. Это обязательно. Взгляд в экран. ЛуаТао. Он ещё раз трёт глаза. А потом медленно проваливается в черноту. Чернота кажется мягкой и спасительной, полностью обволакивающей. Она гладит плечи, распрямляя их напряжение, ласкает голову, высасывая из неё всю накопившуюся боль. Выкачивает песок из век. И вдруг произносит, слегка посмеиваясь: «Вообще-то, с его местоположения, она скорее прилетела бы в затылок». И пуля прилетает. Прямо в затылок, только не в жёлтых стенах, а в здешних, тех, что на первом этаже, через окно. Себастьян мирно сидит в кресле в этот момент, методично перестукивает пальцами по клавишам. За ними пришли? Хвост всё-таки был? Как они могли пропустить его? Себастьяну было смешно, и вот к чему это всё привело. Он слишком рассредоточен, где его прежняя непробиваемость и невозмутимость? Сиэль поднимает голову со сложенных на столе перед ноутбуком рук, проводит пальцами по щеке, на которой остались отпечатки от неудобной позы. Боль в затёкших ногах и спине обязывает размять их, прежде чем судорожно приступить к самому главному. Они не могут просто так сидеть. Если то, что он сейчас увидел, станет реальностью? Так быть не должно. Злость растекается по всему телу, когда в голове звучат слова: «Как самонадеянно думать, что ты можешь взять под контроль хоть что-то». Улыбка ползёт по лицу, недобрая и кривая. Нет уж, Себастьян, я могу всё проконтролировать. Это ты, похоже, не знаешь, что делать дальше. «Да что ты вообще знаешь о мести?» О, а ты то знаешь многое. Мы, чёрт возьми, чуть не умерли из-за этой глупой ошибки, даже не пройдя половину заготовленного пути. «Да что ты вообще знаешь о мести?» Всё, что нужно. Он разберётся во всём сам, больше не полагаясь на Себастьяна. Достаточно. Утраченная энергия вновь течёт по телу, заставляя кружиться множество мыслей в голове. «Ты можешь миллион раз досконально продумать пошаговую инструкцию, высчитать каждое действие, и всё равно неминуемо наткнуться на погрешность измерения». Нахуй. Дилер Луиса Белла мёртв, а значит, он будет искать нового. Сколько он может протянуть без наркотиков? Сколько времени у них есть? Нужно узнать, как быстро Беллу станет всё известно. Нужно узнать, не пойдут ли люди проклятого перуанца за ними, а если пойдут, убедиться, что они в надёжном укрытии. Что, если они засветили автомобильные номера? Руки судорожно ищут телефон в темноте на столе, попутно сбивая стоящие на пути предметы. Те бьются о стол с неприятным громким стуком. А после среди быстро пролистываемых контактов ищется нужный номер. Пальцы тут же нажимают на вызов с нетерпением. Ну же, ну же, бери трубку. Мучительное ожидание. — Мистер Фантомхайв? — Раздаётся на другом конце хриплый голос. — Не то, чтобы я не рад вас слышать, но знаете, обычно вам не свойственно звонить в два часа ночи. — Лау. Это срочно. В телефоне слышатся шорохи, после которых повисает пауза. — Я слушаю. — Меня сейчас нет в городе, поэтому тебе нужно отслеживать любое движение и сообщать мне. — Что ж… Весьма неожиданно. А я уже думал, вы опять звоните мне насчёт вашего любимого Михаэлиса. Раз это не так, слушаюсь и повинуюсь. Что же послужило причиной вашего отъезда? Придурок. — Думаю, у меня есть информация, которая очень тебя порадует. И я имею в виду очень, Лау. А ты порадуешь меня? — Ну что вы, радовать вас — одно из моих любимых занятий. Особенно когда эта радость взаимна. Я в предвкушении. — Минус один конкурент для тебя. Лау достаточно долго молчит, прежде чем выдать: — Это становится всё более интересным. Дадите мне подсказку? Приходится подумать, как выразить всё точнее. — Снег и Южная Америка. — Хм… Вы знаете, у меня не так много вариантов, но, возможно, нам лучше обсудить это не по телефону. Насколько это срочно? — Срочно, Лау. Я напишу тебе прямо сейчас, твоя задача — ответить. — Вас понял. Сброс вызова, открывающаяся нужная вкладка в зашифрованном браузере, быстрый набор одного единственного имени. «Вишну. Понятия не имею, настоящее имя, или нет, но он назывался так. Ты знаешь, кто может стоять за ним?» Ответ приходит практически сразу, и Сиэль довольно ухмыляется, когда читает его. «Знаю такого. Дайте мне немного времени». Спустя десять минут диалоговое окно оживает. «Боюсь даже спрашивать, как вы причастны к его выходу из игры. Не поблагодарить за это было бы дурным тоном. Придётся вас огорчить, похоже, его никто не кроет. Но я знаю, с кем он работал». Твою мать, да ладно. Пальцы бьют по клавишам особенно быстро. «Это я тоже знаю. Мне нужны любые связи. Или, хотя бы, кто-то, кто тоже торгует коксом и теоретически мог бы работать с тем же человеком, что и этот ублюдок». «Откуда вы знаете?» «Он и есть следующая цель». «Ох. Таких серьёзных кадров, как этот, в округе больше нет. Остальные — перекупы или слишком мелкие сошки». «Плевать, мне нужно знать обо всех в теории. Пробей соседние города». «Потребуется время». Злость, кажется, полностью заменила собой все ощущения. «Я в дерьме и это срочно, повторяю ещё раз. Говори цену вопроса, отправлю в любой валюте». «Может быть, если вы хотя бы немного посвятите меня в контекст и хотя бы скажете, где находитесь, я смогу помочь вам». Сиэль с силой захлопывает крышку ноутбука. Требуется несколько секунд, чтобы разжать побелевшие кулаки и восстановить дыхание. У него есть план. Им нужно узнать, кто станет следующим поставщиком Белла и перехватить его. Какого чёрта Себастьян так спокоен сейчас? Какого чёрта он вообще, блять, ничего не делает? Сиэль хватает повязку и резким движением криво нацепляет её на лицо. От возбуждения внутри, кажется, долетает до комнаты внизу за две секунды. Резким движением открывает дверь, заставляя её удариться об стену. В один шаг преодолевает расстояние до кровати, впивается уже проснувшемуся Себастьяну в плечо. — Себастьян, — Сиэль часто дышит, смотрит на него широко раскрытыми глазами. — Я знаю, я понял, точнее… — Сиэль. — Нет! Послушай меня сейчас. Себастьян молчит, хоть и раздражённо смотрит как на сумасшедшего. Снова. — Послушай, просто послушай. Мы теряем время прямо сейчас, ничего не делаем, когда нам нужно искать следующего дилера Белла. Это ведь та самая гарантия для нас! Если мы не начнём действовать сейчас, то… Глаза напротив закрываются, на бледном лбу, тонущему в ночных тенях, рисуются морщины. Тяжелый вздох Себастьяна режет уши, заставляя непонимание нарастать. Сиэль моргает и решает пока не продолжать монолог, ощущая смятение из-за полученной реакции. — Ты знаешь, что такое летальная бессонница? — Хриплый глубокий тембр произносит это с серьёзностью и усталостью. От сказанного чувствуется только внезапный ступор. — Какое это имеет значение? — На что Себастьян снова глубоко вздыхает. — Какого чёрта мы до сих пор ничего не обсудили? — Потому что ты, блять, нихуя не спишь. Сиэля как водой в лицо окатывает. Говорить больше не хочется. В мгновение становится стыдно, за то, что разбудил Себастьяна, за то, что написал Лау сгоряча. Он промаргивается. Оглядывается вокруг — комната Себастьяна, такая же, какой он видел её днём, только утонувшая в ночном мраке. Время ушло далеко за полночь, а он так и не смог сомкнуть глаз. Ему нужно обдумать всё потом. А сейчас нужно поспать. Снова попытаться. Выпить ещё снотворных. — Прости. Я пойду. — Говорит тихо, медленно шагает в сторону. Руку обжигает прикосновением. Себастьян ухватил его за запястье. — Ложись. Что? Карие глаза прямо смотрят уже без раздражения. Сейчас в них читается только отблеск тепла, и ещё чего-то такого, что заставляет Сиэля присесть на край кровати. Прикосновение сохраняется, как и внимательный мягкий взгляд. Себастьян предлагает лечь с ним? Может быть, это всё-таки сон или бред уставшего мозга. Но тепло в районе запястья вполне реально, как и растрёпанные ото сна чёрные волосы, сливающиеся с тёмной комнатой, как светящаяся в сумраке бледная кожа на груди и ключицах, на лице и пальцах, прикасающихся к нему сейчас. Кровать большая, а значит, он вполне может лечь на другой край. Он может. А ещё он может уйти сейчас, вернуться к обществу настенных часов в комнате наверху. Или остаться здесь. Лечь на самый край не так сложно. Это приемлемо. Это может быть приемлемо. Сиэль с неохотой разрывает тёплый физический контакт, осторожно встаёт и обходит кровать. Внимательно наблюдающий за каждым его движением взгляд чувствуется даже со спины. Он отворачивается и снимает повязку, сразу же пряча глаз под чёлкой. Мажет взглядом по лицу Себастьяна, который деликатно и уважительно не смотрит на него в этот момент. Ложится на самый-самый краешек, кутается с головой в одеяло, отворачивается к стене. Напряжение не даёт телу расслабиться. Сиэль боится даже лишний раз шевельнуться, думает о том, как бы не стал ворочаться во сне и смещаться на чужую половину кровати. Он прислушивается к тихому дыханию рядом и постепенно успокаивается. Оно как маяк, как центр всего внимания — вдох и выдох с перерывом в несколько мгновений. Он не один сейчас. На стене нет проклятых часов. На языке нет вкуса клубники. Все звуки в ушах затихают, сменяясь мерными вздохами. Вдох и выдох. Интересно, Себастьян уже спит? Сиэль несильно разворачивает укутанную в одеяло голову, чтобы увидеть освещенное белым светом экрана телефона лицо. Себастьян замечает это и смотрит в ответ. И во взгляде снова читается что-то странное, похожее на… умиление? Отголосок нежности? Сиэль не знает и думает, что ему показалось. Он чувствует, что его мозг отключается. Когда сон приходит, то оказывается слишком поверхностным и тревожным — Сиэль просыпается множество раз от любого малейшего звука поблизости. Потому замечает в полудрёме, что внезапно становится теплее. И уютнее, так, что подушка и кровать начинают казаться мягче. Глаза смутно приоткрываются, а после приходит осознание — это Себастьян поправил скинутое им во сне одеяло. Сиэлю тепло. Он засыпает окончательно.