Blood in the water

Себастьян придерживает дверь, когда они входят внутрь его дома. Перед глазами рисуется знакомая гостиная в бледно-бежевом оформлении, раскидистая лестница и арочный проход к кухне, в котором мелькал запомнившийся длинный стол. Сиэль освобождается от верхней одежды медленно, в то время как Себастьян уверенными и отточенными движениями вешает пальто в прихожей и снимает ботинки, аккуратно составляя их к ряду другой обуви. Пары стоят носок к носку, похожие друг на друга, в большинстве своём лакированно-чёрные, но есть несколько тёмно-бордовых и синеватых. А также спортивная обувь и простые, но элегантные туфли. Сдержанно и со вкусом. Отрываясь от созерцания прихожей, Сиэль вылавливает взглядом мелькающую в кухонном проёме фигуру и направляется туда. Свою обувь скидывает несколько небрежно, а вешалка для верхней одежды оказывается и вовсе неудобно высокой. Длинный стол — отсвечивающий белый глянец. Сероватый, почти дымчатый, если присмотреться и подойти ближе. На ровном полотне виднеются едва заметные линии вытянутых разводов. Имитация мрамора, а может, он настоящий. Сиэль проводит по нему кончиком пальца, поглаживая серый холод, пока сзади раздаются звуки дребезжащей посуды. На стол с деликатным звоном ставится кружка с чаем. — Не стой, садись, — доносится сзади, и Сиэль опускается за большой стол, кажущийся слишком пустым сейчас. Маленькая одинокая чайная кружка усиливает это ощущение. — Ты один здесь живёшь? — Да. — Коротко и также деликатно, как опускающаяся на стол ещё одна кружка, но на этот раз в сопровождении больших тарелок. Сиэль, наконец, поднимает взгляд на маячащую у гарнитура фигуру, цепляется за выточенную ровную спину и расправленные плечи. А потом Себастьян оборачивается. — Ты ведь ешь индейку? — Взгляд пронизывает и примагничивает. На столешнице блестит фольга и виднеется поджаристая коричневая корочка ещё нетронутого блюда, фаршированного овощами. В животе всё скручивает, когда он глотает ещё не успевший остыть чай. — Ем, — чуть откидывается на стуле, — ты это на себя одного готовишь? Впечатляет. — Сиэль сам никогда бы не приготовил что-то, похожее на ресторанную еду. Тем более не сделал бы этого только для себя. — Я знал, что ты согласишься прийти, так что сегодня на двоих, — Себастьян снова развернулся к нему и упёрся ладонями в столешницу. Рукава на тёмной рубашке закатаны до локтей. Предплечья обнажены. — Но я люблю готовить и без повода. Ещё один новый факт. В любом случае, сегодня Себастьян говорил свободнее и больше, и это не может не радовать. Им ещё предстоит обсуждение дальнейшего плана действий. Высокая фигура движется к стеклянному винному шкафу, и он достаёт оттуда бутылку, удерживая её одной рукой, а другой подхватывает два звенящих бокала. Пить не хочется, даже хорошее вино, дополняющее вкус основного блюда. Малейшая мысль о возможном опьянении отзывается вероятностью ускользающего контроля, что недопустимо. Это тревожно — перестать контролировать. — Можешь не наливать мне, — пальцы вцепляются в стул. Себастьян приподнимает тонкую бровь, когда ставит нарезанное блюдо на стол, а затем ставит рядом откупоренную бутылку с бокалами и столовые приборы, заканчивая сервировку. — Расслабься, — разливается бархатом голос напротив, — это всего лишь вино. — И бледные пальцы опускают возле него бордово-коричневый напиток. Наконец, Себастьян садится по центру длинного стола, прямо напротив Сиэля. Тишина тонет в звоне столовых приборов. — Действительно вкусно, — комментирует, отпивая остывающий чай, в то время как Себастьян быстро осушивает полбокала. Обхватывает стеклянную ножку как-то особенно изящно. Всё вокруг в выдержанной упорядоченности, такой, что даже дышать здесь хочется ровно и спокойно, чётко высчитывая вдохи. В голову лезет одно подходящее слово: Стерильно. Сиэль не съедает много, насаживая на вилку в основном овощи. Себастьян же в это время наполняет себе новый бокал и медленно подносит стекло к губам, сохраняя непроницаемое выражение лица, когда отпивает. Чай кончается, и Сиэль решается тоже попробовать. Губы соприкасаются с кровавой жидкостью, и во рту ощущается терпкость, смешанная с горечью, он морщится. Одного глотка пока хватит. — Ты был так уверен, что я соглашусь прийти? — Попытка вторгнуться в тишину. — Ровно так же как и при нашей первой встрече, — Себастьян смотрит на него и растягивает губы. Улыбка странная, мягкая, но при этом будто смеющаяся в глубине. Но она не выглядит враждебно, поэтому Сиэль пытается не напрягаться, несмотря на сопротивление его тела. — Так что в итоге с Элизабет? Поверила твоим оправданиям? Не сразу понятно, о чём идёт речь, кажется, это было так давно. — Поверила, но в следующий раз можешь придумать что-нибудь получше, — спохватывается и безобидно дразнит. — Ну уж нет, такого следующего раза не будет, — Себастьян посмеивается. Еле заметно, но всё равно делает это. За сегодня на этом лице отразился большой спектр эмоций. На Себастьяна вообще действует вино? Его взгляд был внимательным, как и всегда, со спрятанной надрывной ноткой. Но эти глаза всегда смотрели до невозможного пронзительно, и Сиэль задавался вопросом, получалось ли у него смотреть также в ответ? Интересно, зачем Себастьян пьёт, это правда расслабляет его, или он наслаждается этим отвратительным вкусом? — Она из семьи Мидфордов, — выразительные губы снова прислонились к стеклу, — они что-то знают? — Нет, — ответ вылетает моментально. — Честно говоря, весь фарс со следствием для Мидфордов, в частности для матери Элизабет. В ответ — всё та же улыбка и молчание. Сиэль уже начинает думать, что продолжения темы не будет, как бархатный голос вновь заговаривает: — Я знаю их, — тянет медленно, — Знаю их семью. Они состоятельны, отец госслужащий, но на этом всё. Больше ничего интересного. В голове всплывают слова Рэндалла о том, что Себастьян был другом его отца. С каждым мгновением, это факт кажется всё ближе к правде. Или он в курсе, потому что копал под Сиэля? — Откуда ты знаешь их? — Нужно попытаться. Сиэль всё равно получит ответы от Лау, но такими темпами есть шанс выяснить всё быстрее самому. Но нет. Всё, что удаётся поймать — это быстрый взгляд, на секунду почти открытый, будто готовый отворить дверь и впустить внутрь, но тут же резко пропадающий. Короткая вспышка, и огонь мгновенно гаснет. — Старые знакомые, — нечитаемое лицо, механическая интонация. Ни следа прошлой улыбки. — Они дороги тебе? Эта семья заменила тебе родителей, так? — Нет. — Сиэль опускает взгляд в тарелку с недоеденной индейкой. — Я не искал замену родителям, даже подсознательно. Вряд ли я бы решился на эту месть, если бы дорожил кем-то по-настоящему. — И правда, — улыбка вновь расцветает на лице Себастьяна. Она молодит строгие черты почти также как уложенные назад чернильные пряди. Голос продолжает говорить размеренно, растягивая слова: — Но они всё равно важны для тебя. Ты ведь заботишься об Элизабет, не так ли? — Пытливый прямой взгляд. — Не боишься ранить её чувства? Она, похоже, искренне любит тебя. — И это сказано с возмутительной ноткой насмешки. Показаться не могло. Неприятная тема, от которой Сиэль нахмуривается. Это было жестоко и одновременно притягательно, то, как Себастьян словесно рубил его, ни разу не церемонясь. Как будто слова и предложения для этого человека всего лишь шутка или ирония, настолько лёгкая в отношении к посторонним, что её можно вот так легко кинуть в лицо. Этому хочется ответить, противопоставить что-то. Сиэль даже знает, какую щепетильную тему хочет поднять. Нужно только дождаться подходящего момента. Он вытаскивает из головы слова, которые до этого его разум произносил голосом Себастьяна: — Сопутствующий ущерб. — Это не было сказано серьёзно, также как не были до конца серьёзными эти вопросы. Поэтому Сиэль натягивает лукавую улыбку, ловя глазами карие зрачки и концентрируясь на них. — Вот как, — со смешком. И снова повисает неприятная тишина. За окном постепенно начинает темнеть. Настаёт момент сменить русло разговора. — Скажи мне, Себастьян, — Сиэль откидывается на спинку стула и приподнимает брови, готовясь к провокации. — То, о чём ты говорил на кладбище про предательство. Тебя когда-то предавали? Он не надеется получить ответ, скорее посмотреть на реакцию. Реакция возникает тут же и говорит сама за себя. Лицо напротив становится серьёзным, глаза сужаются. Граница, думает Сиэль, но если Себастьян может подходить к ней, практически насильно врываясь, почему он нет? Пусть Себастьян поймёт, что он не один может цепляться за мелочи и поднимать неприятные темы. Теперь в глазах напротив скепсис, который быстро берётся под контроль, обращаясь в маску безразличия. Но замешательство и враждебность уже были замечены, несмотря на попытки это скрыть. — Не пытайся лезть туда, куда не нужно, — сказано спокойно. В миг серьёзный, Себастьян встал из-за стола. — Верь или нет, я могу быть грубым не со зла. — Он начал обходить стол, а внутри Сиэля всё закипало от раздражения. — Тогда, может, расскажешь о себе больше, наконец? Чтобы я не лез, куда не надо. — Слова были выплюнуты с ядом, сопровождаемые злостным взглядом. Сиэль чувствовал, что не может удержать горящий импульс, внимательно наблюдая за неспешно двигающейся вдоль стола фигурой. — Или ты думаешь, меня устраивает находиться в неведении? А вдруг ты используешь меня, и во время очередного убийства просто отдашь этим ублюдкам? Как я должен понять, кто ты такой и что у тебя на уме? — Несмотря на раздражение, голос был леденяще спокойным. В повышении тона не было смысла. Обвинение было пустым, ведь поведение Себастьяна свидетельствовало об обратном, но всё накипевшее непонимание взорвалось и просочилось наружу. Нет никакой справедливости в том, что Себастьян знал о нём всё что только можно, а Сиэль — почти ничего. Невыносимое ничего. Внезапно чужое лицо оказывается слишком близко, а рука давит на хрупкое плечо. Нет, не давит, она впивается в него, сжимая с болью. В горле встаёт ком. Он замирает, не имея возможности вдохнуть или выдохнуть, кажется, что всё тело впало в ступор. Прикосновение жжёт чёрным пламенем, оно слишком тяжелое. — Я же сказал, расслабься, — угрожающе. Медленно, чеканя каждое слово. — Пей своё вино, Сиэль, и остуди голову. Если так дальше продолжится, ты умом тронешься от перенапряжения. Касание исчезает, а жжение остаётся. Себастьян кидает, исчезая в кухонном проёме: — Сейчас расслабься, потому что потом расслабляться не получится, — угроза, сказанная слишком спокойно. Интонация не дрогнула, оставаясь ледяной. — Не трогай меня, — летит вслед уходящему силуэту. Тот не оборачивается и вскоре исчезает в тени коридора. Сиэль сидел неподвижно ещё какое-то время, прежде чем прикоснуться рукой к плечу. Признаться самому себе, что липкий страх сковал его тело, казалось унизительным. Забавно звучит иррациональное предложение расслабиться в этом стягивающем пространство доме, в котором даже столовые приборы не хаотично и удобно составлены в одном месте, а аккуратно разложены в определённом порядке — Сиэль заметил краешком глаза. Человек, так зацикленный на чистоте и порядке, должно быть, и сам не позволяет себе расслабления. Он крутит в пальцах стекло бокала, пытаясь найти в нём помутнения, после чего отпивает, соприкасаясь с вязким вкусом. Проглатывает с напряжением, практически через силу. В это время возвращается Себастьян. — Так-то лучше, — комментирует убавившуюся в бокале жидкость, и Сиэль хмурится, — перейдём к обсуждению дружка Алана. Ну наконец-то. Себастьян, будто ничего и не было, снова садится напротив, прежде чем безмятежно задать свой контрольный вопрос: — Что тебе о нём известно? Вкус вина всё еще оседает на языке горечью. Сиэль закусывает его наколотым на вилку куском алого перца. — В этот раз я знаю совсем мало, мне даже не удалось выяснить точное имя. Что насчёт тебя? Тоже знаешь его, как и Дэвиса? — он сужает глаза и испытующе смотрит, насаживая на вилку новый кусок овощей. На этот раз черри с листом салата. Себастьян же ухмыляется в ответ и странно опускает взгляд. — Боюсь, сложно сказать, что я знал Дэвиса. Эти знания были слишком поверхностны. Но Луис Дерек Белл… Это совсем другое дело. — Значит, вот как его зовут, — Сиэль пытается нанизать на вилку ещё один сладкий перец, но обнаруживает, что те закончились. Взгляд непроизвольно мажет по тарелке Себастьяна, и не остаётся незамеченным. Его собственную тарелку забирают, кладут туда перцев и ставят обратно. — Насколько я знаю, он крупная шишка. — Верно, — с улыбкой, — гораздо значительнее, чем Алан. Поэтому всё будет сложнее, чем раньше. — Вы были друзьями в прошлом? — Нет, но мы сотрудничали. Пистолет, из которого ты в прошлый раз стрелял, был куплен у него. — Интересно, как этот ублюдок насолил Себастьяну? Это очевидно омерзительный человек, но что конкретно он мог сделать, чтобы вызвать к себе такую ненависть? — Поэтому ты не можешь достать больше оружия? — Сиэль смотрит в хитрые глаза напротив. Повисает пауза. — Насколько я знаю, у Фантомхайвов был свой поставщик. — Да, это так. — А тебе откуда знать? — Подходящий момент, чтобы попытаться докопаться до сути. — У тебя подозрительно много сведений о моей семье. Только не говори, что был связан с моим отцом. Себастьян наклонил голову, его голос смеялся: — Хорошо, не скажу. Глаза Сиэля расширились, он прочистил горло и решил продолжить копать. — Откуда? — Не сбивайся с темы. Мы обсуждали Луиса Белла. — Костяшки пальцев сжались до побеления, ногти впились в мягкость ладони. Хотелось схватить этого человека и выбить из него информацию насильно. Ничего, Себастьян, я всё равно узнаю. Хочешь молчать — молчи. — Я не знаю, правда ты был знаком с моим отцом или нет, но даже если так — наверняка это была сделка в сфере бизнеса. Или ещё какое-то взаимовыгодное сотрудничество. Знаешь, это бы многое объяснило, — он задумчиво приставил палец к губам и поднял взгляд вверх. Подался корпусом вперёд. — Учитывая, что я видел многих друзей отца в лицо, и тебя среди них не было, я могу сделать только такое предположение. Я всё равно докопаюсь до сути. — Сиэль старался звучать грозно. На него смотрят с проскальзывающей секундной теплотой, которая скрываются за тихим смехом. — Что смешного? — Ничего, — Себастьян всё ещё улыбался, — есть что-то умилительное в том, как ты рассуждаешь. По телу раскатилось возмущение, смешанное с внезапным смущением. Но смеющийся голос обескураживает: — Я работал на него. — Ему снисходительно кидают жалкий клочок информации, как кость собаке. Требуется время, чтобы осмыслить только что услышанное. Вилка перебирается в тонких пальцах. — И кем же? — Ответа не следует, а желание его получить рвёт и мечет. — Оказывал услуги юриста? Себастьян встаёт из-за стола и подбирает тарелки. Из рук забирают вилку. — Ты вообще юрист? — Когда нужно, — расслабленный игривый голос заглушает звук плескающейся в раковине воды и дребезжание посуды. — Будешь десерт? Сиэль опускает голову в кивке. Давит в себе злость за постоянное игнорирование вопросов. Уходить от ответов — излюбленная тактика Себастьяна, но она не сможет работать вечно. Он подставляет сам себя, когда пытается убежать. Когда на столе возникает тарелка с политым глазурью поблёскивающим бисквитом, они начинают говорить о Белле. Оказывается, что через него можно напрямую выйти на Барона, поэтому вариант с обыкновенным убийством отпадает сразу же — здесь придётся вытягивать информацию. И это отдаёт приятным импульсом — гораздо важнее заставить его мучиться, чем просто подарить смерть. Себе Себастьян на десерт ничего не кладёт, лишь лениво потягивает вино, когда говорит. А Сиэлю хочется внести свою лепту. — Если достать оружие такая проблема из-за разрыва контактов с Беллом, я могу попытаться наладить связь с бывшим поставщиком Фантомхайвов, — быть полезным и значимым просто не терпелось. Хотелось, чтобы его вклад был оценён и признан. Неприятным казалось то, что сейчас вся информация была найдена Себастьяном. Но в своё оправдание — Сиэль не успел выяснить ничего про Белла, он был сориентирован на Алане. Луис должен был стать следующей целью. В итоге, всё это было бы бессмысленно, если Себастьян знал его лично. Он, кстати, сейчас заинтересованно смотрит на Сиэля, а длинный палец касается подбородка. — Действительно, это может пригодиться. По телу против воли бежит поток наслаждения. Важно ощущать свой вклад, и не формальный, а прямой и настоящий. — Имея дело с оружейным дилером, мы не обойдёмся таким простым снаряжением. Действовать придётся уловками, учитывая, что меня он знает в лицо. И тебя тоже. — Себастьян ненадолго замолкает, опустошая до конца бокал. Всё же вино на него совсем не действует. — Нам нужно узнать ассортимент твоего поставщика. Когда сможешь с ним связаться? И тут начинаются заминки. — По правде говоря, я даже не до конца уверен, в деле ли он ещё. Я просто в курсе, что отец всегда сотрудничал с ним, но я не знаю даже имени. Мне потребуется несколько дней… три. Три дня, чтобы выяснить всё, что нужно. Себастьян вздохнул и прикрыл глаза. Его спина плотнее вжалась в спинку стула, а руки сцепились в замок. — Как только узнаешь — позвони. Соглашающийся кивок в ответ. Они перемещаются в просторную гостиную, располагаясь на кожаных креслах, чтобы продолжить разговор. Сиэль замечает, как Себастьян тянется закурить, но осекается. Здесь виднеются висящие картины — при более внимательном осмотре видно, что это не распечатанные фотографии, а купленные настоящие живописные работы. — Сиэль, что нам очень важно знать в нашем с тобой деле? — Смешливый вальяжный голос плавно растягивается, а в пальцах блестит квадратная зажигалка. Улыбка ползёт по губам сама собой, потому что ответ кристально ясен. Они уже касались этой темы ранее. — Знать слабые места. То, чем жертва дорожит больше всего — рычаги воздействия. — Произносить «жертва» в отношении бывшего обидчика особенно приятно. Хочется смаковать это слово, раскатывать на языке. — Именно. У Дэвиса была его семья — это очень просто. С Беллом всё сложнее, у него нет семьи, даже далёких родственников, о которых он мог заботиться. — Ты точно хорошо искал? — Можешь не сомневаться. Сиэль хмурится. — Тогда за что он цепляется, помимо своей никчёмной жизни? Власть? Деньги? Может религия? — Про последнее говорит с сарказмом, поддерживая насмешливый тон беседы. Через повисшую тишину низким тембром прорезается ответ: — Ох, как жаль, что Луис бездуховен. Всё стало бы проще, будь это религия. Тем не менее, у него всегда было своё божество — стимуляторы по типу амфетамина, когда ещё не был так богат, а после кокаин, вероятно, в сопровождении каких-нибудь эйфоретиков. — Отлично, — довольная ухмылка возникает сама по себе. — Если дело касается наркотрафика, я… — Лау Тао здесь не при чём. У него свои поставщики. Но с этим уже можно работать, не правда ли? Конечно, Себастьян в курсе о Лау, как и об остальных нитях, связывающих его семью с криминальным миром. Давно пора было перестать удивляться и свыкнуться с мыслью, что познания этого человека пугающе глубоки. — Да, — почему-то теперь отвечать хочется осторожно. — И что ты хочешь сделать? Себастьян складывает руки в замок, удобнее располагаясь в кресле. — Всё просто: наркотики станут для нас мостом к Луису Беллу, а дальше они сами сделают своё дело. Нам останется лишь работать с результатом, причём делать это быстро — охрана Луиса не сравнится с жалкими людьми Дэвиса. Признаться, в прошлый раз я ожидал более впечатляющего зрелища. Сиэль не хотел представлять это более впечатляющее зрелище. Они обсуждают детали плана еще какое-то время, прежде чем Сиэль понимает, что уже поздно и ему нужно возвращаться домой. Себастьян существенно выпил, а значит не мог отвезти его. Мазнувший по экрану телефона взгляд не остаётся незамеченным. — Оставайся на ночь. Утром отвезу тебя, — и изначально от предложения хочется отказаться и уехать на такси. Но Сиэль не видел Себастьяна так долго, а сегодня он был таким поразительно открытым на кладбище, что уходить сейчас не хотелось. Возможность продолжения диалога с этим человека подкупала. Может быть, он узнает что-то новое. А ещё Сиэль мог увидеть остальную часть дома, пройтись по тем местам, в которых ещё не был и узнать больше. Любопытство стало конечной точкой в принятии решения. — Хорошо. И лишь после согласия начали всплывать подводные камни. Когда он оставался здесь в прошлый раз — был болен, его сознание не функционировало как подобает. Сейчас же могли возникнуть трудности с тем, чтобы уснуть в чужом доме в инородной обстановке, учитывая преследующие Сиэля проблемы со сном. Согласие уже дано, а любопытство и интерес перевесили всё остальное. — Можешь спать в той же комнате. Себастьян поднимается с кресла и уходит. Идёт по неизведанному коридору в левую часть дома, и соблазн последовать за ним изучать остальное пространство очень велик. Вместо этого Сиэль, убедившись, что Себастьян скрылся в другой части дома, решает подняться по лестнице наверх и внимательнее осмотреть второй этаж. Его встречает несколько дверей, за одной из которых прячется сегодняшняя спальня. Другие двери — ещё гостевые, вероятно. Если пройти дальше можно наткнуться на просторную нежилую комнату для отдыха с искусственным камином, вымощенным белым кирпичом. Несколько диванов, мягкий ковёр и большой телевизионный экран. Пространство очень обширное, но необжитое, пустующее. Снова слишком чистое и искусственное: телевизор, который не включают, мебель, которую не используют. На этот раз на стене не пейзажи, а выделяющаяся пёстрым пятном абстракция. Себастьяну нравится такое? Сиэль подходит к картине и прикасается к рельефным мазкам пальцами, осматривает хаотичную композицию, а после отходит обратно к дверям. Открывает одну из них и перед глазами встаёт мало чем отличающаяся от комнаты в которой он лежал картина. Ещё одна безличная спальная образца номеров отелей. Рука тянется к ручке следующей двери и дёргает. Закрыто. Что там внутри? Вдруг у Себастьяна там склад чего-то незаконного, орудия пыток или убийства. Или его опять встретит нетронутая идеальность? А может, в этой комнате как раз царит хаос, и весь хлам, несущий назначение создавать обжитость, спрятан там. Возможно, он неправильно потянул ручку. Сиэль пробует ещё раз, уже с резким нажимом тянет на себя. Тянет ровно до того момента, как на лестнице не становятся слышны шаги. Он отпрыгивает от двери, словно ошпаренный. — Дом как с иголочки. Какой-то неживой, что-ли. — Сиэль пытается звучать невозмутимо и оглядывается по сторонам. — А твоя комната внизу? — То же самое могу сказать и про твой. Пыльно и запущенно. — Вероятно, это так. Они просто по-разному неживые. — Да, моя комната внизу. Тебе так интересно, что ты решил повыламывать двери? — С ухмылкой. Да, чёрт возьми, Сиэлю было так интересно. И теперь интересно ещё больше. Он отзеркаливает ухмылку, говорит насмешливо: — Ничего такого, интересуюсь различными интерьерами. Дизайн, общий колорит, планировка дома и всё такое. — Значит, мой тебе не нравится? — Нисколько. Глаза Себастьяна смеются и он открывает дверь в знакомую комнату. — Тут нет тёплого одеяла. Сейчас принесу. Звук удаляющихся шагов стучит по лестничным ступенькам, и Сиэль шагает внутрь. Всё та же кровать с белыми простынями. Смертельная усталость от длинного дня разом падает на плечи. Сиэль ложится на нёе, окунаясь в обволакивающую мягкость, растягивается на кровати поперёк, вытягивает ноги и изгибает извечно уставшую спину, свешивая голову с края. В таком положении пол меняется с потолком местами. Дверь в комнату открывается, и он видит перевернутое лицо, смотрящее сверху вниз. Внезапно в мысли врезаются воспоминания о давящей на плечо руке во время ужина. — Манипуляции посредством физического и эмоционального давления — говорит лениво и переворачивается со спины на живот. Мир снова предстаёт привычной картиной. — Кто тебя такому научил, Себастьян? Получается очень эффективно. Говорят, что сыновья подражают отцам, копируя их властное отношение к ним самим. А после проецируют на посторонних, потому что иначе воздействовать не умеют. — Оно эффективно только потому что это ты. — Вот так просто игнорируются его рассуждения. — Во сколько тебе завтра возвращаться? Одеяло приземляется рядом, соблазняя своей мягкостью и теплом. — Чем раньше, тем лучше, — отвечает Сиэль, перемещаясь на подушку. — Девять подходящее время. Тебе не нужно утром на работу? — Нет, — доносится уже у выхода. — И кстати, отца у меня не было, так что перепроверь свои доводы. Спокойной ночи. — И тебе. Дверь в комнату закрывается, и темнота окутывает всё пространство. Теперь компанию составляет только оглушительная тишина. Сиэль пытается уснуть, но незнакомая обстановка и обилие мыслей разом снимают всю сонливость. Кажется, что под веки забились песчинки, а глаза все равно не закрываются. Возможно, стоило все-таки уехать домой на такси. За этот день произошло слишком много: долгожданная встреча, поездка на кладбище, излишнее проявление эмоций, ужин и обсуждение дальнейших планов. В голове беспокойным роем мечутся мысли. Спустя двадцать минут упорных попыток провалиться в сон Сиэль решает не мучать себя, вместо этого в очередной раз пролистывает ленту новостей. Светящийся экран безжалостно слепит и телефон откладывается. Интересно, Себастьян уже лёг? Почему-то, кажется, что нет. Слишком некомфортно. Раньше он легко засыпал в гостях с семьей, или дома у Мидфордов, сейчас же сам факт незнакомой обстановки является стрессом. Когда у Сиэля была горячка, таких проблем не было, как не было и адекватной оценки реальности. Сейчас всё иначе. Он сам сделал выбор остаться, значит у него нет никаких вариантов, кроме как уснуть. Сиэль долгое время рассматривает ничем не примечательный потолок. А потом наконец проваливается в недолгий беспокойный сон. И просыпается через два часа в холодном поту и слезах. Унизительно, отвратительно и до оцепенения страшно. Пространство давило, чернота сгущалась в углах и становилась почти осязаемой; слишком чёрной, чтобы быть реальной. Сиэль даже не помнил, что ему снилось. В памяти всплывали только абстрактные образы из его персонального ада. Он видел лицо Луиса Белла. Он боролся с неконтролируемым учащающимся дыханием. Одно, и то же, бесконечный цикл снова замкнулся. Слёзы продолжали стекать солёными дорожками, а снотворное сейчас казалось самой желанной вещью. Если бы Сиэль только знал, что останется здесь, непременно взял бы препарат с собой. Унизительным казался даже сам факт необходимости принимать его. Немощный и ничтожный организм, раньше функционирующий нормально и сломанный теперь. С течением времени засыпать становилось легче, иногда Сиэлю удавалось заснуть ночью и проснуться утром почти без кошмаров и ночных пробуждений. Такие ночи были редкостью, но их наличие уже означало прогресс. Который растворялся каждый раз, когда случалось нечто подобное. Слёзы едкого страха превращаются в слёзы злости, усиливаясь в своём потоке. Сиэль пытался успокоиться, но тревожный ком в груди причиняющий почти осязаемую боль не уменьшался. Многократная практика показывала, что заснуть после такого состояния будет невозможно. Был бы дома — взялся бы за работу, а здесь он заперт в чужой комнате, впечатан в кровать собственной паникой. Помимо привычного призрачного жжения в глазу добавляется ещё одно ощущение — горящий новообретённый шрам на ноге от пулевого ранения. Вдох не проходит внутрь, он застревает в глотке, сворачивается в клубок и преграждает дыхательный путь. Ещё одна попытка — безуспешно. Нужно выпить воды. И сохранять спокойствие. Всё тело сопротивляется, но Сиэль заставляет его подняться с кровати. Что-то в голове, отвечающее за движение конечностей, напрямую препятствует этому. Всё, что он чувствует - это въедливый, пронизывающий каждый орган чувств и проникающий глубоко под кожу тихий беззвучный ужас. Он иррационален, отвратителен и противен. Откидывает до состояния беспомощного ребёнка — состояния, которое Сиэль возненавидел всей душой. Сбившиеся в углах облака черни подступают к ногам, когда он касается ими пола. Тот холодный, и это ощущение отрезвляет, возвращает в реальность. По этой причине тапочки отбрасываются. Повязка надевается на глаз рефлекторно, Сиэль даже не чувствует, как делает это. Нужно выйти из комнаты, спуститься на кухню и выпить холодной воды. Отсчитать каждый глоток, и если не хватит, выпить ещё. Умыть лицо и успокоиться. Восстановить дыхание. Ощущение телесности отсутствует, поэтому Сиэль проверяет щёки на наличие скатывающихся капель прикосновением пальца. Эти капли слишком самостоятельные — выступают без его ведома. Звук опускающейся дверной ручки кажется до неприличного громким. Открыть дверь — тоже страшно. Но рисующийся за ней вид на лестницу отзывается уколом надежды на успокоение — можно посчитать ступеньки. Он часто делал так у себя дома. Сиэль считает, впиваясь в перила с излишней интенсивностью, пытаясь удержать себя на подрагивающих ногах. Нумерует каждую ступеньку, пытается сбалансировать дыхание, когда спускается. Вторая, третья, четвёртая… Девятая, десятая, одиннадцатая… Себастьян. Безмятежно сидит в гостиной с ноутбуком и бутылкой вина. Во всём доме темно, в гостиную свет льётся слабыми струйками с кухни. Сиэль замирает. Шагнуть дальше не получается, и он смотрит на него загнанно и испуганно. Хочется убежать назад, закрыться в комнате и лечь под одеяло, но это было бы ещё унизительнее. В конце концов, незамеченным остаться он не мог. Ноги прирастают к ступенькам. Хуже становиться, когда Себастьян отрывает взгляд от ноутбука и смотрит прямо на него. И он выглядит растрёпано. Волосы в лёгком беспорядке, поза не отточена, плечи сгорблены, а свободная футболка до конца освобождает его внешний вид от едкой идеальности. Неудивительно, не одного Сиэля застали врасплох. Они тупо смотрят друг другу в глаза какое-то время, пока Сиэль не собирает остатки паникующего разума, чтобы осознать как несуразно выглядит его стояние на одном месте. — Что без тапочек? — Голос осторожный, и от чего-то спасительный. Нужно выпить воды. Прямо сейчас. Сиэль, наконец, отмирает, спускается и быстро мечется в сторону кухни. Неудобным оказывается тот факт, что он не знает, где стоят стаканы. Неважно, он берёт в руки первую попавшуюся ёмкость — бокал, оставшийся с ужина. Руки подводят своей дрожью, когда он судорожно пытается набрать холодной воды и открывает слишком сильный напор. Нервный импульс сделать всё быстрее, чтобы не находиться под наблюдением пытливых глаз, усиливает дрожь в руках. Сиэль не хотел, чтобы Себастьян видел его в таком уязвимом состоянии. Весь мир сосредотачивается в одном бокале. Окружение перестаёт существовать, поэтому подошедший к нему силуэт остаётся незамеченным. Кажется, что зрение отключилось. Он пьёт. Давится и надрывно закашливается. Считает глотки, осушивает бокал за раз и тут же тянется набрать новый. И не замечает, как к плечу прикасается рука. Не такая обжигающая, как вечером. Сейчас она лёгкая и невесомая. — Тише. Сиэль пугается и роняет бокал. Звук разбившегося стекла кажется самым громким звуком на свете. Потерянный взгляд встречаются со спокойным, а рука продолжает лежать на плече. Прозрачное прикосновение ветра к веткам деревьев. Сиэль моргает, а потом резко опускается вниз, голыми коленями на пол, начиная собирать стекло. — Прости, я всё уберу, — неперестающие подрагивать пальцы успевают зацепить осколок стекла, прежде чем осознать неправильность этого действия. Паника усиливается, когда Сиэль чувствует, что порезался. Неловкость, стыд за своё состояние и непрекращающаяся дрожь снова перекрывают дыхательные пути. — Тише, — шепчет Себастьян и осторожно, почти невесомо размыкает сжавшие стекло пальцы, вынимает из них осколок. Подтягивает Сиэля встать с колен и поднимается сам. Ужасно. Тело снова сковало. Внимательный взгляд, направленный на него, заставляет желать исчезнуть. Пусть это состояние отступит, пожалуйста. Пожалуйста. — У тебя есть снотворное? — Одна из беспокойно-суетящихся мыслей, озвученная невпопад, лишь бы сказать хоть что-то. Показать, что он может функционировать, даже если это не так. Рука перемещается по плечу ниже, Себастьян приобнимает его и медленно уводит. — Идём, — они медленно движутся к креслу. Он садится и выдыхает, в то время как Себастьян ищет что-то на кухне. Всё вокруг плывёт. Внезапно на плечи падает огромная усталость. Сиэль с безразличием замечает кровь на порезанном осколками пальце, кажется, ссадины есть и на коленях. Дыхание становится ровнее, и он принимается считать вдохи, пытаясь содействовать его восстановлению. Но паника не исчезает. Она никогда не исчезает так быстро. Себастьян возвращается и принимается обрабатывать его порезы. Садится возле кресла и осторожным движением стирает кровь с коленей. Руки касаются так аккуратно, что кожа под ними расслабляется. Прикосновения, такие разные у этого человека, то давлеющие и жгущие, то невесомые и почти безопасные. Ноги почти перестают дрожать, после того как Себастьян обеззараживает рану. Сиэль наблюдает за его сосредоточенными глазами, под которые залегли мешки. Потом смотрит на стоящую рядом опустевшую бутылку вина. Пальцы наклеивают на острые коленки пластыри, приминая и разглаживая. Медленно и осторожно. Боли не чувствуется, а из-за невесомых касаний почти щекотно. Себастьян притягивает за запястье тонкую руку, разгибает сжавшиеся пальцы, легко надавливая, и стирает стекающую алую струйку. Кровь выступает снова, вязкая и тёмно-бордовая. К ране прикладывают вату. — Больно? — Шёпотом. — Нет. — И как тебе только удаётся постоянно раниться. Сиэль безмолвно наблюдает, как бинт окутывает рану, ведомый бледными пальцами, замаравшимися в его собственной крови. Уверенные движения успокаивают. По телу таки проходит волна запоздалой боли, она пульсирует и в своей пульсации подражает громко колотящемуся сердцу. Себастьян отпускает его руку и встаёт. — Сейчас уберу всё и приду. — Я помогу, — тело само тянется за ним, Сиэль поднимается, но его усаживают обратно прикосновением ладоней к предплечьям. — Сиди. Принести воды? — Да. Он держит принесённый стакан холодной воды двумя руками, пьёт размереннее и уже не закашливается, снова считает глотки и почти успокаивается физически. Внутри отвратительная назойливая тревога, подающая ложные сигналы об опасности. Себастьян возвращается и садится в соседнее кресло. — Почему не спишь? — Негромкий вопрос, потому что хочется говорить. Голос слегка подрагивает. — Работаю, — о чём свидетельствует горящий в полумраке голубым светом экран ноутбука. — Всегда работаешь с бутылкой вина? — Сиэль забирается в кресло с ногами и подпирает подбородок коленями. Взгляд опускается. Дыхание начинает выравниваться. — Чаще, чем хотелось бы. — Себастьян странно смотрит на него и едва заметно хмурит брови. Разглядывание пальцев занимает всё внимание. Бинт покраснел. Чтобы прогнать это состояние потребуется время, а чтобы уснуть — усилия. В голове крутятся мысли уехать домой и не тратить время бодрствования бесцельно и не напрягать Себастьяна, но присутствие другого человека рядом оказывается слишком успокаивающим чувством, за которое Сиэль с силой цепляется сейчас Вокруг безмолвная ночная тишина пустующего большого дома. Отсвет светодиодов с кухни стелется по полу приглушённой белизной. Хочется слиться с креслом в одно целое и утонуть в его мягкости. Но Сиэль с силой отлепляет себя от кожаного покрытия и встаёт. — Не буду мешать работать. — Вернуться назад казалось пугающей перспективой, но ничего больше не оставалось. Он уже шагнул в сторону зловеще тёмной лестницы, как услышал сзади: — Побыть с тобой? Ком в горле с усилием проглатывается. Импульс отказаться, потому что ему стыдно за своё состояние перед Себастьяном не успевает перекрыть вырывающееся согласие. Они поднимаются наверх, Себастьян прихватывает ноутбук и садится с ним за стол в тёмной комнате, пока Сиэль укладывается в кровать. Действительно, так спокойнее. Тихое клацание мышки и редкое постукивание пальцев по клавиатуре разбавляют тишину. Сиэль почти засыпает — уставший организм требует этого. В перебой идёт всё ещё подающая ложные сигналы тревоги психика. Стоит только приблизиться к растворению действительности во сне, как в животе возникает скользкое чувство страха. Как бабочки, только пронзающие насквозь. Он переворачивается на другой бок и закутывается в одеяло с головой. Теперь видно вытянутое лицо, подсвеченное голубым экранным светом. Точёное и рельефное, но уставшее, слишком идеальное даже сейчас. Одна выбившаяся прядь волос пересекает кожу. Рассматривающий взгляд чувствуют и поднимают глаза в ответ. — Ты хоть ляжешь спать сегодня? — Сиэль говорит очень тихо, но его всё равно слышат. — Скоро. — Звук нажимающихся клавиш возобновляется. Молчание прерывается вновь: — Часто принимаешь снотворное? Ответом Себастьяну служит его же фраза: — Чаще, чем хотелось бы. За этим следует тихая усмешка, от которой Сиэлю тоже хочется слабо улыбнуться. Это становится конечной точкой на пути к отступлению паники, поэтому через время он засыпает. Сон всё равно неспокойный, и сознание периодически включается, и он успевает подмечать продолжающего сидеть на том же месте Себастьяна. Всё ещё за ноутбуком, даже когда в окнах стал виднеться подступающий рассвет. Сиэль окончательно просыпается, когда солнце уже восходит. Голова гудит, а тело потряхивает от холода. Себастьяна нет рядом, значит, он всё-таки пошёл спать. На часах раннее утро. Даже если бы пошёл, не успел бы выспаться. Рефлекторно он чувствует обволакивающий стыд сразу же, как просыпается. К нему добавляется разливающаяся внутри благодарность, и Сиэль решает уехать самостоятельно, чтобы не будить Себастьяна. Он собирается и тихо спускается вниз, стараясь не шуметь. В нос бьёт душистый запах. Себастьян готовит завтрак у плиты. — Доброе утро, — монотонно разливается низкий голос. Залегшие синяки на бледном лице становятся отчётливее. — Ты вообще спал? Ответа нет. Себастьян пусто смотрит на него какое-то время, и в этом взгляде нет ни капли вчерашнего веселья. Отсутствующий, как при их первой встрече. Омлет накладывается в тарелку и ставится на стол вместе с чаем. Сам Себастьян не ест, вместо этого похлопывает себя по карманам штанов, выуживает пачку сигарет и движется в сторону двери. — Буду ждать на улице, — говорит, накидывая пальто. — Спасибо, — кидает Сиэль, стараясь завтракать быстрее. И в этом «спасибо» благодарность не только за завтрак. Когда заканчивает, убирает посуду, накидывает верхнюю одежду и тоже выходит. Холод улицы бьёт в лицо, небо затянуто серым. Ещё одна сигарета мелькает в длинных пальцах оранжевым бликом. Сиэль встаёт рядом. Какое-то время он молча наблюдает, как Себастьян курит, а после заговаривает о тревожащем: — Себастьян. — М? — Забудь это. — Забыть что? Приходится задуматься. Действительно, как правильнее назвать то, что было с ним ночью? — Слабость. Не думай, что я такой. Себастьян отворачивается и смотрит сквозь дорогу. Мимо проносятся редкие автомобили. Сигаретный дым струится голубыми змейками, горящий краешек медленно тлеет. Он курит неторопливо, прикрывая глаза, когда выдыхает. Ветер покачивает острые чёрные пряди у лица, несильно развевает подолы незастёгнутого пальто. — Не знаю, о какой слабости ты говоришь.