Благословенный дар

— Император! — Юнги каменеет, стоит услышать грубый голос предводителя варваров и увидеть не только его со свитой, но и стоящего в цепях дьявола. — Я принёс тебе дар и, значит, подарок на свадьбу. Примешь ли ты его? Этот… Чонгук? Кажется, так Чимин назвал брата? Он отличается. Да, та же золотистая кожа, те же крылья за спиной, но рога — больше, тело — крупнее. Этот мужчина выглядит как воин, способный разорвать кого-то на части, используя одну лишь силу рук. И тем страннее осознавать, что ему на шею нацепили ошейник, а на запястья — кандалы. — Что скажешь? Или надо как-то приносить дар по-особенному? — насмешливая ухмылка, рассекающая кривые губы варвара, раздражает. Юнги крепче стискивает ладонь на рукоятке клинка, но мысленно останавливает себя от необдуманных действий. Они под прицелом затихшего народа. Они — не враги, но и не друзья. Они застыли в ожидании развязки, которая всё никак не наступает. Говорить сейчас о даре глупо, да и слова — явная провокация, но и обрывать диалог — плохая затея. Юнги невольно переглядывается с Тэхёном и видит в глазах брата невысказанное извинение. Точно. Именно гильдии должны были задержать свиту Кхан Голя и не дать им добраться до дворца раньше, чем закончится свадьба. Впрочем, уже одно то, что варвары добрались до столицы под конец третьего ритуала — хороший знак. Они не сорвали бы свадьбу, но теперь Юнги не надо отвлекаться от бракосочетания, чтобы контролировать ситуацию во дворце. Он едва наклоняет голову вбок и складывает пальцы в незамысловатый символ, жестом отвечая Тэхёну, чтобы тот не беспокоился. То, что происходит сейчас — неприятная, но ожидаемая ситуация. В конце концов, могло быть намного хуже. Сохраняя маску беспристрастности на лице, Юнги спокойно отвечает: — Рад приветствовать вас и ваших людей, господин Кхан, — его губы не трогает улыбка, а слова звучат сухо и прохладно, — вы верно подметили, что у меня свадьба, поэтому любые официальные разговоры я переношу на завтра. А ваш подарок, пусть отведут… — Ну, нет, — Кхан, под смех своей свиты, толкает Чонгука в спину, вынуждая того сделать несколько шагов вперёд, — это подарок, а подарки должны быть на виду. Особенно такие. Доводилось ли вам видеть подобную диковинку? Рога! Крылья! Да сам дракон обернулся в человеческое обличье! На наших свадьбах обязательно кто-то да дерётся, почему бы вам не поставить против этого зверя своего воина? — На императорской свадьбе никто не дерётся, — стальной голос Юнги рассекает воздух не хуже меча. Он без проблем встречает взгляд варвара, полный чёрной злобы. Не нравится, когда есть более весомая сила? Здесь, в окружении солдат и перед лицом Императора — Кхан Голь в меньшинстве. Всё, что он может — это говорить и принимать озвученные условия. Одно из них как раз стекает с языка: — И если вы обещаете соблюдать традиции моей страны, то я приглашаю вас к столу. Юнги смотрит, как сын Кхана кривится, бросая раздражённые взгляды то на отца, то на Чимина, но молчит. Его недовольство можно использовать, чтобы разрубить натянутый канат клятв, который тянется ещё с прошлых обещаний Императора Мин Инджо. Это было бы кстати, главное улучить момент и расставить силки. Любой договор можно выгодно разорвать, даже если он закреплён самой магией. Главное — подобрать правильный момент и подходящих людей. Кхан Дайн именно из таких. — Традиции… — Голь сплёвывает на землю, оглянувшись на прочих варваров. Юнги делает незаметный жест для Тэхёна и стражи, чтобы обозначить — никакого нападения. Они не имеют права развязывать узел конфликта первыми, только защищаться. — Ладно, посмотрим на твои традиции, Император. Может, чего нового узнаем, да и себе присмотрим, — сальной взгляд перескакивает с него на Чимина вместе со словами: — Императрица, вот, диво хороша. Не надо оглядываться на Чимина, чтобы почувствовать его напряжение. Хорошо ещё, что магия прочно скрывает крылья и ничего в нём не выдаст маленького дьявола. Такого же редкого, как и стоящего подобно рабу Чонгука. Юнги не позволяет ни одному мускулу дрогнуть на лице, когда игнорирует сказанное и приглашает всех продолжить празднование. С варварами под боком… это будет не самое приятное завершение свадьбы. Юнги размещает варваров как можно ближе к себе. Это нарушение всевозможных церемониальных правил, но никто не возмущается даже в шутку. Напряжение, повисшее между гостями, неприятно гудит и искрами забивается под кожу. Чимин, сидящий по левую руку, явно не может есть, но всё равно упрямо ковыряет палочками еду, бросая редкие взгляды на усаженного в дальний угол Чонгука. — А у Императрицы твоей, вижу, есть вкус, — Голь залпом допивает кружку самого крепкого вина, поданного на стол, и требует у слуг подлить ещё, — нет-нет, да смотрит она на диковинку. — У нас о маленьких дьяволах складываются не самые мирные легенды, — невозмутимо поддерживает разговор Юнги, тоже переводя взгляд на Чонгука, — будто они могут сжечь город дотла и не оставить никого в живых. — Да-а-а… слыхал я об этом, но всё чушь, — Голь беспардонно берёт кусок мяса пальцами и закидывает его в рот, — посмотри на него, Император. Выглядит как неотёсанный зверь. Это я ещё выбрал самого крепкого и симпатичного, чтобы вам с Императрицей было не совсем уж скучно ночами, — Юнги слышит, как Чимин давится, но всё, что может сделать, — незаметно опустить ладонь на бедро и утешающе погладить, — не знаю, как у вас, а у нас принято, что у одной женщины может быть до пяти мужей. — Так мало женщин? — Мало, — Голь недовольно цокает, — и рожают плохо. Вот и приходится выживать. Понимаю, что тебе, там, наследник нужен, но это, насколько я слыхал, у вас ситуация-то наоборот? У Императора гарем из жён? — Наложниц, — поправляет Юнги, — и они есть лишь до свадьбы, пока я не выберу себе невесту или же одна из них не понесёт. — О! — Голь наклоняется вперёд, двигая широкой грудью деревянный стол, и впивается взглядом в Чимина. — А тут как, залетела жёнушка или выбрал самую красивую? — Выбрал самую красивую, — одна мысль о том, что варвары узнают о беременности Чимина, делает Юнги мрачным. Готовым к убийству. Ведь совсем не сложно достать клинок и отсечь надоедливую, продолжающую болтать голову. Юнги пропускает большую часть слов мимо ушей. Он слышит, как Голь расхваливает выносливость Чонгука, сально делясь, что его объездило несколько варвариц, но, увы, ни одна не понесла. Слышит, как жрущая, чавкающая и ненасытная свита Кхана гогочет, поддерживая своего предводителя. Видит, как сын — Дайн — морщится на каждый выпад своего отца и, словно назло, пытается быть аккуратным. Хосок, помнится, рассказывал, что Голь в плохом здравии? Наблюдая его воочию, так и нельзя сказать, что варвар собирается умирать. Только присмотревшись, Юнги замечает, как на его висках собираются капли пота, а руки время от времени дрожат. В диких глазах то и дело мелькает капля безумства, но быстро тухнет, подавляемая силой воли Кхана. Он сильный воин. Смелый. Но его час и вправду подходит к концу. — Так что, Император, — Голь довольно потирает полный желудок, — какие развлечения у вас обычно бывают на свадьбах, раз уж драки запрещены? — Обычно это представление танцовщиц, — Юнги жестом даёт понять, что можно начинать финальную часть. Он видит, как слуга нервно дёргается, кивает и пропадает, чтобы раздать указания. — Выступление актёров, шоу с огнём и пение. — И это может быть интересно? — Это вы мне скажите после окончания, — Юнги тонко улыбается, мечтая уже о том, чтобы этот длинный день закончился. Он не знает, смогут ли они попасть в Небесный Дворец и не уверен, что это будет лучшим решением. Сейчас варвары будут под его полным контролем и наблюдением, а если Император с Императрицей покинут двор… придворные могут воспринять это как побег. Юнги выискивает взглядом Чиён, но та так и не появилась после приглашения Голя ко столу. Ей сложнее всего находиться рядом с тем, кто однажды её украл и преподнёс как дар. А сейчас делает то же самое, но используя вместо невесты раба. Дьявола, которого открыто предлагают сделать любовником. Видимо, раз никто не забеременел от союза варвара и айлес — они решили, что эта раса бесплодна или не может приносить потомство в сочетании с людьми. Это, конечно, если они умеют думать, в чём Юнги сильно сомневается. Он смотрит на азартное выражение лица Кхан Голя и делает мысленную заметку приказать всем служанкам покинуть дворец на ночь. С той алчности, с которой варвар оценивает женские формы, легко можно представить, что он попытается изнасиловать хотя бы одну девушку. А Юнги этого не надо. Каждый житель его страны должен быть в безопасности. Золотая клятва, никак не ощущающаяся на запястье, тем не менее сейчас весит словно в стократ больше. — Неплохо, — выдаёт вердикт Голь, когда танцующие девушки уходят и их место занимают актёры, — наши женщины не танцуют. Они отвечают только за хозяйство, некоторые воюют. А ты, Император, получается, можешь развлекаться. Сделал себе цветник и поставил во главе самый красивый цветочек. — У наших народов разная история, разное развитие, — обтекаемо начинает Юнги, — и это вносит свои коррективы в повседневную жизнь. Ваши женщины могут себя защитить, в то время как наши созданы для иного. — Для любви, — Голь часто кивает, — может, поэтому они так плодовиты. Вопрос рождаемости поднимается не в первый раз, да и Хосок до этого говорил, что варвары озадачены отсутствием детей. Это их больная тема. То, что волнует и беспокоит. Юнги не сложно представить, что в благодарность за дар Голь попросит именно это — дать больше возможностей их женщинам рожать. Точнее… просить имеет право только его сын, потому что одному человеку положен лишь один дар. А вот что на самом деле озвучит Дайн? Юнги не отказался бы услышать. Оставшаяся часть мероприятия проходит скованно. Актёры варваров не впечатляют, как и выступление с огнём. Они даже порываются показать, что такое настоящее шоу, но Голь приструнивает своих людей. Юнги даже не приходится вмешиваться. Да, предводитель выпил лишнего, но слово держит, стараясь не нарушать традиции на чужой для себя земле. Обычно свадьба длится до глубокой ночи, но в этот раз Юнги пользуется случаем и завершает празднование раньше. По крайней мере, среди знати и внутри императорского двора. Народ может гулять хоть до самого утра — это мало кого волнует. Он отправляет Чимина в их покои под присмотром Намджуна, а сам занимается неприятной организацией. Выделяет целое крыло для варваров, закрывает Чонгука в отдельной комнате, которая больше напоминает темницу. Раздаёт указания служанкам и страже. И просто надеется, что ночь пройдёт тихо.

***

— Как он? — Юнги останавливается перед дверями спальни, чтобы спросить у Намджуна о состоянии Чимина, прежде чем всё увидеть своими глазами. Он понимает, что его славная, сладкая, нуждающаяся в покое Императрица взволнована, но не может представить, насколько. Какие именно эмоции его охватывают? Страх? Злость? Отчаяние? — Беспокоен, — Намджун тяжело вздыхает, — судя по звукам, всё время мельтешит из стороны в сторону и не может сидеть дольше пары минут. — Он замолкает, и ровно в этот момент за дверью звучит топот маленьких ножек. Юнги почти воочию видит, как Чимин мельтешит, не в силах найти себе место. — Мне остаться тут или присмотреть за варварами? — Тут, — Юнги прижимает два пальца к переносице, — стражи достаточно, а ты останься с нами. Не думаю, что ночью что-то случится, но лучше перестраховаться. — А кто следит за… подарком? — Я попросил Тэхёна, — это не самое лучшее решение, но другого у Юнги нет. Оставлять стражу бессмысленно — Чонгук навряд ли попытается сбежать, а вот брат сможет при случае объяснить происходящее. — Он всё равно на взводе и не сможет уснуть. — А кто этой ночью сможет уснуть? Юнги надеется, что хотя бы Чимин. Хлопнув Намджуна ладонью по плечу, он заходит внутрь, сразу же оказываясь атакованным. Чимин не плачет, не бьёт его кулаками, но смотрит так пристально и безысходно, что сводит сердце. Они застывают. Молчат. Не могут подобрать слов, и в то же время в головах вертятся сотни вопросов. Юнги не знает, с какого начать. Правильно — подойти и утешить, обнять, в тысячный раз сказать, что всё будет хорошо. Попытаться убедить не только Чимина, но и самого себя. День получился настолько выматывающим, что руки опускаются, а ноги прирастают к полу. — Ты говорил, что это просто иллюзия! — Чимин практически кричит, позволяя суетливому состоянию взять верх и разрушая ту тяжесть, что патокой повисла в комнате. Он ходит из стороны в сторону по спальне и нервно заламывает руки. — Что это не пророчество, потому что они забываются. Но я помню! Так отчётливо и ярко, словно это случится ещё не один раз. И ты… ты видел? Видел? Чонгук меня не узнал! Вот, значит, что ему привиделось. Один из самых страшных страхов, который, к великому сожалению Юнги, так легко воплотить в реальность. — А мама? Она меня тоже не узнает? А сёстры? Я теперь… кто я теперь? — Чимин! — Юнги резко сближается и хватает Чимина за плечи, вынуждая остановиться. Он бы и встряхнул его, но иррациональный страх, что это может навредить малышке, останавливает от необдуманных действий. — Посмотри на себя. Ты бы себя узнал? Юнги разворачивает Чимина к огромному, в пол, зеркалу и чуть двигает его вперёд, продолжая удерживать за плечи. И тоже смотрит. Надо задавить этот страх на корню, уничтожить в моменте и не позволять прорастать дальше, потому что иначе… они просто не смогут двигаться по тому пути, который приведёт их к победе. — Ты в платье, накрашен, с высокой причёской, — Юнги взглядом очерчивает изящную фигурку, — у тебя нет ни крыльев, ни рогов. Ты похож на придворную госпожу, а не на маленького дьявола. Если бы ты был на месте брата, то узнал бы себя? Узнал? Чимин молчит. Нервно обхватывает себя за талию и смотрит в отражение. Долго. Вдумчиво. Изучает каждую линию, оценивает внешность максимально беспристрастно. Юнги читает это в его взгляде и, более того, чувствует волну успокоения. Она подобно магии скользит вдоль всего тела, оседая где-то в ногах, а сам Чимин обмякает в крепких руках. Приваливается к груди, опирается на надёжное плечо и тихо всхлипывает: — Не узнал бы. — Тогда и не жди, что кто-то из твоей прошлой жизни, не важно, сколь близки вы были, тебя узнает, — отрезает Юнги и в противовес звучащей грубости нежно проводит ладонями от плеч до запястий. Обнимает. Укрывает собой и мысленно обещает не отпускать свою пташку. — Ты изменился, и это просто надо принять. — Да, я… я принимаю, Юнги, просто… это было так тяжело, — Чимин жмётся теснее и ближе, практически залезая на руки. Не заставляя дьяволёнка ждать, Юнги подхватывает его и несёт на постель. У них должна быть первая брачная ночь? Как бы ни так. Со всем, что произошло, силы есть лишь на сон. — Я видел его глаза, чувствовал его магию, я… он был так близко и так далеко. Такой родной и чужой. Это… это дико, Юнги. Они оба замолкают, пока Юнги устраивается на кровати и принимается мягко, невыносимо нежно, покачивать Чимина в руках. Так бы он утешал плачущего ребёнка? Мурлыкал колыбельную, гладил вдоль крошечной спинки и пытался обратить всю ту нежность, что теплится в груди, в действия? — И они… они так смотрели на меня… — Чимина бьёт крупная дрожь. Он ёрзает в объятьях, устраиваясь так, чтобы уткнуться кончиком холодного носа в сгиб шеи. Слова звучат невнятно и смазано. До крайности разбито. — Словно я кусок мяса. Словно… словно они уже хотят меня использовать для своих каких-то целей. Это так мерзко, Юнги! Они должны, ты понимаешь? Должны умереть. И он их убьёт. — Да, моя любовь, — Юнги ласково скользит ладонью по краю свадебного одеяния, осторожно стягивая ткань с тела. Им надо бы помыться, надо бы смыть краску с лица и распустить причёски, но силы в один миг покидают обоих. Даже эта попытка раздеться — ленивая и неторопливая. Вынужденная. — Не думай сейчас об этом. Их будущее предрешено, пусть оно и наступит не скоро. — А о чём думать? — О брате, — Чимин в его руках возится, двигаясь так, чтобы удобнее было стянуть одежду, — о том, что ты с ним увидишься, расскажешь правду о себе. Не сегодня, так завтра, но для того, чтобы это сделать, нам надо восстановиться, верно? — Кто с ним? — Тэхён. — Это хорошо, — Чимин, успокоившись, выдыхает, принимаясь помогать Юнги снять остатки костюмов, — он лучше многих сможет позаботиться о брате. Я правда смогу с ним поговорить? Зарождающаяся надежда лучше, чем угасающее отчаяние. — Варвары ждут, что он станет нашим любовником, — невесело усмехается Юнги, чувствуя дрожь отвращения со стороны Чимина, — так что нам надо будет устроить менее… заметную встречу. Благо мы всё ещё в старом дворце, и ты хорошо разбираешься в потайных коридорах. Чимин растерянно кивает. Нехотя переползая на постель, он утягивает Юнги за собой, заставляя обнять со спины и тесно прижаться. Так непривычно не чувствовать шорох крыльев и касаться голой кожи. В правильном мире их должна сжигать страсть в первую, официальную, брачную ночь. В правильном мире праздник должен заканчиваться поцелуями перед смущающимся народом. В правильном мире… Чимин должен засыпать совсем от иной усталости. А они оба лежат, затихшие и не способные погрузиться в сон. Юнги мягко целует линию плеч, гладит бока и вжимается в податливое, нуждающееся в нежности тело Чимина. Но останавливается, совсем не чувствуя отклика. У них должно было быть больше времени, чтобы осознать и привыкнуть ко всем изменениям, но… судьба распорядилась совсем иначе.