Благословенный дар

Юнги просыпается от непривычного влажного и горячего чувства в районе шеи. Первая мысль паническая — Чимин плачет? Прижимается к нему и расстроенно хнычет? Он даже выскальзывает из полудрёмы из-за неясного беспокойства. Суетливо машет рукой в попытке ухватиться за свою пташку и с большим трудом разлепляет глаза. — Чимини? — Что-то не так, мой Император? — а потом задушено выдыхает, когда на бёдра опускается ощутимый вес и влажно становится уже на губах, а горячо — между ног. Его пылкий птенчик настойчиво целует, проскальзывая ладошками по обнажённому торсу и ёрзая скользкой киской прям по члену. Это точно не сон? — Надеюсь я проснусь не скоро, — невнятно бурчит Юнги, прежде чем поменять их с Чимином местами, — или просто забыл свадьбу и это наша первая брачная ночь. — Это не сон, и ты ничего не забыл, мой дорогой Император, — ласковый голос Чимина, его маленькие пальчики, перебирающие пряди волос, и бесконечно нежные, с какими-то непривычными нотками тоски, слова, пробуждают Юнги окончательно. Он даже замирает, нависая над распластанным дьяволёнком и внимательно всматривается в расслабленную мордашку. Беспокойство никуда не девается, а даже наоборот усиливается и когда Чимин упрямо тянет его на себя для очередного поцелуя — переключиться не получается. Свадьба начнётся завтра. С самого рассвета, со звоном клинков и бешенным танцем, который раскроет их чувства для народа, они будут проверять свои чувства под внимательный взор Дракона. И после долгих дней интимной разлуки, сейчас Юнги должен радоваться тому, что Чимин первым полез к нему с поцелуями. Тому, как раздвигаются чужие ножки и стискивают талию. Тому, что его готовы принять в себя до самого основания и… зачать? — Разве ты не планировал отложить зачатие до брака? — Юнги не может отказаться от сладко выгибающегося навстречу тела, поэтому расспрашивает мурлыкнувшего и ластящегося Чимина, но не отвлекается. Ведёт ладонями по бокам, стискивает талию и властно проводит по полным бёдрам. — Что изменилось, моя Императрица? — Может я понял, что бессмысленно ждать? — Чимин довольно откидывает голову назад, открывая доступ к шее. В его жестах нет ничего наигранного или вынуждающего напрягаться, но Юнги не может не задаваться вопросами: «почему?» и «что изменилось?». — Всего лишь несколько дней… это мелочь в сравнении с тем, сколько нам отведено. Верно? Юнги нехотя отрывается от выцеловывания пухленького животика, и поднимает взгляд на Чимина. Вчера тот вернулся подозрительно тихим и невероятно уставшим. Конечно, и подготовка к ритуалам, и разговор с матерью — это всё выматывает, но его милый птенчик просто юркнул под бок и моментально засопел, уснув. Без поцелуев, без ворчания на Чиён или раздражения. Даже его магия и то словно утихомирилась. — Мой Император, хватит думать, — Чимин подаётся вперёд, обхватывая Юнги за шею и мягко толкая обратно на спину, — разве у нас есть время на мысли? Не лучше ли потратить его на нас? На поцелуи, ласку, близость, которой так долго не было. Церемония продлится три дня и даже для самого быстро развивающегося плода — это ничто. А если придут варвары, то будет ли у нас брачная ночь? Время. Чимин словно зацикливается на времени и тому, сколько у них осталось. Это ведь важно? Это имеет значение в их отношениях, учитывая, что Юнги не собирается умирать в ближайшие дни. Даже если брать сложную ситуацию с варварами и даром — он так просто не даст себя убить. Но куда важнее то, что Чимина это никак не должно волновать, потому что его мать не могла нарушить данного Императору слова. Она знает, как сильно рискует, если расскажет о своём секрете хоть кому-то. Особенно Чимину. — Юнги, — Чимин настойчиво давит ладошками на грудь и не больно царапает, — обрати на меня внимание. Выбрось из головы все мысли кроме одной: ты обязан удовлетворить желания своей Императрицы. И сейчас я желаю тебя. Всецело и без остатка. — Ты вправе брать то, что хочешь, — Юнги оттягивает момент, чтобы выиграть себе время и разгадать повисшую между ними загадку, но, кажется, это только сильнее злит Чимина. Потому что, недобро сощурившись, вспыхнув пламенем вдоль линии плеч и нервно взмахнув крыльями, он раздражённо рычит: — Но я хочу, чтобы меня взял ты. Юнги никогда не слышал, чтобы Чимин рычал. Это оказывается столь возбуждающим и пробирающим до самого сердца, что он становится покорённым в очередной раз. Десятый? Сотый? Тысячный? Он смотрит на свою возлюбленную Императрицу и говорит то, чего сам от себя не ожидает: — Я люблю тебя. А потом, не давая времени опомниться, валит застывшего от неожиданного признания Чимина на постель и впивается в плюшевый распахнутый рот диким жадным поцелуем. Вылизывает, толкается языком и сплетается с чиминовым, вытягивая наружу стон за стоном. Юнги крепко удерживает за бёдра, надавливая большими пальцами чуть выше тазовых косточек и думает, что вернётся ко всем важным вопросом чуть позже. Ведь и правда — сейчас его Императрица желает совсем не разговаривать. — Ах! — Чимин выгибается в руках, когда язык соскальзывает на тяжёло вздымающуюся грудь, а рот обхватывает чувствительные бусинки сосков. Юнги так долго не касался желанного тела, что сейчас действительно возьмёт всё, что ему полагается. Вылижет каждую частичку нежного тела, пометит укусами бронзовую кожу и будет наслаждаться трепыханием крыльев. Чимин реагирует абсолютно открыто: стонет, прогибается, раздвигает ноги и обильно истекает. Он тоже скучал. Иначе не скулил бы сейчас так откровенно и громко. Абсолютно не наигранно, а отдаваясь каждому мгновению танца их тел. Юнги потряхивает, когда он вжимается ртом в горячую промежность и вбирает на язык сладковатый привкус вязкой смазки. Она такая густая и сочная, а раздвигающиеся в сторону мягкие губки такие плюшевые, что не хочется вылезать наружу и менять язык на член. Хоть он и должен наполнить Чимина семенем для зачатия, сейчас его больше всего волнует желанное единение. — Ох, святой дракон… — Чимин подкидывает таз, проезжаясь промежностью по лицу Юнги и оставляя вязкий след на коже. Его руки раскинуты в разные стороны, а пальцы отчаянно сжимают простыни — в попытке удержаться. Золотистые крылья часто бьют по кровати, а горячая дырочка сокращается, с каждым движением выталкивая из себя так много смазки, что можно было бы обмазаться ею с головы до пят. Юнги не отказался бы. С первобытным рычанием, он вгрызается в киску, целуясь с ней, трахая её так, словно пробует впервые. Пусть разлука и не была столь катастрофически долгой, но всё равно — ощущается как маленькая вечность. Юнги старательно не думает об этом, пытаясь полностью погрузиться в своего дьяволёнка, в самого чувствительного птенчика в мире, чтобы ни на что на свете не отвлекаться, но коварные вопросы как назло вспыхивают в голове. — Мой дорогой Император, Юнги, ах, сосредоточься только на нас, — Чимин словно читает его мысли, а может и не «словно», может и правда — читает. Его маленькие пальчики зарываются в спутанные волосы, путая их ещё сильнее, и натягивают на промежность, вжимая лицо между ног. — Только мы и никого больше. Никакого мира не существует, Юнги, только мы… Слова Чимина долетают до поплывшего разума Юнги, то откидывая назад — в алчное желание поддаться и забыть обо всём, кроме своего птенчика; то наоборот возвращая в реальность — с гнетущим противоречием вынуждая не поддаваться просьбам. Как поступать правильней? Что сейчас важнее? Отвлечься или покориться? Чимин так высоко и громко стонет, дрожа в его руках, нагло и уверенно прокатываясь промежностью по лицу Юнги, что выбора как будто и не остаётся. Покориться. Этой пламенной страсти, нуждающемуся чувству. Вечности, что будет доступна для них. Юнги, спуская все сдерживающие рычаги, отрывается от практически готовой кончить киски и грубо разворачивает Чимина на постели, вжимая его грудью в пружинистую поверхность. Он весь горит изнутри и всё вокруг горит не меньше — иллюзия ли это или вновь вырвавшаяся на свободу магия? Погружаясь в обжигающее, непривычно узкое, лоно, Юнги действительно вышвыривает из головы все мысли. Остаётся только одно-единственно верное сейчас желание. Нет, даже потребность. Покрыть собой нуждающуюся Императрицу, чтобы она понесла и родила на свет их первенца. Очаровательную девочку, которая возьмёт только лучшие черты от них обоих. — Юнги! — Чимин заводит руку за спину, пытаясь на ощупь найти ладонь своего Императора, а когда получается — с дрожью цепляется сразу за запястье. — Не отпускай меня. — Никогда, моя пташка, — Юнги прокручивает руку, чтобы похожим образом обхватить тоненькое запястье Чимина, и использует их сцепившиеся руки как поводья. Он натягивает на себя влажную промежность, до сочных шлепков вбиваясь внутрь. Звонко и громко, так несдержанно, что теперь ни одна служанка не будет судачить, что между Императором и его Императрицей какой-то разлад. Юнги завороженно смотрит на то, как соединяются их тела, и свободной рукой поглаживает бархатный бок. Ощупывает выступившие на бёдрах драконьи чешуйки, надавливает на них и не останавливается ни на миг. Зная, как сильно Чимину нравятся глубокие ритмичные толчки, он не позволяет себе сбиваться с намеченного ритма и берёт всё, что они могут дать друг другу. Погрузившись в транс не столько похоти, сколько их невероятной магической близости, Юнги всё боится, что в опустевшей голове вновь будут мелькать мучающие вопросы и беспокоящие образы, но нет. Пустота. Настолько приятная, что он, наконец-то, может всецело отдаться любованию. Выгнутая спинка Чимина с раскинутыми в разные стороны крыльями, трепетно подрагивает, а в маленьких впадинках позвоночника собирается испарина. Юнги хочет собрать её языком, хочет вылизать, испить словно он в пустыне и ему не хватает воды. Чимин сам как вода — извивается, подмахивает, а от его действий по простыне расходятся волны. Кровать дрожит, скрипит и стучит от стены. Её бы давно поменять, но какой смысл, если после свадьбы они переедут в новый дворец. И там будет всё, как в первый раз. Юнги вновь возьмёт Чимина. Вновь поделится императорским семенем. И уже второй ребёнок — сын и наследник — будет зачат. Рыкнув от несдержанного перевозбуждения, он отпускает их руки, но только для того, чтобы навалиться сверху. — Т-ты отп-пуст… — Нет, моя сладкая птичка, — Юнги нащупывает ладонь Чимина и теперь переплетает их пальцы, продолжая вбиваться в хлюпающую киску, — не отпустил и не отпущу. — Ах! — Чимин цепляется за него так, словно действительно боится потерять. Словно рвущийся наружу страх настолько сильный, что, покоя только в мыслях, недостаточно и теперь ему требуются ещё и физические доказательства. Что бы так сильно не напугало сладкого птенчика — Юнги готов доказывать беспочвенность этого страха. Он прихватывает зубами холку, но прерывается на поцелуи вдоль линии плеч, между лопаток, на изгибе позвоночника. Зарывается носом в золотистые волосы и дышит-дышит-дышит. Ему не нужен воздух, ему нужен Чимин. — Укуси, — уверенная просьба-приказ врывается в сознание Юнги. Как тут можно не подчиниться? Схватив обе ладошки Чимина, он заводит их наверх, а потом кусает за загривок. Не до крови, но ощутимо, наверняка на грани боли, так, чтобы осталась очень яркая метка, которую не перекроет ни одна косметическая мазь служанок. Юнги кусает, рычит и продолжает неистово вбиваться, уверенно подводя их к краю. Шлепки становятся не хаотичными, а настолько быстрыми и жёсткими, что сливаются в несвязный звук, смешиваясь со скулящими писками Чимина. Высокие стоны, перекатывающиеся то во всхлипы, то в крики переполняют собой пространство. Весь мир сужается только до их постели и на какое-то время, действительно желанное ими обоими, больше ничего не существует. — Да! — вскрикивает Чимин, когда Юнги вбивается в последний раз, заполняя семенем киску, и замирает. Их обоих потряхивает, а возможности надышаться словно не хватает. — Ох, да. Я… я чувствую, а ты? Чимин опускает ладонь Юнги на свой живот, где-то в район пупка, и замирает. Не сразу, но он действительно чувствует. Жар. Всепоглощающий и невероятно обжигающий бурлит под нежной кожей дьяволёнка, время от времени затихая. И только когда волна становится совсем неощутимой — они расцепляются, устало падая рядом друг с другом и глупо улыбаясь. — Удивительно, — голос подводит Юнги, и он низко хрипит, — многие женщины отдали бы всё на свете, просто чтобы знать, что они зачали. Чимин переливчато хихикает, заваливаясь на бок и подползая ближе. В его глазах нет ни капли усталости или того отчаянного страха, что Юнги ощущал. Ему показалось? Или дьяволёнок научился скрывать свои эмоции? Сложно сказать, какой вариант понравился бы ему больше. Не зная, как завести разговор и что вообще стоит спрашивать, он просто лениво поглаживает влажную спинку. Водит кончиками пальцев по коже, иногда надавливая ногтями и почёсывая то тут, то там. Скользит широкой ладонью по боку и возвращается к лопаткам. — Завтра мы поженимся, — роняет Чимин, перекручиваясь в объятьях так, чтобы лежать на груди и смотреть на Юнги сверху вниз, — а через полгода я рожу. — Полгода? — Столько обычно вынашивают маленьких дьяволов, — безмятежно делится Чимин, — не думаю, что тёмная душа родится раньше или позже. Всё же в своей сути она… дракон. — Она не тёмная, — Юнги устало вздыхает, не желая спорить или пытаться доказать свою точку зрения. Для Чимина Лунная Бёль ведь действительно может быть тёмной и подозрительной. Он зарывается во влажные волосы, нежно почёсывая кожу. — Но ты можешь считать её какой угодно. Чимин наклоняет голову, поддаваясь ласке, и задумчиво прикусывает губу. Такой расслабленный и удовлетворённый. Может они продолжат валяться в постели до самого вечера? Всё равно уже завтра наступает первый ритуал. Юнги абсолютно не знает, как готовились прошлые Императоры, но сам не планирует вкалывать до последней минуты. — Пожалуй, мне не стоит считать её тёмной, — мягко начинает Чимин, — даже если она и была таковой, то в моей утробе развивается новый малыш. И растить её будем мы, как и определять будущее. Полагаю, она никогда не станет чьей-то женой? — Да, — позволять драконьей душе покидать Императорский Дворец он не намерен, — и не думаю, что она сама будет к этому стремиться. Ты верно сказал, что её душа — драконья, значит она даже с самого раннего детства будет отличаться от большинства детей. — В ней будет магия, — кивает Чимин, — и расти она будет быстрее. Они замолкают, каждый думая о своём. Юнги не знает сколько времени займёт война с варварами, но боится, что когда всё закончится, то просто… не узнает дочь? Сможет ли он петь ей колыбельные? Увидеть первые шаги? В груди щемит сердце. Даже если он не застанет всего этого с первым ребёнком, то у них с Чимином будет второй. Обязательно. Он сделает всё для того, чтобы покачивать на руках славного малыша и целовать в лобик на ночь. — Нам пора собираться, Юнги, — Чимин отвлекает его на себя, — если ты думал, что мы будем весь день проводить в постели, то ты сильно ошибаешься. — А что мы будем делать? — Юнги глупо моргает, не успевая схватить за руку ускользающего Чимина. — Моя Императрица что-то задумала? Чимин одаривает его хитрой улыбкой и исчезает за дверь в купальню. Кончик золотого крыла так соблазнительно покачивался, что Юнги следует за ним, как привязанный.

***

Они оказываются на берегу озера. Они — это сам Юнги, Чимин, обнимающиеся Чанбин с Феликсом, Тэхён и неуютно чувствующий себя Намджун. Не самая… обычная для Императора компания, но легко проследить, почему именно эти люди. Только они не причиняли Чимину вреда. Не строили козней, не высказывались в сомнительном ключе. Либо поддерживали, либо оставались нейтральными. — Впереди свадьба, — начинает Чимин, когда они все рассаживаются за небольшим круглым столом. Столешница пестрит едой, бокалами с янтарной жидкостью и аккуратно расставленными вазочками с цветами. — А после… ещё более сложные времена. Я понимаю, что мы все не слишком близки, но других людей, которых бы я хотел видеть рядом с собой у меня нет. Чимин неловко замолкает, убирая прядку волос за ушко. Он нервно тянется за бокалом с водой, хватает его, но не отпивает. Смотрит на каждого, выискивая один ему известный ответ, и судорожно переводит дыхание, совершенно неосознанно опуская ладонь на плоский живот. — Поэтому, мне бы хотелось, чтобы, по возможности, подобные встречи стали частью нашей жизни, — Чимин продолжает говорить тихо и уверенно, очаровательно располагая к себе одной лишь скромной улыбкой, — обеды или ужины… только с теми, кому хочется доверять. Я пойму, если на следующую встречу вы откажетесь приходить, но мне хотелось бы видеть каждого. Юнги с умилением смотрит как Чимин, по сути, создаёт свой… круг. Приближает к себе людей и заручается их поддержкой, мягко и ненавязчиво ведя по тропинке к своим целям. Расспрашивает Феликса, как тому живётся в столице, привлекает к обсуждению Тэхёна, который так долго путешествовал и жил за её пределами. Нет-нет, но и Намджун включается, вовлекаясь в спор с Чанбином о ковке снаряжения. Он сам больше наблюдает, попивая сладко-пряный алкогольный напиток, следя за тем, чтобы Чимин случайно не перепутал бокалы. Его маленькая пташка, прилетевшая невинным и напуганным цыплёнком — расцветает. И наблюдать за этим одно сплошное удовольствие. Беспокойство, всколыхнувшее разум утром, возвращается, но не с прежней силой. И, скорее всего, совсем по другим причинам. Юнги не может не смотреть на живот, не может не думать о развивающемся там уже малыше. Не может… выкинуть из головы волнение о будущем. Войну с варварами затягивать нельзя, но и решить её за один день не получится. К тому же с востока приходят неутешительные вести — господин Ли, отец покойной Минсё, предпринимает слишком подозрительные действия. Со стороны кажется, что он всего лишь расширяет свой круг общения, но семьи, которые он навещает, заставляют усомниться в этой версии. Несколько сомневаясь, Юнги всё же отправил одного из своих людей, чтобы те переговорили с бывшим императорским лекарем Сон Ёрымом. Как ни как, именно благодаря Чимину тот жив, хоть и живёт теперь в дальней провинции. А с его семьёй господин Ли тоже имел интерес для встречи. — Он так расцвёл, — Тэхён пересаживается поближе к Юнги и старается говорить тихо, чтобы не отвлекать Чимина от беседы, — и стал похож на местную знать. — Не слишком, — соглашаться сразу не хочется, но в словах брата есть доля истины, — и я больше склонен думать, что он изменит их, чем они его. — Возможно, — Тэхён задумчиво почёсывает подбородок, скребя по щетине, — за этим будет интересно наблюдать. Юнги поворачивает голову, чтобы встретиться с задумчивым взглядом брата. Они так нормально и не поговорили, не обсудили матерей и их поведение. Да и стоит ли? Это то, что правильно отпустить и забыть, не касаться, чтобы не испачкаться. К тому же, с возвращения Тэхёна в столицу тот стал определённо спокойней. Пропала отрешённость, хоть и желание вернуться на прежнее место не появилось. — Ты останешься? — Юнги спрашивает не в первый раз, но только сейчас надеется на то, что брат не уедет сразу же после свадьбы. — Если появится достойная причина, — обтекаемо отвечает Тэхён, — гильдии могут функционировать без моего прямого вмешательства, но прозябать в столице без дела? Теперь мне это не подходит. Юнги понимающе кивает. Он не говорит о том, что вскоре всё поменяет война. Не рассказывает об опасности заговора. Не делится участием Юджи в их с Чимином плане. Тэхён — брат и его можно было бы привлечь к их маленькой интриге, но это теряет смысл, если он сам не заинтересован. Помогать, то он помог бы, но насколько искреннем было бы это желание? И того ответа, что дал Тэхён достаточно, чтобы не сомневаться в крепости их братских уз. Сколько бы ни было туманным будущее, себя следует окружать только действительно близкими людьми.