Благословенный дар

Чимин не может объяснить как, но он чувствует момент, когда Юнги возвращается. Вся его сущность стремится навстречу Императору и сдерживаться практически невозможно. Обуздать нервозность помогает лишь находящийся рядом Тэхён. — Что не так? — Юнги вскоре будет дома, — слова о доме непроизвольно вырываются наружу. Он действительно считает это место домом? Не золотые пески, не место под крылом у матери, не общество сестёр и братьев, а лживый Императорский Двор, способный его убить? — Сколько… сколько времени от входа в столицу до дворца? — Не больше пятнадцати минут, — Тэхён склоняет голову набок, что-то обдумывая, — мы можем неторопливо выдвинуться в сторону входа. — Разве это разумно? — Чимин неуютно ёжится, зная, что за пределами безопасной нефритовой комнаты его ждёт неприятная встреча. Он избегает её вот уже несколько дней, совершенно не зная, куда себя деть. — Там же господин Ли. — Ты не сможешь вечно убегать от него, — Тэхён безжалостен, но справедлив. Увидев, как Чимин понуро опускает голову, он куда мягче добавляет: — Не переживай, я спровадил его к госпоже бывшей Императрице. Она поит его чаем и рассказывает сказки. Сказки. Это то, чем Чимин живёт последние несколько дней. С момента, как он… убил Минсё, его преследует неясный, раздражающий страх. Как отреагирует Юнги? А что будет, если всплывёт правда? Госпожа Чиён прекрасно видела, кто последним посещал принцессу. Конечно, он взял с неё обещание помочь, но будет ли она молчать и скрывать неудобный факт, способный ему навредить. Это всё коконом окутывает его, склеивает крылья и пеплом оседает на рожках. Должен ли он жалеть о содеянном? Чимин всё ждал момента, когда осознание случившегося ошеломит его, подкосит, но это всё не происходит. Даже золотистая роза уже распустила свои лепестки, а его сострадание не попыталось очнуться ото сна. Что бы сказала мама, узнав, во что он превращается? А брат? Чонгук всегда был более жестоким. Чимин действительно дьявол. Пламенное чудовище, способное на ужасные поступки. Что же будет, когда магия полностью вернётся в его тело и будет струиться под кожей? Сможет ли Чимин сдерживать себя, если уже сейчас он просто позволил гневу взять верх над разумом. Юнги как-то сказал, ещё в самом начале, что он должен устрашать, подчинять себе дворцовую знать. Но правильно ли устрашать смертью? Какими проблемами обернётся его поступок? — Чимин, — Тэхён мягко касается его плеча, привлекая внимание, — перестань думать. — Я не могу, — он пытался. Всё время пробует очистить разум, но перед глазами вспыхивает огонь, сокрушающий деревянное здание. — Этот голос внутри меня… он просто не утихает. — Тогда слушай меня, — Тэхён тепло улыбается, наивно думая, что его речи могут отвлечь, — вот, например, свежая сплетня: знал ли ты, что мадам Бо… Щёлк. Слух просто отключается. Чимин идёт рядом с Тэхёном, приветливо кивает мимо проходящим чиновникам, но совершенно не осознает реальность. Не слушает ни словечка, погружаясь в свои мысли. Он так устал. Устал прокручивать события последнего месяца в голове. Почему Юнги уехал так надолго? Император обещал, что приедет раньше. Значит ли, что в провинции Со произошло нечто непредсказуемое? Чимин позволяет себе увлечься этой мыслью, пусть она и не менее тревожна. Они с Тэхёном как раз проходят витиеватые коридоры главного здания, выходя во двор. Осень уже полностью забирает власть в свои золотистые руки с красным отливом, открашивая листву в цвет крови. В тон закатному солнцу. Всё вокруг не даёт ему забыть о том моменте. Всё вокруг подталкивает его размышлять о произошедшем. Всё вокруг кричит о том, что он сжёг человека. — Он уже на территории Двора, — Чимин слабо выдыхает, вновь чувствуя укол в сердце. — Я могу его встретить? — Ты должен встретить. Должен. Чимина окружает так много неприятных слов. Он должен просто смотреть, как его будущий муж спрыгивает с коня и степенно подходит? Или же он имеет право броситься к нему на шею, поцеловать, мягко прижаться? Наплевать на случайных зрителей и позволить себе быть собой. Но кто он? Дьявол, сжигающий неугодных или же слабый, потерявшийся человек, нуждающийся в поддержке? Хотелось бы, чтобы кто-то дал ответ. — Прибыли, — Тэхён видит, как стража передаёт ему информацию, а следом отворяются и огромные, являющиеся последним звеном во Дворце, ворота, — будь собой, Чимин. Делай так, как чувствуешь. — Однажды я уже так сделал, — Чимин невесело хмыкает, — и теперь… — Мы со всем разберёмся, — непоколебимость Тэхёна заряжает. И правда. Отчего Чимин позволяет себе быть столь расклеенным? Сегодня возвращается его Император. Сегодня его поцелуют, обласкают, утешат. Сегодня он сможет выдохнуть и снять часть груза с плеч. — Вот именно так. Тэхён замечает, как Чимин двигает плечами, выпрямляет чуть сгорбленную осанку и делает шаг вперёд. Вереница повозок и лошадей словно бесконечная, но он видит главное. Юнги, восседающего на вороном жеребце. Император прям с коня отдаёт приказы. Говорит куда кому двигаться, прощается со жрицей и только поставив решительную точку — ловко в один прыжок спрыгивает на землю. Делая шаг к нему. Сердце Чимина радостно трепыхается, готовое вырваться наружу, чтобы прилететь в распростёртые объятья Юнги. Его же не оттолкнут? Это вынужденное расставание не станет для них помехой? Он делает маленькие шаги навстречу, всё пытаясь поймать ускользающий в сторону, из-за дёргающих Императора людей, взгляд. Хочется увидеть вытянувшийся в тонкую ниточку зрачок, ощутить на талии сильные руки, сомкнуть губы на губах… Он и правда так сильно скучал? Настолько, что уже готов сорваться на бег? Действительно? Чимин перестаёт себя сдерживать, отпуская, потому что ему не нравится, как Юнги вечно отвлекается. Утекает из-под него подобно речной воде. Да какая всё же разница? Огонь вспыхивает в груди, а он стремительно сокращает расстояние между ними, бросаясь на шею. Крылья шумно раскрываются в одно время с тем, как они сливаются в поцелуй. Юнги охотно обнимает его, забирает в плен своих рук, тесно прижимая и немного приподнимая над землёй. Тоже скучал! Скучал! Это чувствуется в том, как ревностно Юнги целует, с рычанием вгрызаясь укусами в полные губки. Как его ладони поднимаются с талии к разрезу на спине и жадно обласкивают бархатную кожу. Крупные мурашки скользят вдоль позвоночника, а позабытое возбуждение стекается между ног. Чимин не хочет отрываться от своего Императора, не хочет, чтобы этот сладкий миг заканчивался, поэтому настойчиво не отпускает Юнги от себя. Утягивает во всё новые и новые поцелуи, позволяя проворному языку хозяйничать во рту. Чимин не отпустит Юнги. Не отдаст на растерзание накопившихся проблем. Сожжёт хоть тысячу домов, но не позволит ему опять пропасть. — Моя сладкая птичка, — Юнги находит момент, чтобы прошептать приветствие в губы, — я вернулся. — С возвращением, — Чимину ничего не остаётся, как ответить, — ты дома. Юнги открывает рот, но вместо слов они опять целуются. На фоне продолжают шуметь солдаты, слышно, как управление разгрузкой забрал на себя Тэхён. Чимин будет вечно ему благодарен, особенно если они сейчас смогут уединиться в спальне. Это неправильно. Совершенно точно плохой поступок. Не рациональный. Не подходящий для правителей, но… Они же могут себе это позволить? От дня осталось не так много, чтобы тратить это время на дела, которые никуда не сбегут. Чимин тоже не сбежит, но у него меньше терпения. Словно в подтверждение его мыслей пламя скользит по коже, практически перекидываясь на одежды Юнги. — Так сильно скучал, что готов сжечь меня? — Возможно, — Чимин лукаво улыбается, оглядываясь, — ты тут ещё нужен? Или… Юнги тоже осматривается. Сильная ладонь остаётся лежать на пояснице Чимина, пока Император отдаёт последние указания. Так властно, что никуда не девшееся возбуждение усиливается, начиная обжигать изнутри. Не в силах сдержаться, он прижимается кончиком носа к шее Юнги, втягивая терпкий запах с дороги. Он не кажется грязным, но ощущается как нечто далёкое. То, из-за чего они непозволительно долго были в разлуке. Если такие ситуации будут повторяться… Чимин не хочет привыкать. Не хочет. Он коварно раскрывает рот, проказливо оставляя влажный поцелуй чуть ниже уха. Чимин чувствует, как дёргается кадык Юнги, а его пальцы надавливают на кожу, и мягко прикусывает. — Чимини, — голос Юнги должен предостерегать, но из-за застывшей в горле хрипотцы, звучит так, словно он едва сдерживается, чтобы не наброситься на Чимина прямо тут. При всех. Мысль до того необычная и провокационная, что Чимин обещает себе затащить как-то Императора в тайный уголок сада в момент, когда все служанки будут заняты. Они смогут провести время с той же пользой, что иногда проводят Тэхён и Хёнщик. Не это ли радость близости? — Да, мой Император? — Чимин мурлычет, прикусывая шею ещё раз и проскальзывая пальчиками под одеяния. До кожи ему так просто не добраться, но даже такой маленький жест не остаётся незамеченным. — Вам что-то не нравится в моём поведении? — Только то, что это происходит за пределами спальни, — Юнги поворачивает голову и долго смотрит ему в глаза, прежде чем резко подхватить на руки, — но мы это исправим. — Ваше слово — нерушимый закон, — Чимин покладисто обхватывает плечи руками, разрешая себя унести. Он не смотрит по сторонам, не видит ничего, что могло бы быть важным, потому что весь его мир сейчас сосредоточен на Юнги. Весь его мир — Юнги. Это безумие, то как страсть всколыхнула сердце, нарушая и так нестабильное равновесие души. Чимин ведёт кончиками пальцев по гладкой щеке Юнги, не прекращая улыбаться. Не хочется даже моргать — вдруг Император опять пропадёт? Вдруг это лишь сладкий сон, который подкинул уставший и затосковавший разум? Можно было бы допустить, что он настолько отчаялся, что и правда находится во сне, если бы не поцелуи. Горячие, жадные. Если бы не руки, срывающие одежды. Сильные, ненасытные. Если бы не губы, скользящие вдоль тела до сосредоточия возбуждения. Настойчивые, целеустремлённые. Чимин теряется в пространстве, не сразу осознавая, что уже лежит спиной на собственной постели с разведёнными бёдрами, а рот Юнги целуется с его промежностью. Позабытые влажные звуки разрывают тишину спальни, но Чимину так сильно надо другое. Он протяжно стонет, позволяя Императору насладиться лаской ещё несколько секунд. Несколько невероятно долгих мгновений, которые тянутся столь томительно, что капризный хнык вырывается наружу сам по себе. — Что такое, моя сладкая птичка? — Юнги отрывается от вылизывания и это служит для Чимина сигналом. Шансом на то, чтобы получить желаемое. Он резко тянет Юнги на себя и опрокидывает на лопатки, чтобы тут же оседлать и принять в нуждающееся лоно член. Ощущение проникновения такое позабытое, что в первый миг из уголков глаз брызгают слёзы радости, но уже в следующий — влага пропадает. Потому что Император понимает его без слов, лучше многих, лучше всех. Его ладони крепко обхватывают за талию, а бёдра принимаются двигаться вверх, уверенно вбиваясь в хлюпающую дырочку. Сотни маленьких искорок рассыпаются по сторонам, когда Чимин, дрожащий и несдержанно стонущий, обхватывает Юнги за плечи и утягивает в очередной поцелуй. Как же он, оказывается, нуждался в этом. В том, чтобы разделить миг единения со своим Императором. Позволить брать себя, такого ласкового и отзывчивого: валить на постель, вбиваться быстро и резко. Кусать. Сжимать. Рычать в сгиб шеи и оставлять там отметки. Они ещё к этому придут, чуть позже, потому что сейчас хорошо находиться сверху. Чимин охотно танцует на члене, двигая бёдрами в такт толчкам. Он сжимает собой ствол, принимая тот до основания и неохотно выпуская. Ему совершенно не хочется отстранятся. Если судить по тому, как Юнги жадно скользит ладонями по бокам, поднимаясь к лопаткам и царапая их — они в этом едины. Не нужны слова, не нужно ничего кроме несдержанных движений двух тел. Юнги опрокидывает его, вжимая грудью в постель, как в тот, их последний раз перед долгим расставанием, и наваливается сверху. С этого положения член проникает ещё глубже, ещё правильней, ещё быстрее. А острые зубы Императора сдавливают шею, откровенно помечая. Чимин уже и позабыл какого это скрывать синяки их любви. Или не скрывать. Эти он покажет всем. Даст любоваться каждому прохожему, чтобы подтвердить их с Юнги привязанность. — Мой маленький сладкий дьяволёнок, — Юнги сочно сдавливает его бёдра, натягивая на член, и шумно дышит, шепча на грани безумия, — моя золотая птичка. Как же мне не хватало тебя. Не только ночами. Просто рядом. Твоего взгляда, твоих касаний, улыбки. Я скучал, Чимин. Скучал ли ты? Юнги вбивается в него так, что слова едва ли готовы спокойно вырваться наружу. Пока что Чимин способен только стонать и подставляться. Он пытается, правда пытается выдавить из себя нежное: «я скучал по вам каждый миг, думал о вас, смотрел на луну, мечтал и надеялся на скорое возвращение». Но язык заплетается, сталкиваясь с ровным рядом зубов, а горло может рождать только скулящие звуки. — Мне снился твой запах, — Юнги потирается щекой о место между лопаток, задевая чувствительные чешуйки, — твой голос. Порой мне казалось, что ты рядом, делишь со мной постель, стоит лишь протянуть руку. Но потом наступал новый день, новые проблемы и приходилось забывать. Отвлекаться. Иначе я бы просто не смог делать свою работу. Император честен? Чимин хочет верить в то, что эти, граничащие с одержимостью слова — правда. Понимать, что они, пусть и вдали друг от друга, но жили одинаково одиноко. Горячий член, толкающийся до звучных шлепков, выбивает недоверие, а вновь перевернувший его Юнги и впивающийся в распахнутый рот поцелуем — помогает поверить. — Чимини, нежный мой, отзывчивый, — Юнги переключается с губ на шею, прикусывает рядом с заполошно бьющейся веной, — скажи мне. Скажи. — Скучал, ах! — Чимин едва успевает сказать слово, когда с очередным мощным толчком, теряет и так плохой контроль. Огненная магия волной расходится в стороны, поглощая всё на своём пути, но им так сильно нет дела, потому что он частит: — Скучал-скучал-скучал, мой дорогой Император. Юнги. Смотрел на луну и думал о тебе. — Мы были рядом, пусть и далеко друг от друга, — Юнги замирает на мгновение, чтобы поймать его взгляд. Видимо, желая убедиться, что слова дойдут до поплывшего разума, прежде чем тот окончательно растворится в чувствах. Потому что Император говорит: — Я тоже смотрел на луну и думал о тебе, моя дьявольская Императрица. Огонь ярко вспыхивает, окутывая их со всех сторон. И можно было бы испугаться, ведь он уже однажды убил им человека, но пламя, словно послушная кошка, ластится к Юнги. Видя то, как его магия полностью принимает Императора, подчиняется ему, Чимин приходит в неописуемый восторг. Тянется за очередным поцелуем, перекатывает их, меняя местами и вновь седлает крепкие бёдра. Юнги нисколько не сопротивляется, охотно подхватывая его под ягодицы и помогая насаживаться на член. Они зацикливаются друг на друге. Не следуют какому-то ритму, а бессвязно и хаотично двигаются, смазано целуясь. Пламя перескакивает с постели на одежды, скользит по стенам, но не выходит за пределы спальни. Оно создает для Юнги и Чимина безопасное место, куда не сможет войти ни один человек. Или же, рискнув, распрощается с жизнью. Чимину хочется петь. Признаваться в любви. Кричать. Но он глушит эту эйфорию в том, как соприкасаются их губы; в горячей ласке рук; в укусах, метках, засосах. Они покрывают ими тела друг друга, не прерываясь ни на миг. Юнги сдавливает пальцами талию, ведёт, сильно и безжалостно, к ягодицам и сминает их. Сжимает, тискает, раздвигает и сводит обратно. Пока сам Чимин расцарапывает ноготками белоснежную кожу спины. Он чует запах крови и только сильнее смыкает зубки на одном плече, прокусывая и тут. Юнги отвечает тем же. С рычанием, он повторяет за Чимином, опрокидывая его на спину и принимаясь грубо толкаться в звенящее от вожделения лоно. Совсем скоро они достигнут того самого пика, когда императорское семя наполнит его нутро. И маленькая, смелая мысль соскальзывает словно роса с листвы. Стоит ли ему позволить появится малышу? Чимин может и разрешил бы себе зачать именно сегодня, но некстати перед глазами мелькает воспоминания разрезающего плоть лезвия, и он останавливается. Позже. После свадьбы. А сейчас они просто утонут в наслаждении друг другом. Юнги берёт его, вбиваясь без остановки. Целует. Сдавливает ладонями бёдра, пока сам Чимин бездумно оглаживает широкую спину, царапая лопатки. Те словно крылья двигаются в такт толчкам и движениям огромного, накрывшего его, тела. Их уже потряхивает от предвкушения близящейся разрядки и ни один из них не способен остановиться. Не сейчас, не тогда, когда они восполняют минуты разлуки через животную страсть. — Ах, Юнги-Юнги-Юнги, — Чимина выгибает навстречу члену. Он плотно сжимает ствол упругими мышцами вагины, впивается пальцами в кожу и громко стонет, откидывая голову назад. Юнги вжимается в шею лицом, несдержанно кусая тонкий изгиб, и кончает. — Да, мой Император, да-да-да! Обжигающее семя растекается внутри и словно тушит пожар в спальне. Иначе как ещё объяснить то, что окружавший их огонь — спал? Чимин понимает это только потому, что не чувствует стену магии, ведь перед глазами так светло, что ничего не получится рассмотреть. Тело наполняет приятная, действительно позабытая истома, а звук падающего рядом Юнги звучит подобно музыке. Они оба судорожно дышат, в попытке восстановить дыхание и одновременно поворачивают голову, чтобы встретиться глазами. Вертикальный зрачок рассекает тёмную радужку и от этого становится так тепло на душе, что Чимин тянется за поцелуем. — Ты всё так же хочешь сжечь нашу спальню, — Юнги лениво чмокает его губы, не отказываясь от поцелуя, — или уже меня? — Мой огонь принял тебя, Юнги, — Чимин ёрзает, чтобы прижаться к его боку, — он никогда не сожжет тебя. Даже если я буду зол или обижен. Даже если буду расстроен или предан… Я не смогу пойти против тебя, мой Император. Никогда. — Никогда? — Смотри, — Чимин создаёт огонёк на ладони и позволяет тому перескочить на голую грудь Юнги и растечься по коже, — я понял, что могу контролировать его размер и интенсивность, расположение… Наша спальня немного обуглилась, но между стенами и стеной пламени было расстояние, поэтому ничего и не загорелось. Если бы я мог тебя сжечь — ты бы уже горел. Юнги зачарованно проводит пальцами по огню, забирая его на руку. Чимин с тёплой улыбкой позволяет пламени красиво танцевать, но сдерживает его, чтобы не дать охватить всё тело. Магия на это тратится, чем утомляет, клоня в сон, но сейчас можно немного потерпеть. — И ты можешь его потушить? Чимин согласно мычит и силой мысли заставляет пламя погаснуть. От него не остаётся и следа, лишь воспоминание. — Как ты это понял? — Юнги с интересом смотрит на его лицо, пытаясь прочитать мысли. Вот этот момент. Тот, от чего не убежать. Затраханный и уставший, Чимин даже не боится. — Я… — он гулко сглатывает, перемещаясь так, чтобы тесно прижаться к боку Юнги. Мысли путаются, пытаясь выстроиться в ровный ряд, но звучит всё равно откровенная правда без прикрас: — Я убил принцессу Минсё. — Ты что? — Юнги напрягается всем телом, разворачиваясь к нему. Его глаза серьёзные, но не злые. Взгляд немного озадаченный? Чимин весь обмирает внутри, когда пересохшими вмиг губами повторяет: — Сжёг её вместе с домом. От неё не осталось даже пепла, потому что он затерялся среди горелой древесины. — Почему? — Она подговорила служанку, чтобы та напала на меня и… лезвие клинка было в травах, которые замедляют регенерацию, так что остался шрам, — Чимин проводит ладонью вдоль груди к животу, где в районе пупка отчётливо виднеется белёсая полоска, — если бы я был беременный, то потерял бы ребёнка. Юнги несколько раз моргает, не сразу переводя взгляд на обозначенное Чимином место. Его глаза опасно темнеют, а аура вокруг становится до того тёмной, что практически проявляется в реальности. Его большая ладонь коротко вздрагивает, лишь раз, но так заметно, что у Чимина замирает сердце. Юнги ведёт подушечкой пальца по всей длинной полоске шрама несколько раз, пока не замирает. Прикосновение обжигает не хуже огня. — Что со служанкой? — Она в темнице, — Чимин выдыхает, чувствуя небывалое облегчение, — призналась в том, что её подговорила Ли Минсё. И я… я просто… прости я не… — Ты всё сделал правильно, — Юнги садится на постели и тянет за собой Чимина. Он обхватывает ладонью его челюсть, фиксируя голову так, чтобы они смотрели в глаза друг другу. — Никто не имеет права нападать на тебя и оставаться безнаказанным, Чимин. Особенно, когда меня нет рядом. Одна служанка ничего не смогла бы сделать, а одна Минсё — не смогла бы подкупить так много людей. — Подкупить? — Чимин удивлённо вскидывает брови. — Я не понимаю. — Стража — где она была? А Тэхён? Почему он не был рядом? — Юнги вопросительно склоняет голову. — Расскажи, как всё случилось. Чимин рассказывает. Он с грустью смотрит на то, как ладонь Юнги покидает удобное место на его шее, опускаясь вдоль тела, и в деталях расписывает каждый день подготовки к званому ужину. Упускает разве что то, как видел Тэхёна с Хёнщиком — сейчас это не кажется важным, но не утаивает про отношение его матери. И об их сделке. И о том, что отец Ли Минсё уже несколько дней находится в Императорском Дворце и жаждет с ним поговорить, чтобы узнать детали пропажи дочери. — Она десятая дочь, — Юнги небрежно отмахивается, поднимаясь с постели. Он принимается мерять комнату широкими шагами, думая вслух. — Минсё даже не особо любимая дочка, иначе её бы так легко не отдали в мои наложницы. Вероятность того, что она стала бы Императрицей слишком мала, но господин Ли попытается использовать эту ситуацию в свою пользу. Чимин не знает, что говорить. Он чувствует себя таким неопытным и растерянным, что просто молчит. Так значит… это было не просто желание одной наглой принцессы? — Ей кто-то помогал, — припечатывает Юнги, останавливаясь. Он всё ещё голый, блестящий от пота, но усталости и сна совсем не ощущается в крепком теле. Чимин проклинает себя за то, как жадно скользит взглядом по чарующим изгибам. — Ты правильно сделал, что взял слово с моей матери. Служанку хорошо охраняют? — Д-да, Тэхён сказал, что взял этот вопрос под свой контроль. — Хорошо, — Юнги отрывисто кивает, а, заметив неловкий от непонимания взгляд Чимина, добавляет: — Её могут попытаться убить, чтобы не было публичной казни за содеянное. Не важно, был ты беременным или нет, она напала, значит должна понести наказание. Публичное и… значимое. Юнги с интересом смотрит на замершего Чимина и плавно возвращается на постель. Он ждёт слов или продолжения мысли, а получает неожиданный поцелуй. Ласковый и глубокий. Кажется, что неправильно в такой момент предаваться страстным утехам, но, когда сильные ладони властно оглаживают тело — отказаться невозможно. Чимин подаётся вперёд, привычно седлая бёдра и обнимая за шею. Он уже готов перейти к большему, когда всё прекращается. — Юнги? — Ты сожжешь её, — слова Императора не сразу доходят до затуманенного поцелуем сознания, — публичная казнь будет проведена лично тобой. Ты справишься с этим? Сможешь убить на глазах у всех — служанку, которая была рукой предателя? Начавшее было зарождаться возбуждение гаснет. Чимин, не ожидавший подобного, растерянно открывает и закрывает рот, пытаясь подобрать ответ. Пытаясь понять себя. Убить Гаюн? Ту, что стала невольной жертвой чужой интриги? — Я не… Убить человека не под влиянием эмоций, а хладнокровно и целенаправленно? Чимин поднимает руку, создавая огонёк. Дать этому разрастись, перекинуться на тело молодой девушки и… поглотить её душу? — Я думаю… Юнги не влезает в ход его мыслей, не перебивает и не торопит. Просто смотрит уверенно и поддерживающе. Будто готовый принять любой ответ. Может быть, и правда готовый. Чимин ощущает себя перед выбором, но в действительности не стоит перед ним. Утихомирив волнение и потушив огонёк, он поднимает глаза на Юнги и, пусть и хрипло, но уверенно говорит: — Я сделаю это. — Хорошо, моя дорогая Императрица, — Юнги тепло улыбается и втягивает его в ещё один нежный поцелуй, — это сложное решение, но оно правильное. Чимин хотел бы знать, что сказал бы ему Юнги, откажись он сжигать Гаюн, но он глотает это неуместное любопытство, позволяя опрокинуть себя на спину. Крылья привычно раскрываются, создавая поток ветра, а ноги обхватывают крепкую поясницу. Они не виделись слишком долго, чтобы позволять серьёзным разговорам прерывать их воссоединение.