К.П. Особая миссия.

      Ее все же отправили в пансион. Он был рядом с Мадисоном, что словно было ей на руку.       Сначала было привыкнуть тяжело. Медсестры, что иногда проверяли ее, врач, были вроде бы как к ней снисходительны, ведь она не буйная, а все-то лишь агорафоб, который пошел в сторону поправки и ей обещали летом выписку, что немного не устраивало Скота и Эмму, а Иззи радовало. Они думали, что смогут ее продержать весь ее сложный период там, где она будет далеко. Болтом только смирилась, что ей приходится быть там, где она не своя, чужая. Она же нормальная… Верно?       Только вот она лета ждать не собиралась. Она все продумала. Не одна, конечно же. На часах – семь вечера. Ужин. Болтом просто не явилась на него. Пока все здание изнутри и снаружи блестело от гирлянд, встречая Рождество, Иззи немного успела упаковаться. Конечно, зимняя куртка была в раздевалке, которая была под замком, как и сапоги, но ее не пугал холод. Она и в кроссовках, и в обычной кофте, успеет сбежать.       Ей не привыкать. Она пережила то, что отец предал ее. Она пережила то, что была несколько раз в плену у Курта. Она пережила достаточно. Холод – не ограничение. Холод – лишь условие.        Иззи, будучи в комнате, где помимо ее кровати были еще три - ее соседок, что сейчас были в столовой, на праздничном, в честь Рождества, ужине, быстро собирала портфель. Точнее, что осталось. Луиза, Синди и Эвриал не знали о ее побеге, да и если бы знали, то, скорее всего, даже не стали бы ее сдавать. Им хоть и было где-то от четырнадцати до шестнадцати лет, они сами хотели побега. Луиза – клаустрофоб, ее отцу казалось, что она просто больна на голову, потому она тут с прошлого года, а Синди с Эвриал – сестры, у которых психическая травма – стали свидетелями того, чего не стоило. Чего именно – не говорили. Но появились после этого голоса, после чего родители позаботились, чтобы в доме, где у них и случилось бедствие, их не было. Все, кстати, четверо, дружили, мечтали выйти и потом пойти в бар, чтобы отметить, и плевать на возраст. Иззи была старше этих девочек, потому, сто процентов, алкоголь заказывала бы она.       Но, может, они и спалили бы ее. Потому Болтом ничего не стала им раскрывать. Иззи еще в предыдущие дни собирала потихоньку шмотки, чтобы после, в самом конце, положить мелочь. Телефон, благо, она успела спрятать от воспитателя – мутного типа в белом халате, со странным выражением лица, словно ему всегда хотелось блевать. В комнате светлых тонов свет не горел, чтобы не привлекать внимание людей из коридора, откуда полоса света из-под двери бы давала понять, что на ужине не все пансионцы.        Болтом обула кроссовки и шнуровала их как можно быстрее, молясь, чтобы они не промокли или не слетели. Зеленый свитер, который раньше принадлежал мужчине, что когда-то внезапно появился в доме ее старшей сестры, был на ней, грел. Иззи надеялась, что он и на улице, где было минус два градуса, согрел ее.       Еще Иззи повезло с тем, что она была на втором этаже. Над окнами – сугробы. Самое страшное было как раз прыгать не на него, а перелазить забор. Камеры могли ее заметить, как и охранник на посту, который бы мгновенно поднял тревогу.       Страх и решимость переполняли, причем, второго было гораздо больше. Так бы она не хотела так твердо покинуть этот гребанный пансион.       Сделав на втором кроссовке бантик и спрятав шнурки, Иззи взяла портфель и подняла, попутно накидывая его на спину, просовывая руки в плечики. Открыть окно – плевое дело. Точнее, сперва спереть с гостиной, из главной комнаты, ручку с окна. Вставляя ее в окно, Иззи провернула ее и… Настежь открыв окно, покрывалась мурашками от холода, Иззи поджала губы и нервно сглотнула.       - Ну, с Богом. – произнесла она себе под нос, поднимаясь на подоконник. Трусость, что вот, спрыгнет в сугроб, сломает ногу, заболеет и все же останется тут, проникла под кожу, под мышцы, в самое сердце, где тревога и неуверенность начали играть как никогда раньше.       Это был самый страшный шаг, за который, возможно, она поплатится за свой поступок непоправимыми последствиями…Но Рождество она хотела провести не тут.       Выглядывая за пределы окна, просматривая, не курит ли охранник около крыльца, не стоит ли он просто около ворот пансиона, проверяя, не приехал ли кто-то поздравить, Иззи тяжело выдохнула и посмотрела вниз.       Стало ужас как страшно… Но резкое движение быстро дало ей понять, что двигаться назад поздно – уже сделала шаг вперед, инстинктивно сжавшись перед падением в снег, где холод сильнее сковал тело. Адреналин подскочил, забурлил от кипение внутри венах, что руки онемели, но с огромным трудом разгребая снег, прочищая себе путь, Иззи кое-как все же добилась цели – половина сложного пути было уже за спиной, на втором этаже. Дальше – добежать до забора.       Это сделать казалось труднее, хотя ноги, сами зная что им делать, сразу же двинулись. Холод все еще сковывал, пробирался сквозь кости.       Темноты почти нигде не было – все же вокруг было в гирляндах, сияло, мерцало, что у эпилептиков бы сразу же произошел приступ. Кстати, эпилептики в пансионе тоже имелись… Болтом, боясь поскользнуться на льду, гнала рядом с тротуаром, где было всего-то несколько сантиметров снега, прежде расчищенного дворников.       Уже вот… Забор видно – высокий железный частокол, где перевязка снизу и сверху. Залезть, честно говоря, достаточно сложно, но…       Гуляя тут осенью и присматривая, как можно совершить побег, Болтом созванивалась с маньяком, описывая забор, чтобы тот понял про что она имела в виду.        Он тогда сказал, что побег через это ограждение – гиблое дело, особенно с ее хлипким телом и плохой физической подготовкой.       И, по сути, забив на его слова, Болтом решила – перелезет и все, черт с остальным всем. Она летом от Курта пыталась по яблоне залезть на беседке, и похер, что он ее поймал. Она смогла бы, уверяю.       И тут… Ничего ужасного. Просто обычный забор. Просто сложно перелезть… Подбежав к черному частоколу, Иззи продолжила свой путь вдоль ограждения, по снегу, где его было по колено и выше, из-за чего пришлось выше поднимать ноги, чтобы не увязнуть, как в болоте.        Присматривая, где лучше начать перелезать, девушка часто оглядывалась, пытаясь увидеть, не засекли ли ее вне здания, не вышел ли охранник чисто просто так или заметил ее по камерам…       Болтом стала начинать бояться, что трясло уже от холода и ужаса, что все же смог закрасться под перикард, в самое сердце. И что дальше…Если она тут насмерть замерзнет?       - Б-бля-я-я-ять… - прошептала она, дрожа. – Да где, сука… - она вновь обернулась, высматривая свидетелей, которых, благо, не было.        Пришлось пройти к углу, преодолевая туи путем ползков под ними, что колени отмёрзли в тонких джинсах и намокли. Там, где был стык, Иззи стала дергать каждую металлическую трубку, чтобы проверить, нет ли тут, на этой стороне, некого прохода. Вряд ли тут кто-то и не сбегал, она явно не первая. И ведь ничто не поддавалось ей, лишь только обожгла об ледяное железо руки, что уже покраснели.       Холод, как будто сам по себе, создает особую атмосферу. Он заставляет нас искать тепло в объятиях близких, уюте домашнего очага и ароматах горячего шоколада. Но… У Иззи близкие родные считаются ее предателями. Она не хочет быть с ними в этот праздник.       Она хочет быть с Томом у Хобеллов. Она хочет и все.       Холод становится символом испытания, которое объединяет людей, заставляя их ценить тепло человеческих отношений. Рождественская ночь с ее морозным дыханием становится своеобразным зеркалом, отражающим наши внутренние переживания. Холод пробуждает в нас желание делиться теплом — как физическим, так и эмоциональным.       Но холод в рождественскую ночь — это не только романтика. Для многих он приносит трудности. Особенно для Иззи. Холод напоминает нам о необходимости заботы о тех, кто нуждается в помощи. Важно помнить, что настоящая суть Рождества заключается не только в праздновании, но и в щедрости и сострадании.        И Иззи понимает, что что-то всевышнее что-то есть. Хоть она не верующая, а атеист, она думает, что Бог ей помогает, когда все же ей удалось сдвинуть одну железку в сторону. Радость, неимоверная и неподдельная, все же начинает биться в такт с сердцем, когда она вместе с портфелем выползает, вся в снегу, продрогшая, за территорию пансиона.       Поднимаясь с колен и отряхиваясь от снега, она достает телефон с заднего кармана джинсов, смотря на время. От начала ее прыжка до этого момента прошло десять гребанных минут.       Она будет счастлива, если успеет к Хобеллам. Да, увы, без Тома, но хотя бы с ними.       И начинает бежать. Бежать прочь оттуда. Свобода начала жечь ей легкие, как и морозный воздух.       Она не хотела останавливаться. Иззи наконец-то смогла свалить из этого ебучего места, прибежит и… Плевать, что она заболеет. Ей важнее счастье, ощущение уюта, а не какая-то простуда. Простуда пройдет, а желание быть частью праздника – никогда и ни за что.       Пусть в пансионе все отмечают. Она отметить праздник по-другому. В кругу семьи, хоть и чужой.       Первый шаг за подоконник — это как прыжок в неизвестность. Холодный воздух обжигает кожу, но вместо того, чтобы отступить… Иззи гонит изо всех сил. Легкая одежда на фоне снежных просторов создает контраст. Зимний холод проникает в каждую клеточку тела, но вместо дискомфорта возникает чувство бодрости и живости. Это состояние — как глоток свежего воздуха после долгого затишья. Это и есть жизнь?       Адреналин бьет ключом, заставляя сердце колотиться быстрее, а мысли о повседневных заботах улетучиваются, как снежинки в воздухе.       Зимняя стужа становится не преградой, а фоном для новой реальности. Этот побег — это не просто физическое движение, это метафора внутренней свободы. В мире, полном правил и ожиданий, иногда необходимо позволить себе быть спонтанным, позволить себе забыть о комфорте и просто наслаждаться моментом… Темнота появлялась настолько заметно, как и отдалялась Иззи от пансиона. Источником яркого света был только он… И приближающая сзади машины, шины которой скрипели по снегу.       Болтом не могла остановиться – движение не давало ей конкретно замерзнуть. Адреналин — это гормон, который выделяется в ответ на стрессовые ситуации. В случае зимнего побега он вызывает не только физическую реакцию, но и эмоциональную. Вы чувствуете себя живым, готовым к приключениям.       Фары освещают какое-то непонятное количество метров вперед, покрытую снегом дорогу, елки… Это чувство свободы может быть невероятно вдохновляющим и освежающим.       Холод заставляет ваше тело работать интенсивнее, чтобы поддерживать тепло. Хруст снега под ногами, холодный ветер на лице, свежесть морозного воздуха… Это возможность оставить позади повседневные заботы и открыть для себя мир приключений и новых ощущений.        Болтом, слыша, как машина подъезжает, слабо сигналит рядом с ней. Глянув на нее через плечо, Иззи не смогла сдержать удивление на лице. Потом стала появляться улыбка. Черная машина. До боли знакомая. Дверь водителя открывается… И…       - До тебя хуй дозвонишься, блять! – мужской голос заставляет ее издать смешок, который после подтолкнул ее бросится к водителю, что уже вышел из салона и расстегивал свою зимнюю темную куртку с мехом на капюшоне. Обняв его, Иззи закрыла глаза, ощущая…что она словно дома. На плечи легли ладони, такие же знакомые, как и само телосложение мужчины.       - Сука, я пиздец как рада тебя видеть, Вудс… - прошептала она, жмурясь. Он теплый…Он словно родной. Он ведь ждал ее, как они и договаривались…       - Отпусти, ты сейчас сосулькой, нахер, станешь! – выпалил Лью, слегка отталкивая Иззи, что сопротивлялась… Пришлось грубее отстранить ее от себя и быстро стянуть с себя куртку, оставаясь в легкой кофте. – Руки в рукава засовывай…Быстрее, одубеешь же сейчас! – не унимался Смертоносный, которого Болтом все же изъявила желание послушаться. Застегивая на ней молнию, чтобы ей хоть каплю стало теплее, Вудс подтолкнул ее к машине, чтобы она как можно скорее залезла в нее. Та, в свою очередь, не сопротивляясь, залезла в салон на переднее пассажирское, удобно располагаясь на сидении и пристегиваясь. Вудс, что сел рядом за руль, только тогда вцепился в ее руку и затянул в объятия. Иззи вновь не подавала признаков сопротивления, лишь ухватилась за его шею, морща нос от меха на капюшоне, который лез в ноздри и щекотал его.       - Мы так давно не виделись…       - Я тебе раз сто звонил, а ты никак не принимала звонки. Я уже испугался, что тебя засекли и все… Облом… - хмыкнул Льюис, подбородком упираясь в макушку девушке. – И ведь договаривались же, что созвонимся, чтобы я сразу же тебя забрал. Заболеешь, тупица, а мне тебя лечить! – голос изменился на строгим, с нотками наигранности, из-за чего Иззи фыркнула.       - Да похуй. – произнесла она.       - Сейчас пизды дам. – ответил Лью. Болтом лишь сильнее прижалась к Вудсу, утыкаясь лицом ему в кофту серого цвета, после чего облегченно выдохнула. Ей этого не хватало…Поднимая голову, она широко распахнутыми глазами уставилась на Вудса. Тот, прикрыв веки, усмехнулся. – Я скучал по тебе. – шепотом признался маньяк. Бравада строгого мужчины, который мог реально дать пиздюлей за то, что та в легкой одежде гнала по снегу, спала на нет. Шрамы на щеках исказились вместе с губами с кривой непонятной улыбке. – Более того, я скучал больше, чем Марта.       - Я тоже по тебе соскучилась. И на звонки не отвечала, потому что не слы… - Иззи пришлось прерваться, когда Вудс положил ей на губы указательный палец, прерывая ее. Он ведь словно нависал над ней, казался очень большим, за которым можно прятаться от всех проблем.       - Сделай вид, что ты против.       - Против чего?       - Что я нагло полезу тебя целовать.       - Ой, блять, Вудс, иди нахуй, уже успел заебать. – сразу же артистично закатив глаза, Болтом ухмыльнулась, после чего пришлось закрыть веки и расслабить губы, когда Смертоносный все же прижался к ней своими. Лихорадочно сминая губы, словно больше никогда такого не будет, Иззи бессознательно обхватила скулы маньяка, слегка прикусывая нижнюю мужчине.       А этого она ждала больше, чем сам побег и Рождество у Хобеллов.