Ведьмино пророчество

      Пока Маккензи мирно спала в своей комнате, Адалинда металась по гостиной. Макки не может быть следующей Верховной. Просто не может! Что за чертовщина?! Она лично проверяла ее еще в младенчестве! Изгрызенный в кровь большой палец левой руки уже не пульсировал болью — настолько Адалинда была погружена в свои мысли. Единственный раздражитель, который беспокоил ее — Эрик, черт бы его побрал, Алонза. Если бы не его появление пару дней назад, ничего бы этого не случилось.       — Я похожа на труп, который пролежал в земле не меньше года…       Она развернулась и пошла к бабушке, а та уже встала, чтобы приблизиться, но тут же ошарашенно села в кресло. Адалинде было вообще не до ее «сущности». Куда больше ее интересовали горящие глаза внучки…       Адалинда едва не склонила голову, как это делают всегда перед Верховной. Если бы не ее умение скрывать свои эмоции, то все было бы написано на ее лице: смятение, удивление, гнев и… страх.       — Ты прекрасна, — прохрипела она и улыбнулась, поднявшись с кресла. Взять себя в руки потребовало больших усилий. Адалинде совсем не хотелось пугать внучку.       — Думаешь? — неуверенно спросила Маккензи.       Кажется, она совсем не распознала ее эмоции. Это и к лучшему. Сначала нужно подумать, что делать, а уже потом огорошивать такими новостями.       — Конечно. — Улыбка не сходила с ее лица. — Это наша природа и наша суть. Такого не стоит стыдиться и уж тем более чувствовать себя прокаженной и все в таком духе. — Адалинда ободряюще сжала ее плечи. — Давай-ка пойдем отдыхать. Уже светает, а мы еще не в постелях.       Маккензи кивнула и, словно по взмаху волшебной палочки, зевнула. К слову, это было всего лишь совпадением: Адалинде и не требовалось «усыплять» ее — обе безумно хотели спать. Только она, кажется, ляжет отдыхать не прямо сейчас…       Адалинда села в кресло у камина и устало прикрыла глаза рукой. Угли почти затухли, оставляя после себя приятный древесный аромат. Легкая дымка вздымалась по трубе. Она точно знала, что Алонзы прознают об этом и теперь уж точно не оставят Макки в покое. В прочем, у Адалинды уже был вариант: еще вчера она приняла решение, что Маккензи должна уехать. И не просто уехать в другой город — должна покинуть Ирландию. И если вчера она хотела сделать это, только чтобы исключить контакты внучки и надоедливого «щенка» Эрика — глупо было бы отрицать, что он симпатичный молодой человек (как и все чертовы Алонзы, впрочем), — то сейчас причина вполне достойная. Нужно бы связаться с Пат…       Рука соскочила, и Адалинда вскочила с кресла. Она не помнила, когда задремала, но, видимо, прошло достаточно времени: камин совсем потух, а за окном уже взошло солнце. Взглянула на часы на левой руке: девять часов. Шумно выдохнув, Адалинда направилась на кухню, чтобы заварить успокаивающий чай. От короткого и явно неглубокого сна заболела голова.       Пока кипятилась вода в чайнике, Адалинда решила позвонить Патриции. Не то чтобы ей требовалось ее разрешение… просто решила поставить в известность о своем решении. Да и Верховная должна знать о преемнице. И уже набрала было номер, как решила связаться по старинке. Она поднялась в свою комнату и плотно закрыла дверь.       Адалинда приняла истинное обличье.       — Ка́мо дево́раис эль ве́хи, ка́а каспа́рувт яль мэ́хи, се́лсо, эль Патриция Барбаросса.       Костлявая прозрачно-серая рука провела по холодной поверхности, и по зеркалу прошла рябь. Послышалась легкая вибрация, как если бы звенел телефон под подушкой. Адалинда вцепилась в багет зеркала и нервно стучала кривым и гнилым ногтем по дереву. Патриция никогда не отвечала быстро, однако сейчас Адалинде казалось, что она ждет куда дольше, чем обычно, хотя прошло не больше десяти секунд.       Наконец зеркало задрожало, и отражение Адалинды начало расплываться. Она выпрямилась и вернула человеческое лицо. Через мгновение в зеркале появилось лицо Патриции.       — И зачем ты вызываешь меня в такую рань? — раздраженно пробурчала она. — Неужели таки убила Алонзу?       — Есть дела поважнее этого щенка, — ответила Адалинда куда спокойнее, чем изначально планировала, но это было даже лучше. — Хотя мои беды начались как раз с него! — Она прикрыла глаза, чтобы подавить злость, и выдохнула. — Необходимо снова всех собрать.       — И какая причина на этот раз? Если ты снова хочешь…       — Речь пойдет о новой Верховной.       Патриция удивленно раскрыла глаза. Невозможно. Новая преемница еще не определена.       — Какой толк собираться снова, если говорить не о ком?       — А если я скажу, что она есть? — Адалинда вскинула бровь, наклонив голову.       Патриция сузила глаза и слегка приблизилась к зеркалу, чтобы понять, блефует ли Адалинда. Но та не блефовала. Патриция поджала губы и откинулась на спинку кресла.       — И где же новая Верховная? — с едва заметной издевкой спросила она. Причин не доверять Адалинде у нее не было, но на последней встрече — которая прошла чуть больше суток, между прочим! — она не чувствовала наследницу.       По давно сложившимся традициям и правилам Верховная определяла себе в преемницы одну из Первых, если та не проявилась при рождении. Как только рождалась Первая, ее сущность пробуждалась в первые сутки. Как правило, глаза новорожденной преемницы светились в истинном обличье. Конечно, бывали случаи, когда новая Верховная не «пробуждалась» при рождении. Тогда Верховная определялась ритуалом Лювира́тио — ритуалом избрания. Очень редко эта «должность» переходила после смерти предшественницы. Это довольно болезненный процесс, так что всегда старались найти новую еще при жизни старой.       — Спит в соседней комнате, — неестественно прохрипела Адалинда, от чего голос показался чужим.       — Маккензи… — Патриция хитро улыбнулась и прикрыла глаза, словно смаковала ее имя. — Предсказуемо.       — Предсказуемо?! — повысила голос Адалинда и осеклась: разбудить внучку не хотелось. Она не должна слышать это разговор. Во всяком случае, сейчас. — Предсказуемо? — прошипела она. — Алонзы теперь точно объявят на нее охоту!       — А чего ты ожидала? — спокойно спросила Патриция. — «Монсеррат» на ней не сработало. Ты же не думала, что это только потому, что она — часть пророчества?       Адалинда закатила глаза и посмотрела в окно: она-то как раз думала именно так. Точнее, надеялась… Быть частью пророчества в роли Верховной — очень плохой знак: если Верховная умирает в молодом возрасте, а преемница не была предопределена или сила не нашла «вход» сама, то начнется хаос. Как минимум, внутри ковена. Конечно, Адалинда не хотела, чтобы внучка погибла, однако этот вариант не стоит недооценивать.       Нехорошо это все…       — Я объявлю общий сбор, — сказала Патриция, чем выдернула ее из размышлений. — Они должны узреть, что до нас снизошл…       — Боже, мама, — Адалинда снова закатила глаза, — подобные словечки имеют эффект разве что на твоего прихвостня. — Она наклонила голову и неоднозначно улыбнулась.       — Зато она преданная.       — Ну-ну… — Адалинда отвела взгляд и вскинула брови. — Так когда встречаемся?       Они договорились на сегодняшний вечер и закончили разговор. Зеркало «погасло», и Адалинда шумно выдохнула. Все это пугало и злило ее. За последние пару дней произошло слишком много, а любые промедления будут стоить чересчур дорого. Но сейчас она переживала не за то, что ей и Маккензи угрожает опасность. Адалинда переживала, что внучка откажется уехать. К слову, причина отказа была. И даже не одна.       Во-первых, Маккензи всю свою жизнь знала только бабушку, и о других родственниках ей ничего известно не было. Поэтому предложение о поездке к тетке будет воспринято, мягко говоря, с удивлением. Во-вторых, уехать потребуется не в какой-то там Лондон или Эдинбург. И даже не в соседнюю страну…       Венесуэла. Именно там осела лет пятнадцать назад сестра Билли — Габриэла. Маккензи никогда не видела тетю, потому что та покинула их предыдущее место жительства — Мюнхен — почти сразу после гибели сестры. Габриэла тогда решила, что хочет посмотреть мир, однако для всех было очевидно, что она убегает. Убегает от постоянных напоминаний о смерти сестры, убегает от желания отомстить. Убегает от самой себя.       Адалинда была совсем не против, чтобы ее дочь «проветрилась». Однако она и предположить не могла, что ей потребуется больше времени. Гораздо больше времени…       — Привет, мам, — раздался тихий голос в трубке. Несмотря на то, что Адалинда сразу же узнала владелицу, голос казался чужим.       — Габби… — Адалинда с облегчением выдохнула и прикрыла глаза. — Ты в порядке? Где ты? Я думала…       — Все хорошо. Прости, что пропала. — Габриэла вздохнула. — Прости, что оставила тебя, Макки. Но… — Ее голос дрогнул, и она расплакалась. — Я не могу вернуться, мам. Просто не могу! Чем ближе я к вам, тем больше хочу убить каждого Алонзу. И Патрицию видеть не могу.       — Милая, но ведь прошло уже девять ле…       — А ты считаешь, что этого достаточно, чтобы забыть?..       Габби решилась на серьезный шаг: навсегда покинуть ковен. За годы путешествий по миру она поняла, что мир вокруг колдовства и магии не крутится. Барбароссы и Алонзы — не центр Вселенной. И она не должна ставить крест на своей жизни и уж тем более посвятить себя ковену и семье. Особенно после того, как Патриция ничего не сделала.       После этого известия в ковене испытывали смешанные чувства: с одной стороны, большинство ведьм обрадовались — Габриэла была одной из самых сильных и влиятельных в мире ведьм. К ней прислушивались, ее боялись и уважали ее мнение. С другой — некий страх от непонимания их будущего: Габби предрекали место Верховной после Патриции. Сама Патриция думала так же, хотя и не чувствовала в ней преемницу.       Однако Верховная была категорична: раз Габриэла решила покинуть ковен, то путь сюда ей навечно заказан. Несмотря на то, что в ней все еще текла кровь Первых ведьм, Патриция навсегда изгнала ее из ковена. И если бы не Адалинда, то и силы ее тоже отняли бы…       Адалинда спустилась вниз и вздрогнула: Маккензи уже копошилась на кухне и готовила завтрак. Странно… Почему она не почувствовала ее? Неужели так сильно погрузилась в разговор и размышления? Конечно, подумать о чем было. С Габби она не виделась больше десяти лет…       — Ты чего так рано встала? — спросила Адалинда, сев за стол спиной к выходу из кухни.       — Не знаю. — Маккензи пожала плечами и улыбнулась. — Чувствую себя очень бодро. — Она действительно чувствовала себя очень хорошо. — А вот ты выглядишь чересчур уставшей. Ты вообще спала? — Макки поставила чашки с горячим чаем на стол.       — Немного, — устало ответила Адалинда и вздохнула. — После закрытия лавки мы должны поехать в Уотерфорд.       — Зачем? — поинтересовалась Маккензи, хотя знала «зачем»: очевидно, что на собрание. Только для чего так спешно? Хоть она и не знала график — а есть ли вообще у ведьминского ковена график? — даже ей казалось встречаться через день — слишком уж часто.       — Сегодня перед ковеном предстанет новая Верховная. — Адалинда подула на чай и отпила, подняв глаза на внучку. Почему-то не хотелось говорить сразу, что речь про нее.       — Как это? — Маккензи отодвинула от себя поднятую чашку. — А как же Патриция?       — Будет объявлена ее преемница.       — И для чего мне ехать? — Макки пожала плечами и наконец отпила чай. — Я не являюсь членом вашего ковена. Не думаю, что милейшая прислужница твоей матушки будет счастлива моему присутствию.       Адалинда вскинула брови и усмехнулась: ехидство внучки позабавило ее и даже приятно удивило. И не только потому, что разделяла ее мнение об Эмме…       — Бал без дебютантки не может состояться, милая. — Адалинда хитро улыбнулась в ожидании реакции.       К слову, ждать и не пришлось: Маккензи сделала еще пару глотков чай, словно ее совсем не тронуло сказанное бабушкой, но уже через секунду, осознав метафору, поперхнулась. Уж чего-чего, а этого она явно не ожидала.       — Я, — недоверчиво сказала Макки. — Это шутка?       — Похоже, что я шучу? — Адалинда преспокойно пила чай и в упор смотрела на нее.       — Но… Но… Н-н-но… — начала заикаться Маккензи, едва не смахнув полупустую чашку. — Но ведь это нереально! Как ты это поняла?       — Твои глаза, дорогая.       Маккензи непонимающе свела брови, а через мгновение вспомнила: когда она разглядывала свое лицо в истинном обличье, то совсем не обратила внимания на глаза… Она цокнула языком и с досадой зажмурила глаза.       — А если я не хочу? — спросила она.       — Что именно? — спросила в ответ Адалинда, жуя песочное печенье. — Ехать или быть Верховной?       — И то, и другое, ба! — Маккензи вскочила со стула и всплеснула руками. — Это уже слишком! Давай-ка проясним? Я еще не успела привыкнуть к своей… к нашей природе, к нашей истории, вообще привыкнуть к новому укладу этого чертова мира, а ты говоришь мне, что я буду главной? Не-е-е-ет! — Она выставила руки перед собой и истерично рассмеялась. — Так не пойдет!       — Ты хочешь отказаться от поста Верховной? — спокойно спросила Адалинда, а Маккензи сузила глаза: что-то ей подсказывало, что этот маленький вопрос с большим подвохом. Однако недолго думая ответила:       — Конечно я этого хочу!       — Тогда тебе придется отказаться и от сил. — Адалинда улыбнулась и поставила чашку на стол.       — А…       Маккензи резко замолчала, явно позабыв все доводы и аргументы. Она не то чтобы надеялась, что бабушка будет отговаривать, но уже настроилась, что придется «отбиваться». Однако ее ответ так сильно выбил из равновесия, что Макки не могла сообразить, что ответить. Да и силы терять не хотелось…       — К слову, это довольно болезненный процесс. — Адалинда поднесла чашку к губам, но Маккензи чувствовала, что она хитро, даже несколько язвительно улыбается.       — Ты невыносима! — рыкнула Макки и поспешно вышла из кухни.       Адалинда проводила взглядом внучку, пока та не скрылась за спиной, и победно усмехнулась. Отпивая почти остывший чай, она расценила ее слова за ответ и была уверена, что этот вопрос решен.

***

      Маккензи весь день провела словно на иголках. Все валилось из рук, а мысли не складывались в единый пазл. Несмотря на то, что ей совсем не хотелось, чтобы вечер вообще наступал, ее страшно нервировало, что стрелки часов двигались слишком медленно. А еще ее пугало оказаться перед всеми ведьмами в роли преемницы. Конечно, она понимала, что никакого «бала» не будет, однако непонимание, так сказать, всей процедуры съедало мозг. Спросить у бабушки, конечно же, не вариант: та сразу поймет, что ее это волнует, заботит и… интересует. Глупо, конечно…       — Иди грей машину, а я пока все тут закрою, — сказала Адалинда, выйдя в общий зал.       Она хотела по-доброму съехидничать над внучкой, но видя, что та похожа на оголенный провод, решила этого не делать. Маккензи даже вздрогнула, когда бабушка звякнула занавесками. Вжатая в плечи шея, напряженное тело, едва заметно трясущиеся руки… все говорило о том, что Макки на грани истерики.       Маккензи хотела было возразить, мол, сама все сделает, однако понимала, что оттягивать нет смысла: все равно это случится. Да и перспектива подышать свежим воздухом пленила больше, чем оставаться в душной лавке, в которой, к слову, почти весь день было открыто окно, и в помещении было даже достаточно прохладно.       Заведя машину, Макки закрыла дверь и облокотилась на нее. Не прошло и пары минут, как она замерзла. Зарылась носом в палантин темного цвета и скрестила руки. Да какая же из нее Верховная?! Пять минут назад научилась призывать огонь и то… потратила на это полночи… Захотелось покурить, лишь бы сбавить градус напряжения.       Да так сильно, что опомнилась она уже, когда сделала первую затяжку. Последний раз Маккензи курила лет в семнадцать, когда чуть не сбила человека, взяв машину без спроса. К счастью, проблема разрешилась тогда очень быстро: Адалинда на месте договорилась с мужчиной, едва не угодившего под колеса «субару». Теперь-то Макки понимала, как был решен этот вопрос… Но «благодаря» этому случаю им пришлось переехать из Ванкувера сначала в Дублин, а потом в Корк.       К слову, тот случай почти не обсуждался. Адалинда лишь справилась о здоровье внучки, и поинтересовалась, стоило ли разбивать машину ради придурка-Итана. И в сотый раз попросила предупреждать, что хочет взять автомобиль.       А разбивать машину ради Итана совсем не стоило. Кто бы мог подумать, что веселенькая поездочка по вечернему городу превратится в аварию, а лучшие друзья в страхе за то, что употребляли алкоголь, разбегутся сразу же, оставив Макки одну на дороге у самого выезда из города. Тогда-то оставленная Итаном пачка сигарет и оказалось в руках несовершеннолетней Маккензи.       Когда Адалинда вышла из лавки, Макки быстро потушила почти докуренную сигарету и бросила в первую попавшуюся урну. Не то чтобы она боялась, что бабушка будет ругаться — Адалинда не ругала ни в тот раз, ни тем более в этот не будет, — просто не хотелось, чтобы она видела ее с сигаретой.       — Ты готова? — с заботой спросила Адалинда и коротко улыбнулась.       — А у меня есть выбор? — Маккензи отвела взгляд и села в машину.       Адалинда поджала губы, мол, логично, и села на заднее сиденье.

***

      Урсула шла по лесу и насвистывала мелодию, которую услышала вчера вечером в таверне. Собранная сумка с травами приятно тяжелела. Сегодня вечером она будет варить зелье, чтобы опоить им завтра одного из офицеров королевской гвардии.       Она медленно, но верно приближалась к своей цели: освободить сестру. Этот офицер, имя которого Урсула все никак не могла запомнить, как нельзя кстати стал захаживать в таверну миссис Хэмминг. Именно он отвечал за камеры с заключенными. Так что заветные ключики она могла взять только у него.       С матерью тоже удалось на время уладить вопрос с Охотником: Урсула вполне резонно предложила сначала вызволить Мэри, а уже потом заниматься вопросом сближения с Ричардом. С ним, к слову, она не виделась больше недели. Как раз с того дня, когда обработала его ушибы и раны. Чему была несказанно рада. Несмотря на то, что Урсула знала, что такое эти Охотники семейства Алонз, в Ричарде она чувствовала нечто хорошее и светлое. Да и при ней он ни разу не кичился, что с удовольствием казнил ведьм.       В отличие от Реджинальда, который при любом удобном случае напоминает жителям Везандорфа, что ведьмы — сущее зло, что ведьм нужно третировать и уничтожать. Его призывы к уничтожению любых ведьм так въелось в головы горожан, что они готовы положить голову на плаху любой девушки, которая не так сказала, не так посмотрела, не так улыбнулась…       Так что использовать Ричарда в делах Барбаросс ей не хотелось. Во всяком случае пока.       Но как объяснить это Магдалене?.. Матушка, если не по примеру Реджи — побуждать к убийству, — то вполне однозначно вдалбливала в головы юных и неопытных барбаросских ведьм ненависть к Охотникам. И напрочь забывала о главном правиле: судить по справедливости. Как можно клеймить человека просто за то, что он из рода палачей…       Урсула так зарылась в мыслях, что опомнилась, когда практически «лоб в лоб» столкнулась с… медведем. Едва ли она успела испугаться, как животное встало на задние лапы и зарычало.       — Спокойно, дружок, спокойно… — Урсула выставила руки перед собой и медленно шагала назад.       То ли она себе напридумывала, то ли действительно медведь рычал так громко, что казалось, будто сам лес сотрясался от его рыка. Животное опустилось на передние лапы и двигалось в ее сторону. Неприятные мурашки пробежались по позвоночнику. Вредить косолапому хотелось меньше всего. Подавить его волю и подчинить себе — тоже: после заклинания животное превратится практически в раба. И будет если не ходить по пятам, то как минимум постоянно ошиваться у ее дома. А такой «фамильяр» и задаром не нужен — слишком уж привлекает внимание. Да и не нуждалась Природная в помощнике.       Точно, огонь… Пламя поможет отпугнуть его. Да и ее сущность тоже… Урсула приняла истинное обличье, призвала огонь и уже было замахнулась, как почувствовала человеческий запах. Она дернулась и вернула человеческое лицо, сжав ладонь. Огонь потух. Урсула закрутила головой в поисках звука надломленных веток. И это было ошибкой…       Медведь, отреагировав на ее резкие движения, замахнулся лапой.       Урсула, заметив боковым зрением опасность, от испуга споткнулась и упала, едва не ударившись головой корни. Она завизжала и выставила руку, чтобы прикрыться. Но… удара массивной лапой не последовало. Послышался жалобный скулеж.       Сглотнув, она открыла глаза. Медведь убегал прочь с торчащей стрелой где-то у шеи. Она обернулась и увидела Ричарда с арбалетом в руках. Чтоб тебя, чертов Алонза! Он подошел ближе и подал ей руку.       — У тебя чуйка на неприятности? — спросил Ричард и шире раскрыл ладонь, настойчивее предлагая помощь.       — А у тебя чуйка на «дев в беде»? — едко ответила вопросом на вопрос Урсула, вложив ладонь в его руку.       — Что-то я не понимаю этот язык… — Ричард театрально задумчиво сморщился и потянул ее на себя. — В этом странном наборе букв я не услышал «спасибо»!       «Да уж спасибо! Удружил! Мало того, что снова лезешь под руку, так еще и ранил животное!» — подумала Урсула. Однако вслух произносить не стала.       — Спасибо, — поблагодарила она и отряхнула юбку. И это была истинная благодарность: по большому счету, не будь она ведьмой, под этим деревом уже лежало бы ее бездыханное тело.       — Так-то лучше. — Ричард улыбнулся и отпустил ее руку.       — Ты медведя ранил, — с горечью сказала Урсула и пошла к тропинке.       — Господи Иисусе! — Ричард звонко и громко рассмеялся, что спугнуло птиц с верхних ветвей, а она развернулась к нему и непонимающе уставилась. — Ничего добродушнее в жизни не слышал! — Он продолжал заливаться смехом, а Урсула и вправду не понимала, что его так забавляет. Она проводила его взглядом, а Ричард, заканчивая смеяться, прошел чуть дальше. — А этот медведь мог ранить тебя! И не просто ранить, а убить!       — Все равно жалко… — буркнула Урсула и поравнялась с ним. — Что ты здесь делал?       — Не поверишь! — Ричард усмехнулся и покачал головой. — Охотился! — Он подавил смешок. — А ты, я так понимаю, снова собирала травы?       — Да. — Урсула кивнула.       — Далеко же ты ушла от дома.       — В северной части леса много календулы и зверобоя. — Она пожала плечами. — Я их использую для мазей. Да и пора делать запасы. Скоро зима…       — Кстати, придворный лекарь по достоинству оценил твое лечение. — Ричард улыбнулся и с благодарностью кивнул. — Все зажило за пару дней. Вообще ничего не осталось. Так, пару мелких шрамов.       — Рада была помочь, Ричард. — Урсула улыбнулась в ответ.       — И он желает тебя видеть у него на службе.       Она остановилась и сглотнула, вперив в него неверящий взгляд. Сам Эстебан Габбеллон предлагает работу?! Не может быть… Урсула чуть не бросилась на радостях Ричарду на шею. Однако едва ли радость и гордость успели окутать ее: осознание, что так она только привлечет к себе внимание быстро спустило с небес на землю. Она приняла безразличное выражение лица и пошла дальше по тропинке.       — Ты ничего не скажешь? — Ричард пошел за ней.       — А что мне сказать? Мне лестно, что лекарь оценил мои способности по достоинству. — Она пожала плечами и коротко улыбнулась. — С каких пор женщинам дозволено врачевать наравне с главным лекарем?       — А тебе и не его место предлагают, Чернобурка! — Ричард рассмеялся. — Да уж, тебе палец в рот не клади!       — Не уходи от вопроса, Ричард. — Урсула недовольно свела брови. — Кто бы что ни говорил, но твой отец исполняет здесь волю Короля. И несмотря на то, что Кафра колонизирована англичанами, Его Величество слишком сильно ослабил поводок на шее Реджинальда из-за того, что он Охотник. — Ричард уже хотел было отреагировать, но она вскинула руки, заставив этим жестом его замолчать. — По сути, Кафра уже больше похожа на отдельное государство со своими законами и устоями жизни. В котором роль Короля исполняет твой отец, Ричард. Да даже обычного городского лекаря называют придворным! Ты, я и даже бехонт Габбеллон понимаем, что окончательное решение о моем будущем в лазарете за губернатором Алонзой.       — А с чего ты решила, что мой отец может на это повлиять? — Ричард едва ли не задыхался от возмущения, хотя прекрасно понимал, что она права. Просто его злили ее формулировки.       — Не прикидывайся дураком, Ричард. — Урсула посмотрела на него, наклонила голову, а затем пошла. — Ты сам знаешь, как Реджинальд относится к женщинам, которые хотя бы подумают о должности выше кухарки.       — Откуда ты вообще все это знаешь? — Ричард подозрительно покосился на нее. — Всего ничего у нас живешь, а уже такие познания!       — Ты забыл, где я тружусь? — Урсула хмыкнула. — В таверне слишком много болтают. Да и слухи быстро разносятся, Ричард. Не забывай, что слава всегда бежит вперед человека.       — Ну не совсем он и ужасный! — Ричард всплеснул руками, а Урсула закатила глаза. — Да, он бывает слишком категоричен. Да, иногда принимает слишком суровые меры, но ведь власть так и работает!       — Кто бы сомневался, Ричард, что ты…       Они продолжали препираться. Конечно, он прекрасно понимал, о чем она говорит, но что-то заставляло отстаивать честь губернатора Везандорфа. И за этими спорами они совсем не заметили, как подошли к ее домику.       — Слушай, — Ричард чуть обогнал ее и встал напротив, чем заставил остановиться, — если я решу вопрос с отцом, ты согласишься хотя бы побеседовать с Гоббелоном? Ведь он сначала хочет на тебя посмотреть.       — А говорил, что приглашает на службу! — Урсула театрально посерьезнела. — И как ты собираешься уговорить отца не обращать на меня внимания?       На самом деле, пока они спорили всю дорогу, Урсула поняла, что это отличный шанс находиться в Цитадели и оставаться практически незамеченной. Быть на службе у главного лекаря — значит свободно перемещаться внутри крепости.       — Это уже моя головная боль.       — Так ты признаешь, что твой отец — головная боль? — спросила Урсула и тут же залилась смехом.       — И послал же Бог тебя на мою голову! — Ричард наигранно взмолился к небу.       — Я подумаю, хорошо? — Урсула улыбнулась и пошла к дому. — Спасибо за помощь.       — Ну, я пойду? — Он неловко показал в сторону посадок.       — Может, зайдешь? — спросила она. — Я тебя хоть кофе напою.       — Кофе? — недоверчиво спросил Ричард. — Что такое кофе?       — О-о-о… Этот напиток богов…