Love is the answer and music is healing

Утро перед фестивалем для всех началось совершенно по-разному. Феликс, как всегда, проснулся с первым же звонком будильника, выглядя до неправильного бодрым. Для полной идиллии ему только пения птичек на фоне не хватало. Чего не скажешь о его всё ещё находившихся онлайн друзьях, коих его будильник, резко раздавшийся в динамиках, знатно напугал. Джисон дёрнулся так сильно, что едва не уронил свои наушники и ноутбук, отчего принялся отчаянно защищать их от падения. Хёнджин же, который только недавно, наконец, смог уснуть, расположившись на краю кровати, резко вскочил, оказавшись распластавшимся на полу. Звук его падения заставил Джисона ещё раз дёрнуться и вскрикнуть, а Феликса захихикать в микрофон. Как итог, они имели: выспавшегося, сияющего энергией и довольного началом своего продуктивного утра Феликса, не сомкнувшего за всю ночь глаз и теперь тормозящего Джисона и Хёнджин, который, пока ощупывал свои ушибленные из-за неудачного утреннего пробуждения колени, тихо бурчал проклятия на будильник, друзей и самого себя. Идеальное утро, ничего не скажешь. И пока Феликс и Джисон пошли приводить себя в порядок, следуя своим неизменным утренним ритуалам, Хёнджин изо всех сил пытался заставить свой мозг хоть как-то включиться и функционировать. Он сидел, ссутулившись, и мысленно пытался прогнать текст их песни от начала до конца, но строки то и дело путались, ритм терялся, а слова ускользали, будто он впервые с ними сталкивался. Ситуацию усугублял Джисон, который, вдохновившись ночной работой, время от времени громко напевал какую-то новую мелодию. Его голос эхом пробивался сквозь мысли Хёнджина, полностью сбивая остатки сосредоточенности. На пятый или шестой круг отчаянных попыток его измотанного мозга собрать слова песни воедино в правильной последовательности, Хёнджин сдался. Он устало опустил голову, решив, что в таком состоянии даже разбор собственных мыслей для него непосильная задача. За время, что он приходил в себя, он себя чувствовал только ещё более разбитым. Горло начало саднить, мышцы ныли, а всё тело тоскливо сигналило, что оно отчаянно нуждается в отдыхе. Ещё хуже было то, как явно контрастировал его упадок сил с жизнерадостностью друзей. Феликс, бодрый и заряженный на успех, весело напевал себе что-то под нос, занимаясь привычными утренними делами. Джисон, хоть и не спал всю ночь, выглядел довольно воодушевлённым и с головой погружался в свои мелодии. А Хёнджин, напротив, чувствовал себя самым несчастным, больным и уставшим человеком на планете. Хёнджин медленно поплёлся в душ. Он возлагал на прохладные струи воды свои последние надежды. Этот метод никогда его не подводил, и он надеялся, что и сейчас вода сможет смыть с него остатки тревоги и тяжёлых раздумий. Вода быстро наполнила ванную комнату тихим шумом, пробуждая лёгкую вибрацию воздуха. Когда первые капли коснулись его кожи, он вздрогнул, но вскоре позволил прохладным потокам захватить его, оттеснив хотя бы часть тех эмоций, которые захлёстывали его разум. Телом и разумом Хёнджина, после того, как вернулся с ночной прогулки, вновь завладело беспокойство и чувство безысходности происходящего. Напряжение не покинуло его тела, даже когда сознание просто выключилось от переутомления и слишком большого спектра эмоций, которые испытал парень за тот вечер. Разговор с Соджуном всё ещё раздавался приятным эхом где-то на задворках его сознания, но беззаботные ночные разговоры в своём маленьком придуманном мире закончились. Наступило утро, а значит, настала пора взрослых поступков и принятия важных жизненных решений. Груз ответственности давил нещадно. Ещё совсем недавно Хёнджин воспринимал предстоящее выступление как забавное мероприятие, возможность попробовать что-то новое и отвлечься от привычного ритма. Но стоило ему ощутить, как на его плечи легли надежды множества людей, всё изменилось. То, что начиналось с лёгкой игры, приобрело оттенок важности и серьёзности, заставив пробудиться всем самым потаённым и глубинным страхам. Эти страхи были его спутниками с детства, неизменно напоминая, что он никогда не был достаточно хорош. Ни в глазах родителей, ни в глазах окружающих, ни в своих собственных. И сейчас, когда ему предстояло сделать невозможное, эта внутренняя неуверенность разрасталась, заполняя его разум. С каждым шагом вера в себя слабела, несмотря на все попытки подавить эти мысли. Но он пообещал себе, что выложится по полной и сделает всё, что в его силах, чтобы не упасть в грязь лицом. Хотя бы ради того, чтобы Минхо не было стыдно за младшего и за своё желание помочь ему. Хёнджин знал, что подвести Минхо будет означать разочаровать не только его, но и самого себя. Однако он и не догадывался, что Минхо верил в него настолько сильно, что, казалось, хватало этой веры на двоих. Для Минхо в успехе Хёнджина не было сомнений. Его уверенность была непоколебимой, даже если сам Хёнджин не разделял её. Минхо был уверен, что у Хёнджина есть всё, чтобы покорить судей, кем бы они ни оказались. Он верил, что с искренним желанием и подходящей мотивацией Хёнджину не составит труда положить весь мир к своим ногам. Хёнджин провёл в душе больше времени, чем планировал, настолько, что обеспокоенные его долгим отсутствием в кадре, Феликс и Джисон начали поднимать тревогу. Из-за закрытой двери ванной Хёнджин отчётливо слышал их громкие крики, которые с каждой минутой становились всё более отчаянными. Они с явным преувеличением обсуждали возможные причины его долгого отсутствия. От неожиданного нападения на него мифического демона до вторжения воров, внезапно решивших выбрать именно его квартиру для своих злодеяний. Но стоило бедному Хёнджину поудобнее усесться на кровати перед телефоном, как его тут же начали подгонять быстрее собираться, а не просиживать свои домашние штаны, теряя время зря. Феликс, полный энтузиазма и уже полностью готовый к выходу, настаивал на том, чтобы они успели заскочить в хореографический зал хотя бы на несколько минут. Он считал это не только полезной разминкой, но и способом убедиться, что все движения идеально отработаны. Отключившиеся от звонка друзья хоть и наказали Хёнджину поторопиться, но всё же не настаивали на этом слишком сильно. Каждый из них понимал, что с переживаниями и стрессом каждый справляется по-своему, и то, что помогает одному, не всегда эффективно работает для другого. Поэтому они ненавязчиво дали ему пространство. Однако Хёнджин, вопреки своим внутренним сомнениям, всё же не был против того, чтобы прогнать танец ещё несколько раз перед тем, как выходить с ним перед комиссией. Сегодняшний день казался особенным. Хёнджин ощущал это всем своим существом. Словно он наконец-то сможет доказать себе и окружающим, что его усилия не были напрасны. Словно он сможет раз и навсегда закрыть гештальт с неудавшимся поступлением и оставить его позади. Но перед тем, как отправиться в класс по хореографии, Хёнджин решил заглянуть в кабинет Ли. Он прекрасно знал, что преподаватель уже наверняка находится в стенах университета. Осенний фестиваль был важным мероприятием не только для учеников, но и для преподавателей. Да и зная Минхо, Хёнджин не удивился бы, узнав, что он оказался одним из первых, кто пришёл в университет в этот день, уступая разве что охраннику. А Хёнджину действительно нужно было поговорить с Ли. Финальные наставления его преподавателя могли оказаться той самой опорой, которая ему сейчас была так необходима. Кроме того, у Хёнджина появилась идея пригласить Минхо на их заключительный прогон перед выступлением. Это стало бы не только способом поделиться с наставником результатами их работы, но и возможностью рассказать, что они полностью изменили песню, концепцию и даже подход к своему номеру. Хёнджин глубоко вдохнул, собираясь с мыслями, пока шёл по коридорам университета, пропитанных лёгким ароматом свежего кофе и утренней прохлады. Волнения подступали с новой силой, но мысли о том, что он наконец-то покажет их работу, вдохновляли. Сам факт, что он сможет услышать комментарии Ли о том, что они создали в тайне от него, был важен для него. Если кто и способен дать ему объективную, но при этом мотивирующую оценку, то это только Минхо. Хёнджин машинально дошёл до кабинета Ли, его ноги сами несли его по знакомому маршруту, в то время как разум блуждал где-то совершенно в другом месте. Рука по привычке уже потянулась к ручке приоткрытой двери, когда что-то в сознании щёлкнуло и заставило его помедлить. Звуки голосов, доносящиеся из кабинета, неожиданно приковали его внимание. Вместо привычной тишины или размеренного голоса самого Ли, в помещении явно находилось несколько человек. Хёнджин замер, прислушиваясь. Судя по контексту их разговора, это обсуждение касалось сегодняшнего мероприятия. — Я абсолютно точно уверен в каждом из своих учеников. Каждый из них усердно трудится для достижения своих целей и мечт. — Именно поэтому я и не понимаю, почему мы должны делать поблажку для кого-то, кто взялся за ум совсем недавно. Где гарантии, что он и дальше продолжит усердно учиться? Как показывает практика, ученик либо усердный, либо нет. Третьего не дано. — Он показывал потрясающие результаты во время подготовительного года. — И не явился на вступительный экзамен, спешу Вам напомнить. — У него была веская причина. — Нас не волнует, какая причина предшествовала этому. Пусть даже у него умерла любимая бабушка, упаси Господь... Дата и время были назначены, и он не появился ни до, ни после этого, чтобы объясниться. А после и вовсе выбрал другой факультет для поступления, чему мы, к слову, не препятствовали. Напротив, обратили внимания на все предыдущие достижения и дали ему зелёный свет. Только вот, судя по его поведению, ему это было не нужно. В кабинете повисла напряжённая тишина. А сердце Хёнджина, как и его дыхание, замерло. Этот разговор, который он не должен был услышать, был о нём. Холодная дрожь пробежала по позвоночнику вверх, заставив Хёнджина неприятно дёрнуться и отпустить ручку двери, которую он неосознанно сжимал в своей руке всё это время. Только вот отойти от двери мешало неугасающее любопытство. — Я понимаю, о чём Вы говорите. Но прошу Вас, позвольте ему показать себя. Мы занимались с ним последний месяц. Он действительно хорошо себя проявляет, и я правда вижу, что в нём таится огромный потенциал. Вы мудрый человек и как никто другой знаете, как важно поддерживать начинающие дарования. Никто не идеален, но именно поэтому важно помогать заблудившейся молодёжи найти себя и свой путь в жизни. И я знаю, что факультет хореографии заиграет новыми красками, если мы дадим Хёнджину шанс. — А ты сильно проникся этим юношей, Ли. Не боишься разочароваться? — Когда-то Вы так же поверили в меня, директор. Я тоже не был самым надёжным учеником, но Вы всё равно сделали на меня ставку, желая мне лучшей жизни. А я делаю эту ставку на Хёнджина. Узнали бы Вы его так, как это сделал я, то у вас не осталось бы и капли сомнений. Этот юноша стоит того, чтобы дать ему второй шанс. — Ты ведь помнишь условия? Повысить балл, активно заниматься и… — Одержать победу на осеннем фестивале. — Оценки у твоего ученика действительно стали расти в гору, да и посещаемость с активностью на лекциях заметно растёт. Я уважаю твоё видение и верю, что если ты так борешься за этого юношу, то он действительно стоит того. Но я не могу ничего обещать. Ты сам знаешь, что в стенах нашего университета хватает талантливых девушек и юношей, которые нацелены на призовые места на осеннем фестивале, чтобы получить возможность стажировки. Стажировки? На этих словах что-то в голове Хёнджина щёлкнуло, и шестерёнки пришли в движение. Он понятия не имеет, о чём вообще идёт речь. Ему точно никто не говорил ни о какой стажировке. Либо же всё-таки говорил, просто он по привычке пропустил это мимо ушей. Джисон наверняка должен был знать, что полагается в случае победы на фестивале, и более чем вероятно, упоминал это за обедом или в их общем чате. Только вот Хёнджин, видимо, пропустил всё, что говорил его друг об этом, просто потому, что в моменте мог посчитать это не нужным и не интересным. Хёнджин последнее время был слишком озабочен собой, чтобы замечать хоть что-то вокруг него, о чём сейчас не мог не жалеть. — Никто не отменял честную игру. Я видел выступление, которое он подготовил со своими друзьями, и думаю, что оно должно запомниться многим. Надеюсь, что и судьи оценят проделанную ребятами работу по достоинству. — Что ж. Тогда буду ждать творческого дебюта твоего ученика с удвоенной силой. Раз у этого юноши получилось зажечь давно потухший огонь в твоих глазах, может, он сможет провернуть то же самое и с судьями. Только, Минхо, я прошу тебя, постарайся не привязываться к нему. Желание помочь – это, конечно, похвально, но только пока это не вредит ни одной из сторон. Хёнджин так и не услышал ответа преподавателя. Уловив звук приближающихся к двери шагов, он поспешил укрыться на пожарной лестнице, прислонившись спиной к холодной стене. Сердце колотилось в груди, а в голове роились мысли. Вопросов становилось всё больше, но ответов на них не находилось. Он и раньше замечал, с каким рвением другие студенты готовились к ежегодному фестивалю, но никогда не пытался понять причины их энтузиазма. Ему казалось, что это лишь стремление к вниманию или желание выделиться, быть замеченными преподавателями. Кто-то, возможно, просто не мог сидеть без дела. Но если победа на фестивале действительно открывает двери к стажировкам в крупных компаниях, то всеобщий ажиотаж и столь сильное волнение Джисона и Феликса становятся более чем понятными. Хотя странно, что ни его друзья, ни Ли ни разу не обмолвились о чём-то столь важном за весь промежуток времени, что они активно готовились к этому дню. Хёнджин более чем уверен, что Джисон грезит о стажировке в одном из крупных лейблов, артистами которых он восхищается. А о мечте Феликса быть хореографом и однажды открыть свою студии ему и напоминать не нужно. Что уж говорить о других студентах. Для многих из них эта стажировка так же могла стать первым шагом к осуществлению заветной мечты. Хёнджин ускорил шаг, направляясь к друзьям. Он и так уже задержался, а мысли, добавившиеся после подслушанного разговора, только усилили его внутреннее напряжение. Душевного равновесия он так и не достиг. Наоборот, голова теперь была забита дополнительными размышлениями и сомнениями. Так он ещё и услышал, как Минхо нахваливал директору их старое выступление. Теперь возможный провал отдаёт ещё более горьким привкусом, чем он мог бы быть, если бы Хёнджин так и не услышал бы этого разговора. Стоило ли Хёнджину вообще подавать заявку на этот конкурс или он только добавил этим себе ряд проблем? Это он выяснит уже совсем скоро. А пока ему было бы не плохо отключить мозг и сосредоточится на друзьях и выступлениях. А ещё он нуждался в кофе. Крепком, обжигающем кофе. Что-то сладкое тоже не помешало бы. Сахар всегда помогал ему сосредоточиться и немного успокоиться. Именно поэтому Хёнджин сворачивает в кафетерий. Заодно это была удобная возможность оправдать свою задержку перед Джисоном и Феликсом. Когда они увидят, с чем именно пришёл к ним Хёнджин, у них отпадут вопросы о его опоздании.

***

Университетский спортивный зал постепенно наполнялся студентами и преподавателями. В воздухе витал тёплый аромат свежей выпечки и горячего шоколада, которые щедро предлагали со стендов, расставленных по всему залу. Атмосфера праздника, предвкушения и воодушевлённого трепета ощущалась буквально во всём. В громких разговорах студентов, в торопливых перемещениях организаторов и в том, как преподаватели, улыбаясь, наблюдали за суетой. Всевозможные декорации, гирлянды, тыквы, венки из веток и ягод преображали пространство, придавая ему почти сказочный вид. Дух осени заполнил каждую часть зала. От тщательно украшенной сцены до небольших импровизированных уголков для фотографий. Всё выглядело так, словно само время решило остановиться на самом ярком моменте сезона. Студенты-организаторы же, создавшее это волшебство в стенах университета, выделялись своей энергией и деловитостью. Их лица, раскрасневшиеся от беготни и волнение, были озарены гордостью за проделанную работу. Они корректировали оформление, поправляли место для судей, следили за техникой и проверяли, чтобы всё шло по плану. С каждым решённым вопросом их радость становилась только заметнее. Но вместе с тем любой сбой, будь то упавшая гирлянда или чья-то насмешка над их усилиями, их явно расстраивал. Хёнджин продолжал осматриваться вокруг. Его взгляд скользил по залу, оценивая всё сдержанно, но с явным интересом. Он не мог не восхищаться тем, как качественно и детализированно были сделаны декорации, несмотря на явно ограниченный бюджет. В центре зала была установлена импровизированная сцена с музыкальными инструментами, а сразу напротив неё расставлены столы, за которыми сядут члены жюри и приглашённые гости из разных творческих учреждений. Хёнджин не мог не заметить, как студенты подготовились к этому дню. Большинство из них явно стремились на максимум проявить себя и познакомиться с важными людьми в своей сфере, надеясь, что это даст им ключ к успеху в будущем. Были и другие, кто воспринимал этот день как возможность весело провести время, не переживая о результате. Всё же студенческие годы не зря называют самыми запоминающимися. Они зарабатывали себе ценные воспоминания, и в этом было что-то беззаботное, чему Хёнджин порой завидовал. Хёнджин и себя отнёс бы ко второму типу, если бы не работал в поте лица последнее время ради перевода на хореографический факультет. Только теперь его мотивация, в отличии от мотивации других, кажется несуразной и глупой. И это осознание удручает. Но Хёнджин не может просто взять, развернуться и уйти. Все его усилия, весь труд последних месяцев не могли быть напрасными. Он, возможно, и не питал иллюзий о победе, но на протяжении этого времени, что он готовился, он, в конце концов, пришёл к осознанию, что должен выложиться по максимуму. Даже если это не принесёт ему высокого места, он хотел, чтобы хотя бы он сам был доволен своим результатом. Кроме того, он знает человека, у которого точно всё должно получиться и кто точно достоин подняться сегодня на вершину. И этот самый человек сейчас нервно кусает заусенцы и оглядывается по сторонам. Джисон нервно расхаживал из стороны в сторону, между делом обмениваясь приветствиями с другими студентами и преподавателями, которые подходили и желали юному дарованию удачи, и перекидываясь фразами со своими знакомыми с других факультетов, так или иначе связанных с музыкой. Только вот среди всех знакомых и не знакомых Хёнджину лиц он так и не увидел одно конкретное. Минхо всё ещё не пришёл. С того самого момента, как Хёнджин подслушал разговор в кабинете Ли, вопросы о его преподавателе не покидали его мысли. Где он был? Что могло помешать ему быть здесь в этот важный момент? Хёнджин нервничал, пытаясь не обращать внимания на эту тревогу. Минхо всегда был на связи, всегда поддерживал. Но сегодня его не было, и это заставляло Хёнджина чувствовать себя неуверенно. Зал тем временем постепенно заполнялся. Директор уже появился, заняв своё место рядом с заместителем, и активно что-то обсуждал с ним. Участвующие студенты же получили стикеры с номерами и, нацепив их на свою одежду, начали выстраиваться в очередь. А сиденья судей постепенно заполнялись знакомыми учащимся лицами. Пустовало только два места в самом центре стола, а насколько Хёнджин знал, Минхо не было в судейской комиссии, соответственно, это никак не оправдывало его отсутствие. Хёнджин невольно вытащил телефон из кармана и уставился на пустую шторку уведомлений, ожидая хоть какого-то сообщения, хоть какой-то новости, но ничего не происходило. Его пальцы нерешительно пробежались по экрану.

Хван «кофейное божество» Хёнджин

«Тебя похитили музыкальные якудза? 👀»

«Или рояль задавил? 😱»

«Либо до тебя всё-таки добралась полиция…»

«Тогда надеюсь, что ты успел стереть следы своей слежки за учениками 😊👍»

«Хотя компромата слишком много… 🤔»

«Ну, в общем, ты там это, передавай привет людям на той стороне, замолви за меня словечко, что ли»

«Ну и постарайся не устроить из тюрьмы мюзикл»

«Хотя, если получится, то, надеюсь, я буду первый, кому ты пришлёшь видос с этим потрясающим зрелищем»

Ли «музыкальный сектант» Минхо «Обернись.» Хёнджин машинально обернулся, снова пробежав взглядом по толпе в надежде увидеть знакомое лицо, но ничего. Люди толпились в зале, заполняя каждую свободную точку пространства, а трибуны и балконы второго этажа были буквально облеплены зрителями, которые, очевидно, предпочли наблюдать за всем с высоты. Панорамный вид с этих балконов, несомненно, добавлял зрелищности предстоящему мероприятию. Хёнджин поднял взгляд вверх, на эти самые балконы и — бинго. Ли стоял у перил, его руки были небрежно устроены на деревянной ограде, а на лице играла расслабленная, слегка лукавая улыбка. Поймав взгляд Хёнджина, Минхо коротко помахал ему рукой и тут же снова уткнулся в экран телефона. Ли «музыкальный сектант» Минхо «Я приду где-то к середине выступлений. Нужно уладить парочку дел. Но на твоё выступление я обязательно успею, можешь не переживать.»

Хван «кофейное божество» Хёнджин

«Кто вообще сказал, что я переживаю? 🤨»

Ли «музыкальный сектант» Минхо «Твои покрасневшие уши и лицо.» «Миленько.»

Хван «кофейное божество» Хёнджин

«Я напишу заявление в полицию на тебя, Ли»

Ли «музыкальный сектант» Минхо «Сначала конкурс. Если тебе и после этого захочется побыть в облике полицейского, то я с радостью тебе подыграю.»

Хван «кофейное божество» Хёнджин

«Так-то!»

«Стоп»

«Что?»

Ли «музыкальный сектант» Минхо прикрепил 1 файл.

Ли «музыкальный сектант» Минхо «Я же говорю. Милашка.»

Хван «кофейное божество» Хёнджин

«Да ты самый настоящий извращенец!»

«Побойся бога, Ли Минхо!»

Минхо вышел из сети. Хёнджин опустил телефон обратно в карман, тут же устремив взгляд на балконы, но преподавателя уже и след простыл. Ну, теперь он хотя бы знает, что тот жив и здоров. А ещё его успокаивала мысль, что преподаватель пообещал успеть на начало его выступления. Хёнджин столько старался и очень хотел увидеть реакцию Минхо на проделанную ими работу. С другой стороны, Хёнджин не мог не признать, что его охватил страх. Выступление ведь станет сюрпризом не только для окружающих, но и для самого Ли. Сюрпризы не всегда бывают приятными, особенно для такого перфекциониста, как Минхо. Но подождите, разве это его вина вообще? Он ведь пытался всё рассказать заранее! Не его проблема, что Минхо был слишком занят и недоступен для обсуждения. Если уж кто и виноват в том, что Хёнджин не успел подготовить Ли к этому моменту, то это, конечно, сам Минхо. Значит, сам пускай и пожинает плоды своей безответственности. Спустя какое-то время, когда в зале собрались даже опоздавшие запыхавшиеся студенты, толпа в зале, наконец, утихла, уступив место лёгкому гулу. На сцену уверенным шагом вышел один из старых выпускников университета, на которого была возложена миссия по проведению столь важного и престижного мероприятия. Его чёрный костюм идеально сидел, а держался он сдержанно и уверенно, как и полагалось человеку его статуса. Слегка наклонив голову в приветственном жесте, мужчина одарил аудиторию сдержанной улыбкой, после чего начал свою речь. Хёнджин попытался сосредоточиться, но спустя несколько секунд осознал, что слова ведущего, словно сквозь толщу воды долетают до его сознания. Говорил он о значении творчества, о важности таких мероприятий для развития студентов, о традициях университета. Однако всё это звучало до ужаса скучно и монотонно, так что Хёнджин махнул на это рукой в своей голове. Ну, спасибо, что хоть не стихи читает. Он обвёл взглядом людей вокруг, которые, кажется, также вяло воспринимали происходящее. Один парень рядом с ним даже делал вид, что слушает внимательно, но по итогу пару раз украдкой зевнул, явно не в поддержку своей заинтересованности. Уши парня навострились, как только ведущий начал оглашать имена сегодняшних судей. Ему было важно понимать, кто станет оценивать их выступление, чтобы хоть немного рассчитать свои шансы на успех. И он внутренне ликовал, когда узнал, что трое из пяти судей оказались предметниками, у которых он был на хорошей счету ещё с самого начала обучения. Первым из названных был историк. Он славился своим игривым и задорным характером, всегда умел рассказывать интересные истории и не требовал знания всех дат и фактов наизусть, кроме самых основных. Для него всегда было важным понимать, что ученик усвоил основные события и отличительные черты эпохи, может размышлять над ними и осознавать значение прошлого, а не забудет зазубренную информацию сразу же после очередной контрольной работы. Следом ведущий упомянул преподавательницу хореографии. Это имя сразу вызвало в памяти Хёнджина рассказы Феликса, который буквально боготворил эту женщину. Она славилась своим профессионализмом, но при этом не теряла простоты и душевности в общении. Её сентиментальность и эмоциональная отзывчивость была предметом многочисленных обсуждений, но никто не сомневался, что именно она способна оценить выступления участников с особым трепетом и не быть предвзятой в своих суждениях. Последним из присутствующих судей оказался преподаватель искусства, человек, к которому Хёнджин всегда испытывал особое уважение, ещё будучи стажёром. Это был нелюдимый мужчина, редко проявляющий на публике хоть какие-то положительные эмоции. Многие студенты боялись его из-за сурового внешнего вида и жёстких черт лица, отчего старались избегать. Его внешняя холодность и закрытость отталкивали, но Хёнджин знал, что за этим фасадом скрывается человек с глубокой душой. Этот вывод он сделал ещё на подготовительных курсах, когда однажды случайно наткнулся на него в художественной студии. Тогда Хёнджин блуждал по кампусу в поисках туалета и оказался перед приоткрытой дверью, где и увидел мужчину, сидящего за мольбертом. Он не смог отказать своему любопытству, а потому просунул голову, чтобы рассмотреть то, что находилось на холсте перед преподавателем. На холсте был изображён удивительно трогательный сюжет: четыре пушистых комочка, уютно устроившихся на мягкой ткани. Хёнджин так и застыл с широко раскрытыми глазами, что даже не заметил, как мужчина, почувствовав чей-то взгляд, интуитивно повернулся к нему. Их глаза встретились, и Хёнджин замер, пойманный на месте "преступления". Вместо гнева преподаватель же просто посмотрел на него с лёгкой усталостью, а затем рассказал, что это котята его сестры. Она искала им дом и даже предлагала ему забрать одного себе. Но он отказался. Отказался из-за того, что понял: если он возьмёт хоть одного из них, то следом не сможет оставить остальных трёх. Он не хотел разлучать их, но и всех разом приютить не мог, отчего своей сестре и наврал, что терпеть не может кошек. В общем-то, тогда Хёнджин и понял, что, несмотря на пугающий внешний вид и явную отстранённость, это человек с необъятным сердцем, к которому нужно найти подход и относиться с пониманием. Позже в нём он нашёл не только учителя, но и вдохновителя. Именно он научил его использовать искусство как способ сохранить самые важные моменты жизни, запечатлевать эмоции, которые невозможно выразить словами. Этот человек помог Хёнджину иначе взглянуть на творчество, сделав его одним из важнейших способов самовыражения. Только вот Хёнджин рано обрадовался, подумав, что мнение большинства уже сулит ему хороший результат. Стоило ведущему назвать два последних имени, как у Хёнджина словно почва из-под ног ушла. Только не опять. — Прошу поприветствовать бурными аплодисментами, господина Хван Джунхо со своей супругой. Сценарий повторялся и выглядел так, словно плёнка повредилась. В зал под шумные аплодисменты вошли его родители. Хёнджин чувствовал, как окружающая его атмосфера накалялась. Парень всячески старался не выдавать ни единой эмоции, но, столкнувшись с хитрым и надменным прищуром отца, не смог сдержаться от едкого смешка в его сторону. Несмотря на попытки сохранять невозмутимость, напряжение взяло верх, а сам Хёнджин, будучи до этого достаточно спокойным, чтобы не показывать волнения, теперь нервно топал ногой. Он почувствовал, как кровь чуть солоновато наполняет рот после того, как он слишком сильно прикусил губу. Его руки, сжатые в кулаки, дрожали от сдерживаемых эмоций, и Джисон, заметив это, тут же оказался рядом, сжимая его в тёплых объятиях. Пошептав на ухо какую-то совершенно абсурдную чушь, он смог выбить из Хёнджина нервный смешок, который быстро сменился настоящей улыбкой. Это, конечно, не осталось незамеченным родителями, чьи взгляды тут же стали ещё более осуждающими. Только вот Хёнджину было плевать. Если он не нужен своим собственным родителям, это не значит, что нет людей, которые искренне его любят и заботятся о его состоянии. И эти люди прямо сейчас находятся на расстоянии вытянутой руки, улыбаются и подбадривают, не позволяя негативу взять вверх над его разумом. Время шло, теряясь в бесконечном чередовании однообразных выступлений. Студенты выходили на сцену, показывали свои номера, слушали критику и похвалу и успешно возвращались в зал, чтобы успеть обсудить произошедшее с друзьями или посетовать на то, что у них пошло не так. Хёнджин стоял в стороне, беспокойно поглядывая на сцену, но всё реже находя в себе силы даже делать вид, что заинтересован происходящим. Каждое новое выступление сливалось с предыдущим в одну длинную череду, где знакомые мелодии и повторяющиеся движения казались заезженной пластинкой. Редко, когда кто-то из них умудрялся сделать что-то интересное и не похожее на то, что делали другие. И ещё реже это бывало действительно чем-то достойным и запоминающимся. Каждая новая минута в этом зале всё больше наполняла его чувством пустоты. Казалось, что фестиваль, который должен был быть праздником креатива и вдохновения, превратился в дежурное исполнение номеров ради галочки. Особенно его раздражали выступления вокалистов. Они словно соревновались, кто возьмёт более сложную, но абсолютно безжизненную песню, из-за чего даже эмоционально сильные композиции превращались в однообразный поток звуков. Когда в очередной раз заиграли знакомые ноты саундтрека из Титаника, Хёнджин закатил глаза. Если бы это исполнение оказалось хоть чуть лучше предыдущих, он мог бы смириться, но, к его сожалению, никто не придавал песне индивидуальности. Ситуация с факультетом Феликса тоже не внушала оптимизма. Их танцевальные номера выглядели отрепетированными, но не вдохновлёнными. Использование старых постановок, подготовленных ещё для экзаменов, лишь подчёркивало отсутствие свежих идей. Хёнджин невольно хмыкнул, представляя, как на подобный подход отреагировал бы сам Феликс. Он, конечно, всегда готов заступиться за своих, но вряд ли смог бы сдержаться от пары резких комментариев по поводу такой лени и шаблонности. Очередь же стремительно приближалась к тройке друзей, каждый из которых испытывал смесь готовности и беспокойства перед выходом на сцену. Но больше всего это сказывалось на Джисоне, ведь ему предстояло выступить немного раньше остальных. Он будет выступать сольно как раз сразу перед их совместным номером. Его нервозность буквально витала в воздухе. Он то и дело дёргал ремешок гитары, ворча, что тот давит ему на плечо, или жаловался на пересохшее горло. Иногда он моргал чаще обычного, уверяя, что в глаз что-то попало, или вздыхал, наблюдая за своими потными ладонями, сетуя, что не сможет нормально играть. В глазах Джисона сейчас весь мир был будто против него. Парень затих, погрузившись в свой собственный мир, в тщетных попытках успокоится. Его взгляд стал рассеянным, а движения замедленными. Только друзья, находящиеся рядом, сдержанно переговаривались, не желая мешать Джисону в этот момент. А затем голос ведущего пронзил зал, объявляя его номер. Зал разразился аплодисментами, и это словно включило невидимый тумблер внутри Джисона. Всё его волнение будто растворилось в воздухе. Он улыбнулся друзьям и с неожиданной лёгкостью направился к сцене, преображённый и уверенный. По пути Джисон здоровался с каждым, с кем ещё не пересекался, а под светом софитов его лицо озарилось такой лучезарной улыбкой, что никто бы и не подумал, насколько он волновался ещё буквально минуту назад. Вместе с Джисоном на сцену поднялись ещё несколько человек, каждый из которых уверенно занял своё место. Один из них сел за барабанную установку, двое других надели гитары и сделали пару пробных аккордов, а четвёртый встал за синтезатор, настраивая уровень звука. Их движения были слаженными, будто они провели сотни часов, репетируя это выступление. Джисон же подошёл к микрофону и с лёгкой улыбкой проверил его высоту, отрегулировав так, чтобы ему было комфортно. Убедившись, что всё в порядке, он склонился к своей электро-гитаре и быстро пробежался пальцами по струнам, чтобы убедиться, что инструмент настроен. После этого он выпрямился, окинул взглядом зал, где на него внимательно смотрели сотни глаз, и тепло поздоровался с залом и судьями. Его голос звучал уверенно, но с ноткой искреннего волнения, что только добавляло ему обаяния. Закончив вступительное слово, Джисон посмотрел на своих товарищей, кивком подавая сигнал о готовности начать. Публика, постепенно смолкая, словно растворялась в первых мягких и аккуратных звуках, что прозвучали со сцены. Первое, что услышали окружающие — это мягкая незатейливая мелодия, сыгранная на синтезаторе, но едва в пространство ворвался уверенный проигрыш электрогитары Джисона, за которым мощно и ритмично вступили ударные, атмосфера зала моментально изменилась. Джисон держался на сцене с той самой невозмутимой уверенностью, которая так пленяла зрителей. Он выглядит сосредоточенным и расслабленным одновременно. Голос парня, обманчиво мягкий и чуть ленивый, заполнил собой пространство. Слова его песни звучали искренне, рассказывает о том, что на самом деле парень не хочет быть темой для чего бы то ни было обсуждения. Хёнджин, наблюдая за другом, почувствовал, как уголки его губ сами собой поднимаются в улыбке. Когда их взгляды встретились, он громко свистнул в знак одобрения, даже несмотря на то, что песня толком и начаться не успела. Пускай они никогда особо это и не обсуждали, но Хёнджин, как никто другой, понимал, что хочет донести его друг. В каждом слове Джисона чувствовалась искренность. Это не просто красивая лирика, это был настоящий личный монолог, обращённый ко всем и никому одновременно. Джисон буквально сиял уверенностью, которая струилась от него мощными волнами и наполняла весь зал. Его энергетика настолько сильна, что кажется, будто она заставляла воздух вибрировать. Улыбка на его лице — широкая, озорная, слегка вызывающая, будто провоцирует всех вокруг, не оставляя места для сомнений в том, что он контролирует происходящее. Эта уверенность, однако, смешана с лёгкой насмешкой, как будто он в игре, где знает все ходы наперёд. Лишь лёгкий блеск в его глазах выдаёт, насколько искренне он вкладывается в каждую строчку своей песни. Вокал Джисона звучит твёрдо, но с оттенком уязвимости, рассказывая историю, которая, возможно, слишком знакома многим в этом зале. Его слова — это вызов, обнажающий скрытую динамику отношений между ним и теми, кто ждёт его падения. Джисон поёт о людях, которые строят своё существование на чужих неудачах. О тех, кто с радостью воткнёт нож тебе в спину, но сделает это так, чтобы никогда не быть уличённым. Эти строки проникают глубоко, вызывая у слушателей противоречивые чувства. Хёнджин переводит взгляд на сокурсников и замечает эти натянутые улыбки, за которыми прячутся едкие завистливые взгляды. Искусственная вежливость лишь маскирует их истинные чувства. Эти люди будто прожигают Джисона насквозь, следя за каждым его движением, за каждой нотой. Они замерли в напряжённом ожидании. Если у него всё получится, они будут первыми, кто поспешит пожать ему руку и поздравить. Но если он оступится, то эта толпа сразу откажется от него, оставив в одиночестве на обочине, где он будет бороться со своими неудачами в одиночку. Хёнджин понимает, что Джисон знает это. Знает, но совершенно не боится. Он действует намеренно, с долей насмешки. То и дело он ловит чей-то взгляд и, как по сценарию, неожиданно подмигивает, вызвав заметное раздражение у тех, кто спрятался за искусственно наклеенной улыбкой. Хёнджин невольно улыбается, чувствуя, как восхищение другом и гордость за него поднимаются в его груди. И даже при том, что текст песни был насыщен глубокими и серьёзными размышлениями, Джисон умело скрывал его под лёгкой и динамичной мелодией припева. Танцевальный ритм, вдохновлённый звучанием поп-рока, создавал впечатление простой композиции, которая не требовала от слушателя углубляться в подтекст. Лишь немногие, включая судей и особенно внимательных зрителей, могли уловить истинное содержание лирики и заметить тонкие вокальные приёмы, которые Джисон использовал, чтобы удерживать внимание на себе. Скромный, но продуманный и стильный стейджинг только усиливал это впечатление. Именно благодаря этому приёму группа недоброжелателей может и дальше исполнять свои роли, а Джисон — сохранить образ наивного и доброго зубрилы. Хёнджин первый начинает хлопать в такт финальному припеву, подбадривая друга всем своим видом. Его громкий беззастенчивый голос выкрикивает строчки припева, которые он уже успел заучить, словно это его собственная песня. Раздражённые взгляды и громкое недовольное перешёптывание не остаются незамеченными. Но Хёнджина это ничуть не смущает. Он знает, что именно это сейчас нужно Джисону — громкая искренняя поддержка, которая перекроет любой негатив. И постепенно, будто нехотя, к нему присоединяются и другие. Казалось бы, разрозненные хлопки начинают складываться в единый ритм, а знакомые строчки припева подхватывает всё больше голосов. Хёнджин продолжает хлопать, не обращая внимания на негодование тех, кто остаётся равнодушным или явно недоволен его шумной инициативой. Для него сейчас важнее всего быть рядом с другом, стать для него громким эхом поддержки, даже если для этого придётся перекричать зал. Джисон улыбается, с широко раскрытыми и искрящимися глазами допевая финальные строчки под сумасшедшую поддержку, которую оказывает ему зал. Шум аплодисментов и выкрики в его честь становятся всё громче, поднимаясь волной, захватывающей каждого в аудитории. Но больше всего Джисона согревает вовсе не одобрение толпы. Его взгляд находит друзей, которые качаются в такт мелодии и поют громче всех остальных, и его улыбка становится ещё шире. Джисон слышит их голоса, и сейчас это самое важное в его выступлении. Именно поэтому он и готов идти до конца, несмотря на различные трудности, которые могут встречаться на его пути. Пока рядом с ним остаются преданные друзья, которые любят и берегут его, ему всё ни по чём. Учителя-предметники буквально наперебой высказывали слова восхищения в адрес Джисона, отмечая не только его внешний шарм, но и невероятный талант. Преподаватели выделили детально проработанную лирику и качественное музыкальное сопровождение, которые вместе создавали впечатляющий образ. Однако больше всего их покорил вокал Джисона — сильный, искренний, наполненный уникальными интонациями и доведённый до технического совершенства. Некоторые и вовсе назвали его вокал одним из самых уникальных и самобытных, который вообще имелся у их студентов на данный момент времени. Историк же и вовсе в своей обычной манере заверил Хана и всех присутствующих, что обязательно внесёт рассказ о его юности в учебную программу, когда через пару лет Джисон станет всемирно известным музыкантом. Хёнджин, стоявший рядом, сиял, словно это его самого нахваливали. Каждое новое слово признания заставляло его грудь наполняться гордостью за друга. Он давно считал, что Джисон заслуживает быть услышанным, и этот момент стал для него подтверждением. Джисон не просто исполнил песню, он донёс её до сердец людей и получил признание. А что может быть важнее для настоящего музыканта? Когда же очередь дошла до мнения родителей Хёнджина, атмосфера в зале ощутимо изменилась. До этого супруги Хван держались нейтрально, высказываясь о предыдущих выступлениях сдержанно и формально. Однако когда настало время оценить Джисона, их тон внезапно стал резким и даже язвительным. С самого первого слова, прозвучавшего из уст отца Хёнджина, стало ясно, что критика будет жёсткой, но она превзошла все ожидания. Хёнджин услышал в речи отца полный спектр пренебрежения. А по опешившему и покрасневшему лицу Джисона было ясно, что он, конечно, был готов к профессиональной критике, но совершенно не ожидал встретиться с таким личным нападением. Словесные удары Джунхо же становились всё беспощаднее. Вместо анализа музыкального исполнения он переходил на личности, цепляясь за любые детали, не связанные с выступлением. — Крайне дерзкая заявка для студента, который кроме завышенного чувства собственного достоинства, ничего собой толком не представляет. Думаете, что вы такой уникальный и талантливый, что можете разбрасываться столь едкими фразочками и при этом, улыбаясь, принимать аплодисменты? Вам бы поумерить собственный пыл и заняться музыкой со всей серьёзностью, а не строить из себя уже состоявшуюся рок-звезду, коей вам никогда и не стать с таким-то подходом. В этот момент Хёнджин почувствовал, как в его груди начинает закипать ярость. Он искоса взглянул на друга, заметив, как тот опустил взгляд, пытаясь сохранить хотя бы видимость спокойствия. Однако выражение лица Джисона было слишком очевидно. Хёнджин еле сдерживает себя от того, чтобы сорваться с места и расцарапать физиономию собственного отца. Благо, рядом с ним, как по волшебству, оказывается Минхо, который привлекает к себе внимание лёгким похлопыванием по плечу. Но даже Минхо не может повлиять на растущее негодование Хёнджина и желание прописать смачных оплеух зазнавшимся родителям. Джисон и так всегда во всём сомневается, и если парень начнёт загоняться после сказанных Джунхо слов, Хёнджин будет готов приходить к отцу каждую ночь в самых страшных кошмарах. — Я серьёзен в отношении музыки, господин Хван. Без музыки моё существование было бы бессмысленным. — Из бессмысленного здесь только ваши песенки ни о чём. Хотя оно и понятно. У вас на уме сейчас совершенно другие вещи. Зачем напрягаться, если можно расслабиться и не прилагать никаких усилий для того, чтобы выбиться в люди, не так ли, Хан Джисон? — Я не понимаю, о чём Вы говорите, господин Хван. — Ну как же, посмотрите на себя. Разве может достойный член общества ходить в обносках и не знать базовых норм приличного поведения в обществе? Хотя, чего можно было ожидать от человека, которому выпал бесплатный «золотой билет» на поступление. По залу начали проходить едкие смешки в сторону скукожившегося молодого человека. И пока Джисон осматривал свой внешний вид, который мало чем отличался от любого присутствующего в этом зале студента, Хёнджин уже дошёл до точки невозврата, видя блестящие от слёз и не понимания глаза Джисона и слыша издевательский снисходительный тон, в котором разговаривал его отец. Но больше всего Хёнджина убивало то, что никто в зале даже не пытался остановить эту словесную атаку или хотя бы намекнуть старшему Хвану, что тот перегибает палку. Это уже была не критика, а откровенные оскорбления, ничем не связанные ни с выступлением, ни с навыками молодого человека. Джунхо вымещает на Джисоне личную неприязнь и наслаждается вседозволенностью, которую ему предоставляют другие. Он проверяет Джисона на прочность, ждёт, когда тот сломается. Хочет посмотреть на весь тот хаос, который он прямо сейчас устраивает в душе молодого, только начинающего свой путь музыканта. Хёнджин больше не мог выносить того, что происходило перед его глазами. Игнорируя предупреждающие взгляды Феликса и Минхо, которые в отчаянной попытке пытались его удержать, он резко направился прямо на сцену. Его шаги звучали громко и отчётливо, привлекая внимание зрителей, и зал погрузился в напряжённое молчание. Джисон, стоявший за микрофонной стойкой, выглядел так, словно вот-вот исчезнет. Он не знал, куда деваться от взгляда аудитории, который буквально прожигал его насквозь. Но тут Хёнджин решительно встал рядом с другом. Он уверенно провёл рукой по микрофону, который издал треск, эхом отозвавшийся в зале. Этот звук моментально притянул внимание всех присутствующих. Хёнджин улыбнулся. Но это была не его обычная мягкая улыбка. На его лице застыл хищный оскал, полный вызова и решимости. Его взгляд намеренно встретился с глазами отца, в которых уже читалась чистая ярость, смешанная с удивлением. Джунхо явно не ожидал, что его собственный сын осмелится вот так выступить против него, да ещё на глазах у всех. Но Хёнджина это сейчас не волновало. — Многоуважаемый Хван Джунхо, Все мы знаем, что Вы потрясающий виртуоз и великий музыкант. Пусть и в узких кругах, но ваше мнение действительно что-то значит. Только вот если мне не изменяет память, то в молодости Вы не могли похвастаться лирикой более глубокой, чем повторяющиеся слова о вечной любви и преданности. Это не умоляет Ваших заслуг, конечно же! Но смею предположить, так же, как Вы искали себя, будучи молодым студентом, так же и каждый из нас упорно пытается найти себя в этой не простой жизни. Вам так не кажется? — Не много ли Вы себе позволяете? — Не больше Вашего, многоуважаемый. — Я прошу прощения, но вроде мы не с Вами вели диалог до этого момента. Дождитесь своей очереди. — Диалог? Так вот как вы называете умышленное оскорбление и пренебрежение заслуг первокурсников? Ди-а-лог… — Что за цирк Вы тут пытаетесь устроить? — Пытаюсь? Ох, поверьте, я не пытаюсь. Клоуны, жонглёры, укротители животных, канатоходцы – это всё мне не по душе. Но, как Вы и сказали, этот ди-а-ло-г Вы вели не со мной, хотя мне очень, очень не терпелось к нему присоединиться, признаюсь. И раз уж я уже здесь, то хотел бы дать новую тему уже для нашего с Вами увлекательного ди-а-ло-га. С Вашего позволения, конечно же. Отец Хёнджина застыл, не успев вымолвить ни слова. Его лицо, мгновенно утратившее самообладание, напряглось, когда Хёнджин, демонстративно щёлкнув пальцами, потребовал подготовить сцену для их с друзьями выступления. Эта уверенная и дерзкая выходка сына выбила Джунхо из колеи. Он тут же выпрямляется, словно по струнке, что-то активно записывая в листок, на котором красовалась фотография Джисона. Хёнджин же внимательно наблюдал за отцом, надеясь на проблеск совести. Он знал, что Джунхо гордится своей строгостью и принципами, но искренне надеялся, что в этот момент он выберет справедливость. Одно дело вымещать на ком-то накопленную злость, а совсем другое — быть предвзятым и некомпетентным членом жюри. И пока сцена оживала под подготовкой техников, в Хёнджина словно влили новые силы. Он чувствовал, как что-то внутри него меняется, будто расставляются на место давно перепутанные приоритеты. Впредь он не позволит хоть кому-то сказать плохого слова в сторону его друзей. Ни в его присутствии, ни тем более в его отсутствии. И его собственный отец станет первым человеком, который опробует на себе всю прелесть последствий подобного.