Love is the answer and music is healing

Паника сковывала тело, словно ледяной панцирь, охватывающий с ног до головы. Морозный воздух царапал лёгкие. Каждый вдох был отрывистым, а кончики пальцев неприятно саднили из-за постоянного трения о ладони в безуспешных попытках согреться. Молодой человек слишком сильно торопился, наспех собирая вещи, что абсолютно не подумал о том, что сейчас уже середина зимы. Из верхней одежды на нём была лишь лёгкая осенняя куртка, абсолютно не подходящая для такой погоды. И старый тёмно-бордовый шарф, подаренный кем-то из родственников, который он схватил по чистой случайности. Тот просто удачно попался под руку, когда парень уже собирался вылетать из общежития с маленьким увесистым чемоданом на перевес к уже подъехавшему к его корпусу такси. Огромные белые хлопья неумолимо падали с неба, покрывая улицу, машины и прохожих густым слоем, превращая всё в пушистое белое полотно, в котором терялись все очертания. Снег слепил глаза, застилая видимость, и оседал на одежде, формируя незамысловатые узоры. Ветер то поднимал снежную завесу, то утихал, оставляя только мягкое шелестение снега под ногами. Молодой человек растерянно стоял на парковке. Каждый порыв холодного ветра неприятно проникал под его куртку, но он даже не задумывался о том, насколько неподходящим был его выбор одежды. Его тёмные волосы уже покрыла неприятная снежная шапка, которую он, казалось, не замечал, даже не пытаясь смахнуть. Он просто стоял и смотрел на здание аэропорта, словно оно таило в себе ответы на все его вопросы. Его пальцы механически теребили билет, сминая его края, пока тот, наконец, не надорвался. Таким же надорванным ощущал себя и молодой человек. Он стоял, окружённый снежной завесой, и каждая мысль в его голове была словно та же беспорядочная метель. Билет в его руке, некогда казавшийся таким многообещающим, теперь выглядел как нечто чужое. Он чувствовал, как сердце сжимается в груди, противясь тому решению, которое, казалось бы, должно было быть источником волнения и радости в предвкушении новой жизни и немыслимых перспектив. Он сам сейчас не верил, что в подобном ключе думал об отчислении ради столь безрассудного поступка со спешным переездом в чужую страну, который абсолютно ничего им не гарантировал. Он раз за разом переводил взгляд на цифры и буквы, выгравированные на билете, словно надеясь обнаружить в них какой-то знак, ошибку, шанс отказаться от поездки. Почему он вообще так внезапно начал сомневаться в том, что ещё недавно казалось ему правильным решением? Либо же он просто пытался убедить себя, что всё делает правильно... Если бы это было тем, чего он на самом деле желает, стоял бы он сейчас здесь, до боли в замёрзших пальцах цепляясь за ледяную ручку чемодана, боясь и шага сделать? Надрывный звук автомобильных сигналов где-то вдалеке смешивается с бесконечным шумом торопящихся на свои рейсы людей. Голоса проходящих мимо были приглушёнными в завывающем ветре, как будто они были где-то далеко. Все они и правда были далеки. Далеки от его тревог и сомнений. Как будто их пути были чёткими и ясными, в то время как его собственный путь застилал снег. Парень оглядывается, пытаясь считать эмоции на лицах окружающих его людей и найти хотя бы одного человека, такого же растерянного, как и он сам. Он ловит себя на мысли, что люди так легко это делают. И дело не в полётах на самолёте. Казалось, все, кроме него, легко справляются с переменами. Казалось, они просто берут и идут вперёд, не задавая себе тысяч вопросов. Не боятся того, что их ждёт за очередным поворотом. Он завидовал этому. Сколько раз ему говорили, что он слишком усложняет себе жизнь, пытаясь просчитать каждый шаг, прокручивая одни и те же мысли в голове снова и снова. И ведь он даже пытался меняться, пытался быть беспечным, делать вид, что ему всё равно. Но это было притворство. Парень невесело усмехнулся, сжимая билет так крепко, что тот, казалось, вот-вот окончательно порвётся. Вот на сколько хрупок этот самый «билет в новую счастливую жизнь». Прохожие изредка бросали на него взгляды, полные недоумения и чего-то похожего на осуждение. В глазах некоторых мелькали презрение и недоверие, которые он не мог объяснить. И чем дольше он стоял на месте, беспомощно сжимая билет в руках, тем больше таких взглядов ему попадалось. Все они скользили по нему, будто он был странным пятном на их фоне. Его апатичный вид привлекал к себе и проезжающих мимо таксистов, каждый из которых посчитал своим долгом спросить, куда юноше нужно. Тот лишь качал головой, не поднимая глаз. Жаль, что ни один из этих таксистов не мог дать ответ на этот вопрос. Ведь он и сам не знал, куда ему нужно. Иначе он бы не стоял сейчас здесь, ощущая себя полным придурком. Телефон в кармане настойчиво гудит, но даже это сейчас не беспокоит юношу. Он решает сделать небольшой круг по парковке, чтобы не стоять уж совсем истуканом. Каждый шаг его медленный и тяжёлый, как если бы ноги утопали в глубоком снегу, хотя тот был лишь тонким слоем на асфальте. Он еле как катит за собой чемодан, колёсики которого тонут в мокрой снежной каше, не желая ехать ровно. Чемодан тянется за ним мёртвым грузом, ещё больше усложняя и без того неуверенные шаги. Скрип пластиковых колёс кажется странно гнетущим.  Уже собираясь идти на второй круг, он, наконец, видит подъезжающую к зданию аэропорта машину, которую не спутал бы ни с какой другой. Он лично когда-то нарисовал на ней баллончиком несколько незамысловатых рисунков под звонкий одобрительный смех своих друзей. Сейчас это воспоминание всплыло перед его глазами с такой живостью, что парень на мгновение оказался там, в той беспечной реальности. Они все тогда смеялись, и казалось, что время остановилось в их беззаботности. Но теперь эти образы ощущались неправильными. Будто это была не его жизнь, а лишь отражение чего-то далёкого и иллюзорного, как сон. Он словно смотрел на себя снаружи, на себя, который мог позволить себе быть беззаботным, смеяться от души и не думать о будущем. Тот парень был счастлив в своей простоте. Он верил, что связь с людьми, с которыми делил такие моменты, была нерушима. Но сейчас даже такое невинное, светлое воспоминание о прошлом было словно запечатано меткой "не вспоминать". И всё из-за него. Почему образ его лица так ярко врезался в память? Почему он всё ещё помнит во всех подробностях каждый его миллиметр? Почему помнит каждую родинку на его шее? А его смех... Этот звук будто продолжал жить в его голове, отдаваясь болезненным эхом, заставляющим внутренности сжиматься так сильно, что это было почти физически ощутимо. Парень сжимает замёрзшие пальцы в кулаки, пытаясь заглушить эти мысли, но они упорно возвращаются. Почему он злится на себя, а не на того, кто стал причиной его боли? И почему позволяет этому рушить то, что он так трепетно строил? Юноша прячется за одной из колонн, наблюдая, как его некогда семья выходит из машины и, немедля ни секунды, заходит в здание. В кармане вновь раздаётся неприятная вибрация, и юноша, едва шевеля замёрзшими пальцами, пытается вытащить свой смартфон. Но тот выскальзывает из его руки и летит на замёрзший тротуар. Характерный звук разбившегося стекла звучит особенно громко в тишине, в которую будто погрузился мир вокруг юноши. Экран смартфона треснул. Вот только внутри парня что-то треснуло гораздо раньше, оставив в его груди вечно зияющую дыру. Вместо того, чтобы поднять телефон и ответить на звонок от обеспокоенных его отсутствием друзей, парень просто неподвижно стоит и смотрит на разбитый экран. Звонки так и продолжают поступать, и на экране снова и снова появляется одна и та же картинка, которая, казалось, больше не имела смысла, но которая была так важна раньше. На снимке были запечатлены улыбающиеся лица, среди которых было и его собственное. Фотография была сделана пару месяцев назад. Тогда, когда парень был уверен, что они горы вместе свернут. Когда он думал, что наконец, нашёл место, где может чувствовать себя свободным. Когда у всех них была одна мечта и цель. Эти лица были живым напоминанием о том времени. Но теперь, глядя на широкую трещину, разделившую экран на две части, аккурат между ним и остальными, он чувствует, будто связь с теми днями на всегда утрачена. Он чувствует, как внутренний холод проникает глубже, чем любой зимний ветер, но просто не может заставить себя пошевелиться. Юноша вновь и вновь обдумывает всё, что происходило с ним за последние пару лет. Билет, который он всё ещё вертит в руках, лишь мозолит глаза, являясь символом всех надежд и планов, которые он некогда строил. И эта чёртова фотография, некогда напоминающая ему обо всех совместных моментах с этими людьми, которые за эти года так прочно засели в его жизни, теперь лишь заставляет его сомневаться в своём решении и чувствовать себя предателем. Ведь он не поедет. И решил он это задолго до дня отъезда, просто боялся признаться в этом и самому себе, и остальным. Он не мог позволить своему решению сказываться на остальных. Они так много работали и заслужили шанс на счастливую жизнь. Если бы он рассказал о своём решении сразу, или если бы он сейчас ответил на звонок и рассказал, они, не задумываясь, бросили бы всё и остались рядом. Но как бы парень ни боялся остаться один, как бы не хотел поступить как эгоист, он желает им только самого лучшего. И в отличии от него, у которого всё ещё есть любящая семья и пусть уже не такая сильная, но вера в лучшее, они здесь не были счастливы и их здесь ничего не держит. Его друзья, полные энтузиазма, постоянно обсуждали предстоящую поездку. Каждая их беседа была насыщена деталями: они оживлённо решали, где будут жить, строили планы на каждый день, говорили о местах, которые обязательно нужно посетить, и о шагах, которые нужно предпринять для достижения общей цели. Это предвкушение новой жизни буквально пульсировало в каждом разговоре. Тогда как душе мысли о переезде не находили отклик. Он не мог увидеть себя в этих планах, и чем больше друзья говорили об этом, тем сильнее он ощущал свою отстранённость. С каждой новой деталью, которую его друзья обсуждали, его внутреннее сопротивление только возрастало. Каждое упоминание о грядущем отъезде вызывало в нём волну дискомфорта. Он старался избегать разговоров о дате отъезда, старался не думать о моменте, когда придётся сесть в самолёт и оставить всё позади, старался не показывать этого, скрывал свои сомнения за улыбками и одобрительными кивками, но каждая беседа о будущем в чужой стране, вместо того, чтобы вызывать радость, вызывала лишь тревогу. Не было вариант, при котором каждый из них был бы счастлив, оставшись вместе. Его друзья горели идеей новой жизни, новых возможностей, а он чувствовал себя чужаком среди них, несмотря на всю привязанность и любовь к ним. Он знал, что не сможет обмануть себя и продолжать играть роль, которая ему не подходит. И если для того, чтобы его друзья могли быть по-настоящему счастливы, ему придётся отпустить их, он отпустит. Юноша выходит из своего укрытия, уже не скрываясь за колонной. Напротив, он выпрямился, облокачиваясь на холодный бетон, и медленно задрал голову, ловя лицом снежные хлопья, словно это могло принести хоть каплю облегчения. Он глубоко вздыхает, и его взгляд в последний раз находит друзей, которые уже идут на посадку. Он видит, как маленькая фигурка мечется от человека к человеку, не переставая набирать его номер. Глаза неприятно пылают из-за подступающих слёз, которые никак не могут выйти наружу. Девушка же не прекращает попыток дозвониться, пока в очередной раз, пролетая мимо окна, не застывает, увидев его. Их взгляды пересекаются. Он никогда не забудет, как её, на мгновение наполнившийся радостью от его появления, взгляд сменился сначала растерянным, а затем напуганным и непонимающим, когда парень так и не шелохнулся, чтобы успеть на посадку. И он никогда не сможет простить себя за то, что просто развернулся и ушёл. Он понимал, если бы он продолжил смотреть в её огромные глаза, если бы увидел, как она безуспешно пыталась докричаться до него, срывая свой голос, как она сквозь дикую боль продолжала кричать даже после того, как он сел в такси, как слёзы рекой лились по её щекам, и как остальные пытались удержать её на месте, его сердце просто не выдержало бы. Именно так он решил распорядиться предоставленным ему шансом на новую жизнь. Сбежать от неё, от их общей мечты. И всё же, несмотря на сознательное бегство и надвигающуюся тяжесть сожалений, внутри стало немного легче. Как будто невыносимая тяжесть на сердце, которую он носил с собой всё это время, наконец, начала ослабевать. Это было как странное облегчение, болезненное, но необходимое. Он сжимает в руках билет, тот самый, что должен был стать его пропуском в новую жизнь, и начинает поступательно отрывать от него кусочки, наблюдая, как он превращается в мусор, и чувствуя, как паника начинает отступать. Болезненные воспоминания пробираются внутрь, заполняя собой пустоту. Слёзы, которые он сдерживал, наконец, находят выход. Они текут тонкими струйками по щекам, оставляя влажные следы на замёрзшей коже. Тем временем на телефон, оставленный на тротуаре, продолжали тоннами поступать звонки и сообщения. До того момента, пока батарея телефона не разрядилась, тем самым окончательно оборвав последнюю, и без того хрупкую, нить связи между ними.

***

—  Значит, решили побыть наедине? — Прогуляться. — Это называется свидание, Хёнджин. — Это называется прогулка, озабоченный белкоголовый. Хёнджин застрял с друзьями в клубе на куда более длительное время, чем рассчитывал изначально. Ему хотелось как можно скорее выбраться из шумного помещения, наполненного смехом, громкой музыкой и ярким светом. Но, увы, эта задача оказалась не такой простой. Все его надежды на быстрое спасение рухнули, потому что его ненормальные друзья, как всегда, были полны сил и желания поиздеваться над ним. Они буквально не отпускали его, постоянно забрасывая уточняющими вопросами, каждый из которых был всё более неуместным и нелепым. Казалось, они сговорились против него. Их бесконечные шутки про их с Соджуном отношения и поведение, как во время его выступлений, так и после них, казалось, не собирались заканчиваться. Будто кто-то установил невидимое правило: пока они не отпустят все шуточки на этот счёт, Хёнджину просто не удастся уйти. Он только и успевал, что закатывать глаза и недовольно цокать в ответ, всем своим видом показывая, что ему это надоело, но его недовольство только подогревало их шутливый азарт. Особенно отличились Джисон с Феликсом, которые с серьёзными лицами пытались построить хронологию его взаимоотношений с Соджуном. Каждый их новый комментарий был ещё более абсурдным, чем предыдущий, но они старательно делали вид, что это серьёзное обсуждение. Иногда к ним присоединялся и Чанбин, который с энтузиазмом поддакивал каждому их слову. Всё это выглядело как какая-то нелепая пародия на детективное расследование, где целью было разгадать, когда же, наконец, случится их "долгожданный" первый поцелуй. С каждой их новой шуткой Хёнджин чувствовал, как на его лице медленно, но верно появляется румянец. И это был не тот румянец, который можно было скрыть за мимолётным жестом или словами. Нет, это был тот самый подростковый румянец, который выдаёт все твои настоящие эмоции. Он делал всё возможное, чтобы это скрыть, отмахивался от них, как от назойливых мух, и пытался сфокусироваться на чём-то другом. Но правда была в том, что каждый раз, когда они упоминали Соджуна и их "предстоящий поцелуй", внутри него что-то дрожало, а сердце начинало стучать чуть быстрее. И это чувство заставляло его только сильнее хмуриться, что, конечно же, не ускользало от его друзей. Они видели его реакцию, замечали, как он краснеет, и от этого их смех становился только громче, заставляя его ещё больше нахмуриться и надуть губы, показательно обидевшись. — Я ухожу. — Не хочешь заставлять своего любимого ждать? — Ну всё, я сейчас придушу эту тупую белку. — Так, а ну успокоились. Оба. Голос Чанбина, словно гром среди ясного неба, прозвучал настолько резко и уверенно, что мгновенно дал понять — лучше не проверять его терпение. Он не шутил. Этот командный, почти властный тон сразу выбил всякое желание у кого-либо продолжать пререкания. Хёнджин, уже разгорячённый до предела от всех этих подколов, лишь недовольно цокнул языком, пытаясь скрыть раздражение, которое накатывало с новой силой. Ему всё труднее было держать лицо и не сорваться на своих друзей, которые, казалось, испытывали его на прочность. Джисон же, довольный своей маленькой победой, ловко воспользовался ситуацией, прячась за широкой спиной Чанбина, как за стеной. Он явно наслаждался моментом, глядя на Хёнджина с вызывающей улыбкой. Прижимаясь к спине друга, Джисон всем своим видом показывал, что чувствует себя в полной безопасности, защищённый не только физически, но и морально. Чанбин был для него своеобразной «гарантией» от возможной мести. И, как в завершение этого маленького спектакля, он ещё и высунул язык, бросив последний, почти детский жест в сторону Хёнджина, словно нарочно вызывая его на новую волну раздражения. Хёнджин, чувствуя, как внутри всё бурлит от смешанных эмоций, всё же удержался от немедленного ответа. Вместо того, чтобы броситься на Джисона и придушить его, чего, наверное, все, включая и его самого, от него и ждали, он поступил иначе. Элегантно, словно на сцене, он развернулся на носочках, как будто показывая всем, что владеет ситуацией и не собирается поддаваться на провокации, и направился в сторону выхода. Остатки румянца всё ещё горели на его щеках, словно напоминание о том, как легко его можно было смутить подобными шутками. — Но не забывайте о контрацепции. Детей, может, и не заделаете, но… Чанбина говорил громко и уверенно, с такой неподдельной иронией, что Хёнджин мгновенно почувствовал, как его тело напряглось. Слова, несущиеся из его рта с огромной скоростью, заставили Хёнджина покраснеть от ярости и стыда. Он был готов броситься через весь клуб и закрыть его рот собственными руками, лишь бы остановить этот нескончаемый поток. Он буквально видел, как Чанбин, довольный своей провокацией, замолчал, при этом всё так же игриво улыбаясь, явно наслаждаясь тем, как всё разворачивается. Ощущение, что вся эта ситуация выходила из-под контроля, с каждой секундой становилось всё сильнее. А к тому же Чанбин, похоже, совершенно не заботился о том, что их могут услышать посторонние, а может, даже нарочно говорил так громко, чтобы они точно уловили суть шутки. Это и бесило больше всего. Тем временем Джисон и Феликс буквально катались от смеха где-то под столом, их лица перекосились от весёлого истерического хохота. Йени и Сынмин, которые сидели неподалёку, тоже уловили часть разговора. Улыбки скользнули по их лицам, а взгляды, которыми они обменивались, и тихие шепотки только усилили подозрения Хёнджина. Он видел, как они украдкой поглядывают на него, и его сердце сжималось от мысли, что и они могли что-то обсуждать в контексте его и Соджуна. Он понятия не имел, о чём именно они шепчутся, но подозрения были достаточно сильны, чтобы заставить его внутренне содрогнуться. Ещё одного предательства он не переживёт. — Ты, разве, никуда не торопился? Или ждёшь ещё одного дружеского наставления от дяди Чанбина? Если так, то я всегда в твоём распоряжение. Правда, думаю, что Ли не обрадуется, если узнает, что я выдаю его секретики. — А ты… можешь рассказать о нём? — Я не стремлюсь покинуть этот мир болезненно и скоротечно, Хван. Так что тебе придётся самостоятельно добывать интересующую тебя информацию. Попробуйте для начала поговорить. Обычно это помогает узнать человека получше. Если, конечно, у вас не было более интересных планов на этот вечер. — Тц. И без вас, умников, разберусь. Ушёл. — Удачи. Постарайтесь не сожрать друг друга сразу, дотерпите до дома. Ну что за придурки его окружают? Хёнджин спешно покинул клуб, почти выбегая на улицу, где прохладный ночной воздух приятно остужает его пылающее от злости и смущения лицо. В этот момент тишина улицы казалась спасением от всего, что творилось внутри клуба. Он не знал, что сейчас больше его раздражало: бесконечные шуточки друзей или собственная реакция на всё это. Хёнджин достал из кармана очередную сигарету и закурил, надеясь, что привычный процесс немного его успокоит. Он сделал несколько глубоких затяжек, стараясь сосредоточиться на ощущении горьковатого дыма, заполняющего лёгкие. Но этого было мало. Мысли о происшедшем всё ещё кружились в его голове, не давая расслабиться. Бросив взгляд в сторону, он заметил Соджуна, стоящего на том же месте. Хёнджин подходит ближе к старшему и, не задумываясь, протягивает ему открытую пачку, предлагая сигарету. Соджун посмотрел на него с лёгкой заинтересованностью, протянул руку к предложенной пачке, но, вместо того, чтобы взять сигарету, его пальцы мягко коснулись открытой кисти Хёнджина. Внезапное прикосновение было настолько нежным и тёплым, что Хёнджин мгновенно почувствовал, как табун мурашек пробежал по его коже. Всё его тело рефлекторно напряглось, как будто от неожиданного разряда тока, и он резко отвёл взгляд, чтобы скрыть нахлынувшие эмоции. Хёнджин неловко прокашлялся, словно это могло помочь унять смущение, и попытался отдёрнуть руку, но не ожидал, что Соджун отреагирует так быстро. Вместе с его движением Соджун сделал шаг ближе, оказываясь на опасно близком расстоянии. Сердце Хёнджина начало колотиться сильнее, а мысли спутались. Соджун, словно играя, слегка наклонил голову вбок, стараясь поймать взгляд Хёнджина, который теперь изо всех сил избегал встречи глазами, делая вид, что изучает окружающее пространство. Но в ночной пустоте улицы не было ничего, что могло бы удержать его внимание. Соджун же продолжал нежно поглаживать кисть Хёнджина, его прикосновение было мягким, но неожиданно уверенным, словно он не собирался отступать. Хёнджин чувствовал, как его дыхание сбивается от этой близости, а его смущение только усиливается. Вдруг, другой рукой, Соджун мягко вытащил сигарету из губ Хёнджина и начал рассматривать её со всех сторон, словно это было нечто необычайно любопытное. Хёнджин стоял неподвижно с открытым от изумления ртом, не зная, что делать дальше. Внутри всё перемешалось: от тихой паники до какого-то странного трепета. Хёнджин никак не мог собрать мысли воедино, но взгляд Соджуна, который медленно переместился с сигареты обратно на него, вывел его из состояния внутренней растерянности. В этот момент Хёнджин почувствовал, как его сердце забилось ещё сильнее. От этого пристального, пронизывающего взгляда становится не по себе. Казалось, будто Соджун пытается залезть к нему в душу. — Тебе нравится курить сигареты? — Ну… это успокаивает, помогает расслабиться и отрезвляет… временами. — В мире столько приятных вещей, которые можно попробовать, выпить или съесть, но ты выбрал самую противную из них. — Просто это оказалось самым действенным. Если не будешь, то отдай, пожалуйста, я не докурил. — Что ты чувствуешь сейчас? Соджун приближался, как коршун, нависая над Хёнджином с уверенностью, которая заставляла сердце младшего стучать ещё быстрее. Всё внутри Хёнджина кричало о том, что он должен что-то сделать, как-то отреагировать, но тело словно перестало его слушаться. Он сам не заметил, как, отступая назад, оказался прижатым спиной к холодной стене кирпичного здания. Соджун продолжал прокручивать в пальцах сигарету, не спеша, словно намеренно тянул момент. Время растянулось, воздух стал вязким. Соджун время от времени стряхивал пепел с тлеющего кончика, но при этом его взгляд не отпускал Хёнджина ни на секунду. Глаза Соджуна сосредоточенно изучали его, будто он пытался прочесть все скрытые мысли, увидеть за фасадом то, что Хёнджин так старательно пытался скрыть. И именно это заставляло младшего нервничать ещё сильнее. Он понимал, что если скажет хоть слово, его ложь, его смущение или чувства, которые он до сих пор старался не показывать, могут всплыть на поверхность. Это ощущение, что его видят насквозь, пугало. — Зачем мне рассказывать о своих чувствах? — Кто знает. Может, я знаю, как помочь тебе, не прибегая к медленной неприятной смерти от рака лёгких? Как я уже говорил, есть множество более приятных вещей, которыми можно себя занять. Дыхание Хёнджина сбилось, и он сам не замечает, как начинает дышать неровно, через раз, словно воздух вокруг стал гуще и тяжелее. В голове всё смешалось, и он мысленно ругает Джисона с Чанбином. Это они виноваты, наговорили невесть чего, заставив его смотреть на каждое действие Соджуна через искажающую линзу. Теперь любое слово, любой взгляд Соджуна кажутся Хёнджину подтекстом, намёком. И, конечно же, всё сводится к одному — будто Соджун предлагает переспать. Да и вообще, чего он докопался до него? Хочет курить — курит. Если бы не хотел — не курил бы. Это был его выбор, и он не видит ни одной причины оправдываться за него. Кто вообще дал Соджуну право ставить его в такое положение? Он ведёт себя так, будто знает Хёнджина насквозь, как будто может управлять его эмоциями, словно кукловод, дёргая за невидимые нити. Если для него подобные игры с чужими чувствами в порядке вещей, то нужно как следует проучить этого зазнавшегося музыканта. — Чувствую, что мне не хватает личного пространства. Соджун понимающе кивает и отходит на несколько шагов назад, выпуская кисть младшего из своей хватки, позволяя ему, наконец, ощутить некое облегчение. Хёнджин прячет одну руку в карман, пока та, согретая теплом Соджуна, не успела замёрзнуть, а другую вытягивает, принимая то, что осталось от недокуренной сигареты, из рук музыканта. Однако, после всего случившегося, тянуть сигарету обратно к губам не хотелось. В голове настойчиво всплывали последние слова Соджуна. А так хорошо начинался день. Едва ли стоило расслабляться рядом с таким непредсказуемым человеком, как Соджун. Всё шло своим чередом, пока этот парень не вторгся в его мир, нарушив его спокойствие. Хёнджин с тихим недовольством потушил сигарету и бросил в ближайшую мусорку, стараясь сосредоточиться на окружающем мире, но его мысли оставались прикованы к недавней сцене. Он отвернулся от Соджуна, устремив взгляд на пустую улицу. Прохлада ночи была освежающей, но это никак не помогало ему вернуть внутреннее спокойствие. Соджун, словно безмолвная тень, последовал за ним, не отставая ни на шаг. Хёнджин шёл, не особо задумываясь о том, куда ведут его ноги. Казалось, что это не имело никакого значения, ведь никто из них не озвучил конкретную цель прогулки. Музыкант просто предложил пройтись, и Хёнджин согласился, не вдаваясь в детали. Соджун держался на расстоянии, предоставляя Хёнджину то самое личное пространство, о котором младший попросил. Но, как назло, теперь это начало раздражать Хёнджина. Что за нелепая игра в святую добродетель? Ведь это не то, чего он ожидал. Внутри всё бурлило от недовольства. Хёнджин был уверен, что Соджун продолжит напирать, благодаря чему младший смог бы в какой-то момент как следует его отшить, показать своё превосходство, поставить его на место. Но вместо этого Соджун, к его удивлению, просто послушался. Не будет же теперь Хёнджин самостоятельно брать его руки и фиксировать их на своих запястьях и прижимать его ближе к себе, стоя у стены. Мысль о том, что инициатива должна исходить от него, только усиливала внутреннее раздражение. Бесит. Каждое действие Соджуна, или его отсутствие, вызывало у Хёнджина мгновенный отклик. И теперь он, наконец, понял, что это за странное, щекочущее, не перестающее его донимать чувство в груди. Соджун просто бесит его. Каждым своим действием. Бесит, когда держит его за руку, когда заставляет ощущать тепло своих прикосновений. И ещё больше бесит, когда перестаёт это делать. Бесит, что Соджун не просто сидит у него в голове, он буквально обосновался там, превратив каждый миг их общения в мучительное ожидание следующего хода. Бесит, что скрывается под маской. И бесит, что Хёнджин не может наплевать на всё и просто стащить её с его лица. Всё в нём бесит! Хёнджин звучно топал по улице, с каждым шагом становясь всё более угрюмым и мрачным. Это выражалось в каждом его движении: от напряжённых плеч до резких, почти агрессивных шагов. Соджун, стараясь держаться на безопасном расстоянии, понимал, что сейчас лучше всего дать младшему время остыть и разобраться с нахлынувшими эмоциями. Он мог только догадываться, какие мысли сейчас роились в голове Хёнджина, но точно не представлял, насколько далеко тот зашёл в своих выводах. Соджун, не вмешиваясь, шёл рядом, внимательно наблюдая за ним. Он просто следил за тем, чтобы младший в порыве ярости не провалился во внезапно не вовремя открытый люк, не споткнулся о бордюр, не врезался в столб или не выскочил бы на проезжую часть под так удачно двигающийся ему на встречу автомобиль. Хотя он не вмешивался напрямую, Соджун был готов действовать, если бы что-то пошло не так.   Что-то в Хёнджине вызывало у Соджуна особую заботу, словно непостоянные и порой взрывные эмоции младшего требовали бережного и трепетного отношения. Это было как интуитивное понимание того, что за всем этим раздражением, резкими словами и бурлящими чувствами скрывается хрупкость, которую он не хотел повредить. Именно поэтому достаточно было одной просьбы со стороны Хёнджина, чтобы Соджун немедленно отступил, не желая доставлять ему даже малейший дискомфорт. Он помнил, как легко Хёнджин мог замкнуться в себе или разозлиться, и не хотел быть причиной этого. Особенно остро в памяти Соджуна стоял тот момент, когда какой-то непонятный мудак прижимал перепившего Хёнджина к себе, совершенно игнорируя его несогласие и попытки вырваться. Этот утырок оставил на нежной коже Хёнджина синяки, увидев которые позже, в попытке переодеть его, в Соджуне возникла животная ярость и желание вернуться, чтобы расправится с ним, отбрасывая все свои пацифистские принципы. — Мы куда-то опаздываем? Музыкант мгновенно пожалел, что вообще подал голос, когда заметил, как на него уставились два устрашающе светящихся глаза. Хёнджин закатил глаза, но его шаг замедлился. Его выбешивало то, как Соджун выглядел искренне удивлённым его состоянием, хотя именно он и был причиной этого. Соджун же оглядывается по сторонам и довольно мычит себе под нос. Хёнджин, несмотря на своё раздражение, не мог не заметить этого. Он попытался незаметно проследить за тем, куда смотрел Соджун, но мгновенно выдал себя, когда из его рта вырвалось удивлённое «О». Соджун схватил дезориентированного младшего за руку и, не объясняясь, повёл его через дорогу в сторону знакомого парка, вечер в котором стал для Хёнджина особенным. Навряд ли он когда ни будь сможет его забыть, настолько ярко он отпечатался и на его холсте, и в его памяти. Хёнджин недоверчиво поглядывал в сторону музыканта, который подозрительно заговорчески посмотрел на него, после чего попросил подождать его на «их месте» и быстрым шагом скрылся из его поля зрения. Хёнджин старался не придавать значения брошенной музыкантом фразе, но глупая улыбка всё равно расползлась по его лицу, и отогнать её получилось далеко не сразу. Внутренний протест против этой реакции будто бы не имел силы, и она медленно угасала, оставив после себя лёгкое ощущение тепла. Повезло, что его друзья остались в клубе. Если бы они были рядом, он бы точно не смог избежать очередной волны саркастичных комментариев и шуточек. Облегчённо выдохнув, Хёнджин погрузился в ночную тишину, вышагивая по тускло освещённым дорожкам парка. Ночной воздух был свеж, а редкие лучи фонарей едва касались земли, создавая на дорожках мягкие тени. Он наслаждался этим спокойствием, редкой тишиной, которая казалась почти сказочной после шумного клуба. Иногда Хёнджин оборачивался через плечо, чтобы проверить, не возвращается ли Соджун. Он чувствовал странное предвкушение. Не беспокойство, не тревогу, а скорее любопытство, смешанное с ожиданием того, что старший придумал на этот раз. Парк не пугал его, хотя освещение тут было скудным, и фонари светили лишь пятнами, окружёнными густыми тенями. Напротив, это место словно наполнялось какой-то особенной атмосферой, интимностью, которой они никогда не могли достичь в шумном городе или, даже, в полутёмных комнатах клуба, где всегда кто-то был рядом. Здесь было тихо и приватно, и это давало ощущение свободы, позволяя Хёнджину расслабиться. В голове то и дело всплывали слова Джисона о свидании, и, хотя Хёнджин пытался не придавать им значения, что-то в этой ситуации заставляло его задуматься. Может, это действительно напоминало свидание? Сама мысль об этом снова вызвала у него улыбку, но на этот раз её уже было сложнее скрыть. — Извини, что так долго. На заправке работал какой-то полумёртвый студент. Хёнджин дёрнулся, резко возвращаясь из своих мыслей в реальность. Поняв, как далеко его унесло, он быстро хлопнул себя по щекам, чтобы прийти в себя. Глупая улыбка, так долго не отпускавшая его, наконец, исчезла, уступив место более привычному беспристрастному выражению. Соджун же активно что-то раскладывал на скамейке и, увидев, что младший отмер, протянул ему в руки бумажный стаканчик с горячим напитком. Хёнджин немного растерялся, но принял его с благодарностью. Тепло от стаканчика тут же приятно разлилось по успевшим замёрзнуть ладоням. Он покрепче обхватил стаканчик обеими руками, наслаждаясь этой простотой и естественностью момента, и, оглядев их импровизированный «стол», не смог сдержать смешка. — Два сплющенных сэндвича и полумёртвые помидоры черри? Да ты романтик. — Моя ставка была на кофе. Попробуй. Хёнджин делает небольшой глоток и тут же чувствует, как неприятная горечь разливается по его рту. Напиток лишь отдалённо отдавал вкусом кофе. Где-то очень далеко. Переслащённая жидкость с горьковатым оттенком отдавала странным вкусом, который едва можно было назвать приятным. А то, что должно было быть молоком, им явно не являлось, отдавая неприятными кислыми нотками в послевкусии. Мысли о том, что именно добавили в этот напиток вместо молока, он решил не развивать, как и о возможных последствиях для своего желудка. Соджун же сидел молча в ожидании вердикта младшего, который, к его удивлению, рассмеялся сразу после того, как сделал первый глоток. Младший сморщился из-за неприятных вкусовых ощущений, распространяющихся по полости его рта, словно вирус. Но вся ситуация казалась настолько нелепой и комичной, что перекрывала собой всё негативное впечатление от выпитого "кофе". То, как они оказались здесь, посреди пустого парка с сомнительным напитком и едой, разложенной на скамейке, выглядело настолько абсурдно, что Хёнджин просто не мог не улыбнуться. — Это самое отвратительное нечто на свете. — А теперь посмотри на еду ещё раз? — Так вот в чём был твой план. Усыпить мою бдительность самым отвратительным напитком на свете, чтобы я был согласен перебить его вкус даже подозрительным, не факт, что не испорченным сэндвичем? — Я нахожу в этом особый шарм. С кем ещё ты бы смог попробовать что-то подобное, сидя в парке посреди ночи? — Будь я девушкой, которую ты позвал на подобное свидание, сбежал бы без оглядки. — Нужно просто прочувствовать момент, принцесса. — Ой, да брось! До скончания веков будешь мне это припоминать? — Что именно? То, что ты назвал себя принцессой? То, что тебя нужно носить на руках? Или же то, что ты мило морщишься, когда спишь, хватая меня за одежду, не переставая прижиматься к моей шее, и тихо посапываешь? — Всё, хватит, я тебя понял. Подожди, что я делал?! Музыкант протянул Хёнджину спасительный сэндвич, в который тот тут же вцепился, мгновенно принявшись его есть. Несмотря на его убийственный внешний вид, на вкус сэндвич был весьма неплох, что стало неожиданным, но приятным сюрпризом для задумавшегося юноши. В это время в его голове начала складываться картина событий. Все кусочки пазла медленно, но верно находили свои места. Соджун не просто отвёл его домой в ту ночь. Если припомнить детали, которые Хёнджин обнаружил на следующее утро, становилось ясно: Соджун действительно ночевал у него дома. Он не ушёл сразу, как мог бы, а остался, чтобы позаботиться о том, чтобы утро младшего началось не с отчаянных попыток выжить. Заботливо приготовил свежий кофе, аккуратно сложил одежду и оставил стакан воды с обезболивающим рядом с кроватью. А теперь, благодаря словам старшего, стало ещё и понятно, что Хёнджин буквально использовал его в качестве подушки. Принудительно, судя по всему. Одна только эта мысль вызывала лёгкую дрожь от смущения. Хорошо ещё, что Хёнджин избавился от привычки говорить во сне ещё в младших классах, ведь его пьяный мозг мог бы выдать Соджуну прямо в лоб что-то такое, от чего Хёнджина потом бы мучал пожизненный стыд. Достаточно того, что он и так успел наговорить в ту ночь за то время, что был в сознании. Теперь, осмысливая всё это, Хёнджин ощущал смешанное чувство благодарности и лёгкого стыда. Соджун оказался гораздо более заботливым и внимательным, чем Хёнджин мог себе представить, и эта мысль вызывала лёгкую теплоту в его груди. Но одновременно с этим оставалась некая уязвимость перед тем, как много Соджун видел и как близко они оказались друг к другу в ту ночь. — Я же говорил, что сэндвич не так плох. Смотри-ка, с каким энтузиазмом ты заставил его исчезнуть. — А я вот начинаю думать, что ты просто пытаешься меня отравить. Ты не прикоснулся ни к еде, ни к своему хвалёному напитку. — Я просто не голодный. А вот твоему растущему организму нужно есть как следует. Будешь ещё? Хёнджин обвёл Соджуна оценивающим взглядом. Он правда держит Хвана за полного идиота или умело притворяется? В любом случае, это не облегчало ситуации. Хёнджин делает глубокий вдох и медленно поворачивается спиной к музыканту, скрещивая руки на груди. Он сосредоточил взгляд на тёмной, почти непроглядной глади парка. Тишина ночи накатывала мягкой волной, и Хёнджин старался удержать свои мысли от мрачных фантазий. Тёмные тени деревьев создавали ощущение, будто за ними что-то скрывается, и Хёнджин невольно напрягся. Что, если он начнёт видеть очертания силуэтов? Или, хуже того, увидит, что кто-то прямо сейчас наблюдает за ними из темноты? Эти глупые страхи возвращались из далёкого прошлого, как когда он в детстве боялся темноты и всегда представлял себе нечто страшное, притаившееся в углах его комнаты. Он потряс головой, стараясь избавиться от этих мыслей. Сейчас было не время поддаваться иррациональным страхам. Особенно с Соджуном, который, несмотря на свою порой непонятную манеру поведения, всё же вызывал у Хёнджина чувство защищённости, хотя он никогда не признался бы в этом вслух. — Ешь давай, я не смотрю. — Но я правда не голоден. — Ты бегал и прыгал по сцене, как сумасшедший. Тебе, как никому другому, нужно восстановить силы. Я обещаю, что не стану оборачиваться, пока ты не закончишь. На мгновение между ними повисла тишина. Соджун нерешительно потянулся за сэндвичем, нарочно медля на случай, если Хёнджин всё-таки решит обернуться. Но младший, будто завороженный, продолжал вглядываться в тёмную глубину парка, словно был решительно настроен разглядеть что-то в темноте. Его лицо выглядело непривычно серьёзным и сосредоточенным, что и заставило музыканта немного успокоиться и улыбнуться. Шелест пластиковой упаковки наполнил ночную тишину, и Хёнджин, услышав этот звук, не смог удержаться от слабой, едва заметной улыбки. Она не была предназначена для чужих глаз, но она отразила его внутреннее удовлетворение. Да, ему казалось, что всё идёт как нужно. Правда, с кем ещё он бы решил так перекусить в безлюдном парке? С кем ещё мог бы провести этот странный, но по-своему особенный вечер? Хёнджин поднял голову к небу. Его взгляд скользнул по редким облакам, медленно проплывающим перед луной, свет от которой был мягким и приглушённым, не таким ярким, как в ту ночь, когда они впервые оказались здесь вместе. Но почему-то эта ночь ощущалась более волшебной. Казалось, что само пространство пропитано чем-то неуловимым, важным для них обоих. Хёнджин медленно поднял телефон, глядя на ночное небо. Облака, плывущие по небу, казались почти осязаемыми, как будто можно было протянуть руку и прикоснуться к ним. Он начал фотографировать, желая запечатлеть момент, когда облако, словно тёплое пушистое одеяло, медленно накрывает луну, оставляя лишь слабое свечение. Воздух вокруг казался пропитанным тишиной, словно сам парк затаил дыхание. Был лишь слышен шум лёгкого ветра, который играл с ветками деревьев. Пальцы Хёнджина аккуратно касались экрана телефона, а глаза пытались зафиксировать каждый мельчайший сдвиг облаков. Его сосредоточенность нарушил тихий, едва слышный смех, прозвучавший за его спиной. Соджун придвинулся ближе и Хёнджин почувствовал, как холодный воздух отступает под натиском неожиданного тепла, которое накрыло его сзади. Хёнджин сдерживается, чтобы не обернуться, помня о том, что сам недавно пообещал. Едва различимое движение, и Хёнджин ощущает на плече мягкое прикосновение чужого подбородка. В тот момент ему показалось, что тишина вокруг усилилась, делая всё происходящее более насыщенным. Сердце гулко забилось в груди, каждый удар которого отдавался в ушах, пока знакомый аромат, смешанный с запахом ночной прохлады, медленно заполнял лёгкие и всё пространство вокруг него. Телефон в руках стал не важен. Его пальцы ослабили хватку, и он почти забыл о фотографиях, на автомате продолжая нажимать на экран, пока его руки не опустились вниз под мягким, но уверенным давлением рук старшего. Его ладони были тёплыми, почти обжигающими в этом прохладном воздухе. Горячее дыхание, мягко касающееся шеи, заставило кожу покрыться мурашками. — Нужно наслаждаться моментом. Далеко не все вещи при фотографировании сохраняют свою красоту и могут в полной мере передать значимость момента. Не трать время на попытки найти нужный ракурс или подходящее освещение. Трать это время, чтобы наполнить его эмоциями и смыслом, которые в последствии отпечатаются у тебя на сердце. Хёнджин замер, услышав тихие, почти шепотом сказанные слова. Голос музыканта, мягкий, глубокий, проникал прямо в его сознание, словно касался каждого его нерва. Он говорил спокойно, но в его тоне чувствовалась уверенность. Эти слова словно подчеркивали всю ту атмосферу, что сложилась вокруг них, и Хёнджин не мог не почувствовать, как они пробираются в самую глубину его души. По тёплому дыханию, которое он чувствовал на своей шее, не сложно было догадаться, что маску на лицо старший так и не вернул, чем изводил Хёнджина ещё больше. Он ещё и как назло, начал игриво водить пальцами по кисти Хёнджина, еле ощутимо касаясь кожи. Опять играл с ним, будто нарочно проверяя пределы его терпения. Внутри Хёнджин чувствовал нарастающее напряжение, огонь, который с каждым мгновением становился всё ярче. Он хотел развернуться, хотел на всё наплевать и, наконец, увидеть лицо Соджуна без этой маски. Хотел бы понять, почему всё так сложно, почему этот человек своими словами, своим молчанием и едва заметными действиями заставлял его сердце биться в два раза быстрее. Но он продолжал сидеть, задрав голову к небу, несмотря на бушующую внутри бурю, пока музыкант наблюдал за его реакцией. Луна теперь казалась далёкой, даже слишком далёкой от происходящего между ними. — Ты доел? — Мгм. — Тогда почему не возвращаешь маску? Не боишься, что нас кто-нибудь увидит? — Не ты ли всегда смотришь на неё, как коршун на добычу? — Да я... Конечно, нет! С чего бы меня вообще должно волновать, в чём ты там ходишь или не ходишь... — Ну, раз тебе не интересно, то посидим так ещё какое-то время. У тебя крайне удобное плечо и мягкий шарф. — Я не нанимался твоей подушкой. Ишь, навалился на меня всем весом и сидит довольный. Не успел Хёнджин высказать музыканту всё своё напускное недовольство, как тот изменил их положение. Аккуратно окольцевав талию младшего руками, он нежно притянул младшего к себе, прижимая его спину к своей груди. Его горячие ладони медленно проскользили по рукам Хёнджина, и он принялся растирать ими холодную кожу ладоней младшего, постепенно возвращая в неё тепло. Хёнджин сперва опешил, ощутив этот внезапный жест близости, но его тело быстро расслабилось, как будто само признало естественность этих прикосновений. В груди нарастало непривычное ощущение покоя, мягкого и уютного, словно одеяло, окутывающее его в прохладную ночь. Всё происходящее ощущалось правильно, как и развитие их взаимоотношений. Соджун, устроившись за спиной младшего, лишь по удобнее уместил свой подбородок ему на плечо, продолжая вместе с ним смотреть на небо. Их дыхание смешивалось с ночной тишиной, и Хёнджин ощущал, как грудь старшего ровно поднимается и опускается с каждым вдохом. Это ритмичное движение успокаивало его. Он больше не чувствовал неловкость или недосказанность между ними, только тёплую близость, которая усиливалась с каждым мгновением, поэтому просто не смог удержаться от маленькой вольности. Его пальцы нежно сжали руку Соджуна, переплетая их пальцы. На мгновение Хёнджин почувствовал лёгкое волнение, но не успел удивиться собственной смелости, как Соджун провернул то же самое со второй рукой, ещё крепче прижимая младшего к себе. — Ты знал, что состав звёзд и космической пыли на 97 процентов идентичен телу человека? — Вновь минутка накопанных фактов из википедии? — Ты с таким воодушевлением смотрел в небо, вот и пришлось к слову. Есть что-то в нас от этих огромных пылающих шаров. Разве сама мысль об этом тебя не завораживает? Хёнджин невольно улыбнулся, ощущая, как его тело постепенно расслабляется в крепких объятиях Соджуна. Он неохотно кивнул в ответ, соглашаясь со словами старшего, но в глубине души совершенно не хотел нарушать этот момент. Всё было слишком удобно, слишком правильно. Он чувствовал, как его тело пригрелось в тепле старшего, и его веки начали тяжелеть. Нахождение рядом с Соджуном удивительным образом успокаивало и дарило какое-то необъяснимое душевное равновесие и чувство защищённости. В этом мгновении, под тихим светом луны всё казалось таким простым. Как будто все тревоги и сомнения остались где-то далеко, а здесь, рядом с Соджуном, их просто не было. Хёнджин вновь посмотрел на небо, где сквозь облака иногда проглядывали одинокие звёзды, и в его глазах на миг отразилась тень грусти. Невесёлая усмешка появилась на его лице. — Не хотел бы я быть одной из них. — Почему? — Мы сидим в компании друг друга, тогда как каждую из них разделяют целые световые года. Вселенная — это самое одинокое место, которое только можно придумать. — Смотря как на это посмотреть. У звёзд, подобно нашему Солнцу, есть компания в виде планет, астероидов и карликовых планет, вроде того же Плутона. Да и в целом такой тип звёздных систем, как наша, гораздо менее распространён во вселенной. Чаще всего звёздные системы парные и кружатся по галактике в незатейливом танце, пока одна звезда не поглотит другую. — Теперь это стало звучать ещё и пугающе. — А я нахожу это милым — Гибель одной из звёзд? — Нерушимость их связи. Звезда не исчезает просто так. Просто отдаёт всю себя другой, не прося чего-то взамен. Тишина снова окутала их, как мягкое покрывало, позволяя каждому погрузиться в свои мысли. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, и казалось, что весь мир растворился где-то за пределами этого маленького, скрытого от посторонних глаз уголка парка. В голове каждого роились собственные размышления, но ни одно из них не нуждалось в том, чтобы быть озвученным. Они не обязаны были соглашаться друг с другом, и, возможно, это и не было необходимо. Главное заключалось в том, что сейчас они были здесь, вместе, разделяя не только тепло их тел, но и это воспоминание.