Мы те, кто мы есть.

Саурон. Одно лишь имя «Саурон» безжалостно разделило всю жизнь Галадриэль на до и после. И самый настоящий ужас происходившего безумия заключался в том, что это случилось с ней снова. Впервые имя коварного обманщика и жестокого убийцы встало поперёк горла костью, когда Саурон отнял жизнь у её брата и Галадриэль поклялась за него отомстить. А теперь он подло и гнусно вырвал у неё из груди сердце, лишив её способности полюбить кого-то действительно достойного и благородного. Ведь как известно, эльфы любили лишь единожды. Один раз и навсегда – до самого последнего вздоха, если таковые вообще бывали в бессмертной эльфийской жизни. Мир Галадриэль разлетелся на крошечные осколки и перестал существовать. Вся прежняя радость куда-то ушла, все яркие краски внезапно померкли и стали всего лишь блёклой и невзрачной тенью, превращаясь в мощные, доселе неведомые до таких степеней чувства – чувства ярости и давящей на грудь пустоты. Галадриэль поняла с содроганием, что она добровольно увлеклась иллюзией в лице Халбранда, несясь сломя голову навстречу открывшимся вместе с тем удовольствиям, всё больше и больше загоняя себя в ловушку. Но этого бы не произошло, если бы Саурон не воспользовался тем, что Галадриэль, сама того не осознавая, на самом деле искала утешения и любви, цепляясь за желание мести как за спасательный круг. И он дал ей это, словно в насмешку, изо дня в день дёргая за нужные ниточки и спокойно слушая о том, как Галадриэль мечтает найти и убить Саурона, как она вся дышит и бредит только этой священной целью. Но и это было далеко не самое последнее горькое озарение, которое пронзило её ледяным клинком в раненную фэа. Было ещё кое-что, абсолютно ошеломляющее: она привязала себя к Саурону задолго до того, как впервые попала на плот и познакомилась с Халбрандом. Галадриэль жила только поисками подонка, она вставала с первым лучом солнца и думала только о нём, она верила в него тогда, когда все другие предпочли о нём забыть, наивно полагая, что зло покинуло Средиземье. Теперь близость рядом с Сауроном ощущалась как никогда болезненно: под тонкую и нежную кожу Галадриэль кто-то загнал сразу тысячу иголок. Нахождение рядом с убийцей её брата казалось чем-то за гранью реальности, было недопустимым, не говоря о том, что он не так давно касался её своими руками. Мерзкими руками убийцы. Он ласкал каждый сантиметр её тела, срывая с девичьих губ громкие и бесстыдные стоны, заставляя биться в фантастическом, запредельно восторженном экстазе. И воспоминания об этом одновременно тянулись в сознании, словно сладкая карамель и нещадно прошибали его убийственной молнией. Халбранд с теплотой смотрел на Галадриэль, как и прежде, пристально наблюдая за каждой эмоцией, что проносится на её фарфоровом лице. Он был готов умолять эльфийку только об одном: о шансе объясниться с ней. Однако кипящая в Галадриэль ярость на Саурона не оставляла ей самой никакого выбора, заглушая голос её разума и остальные чувства. Инстинкт самосохранения девушки разом отключился, и она смело посмотрела своему кошмару прямо в глаза. – Обманщик! – гневно взревела Галадриэль и попыталась вонзить с размаха кинжал в шею Саурона, но он без труда перехватил её руку и впился в неё тяжёлым, будто чугун, взглядом. Каждое мгновение, проведённое в зрительном контакте с Халбрандом, затягивало её всё глубже в омут его колдовских, изумрудных глаз. Галадриэль ощутила, как её тело внезапно обмякло, стало ватным и слабым. Сознание стремительно проваливалось в непроглядную тьму, а земля уплывала из под ног. Веки Галадриэль сделались настолько невыносимо тяжёлыми, что она была вынуждена закрыть свои глаза. Саурон решился на шаг, наполненный до краёв отчаянием: он проникнул в разум Галадриэль. Это было нелегко, безумно нелегко, ведь с тех пор, как эльфийка появилась в его жизни, озаряя всё своим чистым светом, он твёрдо намеревался отказаться от использования магии как таковой, не говоря о её применении в отношении живых существ. Ему было прекрасно известно, что если Галадриэль заводится, то заводится она не на шутку. И усмирить её горячий пыл удавалось только одним радикальным способом: загнать в угол, отрезав все пути для отступления. Только тогда она могла говорить с ним. Когда Галадриэль открыла глаза, она с неподдельным шоком обнаружила, что лежит на необычайно зелёном лугу, щедро усыпанном белыми-белыми цветами. Вдалеке слышалось журчание воды и пение птиц. Всё вокруг казалось таким реальным, что иллюзия Саурона почти не оставляла сомнений – она действительно была в Линдоне. Из минуты блаженного спокойствия, испытанного ей по причине созерцания родного дома, её вырвал до боли ненавистный голос, доносящийся со спины: — Это место для тебя много значит, — спокойно заметил Саурон. Галадриэль резко обернулась и увидела его сидящим под деревом, на том самом месте, где в её детских воспоминаниях часто любил сидеть её брат. — Это наше с Финродом место, — сказала она сквозь зубы. — Убирайся прочь из моей головы, лжец! — Галадриэль... — Что ты сделал со мной? Во что ты меня превратил? — Галадриэль перешла на отчаянный крик, наполненный бессилием — Должно быть, ты счастлив, что уничтожил мою жизнь? — Я ничего не делал с тобой, можешь мне поверить. В том, что ты испытываешь ко мне, дочь дома Финарфина, нет никакого колдовства или чар. Ты сама полюбила меня. А я полюбил тебя. — Я полюбила не тебя, а Халбранда, —горько возразила она и на её глазах навернулись слёзы. — Халбранд — тоже часть меня. Забавно, что ты разделяешь нас так, будто мы разные люди. — Халбранд — всего лишь пустой и красивый облик, созданный для того, чтоб развращать и подчинять! — зло рыкнула Галадриэль в ответ, пытаясь нащупать на поясе свой кинжал. Но кинжала не было, равно как и самого пояса. Вместо привычной одежды на ней была белоснежная и длинная, совершенно простецкая сорочка. — Ты можешь и дальше не оставлять свои попытки убить меня, если тебе это приносит облегчение, но прежде выслушай меня. Я прошу, Галадриэль. Я молю тебя об этом. Ты единственная, с кем я был искренним за последнюю тысячу лет. Единственная, ради кого мне захотелось измениться по-настоящему и искупить всё то зло, которое я творил в прошлом, — с грустью вздохнул Саурон. — Ничто и никогда не искупит того зла, что ты творил. И я никогда не прощу тебе смерть моего брата. — Мы с твоим братом находились по разные стороны баррикад, — молниеносно парировал Саурон — Война сделала нас чёрствыми и сухими, вынуждая идти к цели любой ценой. Можешь мне не верить, но я не убивал твоего брата. Я оставил его в живых. Даже тогда я не был абсолютным злом, Галадриэль. Я сохранял честь и какое-никакое, но достоинство. Галадриэль нестерпимо хотелось верить каждому слову своего заклятого врага и одновременно возлюбленного. Но она прожила века с непоколебимой уверенностью, что Саурон — воплощение чистого зла, поэтому любые отклонения от этой истины неминуемо разобрали бы до кирпичиков основы её мировоззрения. Внутри неё эмоции смешивались в противоречивый, взрывоопасный коктейль: гнев, недоверие, боль. Но несмотря на всё это, в ней теплился призрачный и слабый огонёк надежды. Надежды на то, что, возможно, не всё потеряно, что даже такое отвратительное существо, как Саурон, всё ещё способно любить. Однако эта надежда тут же гасла под тяжестью воспоминаний о смерти Финрода, о тех кошмарных деяниях Саурона, о которых ей когда-то довелось услышать. — Я не верю ни одному твоему слову. И да, ты прав, — прошипела Галадриэль, не отрывая от Халбранда взора, полного жгучей ненависти — Когда я окажусь в реальности, я снова попытаюсь тебя убить. — Я и не сомневался. Только сначала загляни в меня и узри моё прошлое. Посмотри на мои нынешние помыслы, в которых больше нет ни жажды власти, ни иной скверны. Только любовь к тебе, моя прекрасная леди Галадриэль, — медовый шёпот, необычайно ласковый, сорвался с пересохших губ Саурона. На лице Галадриэль ярко отразилось недоумение. Она не понимала, что именно имел в виду Саурон, предлагая ей заглянуть в себя. Эта эмоция замешательства не укрылась от острого взгляда тёмного властелина и он постарался прояснить для неё эти непонятки: — Когда я встретил тебя на том плоту, я сразу почувствовал в тебе дар, который есть и у меня тоже. Я ощутил его так явственно, так горячо, так близко, что не было никаких сомнений в его наличии. Ты можешь проникать в мысли Галадриэль, просто пока ещё не знаешь, как этим пользоваться. Но я научу тебя, если ты попросишь. Неужели ты думала, что я спас тебя на том плоту за твои красивые глаза? — с хитрецой усмехнулся Саурон — Они, конечно, безумно прекрасны, но этого было явно недостаточно. Саурон в данную секунду ненавидел себя яро, до кончиков волос, каждой клеточкой человеческого тела, каждым уголком своей бессмертной фэа по причине того, что причинил Галадриэль боль, сокрыв от неё своё тёмное происхождение. Но это состояние перемешивалось с сильной дрожью восторга — наконец он встретил хоть кого-то похожего на самого себя. И это было великолепно. Такое единение ошеломляло майа, наполняя его всего искренней любовью. — Не смей предлагать мне свои колдовские штучки. Я не такая как ты и никогда не буду, — яростно отрезала Галадриэль и отшатнулась, когда Саурон сделал робкий шаг в направлении девушки — Не подходи. Стой там, где стоишь. — Хорошо, — тяжело вздохнул Саурон, не предпринимая новых попыток сократить дистанцию — Если ты так хочешь, сейчас я верну нас в реальность и позволю тебе себя убить. Надеюсь, это сможет облегчить те страдания, которые я тебе принёс. Галадриэль удивлённо вскинула брови, а затем сощурила серо-голубые глаза в недоверии к его словам. Она не верила в раскаяние Саурона, а уж в его жертвенность — тем более. — Не держи меня за полную идиотку. Я лишь убью твою человеческую оболочку, но не твой бессмертный дух, не так ли? — Да. Кинжалом меня не убить. Для меня это что-то вроде зубочистки, Галадриэль. Но я могу поклясться, что я больше никогда не вернусь в Средиземье и отправлюсь на справедливый суд к Валар. Мне будет наплевать, что со мной станет, если рядом не будет тебя, — тон ледяной и безразличный, будто внутри Саурона что-то безвозвратно сломалось. — Ты почувствуешь физическую боль, если я проткну тебя кинжалом? — с каким-то странным любопытством поинтересовалась Галадриэль. — Не сомневайся, я прочувствую каждую её нотку: от первого неуверенного звука до последнего, наполненного яркой пылающей агонией. Скажи, что ты согласна и мы приступим. Галадриэль почему-то стало невыносимо плохо и она совсем побледнела, насколько это было возможным в иллюзии Саурона. Её захлестнуло жуткое предчувствие надвигающейся катастрофы, хотя казалось, что хуже уже некуда. Она закрыла глаза, представляя на миг, что Саурона больше нет, что он развоплощён, и вместо ожидаемой радости ощутила лишь острую боль. Понимание пришло внезапно и неумолимо: она не сможет жить без него. Весь белый свет перестанет быть милым в тот час, когда его больше не станет. — Нет. Я не могу, — отрицательно замотала головой Галадриэль и рухнула в бесилии на землю. Из глаз эльфийки хлынули потоки удушливых слёз. Саурон тут же подскочил к девушке и крепко-накрепко прижал её к своей груди, словно стремясь утешить и приласкать ту, которую теперь ценил дороже собственной жизни.