Гоферов отпрыск

Рога прорезают череп нехотя, медленно, вьются багровой лозой, оплетая голову костяным венцом, проклятой короной, украшенной кровавым ясписом. Три - на затылке, два - чуть дальше висков, два - над бровями, приподнимаясь к темени, чтобы не мешать стигмату, клеймящему лоб спящим оком, вторя остальным - двумя под бровями, и по двое - на стопах и дланях. Их всегда семь, вторя семи огням, окружавшим его. Ярким, до слепоты, до текучих рубинов из уголков глаз, вторя сердечной щели у грудины слева, исходящим уже лишь слегка розоватым ихором. Око правой десницы вслед за дланью идёт по кругу: первый жертвенник уже не горит, лишь чадит, первая уже замкнула круг и братия её тоже, по второму и третьему. Четвертый огонь вспыхивает ярко, до белизны, до снега, холодного настолько, что замерзает даже время, и тоже исходит тёмным, смоляным фимиамом, стелясь по полу строго вдоль сверкающих алым узором. Лишенный пламени жертвенник размыкает костяную кисть, и он чувствует, как спадает оковы, спадает последняя тяжесть с руки - четвёртое око на левой деснице распахиает тёмно-пепельные веки, открывая космическую черноту, в которой отражается раскол луны. Как и предсказано, как и записано, как и послано было, треть - пала… Ноа ещё несколько минут просто лежит в кровати, прикусывая щёку изнутри и смотря в потолок лишь бы не закричать во весь голос от фантомной боли, стискивает кулак на груди, баюкая место бывших ран. Он в который раз клянётся себе, что как только они закончат с расшифровкой, он скормит этот труд библейского графомана-садиста шредеру по странице минимум трижды, а затем торжественно, с костром и плясками, предаст огню, щедро полив бензином, в конце-концов развеяв пепел в первом же попавшемся торнадо. Чтобы наверняка. Голова ноет недосыпом, точно рога не только проросли, но их ещё и пришлось стачивать вручную полночи, все семь. Ноа медленно, как можно аккуратнее, садиться, оглядываясь. Лэйн ещё спит. Капюшон сполз и винные волосы свежей кровью растеклись по подушке. Ноа начинает тошнить от умиления и мимолётного ужаса. Всё пока ещё не слишком плохо, но… Его кроет. Беспощадно и всецело, мощнее, чем выстрел в упор или цыганский поцелуй Мери-Джейн с уходом в асфиксию. Ноа хочется. Хочется до дрожи в пальцах и сахарной ваты на языке. Хочется спустить внутренних демонов цепей, чтобы те, едва взяв разгон, покорно замерли у чужих ног, подставляя под ласку уродливые химерьи головы. Ноа хочется утопиться в захлёстывающей его нежности и желании заботиться, но… Но он давно уяснил одно простое правило: в отношениях хотя бы у одного из партнёров не должно быть серьёзных проблем с психикой. У Лэйн эмоциональный диапазон табуретки, трёхгодовая амнезия и регулярные церебральные сношения с Книгой, что полтора десятка специалистов отправила в психушку. У него же… как минимум, огромная склонность к одержимости, синдром спасителя и тщательно потакаемые суицидальные порывы. Это настолько плохо кончится, что даже начинать не стоит. Ноа стискивает протянутую к девушке руку в кулак, волевым усилием возвращая её к себе и наклоняется к рюкзаку, тихо начиная переодеваться. Последним щитовым барьером нацепив на переносицу очки, тянется к Лэйн снова, намеренно, касается плеча, чуть сжимая, тихо, мягко, произнося: - Лэйн, вставай, завтрак скоро. Не успеем - кофе разберут. На волшебном слове “кофе” Лэйн мгновенно распахивает глаза.

***

- И это ты назвал “совсем ничего”? - поднимая бровь, потрясает Лэйн исписанным от корки до корки блокнотом. Технически, Ноа должен был выпрашивать у Донован разрешение для того, чтобы ознакомить Лэйн со своими наработками по переводу. Фактически, чхать он на неё хотел, а ещё желательно - придушить, чтобы людей не мучала, но такие люди, как Донован, увы, слишком нужны были во время конца света, чтобы хоть кто-то выжил, а не мэкал, тыкаясь туда-сюда слепыми котятами. А ещё, Донован нужна была ему лично. Настолько, что он половину утра угробил на то, чтобы всё-таки приспособить одно из зарядных устройств под американский стандарт чёрного ящика, хоть он и не техник и не электрик. Хотя, о чём это он: если это хоть как-то поможет в его деле, Ноа станет кем угодно и сделает что угодно. - Немного увлёкся. Но повторюсь, это не моя специализация. - машет рукой Ноа, придвигая к себе стопку книг, но тут же кривится, опознав в одной из них “Откровение” Иоанна - нет уж, спасибо, этого им пока достаточно. - А какая твоя? - уточняет Лэйн, не отрывая сосредоточенного взгляда от скурпулёзно исписанных формулами с пояснениями страниц, а потому не замечая ухмылок и переглядок Анны и Лестера, и очередного закатывания глаз Ноа, когда Лес отвечает, опережая его: - Теория игр. Так что, в покер с ним играть не рекомендую, обыграет донага. - По своему опыту судишь? - поднимает Ноа бровь, и Лес улыбается, широко-широко, лыбиться даже, так, что никому и в голову не придёт воспринимать их слова всерьёз. Ну, это если не заметить, как от затылка едва заметно краснеет его шея от смущения. Анна вздыхает и тянется к кружке с кофе - на завтрак она не успела, но уж чего-чего, а растворимого кофе на базе было много. Ноа помнит, как на территорию ввозили пару грузовиков с ним. Выдавали в столовой да, ограниченно, в том числе в качестве профилактики инфарктов, кто успел - тот и выпил, но тот же научный и стратегический отдел подчистую существовали исключительно на нём, так что, нужно было просто знать, где его добывать. Ноа - знал, но сам не злоупотреблял, слишком хорошо помня, как ещё в самом начале конца света, когда ещё никто и не знал, насколько плохо всё будет, умудрился довести себя едва ли не до больницы. Помнил, как допил очередную кружку, чтобы разогнать сонную золотистую муть перед глазами, помнил жуткую боль в голове и как свалился со стула на пол, а затем лишь очнулся почти сутки спустя. И узнал, что в мире начался ад. Ноа встряхивается, поворачивается к Лэйн, что уже что-то записывает в собственный блокнот, сверяясь и с Книгой, и с его заметками. Она настолько сконцентрирована на этом, что не замечает, как среди стеллажей возникает Каин, наблюдая за ним. То, что что-то не так, Ноа понимает, когда и Лестер с Анной не обращают на бессмертного внимания, а тот, наоборот, поворачивается к нему, кивком головы говоря, чтобы он подошёл ближе. Невольно нахмурившись, математик встаёт, отступая вслед за ангелом в полумрак. Замирает, облокотившись плечом о стену, на самой границе между светом и тенью, скрещивая руки на груди, выжидая. В светлых глазах Каина вспыхивают, но тут же гаснут алые искры, от которых у Ноа клыки начинают чесаться желанием сомкнуть их на чужом кадыке, но терпит. Первым срывается бессмертный. - Прекрати это. Я видел, как она смотрит на тебя, а ей нельзя отвлекаться. - Иначе что? Она не сможет сделать перевод? - решает ударить наугад Ноа и судя по тому, как хмурится ангел - попадает в цель. - Может, для этого нужно помогать ей, а не наводить завесу таинственности? Ноа это бесит. Да бросьте, у каждого, буквально у каждого из выживших скелетов в шкафу(а то и они сами) столько, что новеллы пиши! Так переломаны, так изуродованы катастрофами мира и личными трагедиями, что Байрон нервно курит в стороне! - Ты не знаешь, о чём говоришь. - с толикой угрозы тянет тот, темнея лицом ещё больше. - И знать не хочу, - улыбается Ноа. - Мне своих дел достаточно. Но ты забываешь о том, что она - женщина. Недостаток данных - не помеха. Догадается - сам же будешь виноват. - И в чём же? - уже ухмыляется ангел, самодовольства не скрывая. Зря. Он не настолько умён и прилежен, чтобы быть хоть сколь-либо интересной задачкой и уж точно не теорема Ферма. - Ну, хотя бы в том, что ты связан с культистами. - фыркает Ноа. - Да брось! Это легче лёгкого - ты единственный, кого хоть как-то привечали монахи. Уверен, и в библиотеку допуск дали исключительно из-за тебя. От остальных из отряда они шарахались, как чёрт от ладана. А вот Каин действительно его проницательностью ошарашен его проницательность, замирая на несколько секунд, а затем спрашивая: - И почему же я до сих пор не в кандалах и не на допросе? - Уж точно не потому что я в тебя тайно безумно влюблён и не могу позволить, чтобы ты пострадал. - закатил глаза Ноа. Поразительно, насколько романтичная чушь Лестера может быть заразительной. Ему бы романы писать или хотя бы дейт-симы создавать, а не это вот всё. Ноа делает шаг, утопая в темноте. Воздух перед глазами тут же подсвечивается золотинкой, когда он тычет пальцем бессмертному в грудь. - Ты - моя лакмусовая бумажка. Пока Каин рядом - культ не наглеет, ведь у них уже есть соглядатай. Им просто незачем тратить ещё больше сил. Но едва ангел пропадает из поля зрения… О, тогда всё, стоит быть готовым к неприятностям. И, пользуясь тем, что оказался вплотную, Ноа поднимает лицо, и, пристально вглядываясь в чужое, произносит: - Амиди. Ангел лишь недоумённо приподнимает брови и Ноа устало выдыхает, отходя. Что ж, пара его догадок оказалась правдой, но не стоило ожидать, что так будет со всеми. Да и отрицательный результат - тоже результат.

***

Ноа смотрит в спину генерала, а затем, нарушая прямой приказ, подходит к Анне, говоря: - Помоги Лэйн а я займусь Лестером. В глазах Анны мелькает нечто слишком острое, жалостливое, но она кивает, отступая к криптографу, обрабатывая той руки, пока Ноа берётся за аптечку. Это - тоже нарушение, но ни у неё, ни у него нет выбора. И Ноа убеждается в этом, видя чёрные веточки сосудов, возникшие на коже Лестера. Его слишком сильно зацепили, чтобы обошлось без заражения. И Анна слишком долго изучала вирус, чтобы не понять этого. Ноа на секунду замирает с бинтом в руках. Чем он занимается? Нужно взять нож и добить Леса прямо сейчас, пока он не очнулся, не стал монстром окончательно, а значит - опасен для всех. Но руки действуют сами: обработать, обеззаразить, аккуратно перевязать, плотно, но не слишком туго, чтобы не добавить ещё проблем. Словно это хоть как-то может помочь. Ноа выдыхает сквозь зубы, чувствуя, как замершая над раной ладонь начинает гореть от переполняющего его гнева, а подступающие слёзы жгут уголки глаз. Он знает, что это - бесполезно, но... Верит? "-Вот так, рош-шели, видишь? Нужно просто поверить... Сквозь слёзы в глазах мало что можно различить, но Ноа видит: видит, как светло-жёлтые, тигрино-янтарные глаза наливаются золотом полностью, так что нет различий между радужкой, склерой и зрачком. Видит, как словно тает под золотистыми теплом от кончиков чужих пальцев, таким же, как у глаз, царапинка на коленке в месте с болью и досадой от падения. Видит и чувствует, а потому - верит. - Немного веры, немного старания, чуть побольше энергии и намерения - и можно сделать почти всё. Как минимум - помочь другим справиться с их болью. Ноа косится на коленку, пробует пальцем новенькую, чуть светлее остальной, розовую кожу и спрашивает недоверчиво: - А я… я точно так смогу? - Ну конечно, рош-шели! - большие, горячие руки подхватывают его, поднимая к самому небу. - Как только я научу тебя - у тебя всё получится! И, прижав к сердцу, поцелуем в светлую макушку заверяет. - Ты же хадам шели.” Ноа дёргает головой, отгоняя давнее, подзабытое, выдуманное, и, со вздохом тянется к ножу одной рукой, вторую всё ещё прижимая к шее Лестера - то ли успокаивая чужую душу, то ли чтобы наперёд почувствовать чужой рывок. Но едва рукоять, отрезвляюще-прохладная, оказывается в руке, готовой подняться для набора ускорения, Ноа чуть сдвигает ладонь, чтобы не ранить себя ещё больше, замирает. Кожа Лестера чистая, никакой черноты. Даже, кажется, немного воспаление спало, но... Разве такое возможно?! Ноа, себе не веря, сдвигает бинты на других ранах, проверяя. Всё верно, не считая заново пошедшей крови - никаких следов заражения. Поэтому, убедившись, что Лестер - чист, Ноа передаёт его небожителям, сам практически убегая на другой этаж, наконец-то приступая к выполнению приказа. Ему необходимо побыть одному.