Перекрестье миров на грани реальности

Киришиме часто снились кошмары. Он знал, что война оставила на его психике не настолько неизгладимый след, как у Бакуго или Мидории, но все же для него это событие стало слишком... Слишком ужасным. Киришиме в таких снах, от которых впоследствии хотелось выцарапать лицо и веки, закрыв которые он все равно видел ужасы, обычно снились кто угодно, но не он сам. Эйджиро являлся безвольным наблюдателем всего того, что пришлось пережить его друзьям. Даже если он многое не видел собственными глазами, рассказы одноклассников сделали свое дело. Эти кошмары стали настолько частыми гостями в подсознании Киришимы, что он даже создал мысленный топ того, что страшило его больше всего. 3. Оторванные руки Мидории. Кошмар окутал Эйджиро плотной завесой тревоги, где ужас и нереальность переплетались в бесконечном танце. Он оказался в зловещем искажении реальности, которая когда-то была знакомым местом — местом тренировок, где они все вместе готовились к битве за лучшую жизнь. Но теперь это было полотно хаоса и страха. Он видел Мидорию, своего друга, мужеством которого всегда восхищался. Но сейчас все было иначе. Все вокруг искрило и трещало от напряжения. Мидорию окружали люди с одержимыми глазами, страшными существами, острыми, как бритва, что зловеще искрились на солнце. Это были не просто враги — это были призраки его страха, упоминаемые в подавленных воспоминаниях, которые никогда не давали покоя. Эйджиро пытался крикнуть, но звук застревал в горле, как кость, отравляющая его сознание. Он смотрел, как Мидория сражается с Шигараки и Все за Одного, его зеленые волосы взметнулись, напоминая о буре, которую он всегда поднимал в бою. Но в этот раз все оказалось иначе. В этот момент он оказался в поле действия — и каждый удар, полученный его другом, казался страшным, как предвестие конца. «Нет! Давай, Мидория!», — кричал он, хотя эти слова застывали во мгле. Он наблюдал, как один из противников, матовая тень, с неумолимой яростью рванулся к нему. Мидория схватил его, попытался отразить, но сил не хватало. С лицом, полным решимости, он бросился в бой, однако вдруг все замерло. Эйджиро в ужасе наблюдал, как руки Мидории были вмиг оторваны распадом Шигараки, словно хрупкая кукла, которой с легкостью отрывают головы маленькие дети. Это движение было слишком реалистичным — он слышал треск, а потом увидел, как кровь покрыла землю, как красная волна, захлестнувшая все вокруг. И в этот момент звуки войны прервались, словно он вдруг оказался в мертвой тишине, где были только он и безрукий Мидория. И в отличие от реальности, в кошмарах Эйджиро спасавшей Изуку Эри не было. Сердце его остановилось, а мир распался на мелкие осколки. Он бросился к Мидории, но шаг за шагом погружался в мрак. Эмоции разрывали его изнутри на части. «Мидория!», — снова и снова звучал его крик. Слепая ярость наполняла его сознание, в то время как Мидория, с остатками силы, смотрел на него, полное страха, боли и скорби. В его глазах стекались слезы, когда он произнес: «Ребята… я проиграл…». Это был момент, в который все казалось потерянным, все надежды растащены на части, теряя последние силы жизни. Эйджиро стоял, не в силах сдвинуться с места, подавленный безысходностью, запомнив эту сцену как вечное напоминание о том, что он не успел хватиться за руки. И оживление утреннего света вновь заставило его открыть глаза. Он проснулся, задыхаясь, его сердце колотилось от страха, а в груди тлела невыносимая боль. Он знал, что этот кошмар — лишь отзвуки прошлого, но спокойствие не пришло, и каждую ночь он был вынужден встречаться с этим ужасом снова и снова. В этом мире, где они уже пережили войну, такая реальность стала его постоянным спутником, и страх, терзавший его душу, никогда не утихал. 2. Выедавшаяся кожа Ашидо ее же кислотой. Эйджиро никогда не славился особенно богатым воображением, но похоже, что разовьенная войной его темная сторона обладала этим навыком. Иначе Эйджиро совсем не мог понять, почему его же сознание ежедневно старалось покалечить психику хозяина? Признаться, Киришима какое-то время пытался и вовсе не спать, когда впервые увидел... это. Такой подставы от своей головы он совсем не ожидал. Каждую ночь, когда Эйджиро закрывал глаза, мир вокруг него постепенно расплывался, уступая место кошмару, который становился все более реальным. Это началось с легкого ощущения тревоги — едва заметного шепота тревоги на задворках сознания. Но потом этот шепот перерастал в громкий крик, зловещий и безумный. В его снах она всегда была рядом — Ашидо, но не та веселая и жизнерадостная девушка, какую он знал. Это была ее другая сторона, изуродованная, как и сам Эйджиро после войны. Розовая кожа, некогда сияющая, теперь была покрыта скелетными пятнами, как будто кислота не только выедала ткани, но и пожирала саму суть. Ее тело искажалось, превращаясь в нечто жуткое. Глаза, полные боли и ненависти, смотрели на него, прося о помощи, и в то же время обвиняя его в бездействии. Каждый раз он пытался крикнуть, но голос пропадал в бездне, будто к нему в сознание вваливалась черная жижа, душащая и затягивающая в вязкий мрак. Он видел, как Ашидо кричит, но звуки из ее уст превращались в тихий шепот — ужасно близкий к безумству. Ее руки тянутся к нему, зверски искаженные, как будто пытались схватить его и утянуть в бездну вместе с собой. Эйджиро знал, что его собственное сознание сливается с происходящим, ярость и боль смешиваются, вызывая ненадежную реальность, где страх становится единственным спутником. Он чувствовал, как нарастающее чувство безысходности сжимает его сердце, словно железные тиски — каждый раз, когда он пытался вырваться из этого мира, он снова оказывался лицом к лицу с ее истерзанным обликом. «Почему ты не спасаешь меня?» — как будто звучит вопрос, который вонзался в его ум, оставляя за собой шрам. Эйджиро знал, что это не она спрашивает, а его собственные страхи, его нелепые усилия справиться с переживаниями. — Киришима... Спаси меня... — Угрожающе, но почти умоляюще шепчет Ашидо, до боли напоминая растерянному Киришиме ному тембром голоса. А после Мина дотрагивается до него, Эйджиро, своей рукой, или, вернее, тем, что от нее осталось, и использует кислоту на нем. Эйджиро ощущает, как его кожу разъедает кислота подруги, и кричит ей изо всех сил остановиться, но этого не происходит. А Киришима в который раз не может шелохнуться с места и пробуждает тело от пережитых настолько реалистичных ощущений близости с гибелью. С каждой ночи, проведенной в объятиях мрачных видений, Эйджиро становился все более уязвимым к ужасам, которые его преследовали. Когда очередной кошмар, наполненный тенями и воплями, накрывал его, время теряло свое значение, и логика растворялась в панике. В какой-то момент, когда очередной ужас оканчивался, Эйджиро начинал осознавать, что это всего лишь сон. Он чувствовал, как его сердце стучит в унисон с адреналином, пронизывающим его тело, но в голове мелькала искра понимания — это лишь его собственный плод воображения, изуродованный войной, связанный неодолимыми узами с Ашидо. Постепенно он начинал подниматься из бездны своих страхов. Лицо его все еще отражало ужас, губы изжимались в тихой молитве, когда он пытался усидеть в тишине. Тогда приходило острое ощущение реальности — он лежит на своем кровати, чувствует холодное прикосновение простыни на коже, и звуки окружающего мира, такие знакомые и спокойные, начинают пробуждать его из кошмара. Постепенно, с каждым глубоким вдохом, он ощущал, как ужас отпускает его, как злая тень отступает перед светом. Он поднимался с постели, оставляя кошмары позади, но оставаясь обремененным их отголосками. Шум за окном, трели утренних птиц и тихий звук поезда вдали — все это возвращало его к жизни, но образ Ашидо с изуродованным лицом не покидал его. Но в такие моменты, когда его разум очищался от мрачных видений, он брал себя в руки. Ритуал повторялся — он делал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить дух, снова и снова настойчиво убеждая себя, что это всего лишь переживания. С каждым дыханием, с каждым движением он становился все более определенным в своем намерении построить новый день, даже если его ночи продолжали терзать. 1. Смерть Бакуго. И вот Эйджиро снова оказывается в той самой бездне страха, где каждый раз переживал самый ужасный момент своей жизни. Это был кошмар — живое воспоминание, которое, казалось, навсегда привязалось к его сознанию, оставляя после себя отпечаток боли. В этот раз все было особенно ярко. Он стоял на руинах того места, которое когда-то было домом для него и его друзей. Вокруг него — дым и обломки, которые горели, как пламень воспоминаний. Звуки войны — крики, выстрелы, глухие взрывы — снова наполняли его уши, отзываясь эхом в его душе. Но самым страшным было чувство безысходности, которое все более накрывалось черной дымкой. Тогда он увидел его. Бакуго. Он был все еще там, но не тот, каким Эйджиро знал его. Его друг, с растрепанными волосами и усталым лицом, держался на грани. Каждое слово, вырывающееся из его уст, было полным ярости и боли. Бакуго сражался, его руки метали искры и взрывы, но в глазах были слезы, которые перемешивались с кровью. «Киришима!» — кричит он, но голос был слаб, как будто пронзенный через волны боли и словно каждое слово вырывалось с рвотой. Эйджиро перешагнул через обломки, но с каждым шагом мир вокруг него разрушался, словно на глазах у него разрывалось само пространство. Он не мог дотянуться до Бакуго. Снова. Сложив руки вокруг своего тела, Бакуго сделал шаг вперед, и в этот момент все замерло. Раздался громкий взрыв, время остановилось, и сердце Эйджиро замерло в груди. Он видел, как его друг создает взрыв, силы которого ему было не сдержать. Бакуго устремил на него взгляд, полный боли и сожаления, и в этот миг все казалось полной абсурдной нелепицей. Его тело разрывалось на части, а искры разлетались, как звезды, уходящие в вечность. Эйджиро пытается вырваться к нему, но его ноги словно приросли к земле. Он ощущал, как корни страха обвивают его душу, сжимая до рези. «Нет!», — проносилось у него в голове, но каждый новый крик был заглушен глухой тишиной, которая наступила после катастрофы. Пробуждение ощущалось как ледяной душ. Эйджиро резко открыл глаза, его тело потело, а сердце колотилось, словно от ненависти к самому себе. Он снова оказался в своей комнате, где стены несли следы рукописи, но он вновь не мог избавиться от образов Бакуго, так, словно они были призраками, поджидающими его в каждом углу. Он знал, что этот кошмар будет повторяться снова и снова, и что его страх оставался с ним, как тень, никогда не исчезающая. Эйджиро не мог оставить его в покое. Вместо этого он принял эту реальность — в мире, где они уже прошли через войну, а страхи никогда не покидают тех, кто выстоял. Киришима проводил по лицу дрожавшей рукой и шептал бесконечно усталое «снова». И хоть Киришима понимал, что в кошмарах его вины нет, он не мог смотреть в глаза своим друзьям. В особенно плохие дни все доходило до такого, что вместо живой, яркой, улыбчивой Ашидо Эйджиро видел тень той зловеще-ужасной, и как бы он не хотел стереть эту картину из головы, ничего не получалось. Его работа героя также усугубляла положение. Каждый день он спасал множество людей с улыбкой на лице, которая пережила множество смертей и ужасов, но ночью его спасти было некому. Рассказать друзьям о своих ночных «приключениях» Эйджиро не решался. Да и не видел в этом смысла, если честно. Киришиме казалось, что он слишком переоценивает свои проблемы на фоне остальных бывших одноклассников, ведь среди них было много тех, которые повидали гораздо больше дерьма, чем он. С Ашидо он поневоле контактировал меньше обычного, что пусть Мина и заметила, но девушка также не решалась заговорить о том, что именно беспокоило парня. Странное состояние парня давно заметили и другие его друзья, но все ссылались на пропажу Бакуго, исчезновение которого Киришима перенес особенно остро. Каминари и Серо всячески пытались поднять ему настроение, и как бы сильно Эйджиро не ценил их поддержку, в душе он боялся лишь покрова ночи, который в очередной раз ударит по и без того расшатанной психике героя. Кстати, об инциденте с Кацуки. Он неплохо так отразился на посиделках Киришимы с его ночными «друзьями». Теперь к смерти Кацуки, которую Эйджиро в снах переживал чуть ли не ежедневно, присоединилась и его пропажа. Блеск, просто замечательно! — напряженно думал Красный Бунтарь, просыпавшийся от очередного пережитого кошмара в три ночи. Стоило ли рассказывать, в каких красках Киришима видел расщемленного в куски друга из-за портала? А как потом к изуродованному телу присоединялся и он сам? Эйджиро был серьезно намерен объявить бойкот своему организму: до тех пор, пока сознание собиралось мучать его кошмарами, он будет мучить тело отсутствием должного количества сна. На том, казалось бы, ситуацию и порешили. Как бы не так. Эйджиро стало еще хуже, чем прежде. Мало того, что его мозг был заражен какой-то немыслимой чернью, так еще и тело подводило от бесконечной усталости, состоявшей из моральной и помноженной на физическую. Киришима начал чаще срываться на друзьях, и когда это дошло до точки кипения, он почти наорал на Ашидо, которая задавала в тот день с открытием портала больше вопросов, чем обычно. До боли прикусывая внутреннюю часть щеки, он извинялся перед ней и Хацуме как нашкодивший котенок. Хацуме тут же простила его, признавая свою вину тоже, а Мина, на правах его лучшей подруги, решила провести с Эйджиро отдельный разговор. После чаепития с тортом в виде празднования (чего именно, Киришима так и не понял), Ашидо предложила сходить к ней в гости, и Эйджиро добродушно согласился, не имея понятия, что его ждет своеобразный сеанс с психологом. — Итак, — максимально элегантно отпивая чашку чая и также элегантно ставя на стол, начинает Ашидо, хрустнув пальцами, параллельно не забыв подмигнуть в край растерянному Киришиме. Тот теряется еще больше при виде настолько решительной Мины, которая определенно что-то от него хотела. Вопрос: что именно? — Что-то случилось, Ашидо? — неловко мнется парень, искренне не понимая, что разозлило подругу. А она определенно была зла. Ему вновь необходимо извиниться? Она не простила его за тот инцидент? — Действительно, что же случилось, — заискивающе, но нервно улыбается девушка, надеясь, что до него дойдет сразу же, так как в объяснениях девушка была не особо сильна. — Киришима, взгляни на себя. Эйджиро тут же смекает и показательно осматривает себя так, словно видит впервые и возвращает ожидавшей девушке крайне недоуменную реакцию. — Выгляжу довольно неплохо, да? Это завуалированный комплимент? — старается выдавить улыбку он, на что Ашидо хмурится так сильно, что Эйджиро тут же жалеет о своей артистичной выходке. — Хотелось бы, конечно, похвалить тебя, но не в этот раз. Киришима, — злость мгновенно сменяется глубокой печалью на лице Пинки: — Что с тобой происходит? Ты выглядишь как ходячий труп, — явно не желая этого произносить, продолжает она, видя, как дернулось лицо друга при этих словах. — Много преступлений, ну, сама знаешь, — настроенный на то, чтобы махнуть на тему рукой, он не замечает огонька в глазах Ашидо, который кричал лишь об одном: либо все, либо ничего. И пусть я в лепешку расшибусь, но помогу тебе, Киришима! — Мы тоже не бездельничаем, знаешь ли, — скептически отвечает она. — Мне самой все допытывать или ты сам расскажешь? Киришима поджимает губы, не хотя рассказывать подруге лишь по одной очевидной причине, что не хотел нагружать ее своими проблемами. — Понятно, — страдальчески выдыхает Ашидо, — все самой, как и всегда. Чаю еще будешь? — будничным тоном спрашивает розоволосая, будто бы не она секунду назад устраивала допрос с пристрастием, на что Эйджиро отрицательно мотает головой. Не до чая было, если честно. — Итак, — с нажимом вновь повторяет Пинки, бросая ногу на другую, и ожидая ответов от друга на свои вопросы. — Слушай, все слишком запущено, и... — Поэтому-то я и хочу помочь тебе, глупый, — недоумевает Мина. — Расскажи причину твоего состояния. Одна усталость такой ужас бы не сотворила, — следом поджимает губы девушка. — Ну... — Парень так старательно избегал ответов, что в голове Ашидо начали роиться такие мысли, которые до этого она старалась не развивать. — Может, это действие какой-то причуды? — для начала предполагает самый безобидный вариант она. — Нет, — отрицательно мотает головой он. И как только он наконец решился рассказать о всех своих проблемах, Мина строит лицо озарения и выкрикивает удивленно: — Ты что, принимаешь наркотики?! Киришима! — орет во всю глотку Ашидо, стремительно подойдя к крайне испуганному другу и схватив его за плечи. — Я убью тебя, если это правда! Живо отвечай! Где твои заначки?! — Мина, нет! — кричит он в ответ разъяренной донельзя девушке, автоматически назвав по имени. — Я бы не опустился до подобной хреновины! В моей жизни все не настолько плохо, чтобы прибегать к такой дичи. Успокойся, пожалуйста, — по мере того, как отвечал парень, он говорил все тише, в конце практически переходя на шепот, неосознанно приглаживая большим пальцем руки ее уже дрожавшие от эмоций плечи. — Давай спокойно поговорим? — голос Красного Бунтаря дрожал в унисон с телом Пинки. Они прекрасно понимали, что пора наконец сбросить маски всегда улыбчивых героев и предстать перед друг другом и прежде всего собой неуверенными и вечно во всем сомневавшимися Эйджиро и Миной. — Обещаю все сказать напрямую. Киришима и Ашидо чувствуют некоторую неловкость от их близости, но не отодвигаются, позволяя себе еще насладиться спокойным и умиротворенным моментом. Но тут раздается оглушительный свист чайника, отчего они оба вздрагивают и одаряют друг друга неловкими улыбками. Ашидо не преминула сделать давно знакомый Эйджиро жест: когда она хихикала, то прикладывала палец к губам, и на Киришиму это всегда действовало в успокаивающем порядке. — Ты опять чай будешь? — почему-то спрашивает Киришима, глупо улыбаясь вслед удаляющейся в сторону кухни Ашидо. — Ага! Ой, я помню, как мне Яомомо рассказывала о девушке, которая умнела от того, что пьет чай. Прикольная причуда, правда? — Ого, — удивленно соглашается Эйджиро. — Она бы была классным руководителем. — Тоже да, Яомомо упоминала о целой своре, помогавшей той девушке, — отвечает Ашидо, прихватив две чашки. — Может, и нам с тобой поможет? — придвинув чашку, предназначенную для ее любимого гостя, во все зубы улыбается Мина, внутри с содроганием готовя себя к объяснениям от Киришимы, уповая на то, что все не совсем плохо и запущено, и она заметила проблему вовремя. Киришима чувствует, что улыбка Мины — фальшивая, и причмокивает губами, гадая, как бы все преподнести так, чтобы Ашидо не слишком тревожилась. Он тоже очень сильно переживал, так как даже сегодняшний день не обошелся без парочки кошмаров именно об Ашидо. — Мне снится аномальная дичь, — цедит зубы Эйджиро от многочисленных нахлынувших образов. — В каком смысле? Кошмары? — участливо спрашивает Ашидо. — Они самые, — неосознанно сильно сжимает протянутую руку девушки Киришима. — Мне очень часто снится... смерть Бакуго. Ты тоже снишься. Буквально сегодня тоже было. — Ох, Киришима... — шепчет Мина, до которой сразу дошло, что именно происходило. — Тебе снятся события с войны?.. Парень сдержанно кивает, сцепив руки в замок, чтобы не выдать дрожь, ходившую табуном по телу. Собравшись с мыслями, он громко выдыхает и продолжает: — Во снах я видел события в разы хуже, чем на самой войне. С войны мне чуть ли не каждый день снятся оторв... оторванные руки Деку, — гулко взглатывает он, — смерть Бакуго, а еще... Ты. — А что было со мной? — скорее не из любопытства, а из желания разобраться в том, насколько психика Эйджиро была измотана подобными кошмарами, крайне обеспокоенно вопрошает Ашидо, глядя на то, как от нервов Киришима забылся и начал играться с ее пальцами своими, так и сумев начать контролировать свою дрожь во всем теле. — Не замечала за тобой такой привычки, — без малейшего намека на упрек говорит девушка, солнечно улыбаясь ему. — Ох, извини. Тебе некомфортно? — тут же порываясь убрать руки, торопливо пробормотал Эйджиро. — Нет, все в порядке, — вернув руки на место, отвечает она, глядя на постепенно обдумывавшего ситуацию Киришиму. Терпеливо ожидая его слов, Мина изучает почему-то хмурившегося друга. — Ты... Твоя кожа. — Непроизвольно всхлипывает он, все это время сдерживавший слезы. — Она разъедается твоей же причудой, — по мере того, как Киришима буквально выталкивал из себя эти слова, он чувствовал себя все более униженным и напрочь убитым. Не помогал его стыду и внимательный, бесконечно сочувствующий взор девушки, которая уже в уме прикидывала, как бы помочь Киришиме так, чтобы это не задело его и без того не слишком высокую самооценку. А потом до нее доходит, какая именно поддержка была нужна Киришиме. В ее стиле. Ведь она до сих пор помнила те заветные слова, произнесенные им в пылу битвы. Ты всегда была моим героем, дура. Так как она находилась почти без сознания, ей вообще показалось, что этого не было и она просто была в бреду, однако чем чаще она вспоминала о том моменте, тем четче становились воспоминания. От них начинало гулко биться сердце, в горле сохнуть, а глаза разбегались в разные стороны, не желая выдать хозяйку перед недоумевавшими Хагакуре и Джиро. Последняя, однако, все понимала: все же она в отношениях с Денки и научена опыту, тут любые вербальные и не очень сигналы уловишь. Эти слова были намертво прикреплены к сознанию Ашидо, хоть вытатуировывай на глазном яблоке, ситуация бы не шибко поменялась. От навязчивых мыслей ее отвлекает размеренный, а не буйный и энергичный, как обычно, голос Эйджиро: — Я не знаю, что страшнее: кошмар с тобой или с Бакуго и Деку. С одной стороны, смерть Бакуго и оторванные руки Мидории были реальным инцидентом, и мое сознание просто проецировало увиденное в виде кошмаров, — он непроизвольно вздрагивает, будто бы до этого не осознавал данное обстоятельство до конца и познал это только сейчас, обозначив фактом вслух, — а с другой я вижу какую-то странную чертовщину с тобой, и я в шоке с того, что мой разум пошел против меня и мне ежедневно приходится видеть кошмары с самыми дорогими мне людьми, и... — Ашидо прикладывает свою руку поверх его, желая его малость успокоить, так как по мере высказывания откровений, он распалялся все больше и больше. — В первую очередь я твой друг, Ашидо Мина, а не герой Пинки. И мне стыдно, что как твой друг я протянула руку помощи только сейчас. Прости меня, Эйджиро! — от всего сердца сказала девушка, крепко зажмурив глаза, отчего пропустила следующий миг, в котором оказалась крепко стиснутой в самых искренних и благодарных объятиях Эйджиро. Тот содрогался всем телом, видимо, плача, и Мина лишь успокаивающе проводит рукой по его спине, приговаривая, что все будет хорошо. В этом мгновении Ашидо чувствует, как его слезы окутывают ее, и каждое слово оставляет незаживающую отметину на ее сердце. Она проводит рукой по его спине, ее жест успокаивающий, как весенний ветер, который приносит надежду. — Прости меня, я такой слабак... — Охрипшим голосом шепчет парень в шею Ашидо, посылая по ее телу мурашки, отчего она невольно вздрагивает, и дабы скрыть это, крепче обнимает друга за плечи. — Ты идиот? — отодвинувшись, чтобы послать укоризненный взгляд в сторону Красного Бунтаря, спрашивает Пинки. — Что за детские сказки? Я не знаю никого храбрее тебя! — Это не так, Ашидо, я... — Напомнить тебе, кто недавно сунулся в неизвестный мир ради спасения Бакуго, а? — теперь распаляется девушка. Она не могла позволить ему думать о себе в таком унизительном свете, ведь он был самым замечательным парнем из всех, что ей когда-либо доводилось встречать. — Напомнить, кто справился с Гигантомахией, еще когда ты не был про-героем? Ты постоянно припоминаешь мне случай со средней школы с этим гигантом, хотя в решающий момент я чуть не подвела ребят, чуть не угробила всю миссию! Это ты мне помог, это ты — мой герой, Киришима! Киришима глупо открывает и закрывает рот, не смея дышать, не понимая, что все это было адресовано ему. От девушки по имени Ашидо Мина, которая сидела сейчас рядом с ним и называла его своим героем. — Мина... — Шепчет почему-то все еще не веривший в происходящее Киришима. — С кошмарами мы все решим, клянусь, Киришима! Ты должен был сказать мне раньше, — с укоризной качает головой она в ответ. — Главное, что теперь мы устраним проблему. Как долго это?.. — Не завершает вопрос Мина из-за нежелания портить настроение парню. — Два месяца, — шепчет Эйджиро, боясь гнева Ашидо, но та отвечает на удивление спокойно и миролюбиво: — Мы все решим, обещаю. Не переживай на этот счет, если хочешь, останься у меня, если твой дом также вызывает неприятные ассоциации. — Ох... Я... — Блин, прости, что так прямолинейно, Киришима! — поджимает губы она. — Я просто хочу очень сильно тебе помочь. Ну что? Эйджиро чувствует, как внутри него что-то меняется, и с облегчением кивает. В конце концов, кто он такой, чтобы отказываться от помощи Ашидо Мины? В этот момент он понимает, что в их дружбе есть нечто большее — надежда, сила и бесконечная поддержка друг друга.

***

— Почему ты приперлась так поздно? — ворчит Кацуки, открывая дверь и проходя внутрь квартиры, даже не одарив ее взглядом. — Волновался? — белозубо скалится девушка, сбрасывая тяжелую сумку с плеч и плетясь на кухню. Кацуки на такой очевидный вопрос-провокацию не ведется и закатывает глаза, усевшись за барной стойкой. Почуяв запах окономияки и вкусной всячины, Сэй довольно облизнулась: — Кто все это готовил? Он буквально мой герой! — сложив руки в молитвенном жесте, приступает к трапезе Сэй, не замечая тяжелого взгляда Бакуго. Тот хмурится и подпирает щеку рукой, резко схватив свой окономияки и укусив его, пережевывая блинчик с крайне мрачным видом. Сэй про себя отмечает, что ел он с большой неохотой. Словно его заставляли. — Ты что, запомнил время моего возвращения? — вдруг приподнимает уголок губ Иноти. — За месяц проживания в одной берлоге даже маразматик бы это запомнил, — огрызается Бакуго в ответ. — Что-то случилось? — откусив блинчик, с набитым ртом спрашивает девушка, чем раздражает парня. Тот вновь хмурится и требует ей не разговаривать, пока она ест, на что та торопливо кивает и пережевав, повторяет свой вопрос. — Нет. — А где... Деку? — не видя поблизости упомянутого сожильца, недоумевает Иноти. — Спит. — Почему не спишь ты? — Не хочу. — Правда, что ли? Не ты ли жаловался на плохой сон целый месяц? — Я недавно выспался, — цедит Бакуго, выдыхая через ровный ряд зубов. — Ла-а-адно, — разочарованно протягивает Иноти, видя крайнюю незаинтересованность Бакуго в общении. — Ты странно себя ведешь, — спустя минуту заявляет она. — Че? — Если ты все же настоящий Бакуго, в чем я уже сомневаюсь, почему ты до сих пор не спишь в двенадцать ночи и ешь не самые полезные продукты и вообще... — Ты думаешь, я только сырыми яйцами питаюсь, или что? — Разве ты не ложишься в очень раннее время? В восемь, например. До этого ты нарушал свой режим, но жаловался на него. А сейчас что? — А ты любишь действовать на нервы, да? — Ну есть такое, — кидает очаровательную улыбку Сэй. — Когда мы караулили нашу комнату, я запомнил время твоего с ушастой прихода. Вот и весь «секрет», — кидает он. — А какой угрозы ты от нас ждал? Серьезно, что тебе, про-герою, могут сделать две невинные девушки? — Да вы просто казались долбанутыми на голову! — Приму за комплимент, — искренне смеется Иноти, не смея даже в мыслях винить его за это предположение. Осмыслив ситуацию с их стороны, можно было легко начать сомневаться в собственной адекватности. — Твоя очередь отвечать, — напоминает о своем раннем вопросе парень. — Ты же обычно в семь возвращаешься, — смотря на настенные часы, пробормотал он вслед. — А, я уснула после окончания пары, — беззаботно отмахивается Сэй. Кацуки недоуменно приподнимает бровь, на что Иноти продолжила свои объяснения: — Я была очень уставшей, да и лекция на редкость (нет) нудной. Вот и сложи два плюс два. — И ты уснула на пять часов? — вопрошает Кацуки, не понимая, о каких «два плюс два» шла речь. — Да нет, проснулась я через... час? Кажется, так. Потом запаниковала от того, что никто не разбудил, решила быстренько собраться и навестить Кохари, которую ты почему-то зовешь ушастой, — на секунду морщит недовольное лицо она. Кацуки не успевает разглядеть ее выражение лица, как она встает с барной стойки и кивнув в сторону дивана, жестом приглашает сесть на него, продолжила: — Так вот, о чем это я? Ах да, с ней мы проторчали вместе аж до одиннадцати. Потом я наконец вернулась домой, но я не думала, что ты будешь бодрствовать. — Похоже, не мне одному не дают нормально поспать, — послав укоризненный взгляд в сторону комнаты, где спал Изуку, говорит Кацуки. — Точно, — кивает девушка, располагаясь на диване и смотря на Кацуки снизу вверх. — А ты почему тогда стучалась в дверь, если думала, что мы спали? — Да я автоматически это сделала, потом очухалась и ключи в сумке искала. Ты оказался быстрее меня и открыл дверь, — пожимает плечами она. Кацуки в силу своей колоссальной усталости не совсем успевает вопринять поток льющейся на него информации, так что просто забил и направился к Деку, дабы наконец отсыпаться в положенное для этого время. — Спокойной ночи, Ба... Бакуго, — все еще до конца не осознавая то, кем именно он является, она спешит ретироваться под крайне непонятливый взгляд Кацуки, посланный ей вслед. Каччану не остается ничего более, как просто вернуться в комнату. Несмотря на позднее время, мысли, роившиеся в голове, не давали уснуть. Иноти все думала об одной мелкой детали, что ее крайне смущала. Точнее, их было две. Почему Бакуго все же не спал? И почему, черт возьми, еда была разогретой и расставленной в лучшем виде в двенадцать ночи?