Восхождение героя

      Солнечные лучи пробились сквозь затянутые пыльной тканью шторы, нежно коснувшись бледного лица парня. Он шевельнулся, инстинктивно прикрываясь от ярких световых пятен. Боль в мышцах после вечерней тренировки почти не чувствовалась, лишь сумрак усталого сознания навис над ним, как тяжёлое одеяло. Каждое утро в этой захудалой квартирке начиналось одинаково: промозглый воздух с привкусом затхлости, запах старых сигарет и плесени под обоями , и затишье, обнимающее его, как старая подушка. Но на деле были только тонкий синтетический плед и продавленный матрас, больно упирающийся пружинами в костлявую спину, сама длина кровати не позволяла полностью выпрямить ноги — пальцы упирались в железную ледяную решетку на спинке, так что, встав, Шин прощёлкал всеми суставами, которыми мог, лишь бы вернуть ощущение подвижности в тело, делал глубокие вдохи, стараясь заполнить лёгкие свежим воздухом, но всё что он получил — это раздражение от вязкости осевшей где-то на языке. Он прокашлялся, сделав первую затяжку.       Герой вышел из своей комнаты, и тишина была нарушена привычным звоном стекла. В гостиной его встретили раскиданные пивные бутылки, жестянки и рассыпанные закуски. Лучше бы мать вообще не возвращалась после своих пьянок. Каждый раз, когда он сталкивался с этим зрелищем, внутри него разгоралась смесь гнева и печали. Эта квартира, когда-то наполненная смехом и счастливыми моментами, давно превратилась в арендуемый эпицентр его невыносимой жизни. Ночь опять прошла в шуме телевизора и криках. Их голоса, затмевали его собственные мысли, прорывались даже через наушники с самыми громкими песнями. В дверь опять стучали, наверняка это была соседка слева, работающая с утра до ночи, чтобы прокормить двоих детей и парализованного мужа. Как всегда чертовски уставшая, но ещё не потерявшая надежду, что ей откроют. Шин считал её жалкой, но меж тем восхищался её упорством, ему самому одного раза хватило выразить своё недовольство — мать бросила в него тарелку с лапшой, оставившей большой ожог на руке и шее двенадцатилетнего мальчика. Но физические раны быстро затягиваются, чего не скажешь о душевных.       Он потряс головой, отгоняя черных мошек перед глазами, и, выдохнув терпкий дым, посмотрел в сторону окна, представляя, как однажды свалит из этой дыры, но увидел только поломанный карниз с упавшей шторой, перекрывшей наискосок окно, словно запрещая думать о таких вещах, как свобода. Собравшись с мыслями, он пошел на кухню, пиная попадавшиеся на пути бутылки из-за чего они громко звенели, наровясь разбиться, не жалея, наступал на женскую одежду, быстро скинутую в спешке, когда её парень снова пришёл. Накаджима с каждой тягой чувствовал, как злость нарастает изнутри.       — Ничего страшного, папа. Скоро я всё решу, — он провел рукой по банке с мутной жижей, стоявшей у задней стенки холодильника, подальше от чужих глаз. Два тусклых белых камешка блеснули в ней, отражая свет. Еда в горло не лезла, так что пробежавшись по полкам взглядом ещё раз, Накаджима захлопнул дверцу и налил стакан воды из-под крана, проводя рукой по гладким, слегка грязным волосам. Времени готовить что-либо не было, он и так опаздывал.

***

      На станции царила атмосфера ожидания. Вокруг суетились люди, собираясь разными путями. Бакуго стоял на платформе, скрестив руки, его красные глаза сосредоточенно смотрели вдаль, пытаясь обнаружить своего друга. Он не любил опоздания и всегда нервничал, если кто-то не приходил вовремя.       Наконец, в густом потоке пассажиров, Бакуго заметил знакомую фигуру, медленно приближающуюся к нему. Шин, с сигаретой между тонкими губами, казался абсолютно непринуждённым, как будто время для него остановилось. Бакуго с яростью фыркнул, прекрасно понимая, что тот не спешит, даже несмотря на то, что поезд должен прийти с минуты на минуту.       — Ну и как ты можешь быть таким невозмутимым? — проворчал Бакуго, когда Шин подошел ближе.       Однако Шин лишь усмехнулся и сделал долгую затяжку, явно наслаждаясь моментом. В его глазах блеск обещал уйму предстоящих приключений, а дым от сигареты поднимался спиралью в воздух, создавая лёгкую завесу вокруг него.       — Я же сказал, что у меня все под контролем, — ответил он, медленно выдыхая табачный дым.       Не теряя времени, Бакуго подошел к Шину, выхватил сигарету из его рук и, с дерзким выражением на лице, забросил ее в ближайшую мусорку.       — Придурок, сдохнуть захотел?! — прорычал он, глядя на друга с презрением, но с той же долей заботы, которая иногда проявлялась между ними.       Шин закатил глаза и пожал плечами. — Да ладно тебе, Кацу. Не будь таким серьезным. Всего одна перед долгой дорогой!       — Это не оправдание! — резко ответил Бакуго, чувствуя, как привычная злость начала нарастать, но одновременно с этим осознавая, что это лишь часть их дружеских перебранок. А в голове Шина закружилась мысль о том, что иногда, несмотря на все их несогласия, именно такие моменты заставляют его чувствовать, что жизнь имеет смысл.       В этот момент раздался шум колёс приближающегося поезда, и оба парня повернули головы в его сторону. Бакуго снова обрёл сосредоточенность, готовясь к следующему этапу их совместного приключения, а Шин с улыбкой на лице, словно и не замечая напряжения, снова потянулся к карману за новой сигаретой, но нащупал только зажигалку — от пустой пачки он успел избавился по дороге на станцию.

***

      Спустя несколько часов они приехали в Токио и направились к стадиону, где должен был пройти долгожданный концерт. Несмотря на то, что до начала мероприятия оставалось полтора часа, толпы людей уже заполняли пространство вокруг, словно пчелы, стремящиеся к улью. Бакуго оглядывался на людей вокруг. С одной стороны, его окутывало волнение и предвкушение ярких моментов, звуков и зрелищ. Это ожидание, как электрический заряд, пронизывало воздух, создавая волну эмоционального накала. А с другой — физические ощущения стали более острыми из-за тепла тел вокруг, запаха пота и духов, также можно было забыть о личном пространстве. Он постоянно ловил себя на мысли, что слишком близкое соседство со статистами вызывает легкое раздражение, и сильнее сжимал ладонь Шина, явно привыкшего к большому скоплению людей. Но это и неудивительно, ведь менее года назад его всегда окружали незнакомые лица шестёрок и другая шушера всех мастей, но тогда все подчинялись ему, заму главаря, а сейчас он просто единица, но это не что-то плохое, наоборот, это воодушевляло, ведь каждый здесь — часть чего-то большего, момента, который они все ждут. Накаджима считал шаги, словно секунды, в ожидании, когда свет погаснет и сцена загорится, сердце остановится на мгновение в ожидании, а затем закружится вместе с толпой, позволяя всем тревогам уйти на второй план. Это был его шанс вырваться из той эмоциональной тюрьмы, в которой он живёт, вдохнуть в себя немного жизни, хоть и на короткое время.       Кацуки, стоя в очереди, пялился на ждущих людей, его агрессивный взгляд словно искал конфликты среди толпы. Он не понимал, как можно спокойно ожидать начала концерта, если перед ними несколько десятков человек или даже больше, а очередь не сдвигается ни на шаг уже минут 10. В отличие от него, Шин сохранял невозмутимость, привычно облокотившись на перила, как будто знал, что в таких местах лучше всего просто расслабиться и дождаться своего момента.       — Выглядишь так, словно сейчас взорвёшься, — сказал Шин с лёгкой усмешкой, наблюдая за другом. Бакуго лишь фыркнул в ответ, скрестив руки на груди.       После проверки билетов они оказались в коридоре, который вел к стадиону. Арена поражала своими размерами. Скучая в ожидании начала, Бакуго фыркал, а Шин с расчётливым спокойствием рассматривал зрителей, слушал их разговоры и смех, которые сливались в обволакивающий гул. Вдруг из динамиков донеслось объявление — концерт задерживался на пару минут.       — Замечательно, — проворчал Бакуго, его настроение окончательно испортилось, когда громкая девочка, сидящая за ним, начала щебетать на тему предстоящего выступления. — Заткни свое ебало! — не выдержал он, буквально завывая от злости. Но как только он произнес эти слова, мощный свет погас, и концерт, словно по волшебству, начался.       Сцена вспыхнула огнями, когда рэпер вышел на нее, и зрители взорвались аплодисментами. Искры, летящие в воздухе, напоминали фейерверки, в то время как подтанцовка двигалась в такт ритму. Бакуго смотрел на все это с явным недовольством, осознавая, что они оказались на дальних рядах стадиона. Все яркие впечатления этого шоу растворялись вдалеке, не доходя до него.       Однако Шин, напротив, наслаждался моментом. Он двигался в такт музыке, пел слова песен, его голос сливался с громкими звуками музыки. Снимая видео и фотографируя каждое движение исполнителя, он был поглощён концертной атмосферой. Даже порванная из-за резкой хореографии футболка рэпера, обнажающая торс, вызывала у него восторг, что, конечно, позволило Бакуго заревновать — прямо такой же пресс с шестью рельефными кубиками был и у него. Да он был готов раздеться на месте, лишь бы парень выключил зум на камере телефона!       Песни сменялись одна за другой, поднимая настроение. Люди начали вставать, создавая волну движений и воодушевления. Накаджима, сбросивший свою кофту от жары, качался в ритме музыки, в то время как Бакуго лишь недовольно наморщил лоб, заставляя себя подняться, лишь из-за Шина, который был очень настроен на эту волну счастья. Вдруг, его сердце пропустило удар — черные глаза встретились с красными, пальцы сплелись. Он не мог не поддаться атмосфере, пусть и неохотно, постепенно втягиваясь, начал повторять заедающие слова припева, которые ещё долго будут крутится на языке.

***

      Кацуки и Шин, гуляя по ярким, оживлённым улицам Сибуи после долгожданного концерта, с каждым шагом все больше погружались в атмосферу ночного Токио. Яркие огни неоновых вывесок отражались в глазах, а в воздухе витали запахи множества вкусностей. Всевозможные звуки — гудки такси, смех прохожих и музыка из ресторанов — создавали симфонию большого города. Шин, с довольной улыбкой, крутил рулетки, а Бакуго, сжав в руках пакеты с мерчем, стоял в сторонке, тихо восхищаясь фигуркой Всемогущего, которую только что купил. В поисках уютного места, они наткнулись на маленький ресторанчик с японской кухней, где, казалось, время будто остановилось. Сев за один из низких столиков, уже идеально уставившись к вечеру, Кацуки заказал пару сетов роллов, не дожидаясь каких-то изысков. Шин по-прежнему был взволнован событиями вечера, и его глаза сверкали от восторга. Заказ пришел быстро, и ароматы свежих суши наполнили пространство.       — Давай, это стоит попробовать, — с ухмылкой сказал Кацуки, бережно протянув один из роллов к Шину. Его глаза искрились насмешкой, когда Шин, слегка смущенный, заправил прядь волос за ухо и слегка наклонился, прикрыв глаза, чтобы откусить.       — Неплохо, — произнес Накаджима с набитыми щеками, подливая в стакан саке. В мыслях Бакуго были вопросы откуда у Шина взялся поддельный паспорт.       — У тебя тут рисинка прилепилась, — с усмешкой обратил внимание Кацүки, указывая на щеку Шина. В его голосе звучало одновременно нежность и насмешка.       — Да заткнись ты! — запоздало выругался Накаджима, но не смог скрыть улыбку, от чего горячий румянец залил его щеки.       — Нет, с другой стороны. Повыше, не настолько! Да, блин, не тут, — выпустив свою привычную злость, Бакуго приподнялся и схватил друга за подбородок, чтобы тот не вертел головой. Мгновение, когда его большой палец касался кожи Шина, замерло в воздухе. Он аккуратно стряхнул рис, одновременно проскользнув по обветренным губам — это было нежно, а также шокирующе, если говорить о мокром языке, лизнувшем по его палец за долю секунды.       Внутри у Бакуго сердце колотилось, как бешеное. Он пытался справиться с этим комом эмоций, которые возникли из-за простого прикосновения, но не мог игнорировать, как его ладонь оставила легкий след на лице Накаджимы, а потом... Это было так незатейливо и в то же время поразительно, и Бакуго не знал, как это объяснить, а Шин чувствовал победу, теперь смеяться будет он.

***

      Как только ночь накрывала город своим тёмным одеялом, среди освещенных неоновых вывесок, начиналась настоящая ночная жизнь Токио, полная эмоций и загадок. Множество людей гуляло по улицам, шумело и смеялась, и парни вскоре оказались в эпицентре этой феерии. Они вертели головами, как будто погружались в захватывающий фильм, который не останавливается ни на секунду.       Кацуки и Шин, смеясь и подпевая любимым песням, вышли из караоке, окутанные ночным воздухом и атмосферой свободы. Вокруг них мерцали огни города, и они почувствовали себя беззаботными, словно мир принадлежит только им.       — Хэй, Кацу, ты помнишь, ту ужасную песню из рекламы? – смеялся Накаджима, поправляя спутанные волосы.       — Да заткнись уже, – ответил Бакуго, уже хотевший спать после пары стаканов алкогольных коктейлей и протяжных завываний друга.       Они бродили по улицам, и вскоре наткнулись на небольшой отель с яркой вывеской. Ночная стойка регистрации выглядела довольно приветливо.       — Давай переночуем здесь, – предложил Шин, скользнув взглядом по комфортному холлу. – Ноги уже не держат!       Шин и Кацуки стояли у регистрации, не подозревая о том, куда их занесло. Они получили ключ и поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Дверь открылась, и парни оказались в странно оформленном номере.       — Судя по всему, тут не хватает лишь романтической музыки, — хмыкнул Шин, когда заметил красные свечи и сладки пахнущие ароматические палочки в диффузоре.       — Мы что, в любовном отеле? — с трудом произнес Кацуки, не веря своим глазам. Он щурился, всматриваясь в комнату, его щёчки покраснели от алкоголя.       Номер был небольшой, двуспальная кровать занимала большую часть маленькой комнаты, телевизор прикручен к стене напротив. Его и решил посмотреть Бакуго, пока Шин был в душе. Дверь хлопнула.       — Вещи забыл. Можешь идти, я закончил. — Шин вышел с полотенцем на бедрах. Красные глаза проскользили по шее и плечам, к которым прилипли мокрые волосы, и спустился к спине парня, усыпанной шрамами, порезами и желтоватыми, почти рассосавшимися синяками. Кулаки сжались.       Шин, с виду спокойный и уравновешенный, будто являлся его полной противоположностью. Он научился смиряться с трудностями, скрывая свои терзания под ложной улыбкой. Однако, он носил в себе бурю – немой крик души, накопленный за годы столкновений с жестокой реальностью. Его жизнь была полна грязи и беспорядка. Он научился адаптироваться и выживать в этом зловонном хаосе домашнего насилия, нашёл выход из общества хулиганов, лишенных надёжного будущего. Сколько пометок стоит у него в личном деле? Со сколькими полицейскими он успел подружится пока сидел за решёткой в полицейском участке? Порой его специально держали дольше нужного, ведь знали об обстановке дома. Но как на зло после долгого отсутствия наказания становились более строгими. Секреты, секреты, секреты. Как много он скрывал и сколько вскоре вскроется? Каждое его действие, каждое решение обретали новое значение: он не просто восстанавливал баланс, он искал свое место в мире, который, казалось, всегда был против него. Сумасшествие было прописано в его генетическом коде. Он плохой человек, но в него влюблялись. Тяга к тёмной романтике ещё ничем хорошим не заканчивалась, но разве счастья заслуживает не каждый?       — Двигайся, — Бакуго завалился на кровать, потеряв равновесие. Тусклая лампа была погашена, и комната погрузилась во тьму. — Это она тебя приложила? Как ты вообще терпишь её? Ты меня прости, конечно, но твоя мать — та ещё сука. Моя старуха и рядом не стоит.       — Ты о чём? — он отодвинулся ближе к холодной стене, прижимая ладонь к голове, пытаясь унять гул в ушах.       — Я не понимаю, как ты можешь это терпеть! Каждый раз, когда я вижу тебя, ты все больше похож на призрака. И что у тебя за мать, если она тебя так бьёт? Родители не должны причинять боль своим детям, — возмутился Бакуго с гневом в голосе.       — Ты не понимаешь. Я не хочу это терпеть, — произнес Шин, морщась от неприятного чувства в горле, которое не мог описать. — Но каждый раз, когда я пытаюсь противостоять, это только ухудшает дело. — он обнял себя под одеялом, проводя подушечками пальцев по выпуклым полоскам и шершавым пятнам, закрыл глаза, тяжело вздохнув. Он чувствовал себя опустошённым и уставшим от постоянной борьбы с собой.       — Ты не один, — продолжал Бакуго. — Если тебе нужна помощь, ты можешь обратиться ко мне. Я не буду осуждать тебя. Я вижу тебя таким, какой ты есть, и это нормально — просить о помощи.       Наконец, Шин открыл глаза и повернулся к Бакуго. В темноте он увидел уверенность и искренность в его взгляде. Может быть, в этот момент он понял, что не всё потеряно. Фигура Кацуки была очень необычной для него. Слишком злой для добряка и слишком правильный для хулигана, ни туда ни сюда, золотая середина ума и агрессии. Эмоциональная поддержка, которой можно показать слабость и не бояться получить нож в спину.       — Достанешь сигареты? Они в рюкзаке у меня, тут рядом с кроватью,— попросил Шин, смотря в потолок немигающим взглядом. Кацуки, с угрюмым выражением на лице, встал и начал на ощупь двигаться к рюкзаку, не включая свет.       — Блять, — пробормотал он, наткнувшись на край прикроватной тумбы, вытащил пачку сигарет и протянул парню вместе с зажигалкой. — На.       — Спасибо, — Накаджима с щелчком прокрутил колёсико.       — Зачем вообще курить? — спросил Бакуго с недовольством в голосе.       — Это помогает, — тихо ответил он, хотя прекрасно понимал, что это не лучший способ справляться с проблемами, но другого пути он не знал, разве что засесть в спортзале до боли в мышцах и потери сознания или, как раньше, сорваться на невинных людях.       — Помогает? — усмехнулся Бакуго. — С чего ты, блять, взял, что это хоть как-то решит твои проблемы? Ты ведь знаешь, что это только скроет действительность, но никак не исправит твоё психическое состояние.       Шин, не поднимая взгляда, начал теребить пачку в руках, не решаясь её открыть, чувствуя давление в груди. Он знал, что каждое слово Бакуго было правдой, но иногда просто хотелось уйти от всего, что его окружает.       — Расслабься, — сказал Бакуго, касаясь Накаджимы. — Я не могу просто смириться с тем, как ты себя уничтожаешь. Ты заслуживаешь лучшего, и я не позволю тебе сдаться.       Не в силах выдержать взгляд друга, Шин слегка стыдливо наклонился, чтобы прикурить. Тёплый свет огня подсветил блестящие от непролитой влаги глаза, он был благодарен Бакуго за то, что тот был рядом, даже когда ему было трудно. Было даже как-то жаль его разочаровывать. Накаджима глубоко вдыхал дым, который приносил облегчение. Ближе прижавшись к Бакуго, от которого исходило тепло, он ощущал спокойствие. Сладкий запах его пота,  Сравнительно с его ледяным состоянием, этот источник тепла всё больше помогал ему определиться с мыслями и прояснять чувства.       — Ты знаешь, — тихо произнес он, выпуская небольшое облачко дыма. — Я не хочу, чтобы ты ждал от меня изменений, которые я не уверен, что смогу сделать.       — Всё, что я хочу, — это чтобы ты был в порядке, — ответил Бакуго, крепче зажимая его плечо. Это движение было утешительным, и Шин почувствовал, как его собственный внутренний конфликт начинает немного утихать.       — Я понимаю, — произнес Шин, хотя ему было страшно признаваться в своих слабостях. — Но иногда сложно просто продолжать делать вид, что всё хорошо.       — Да, это нормально, — кивнул Бакуго, его голос стал мягче. — Все мы проходим через трудности. Главное, что ты не один. Ты можешь положиться на меня. Я всегда буду рядом, даже когда ты не веришь в себя.       — Спасибо, — наконец произнес он, и на этот раз его голос звучал гораздо увереннее. Красные тлеющий кончик стал ярче от нового вздоха, а кровать накрыла пелена дыма.

***

      Поздним вечером в семье снова назрел конфликт. Шин, услышавший звон стекла и грубый мат, прошёл на кухню, где шипела себе что-то под нос мать, как обычно пьяная, державшаяся за кухонную тумбу, дабы не упасть. На полу разлилась большая лужа, вокруг валялись осколки банки, а самое главное — то, что таилось в ней лежало на полу, как какой-то мусор. Ярость тут же вскипела в жилах.       — Сука, ты что наделала?! — выкрикнул он, вдыхая дым из сигареты и выпуская облако прямо ей в лицо. Это был не просто гнев; это было истерическое отчаяние, смешанное со страхом и ненавистью к её безумному поступку и ней самой.       Шин присел на пол и аккуратно поднял своё самое сокровенное богатство, прижимая голову отца к себе, словно пытаясь защитить её от окружающей безумной реальности. Жидкость впитывалась в его штаны, сладковатый запах формалина заполнил всю кухню, но его это не беспокоило.       — Ты как свою мать называешь, выблядок?! — прорычала она, как будто она собиралась напасть на него. Её глаза были стеклянными, а голос — хриплым, пропитанным алкоголем и ненавистью. Она шагнула ближе, глаза беспокойно сверкали, а рука, сжимающая пустую бутылку, взлетела в воздух.       Шин замер, его сердце забилось чаще. Он знал, что её гнев мог обернуться насилием, и это происходило не в первый раз. Воспоминания о прошлых конфликтах, о ссорах и рукоприкладстве вернулись к нему, и страх охватил каждую клеточку его тела.       — Ты не имеешь права! — прорычал он, сжимая в руках голову отца. Но это только разозлило её ещё сильнее.       — Я сделала это для тебя, понимаешь?! — крикнула она, её голос пронзило страстью и яростью. — Он был ужасным человеком! С каждым годом ты всё больше и больше походишь на него! Ты просто ублюдок, не слушающий и не способный ценить собственную мать!       — Ты не понимаешь, что делаешь! — закричал он, давление в груди возрастало. — Ты разрушила всё, что у нас было! Он был твоей семьей, а не мусором!       Мать вскрикнула и бросила бутылку в его сторону, но Шин успел увернуться, сердце колотилось. Он понимал, что⁶ не сможет ничего исправить, если не сможет вырваться из этого круговорота насилия и ненависти. Но в это мгновение Шин знал одно — он не будет молчать.       — Ты убила его! Ты убийца! Ты намного хуже, чем он! — Он хотел бы продолжить кричать, но ядовитые струи нейротоксина вылетели изо рта матери, как у змеи.       Мать нахмурилась, её взгляд сверкал, словно нож. — Он избивал меня, морил голодом твою сестру. Он был ёбаным героем, но творил такое у нас дома! Я поступила правильно, понимаешь? Он просто маньяк, прикрывавшийся работой.       — Правильно? — не веря своим словам, произнес Шин, начиная ощущать действие яда на его организм. Он не мог сфокусироваться на её лице, взгляд плыл, но желание высказаться было сильнее. — Правильно убить? Ты просто преступница!       — Преступница? — она хмыкнула, будто не слышала его. — В таком случае ты сообщник. Если ты так прекрасно знаешь, как закончилась его жизнь и ненавидишь меня, почему ты никому не рассказал об этом? — спросила она с насмешкой, обойдя его. Шин почувствовал, как её холодный взгляд проникает в его душу.       — Я не мог, — прошептал он, глубоко осознавая, насколько жестокой стала жизнь. — Я думал, что ты убьёшь меня.       — Громче! Чтоб я слышала все те грязные слова, которые вырываются из твоего вонючего рта! — властным голосом произнесла женщина.       — Пошла нахуй. — в его глазах всё окончательно почернело, желудок скручивало в рвотных позывах, башка трещала, а банки со специями и пепельницы возвращали в реальность. Она кидала в сына все предметы с кухонных тумб, заваливая грязью и так грязную кухню.       — Ты не хотел остаться один, без меня. Ты ведь никому не нужен, кроме меня. Я твоя мать. Так что не строй из себя жертву. — её смех был горьким и злым.       Шин съёжился от её слов. — Ты не имеешь права говорить такое, есть люди, которым я нужен, которые ждут меня!       — О своей шлюхе говоришь? Лучше бы я тебя вообще не рожала. Знаешь, на самом деле каждый раз, когда я вижу тебя, мне хочется сжать руки на твоей шее, — выпалила она. — Слишком уж ты похож на него. Ничем не отличаешься. Такой же жестокий, самовлюблённый и поехавший ублюдок!       Это сравнение ударило его, как удар кулака. Он почувствовал, как злость и боль переплетаются внутри него. — Я рад, что похож на него! Он единственный в этой семье, кто хорошо ко мне относился. Он избивал тебя, по твоей вине, не следовало руки распускать, шлюха!       Она шагнула ближе, угрожающе сжимая подобранную с пола розочку от бутылки. — Ебальник закрой. Похоже ты совсем ничего не понимаешь... Ну ничего, я тебе объясню. — что она хотела сделать, Шин так и не узнал. Действие причуды закончилось, и он снова мог двигаться.

***

      Мать увезли на скорой в больницу, а Шин, с обработанной раной на животе, сидел на кухне, погружённой в дымовую завесу, протирая грязный пол какой-то ссаной тряпкой. Изрезанные от осколков руки щипало, когда формальдегид попадал в раны, ничем хорошим это точно не закончится.. "Отец" лежал рядом, показывая разрез шеи. Фу, ну и гадость. В кармане штанов завибрировал телефон, так что уборку пришлось отложить.       — Эй, ты скоро там? Мы же договорились встретиться в храме, — послышался раздражённый голос Бакуго.       Шин, словно потерявший связь с реальностью долго молчал, смотря в потолок. В горле першило, а покрасневшие глаза жгло. Он думал о том, стоит ли говорить другу о только что произошедшей ситуации. Взгляд прошёлся по комнате. Стал ли он сам бояться себя? Где-то далеко заиграла музыка с громкими хлопками или это у него в голове. Резкие движения вызывали головокружение. Шин попытался встать, но тут же его ноги подкосились, и он упал, опрокидывая шатающийся стол.       — Шин, ты тут? — уже более настороженно спросил Кацуки.       — Да, я... — внезапно парень понял, что не может сказать и слова. Звук не шёл из его рта. Он прокашлялся, как старый дед, словно хотел выблевать лёгкие. — Я опоздаю. У меня проблемы. Мне нужно зайти кое-что купить... извини.       Бакуго что-то говорил в трубку, но Шин не слушал, просто положил трубку. Он открыл узкое окошко, чтобы пары формалина и дым выветрелись вместе с паникой и тревогой, и пошёл в ванную, держась за стену, пока ноги подгибались. Тупое чувство вины засело в его груди, пока он стоял под холодной, непрогревшейся водой, всё-таки он оставил "Отца" на полу. Ему это не понравится, хотя это просто голова... Бакуго скользил глазами по толпе, разыскивая Накаджиму. Наконец показалась черная макушка с высоким хвостом на затылке. Он шел в куртке нараспашку, сжав в зубах сигаретку. Бакуго думал, что так поступают только придурки, в конце концов на улице слишком холодно для тонкой куртки.       — Застегнись, блин! Охренел так ходить?! Простудишься еще, — Кацуки застегнул ему куртку, как ребенку. Хотел даже свой шарф отдать, но ему не позволили.       — Мне не холодно, успокойся, — отмахнулся Шин.       — Что у тебя случилось? Ты странно вёл себя по телефону.       Накаджима на мгновение замер, у него перехватило дыхание, когда он вдруг вспомнил о том, что произошло дома. Воспоминания вернулись к нему, как болезненное щипание в груди. Он не хотел делиться этим с Бакуго, но в данный момент почувствовал, что правда всё равно вырвется наружу.       — У меня просто... некоторые проблемы, — ответил он, подбирая слова. — Всё всплыло неожиданно.       Бакуго нахмурился, заметив, что в голосе Накаджимы что-то не так. — Проблемы с чем? Ты можешь рассказать, я слушаю.       Шин вздохнул, не зная, с чего начать. Он вспомнил, как его мама, потеряв контроль, разбила голову его отца, как её забирали скорая помощь, и как он остался один в тревоге и растерянности. — Это связано с мамой... Она в больнице, — произнес он, стараясь, чтобы его голос не дрожал.       — Что? — Бакуго отшатнулся, его глаза расширились от шока. — Что случилось? Почему ты раньше не сказал?       — Я не хотел тебя беспокоить, — быстро ответил Накаджима. — Вроде бы сам всё переживу, но на самом деле всё не так просто.       — Ты дурак, — сказал Бакуго, однако его тон резко смягчился. — Мы друзья, и я хочу знать, что с тобой происходит. Если у тебя проблемы, я здесь, чтобы поддержать.       Накаджима почувствовал, как тепло заполнило его грудь. Наличие Бакуго рядом действительно успокаивало:       — Да, просто... это было неожиданно. Мама совершила одну ошибку, и у нас с ней произошла ссора. В тот момент всё вышло из-под контроля — я даже не успел осознать, что происходит.       Бакуго внимательно смотрел на него, и на его лице появилось выражение понимания. — Чёрт, ты не сделал ничего серьёзного же? Эй, Шин?       — Ничего. Врач сказал, подозрение на гепатит. Она просто чертовски меня напугала и вырубилась, — он не будет говорить о том, что мать чуть не вспорола ему брюхо и что бинты уже насквозь пропитались кровью. —Эм... так куда пойдем? Я хотел бы взять предсказание на год. Представляешь, там всегда все сбывалось, когда я брал их раньше, — он подхватил несопротивляющегося блондина под руку и потащил вверх на гору.       Бакуго шел, держа Накаджиму за руку, обклеенную пластырями. Его кожа была сухой и шершавой. От Шина настолько сильно несло табаком, что складывалось впечатление, что он эти сигареты не курил, а жрал пачками. Но даже в этом запахе находилась частичка уюта.       Пока они стояли в очереди, Кацуки смотрел на шею, которую, похоже, так и не сможет никогда поцеловать, ведь каждое его признание в любви воспринималось, как шутка. Бакуго обнял Накаджиму со спины и почувствовал, как Шин положил свои руки на него. Накаджима чувствовал тепло за спиной, слышал прерывистое дыхание, четкое биение сердца, шум крови, бегущей по сосудам. Сигарета выпала изо рта. Он облизал обветренные губы, слегка морщась от давления на рану, оставшуюся от ссоры с матерью. Ох, как же он боится сейчас своих мыслей. У него в голове уже проносится ругонь отца по поводу его отвратительной причуды. В конце концов, как такая мощная причуда про героя из топ-20 не передалась его сыну в истинном обличии, а лишь частично в самом уродском его понимании? Как говорил глава семьи: "Да тот урод, больше на моего сына походит", указывая дрожащим пальцем в мерцающий экран телевизора, когда показывали огромного парня с челюстью, как у пса.       — Мх~ Кацу, ты заставляешь меня нервничать, — стоит ли говорить о том, что Шин был не в кондиции?       — М? — Кацуки взглянул на него.       — Хочу вцепится зубами в твою шею, разрывая сонную артерию. — Накаджима щёлкнул зубами, показывая острые клыки.

***

      Мицуки не ожидала, что Кацуки вернётся домой не один. Она давно слышала о его друге, о котором тот говорил последние полгода, и представляла, что этот Шин-сан будет постарше её сына. Однако, увидев женоподобного парня, она удивилась.       — Кацуки! Ты снова курил?! — воскликнула она, схватив сына за ухо с такой силой, что Bakuгo едва не взвизгнув. — Мы с твоим отцом приличные люди! В кого ты такой пошёл?!       Шин стоял в углу коридора, желая оказаться за дверью, только бы не видеть всю эту сцену. Его неловкость нарастала: он и одного Бакуго порой не мог выдержать, а тут в глазах произошло раздвоение— это было слишком.       — Ну уж точно не в тебя! — попытался вмешаться блондин, хотя его собственный голос звучал не слишком уверенно. — Я уже сам могу принимать решения! Захочу — укурюсь!       — Сам укуришься?! — вскрикнула Мицуки, её лицо исказилось от гнева. — Ты действительно думаешь, что это нормально? Ты ведёшь себя как малолетка! А этот парень... — она указала на Шина с презрением. — Он только и делает, что толкает тебя на ещё более опасные поступки. Я не знаю, что он тебе внушает, но я не позволю тебе продолжать так себя вести!       — За что ты так на него накинулась? — возмутился Кацуки, его гнев только усилился. — Шин — хороший человек! Он не делает ничего плохого!       — А ты не видишь, как он тебя меняет? Уже расхотел в UA поступать? Он же тебя в могилу сведёт! Следуешь за кем-то, кто не может предложить тебе ничего стоящего. — Мицуки сжала кулаки, её голос становился всё громче.       Шин напряжённо вслушивался в их разговор, чувствуя, как его охватывает растерянность и отчаяние. Он больше всего на свете хотел, чтобы Кацуки был счастлив, но, как оказалось, лишь тормозил его.       — Извините, я... — в этот момент напряжение в воздухе стало невыносимым, и Накаджима не мог избавиться от чувства, что он ошибся, оказавшись здесь. Он хотел, чтобы всё это закончилось, и мысли о том, что он может быть причиной конфликта, мучили его.       — Не лезь нахрен! — резко перебили его, и шум возобновился.       — Ты как к другу своему обращаешься?!       — Ведьма, не ори на меня!       Вскоре они уже сидели за большим столом. Шин нашел общий язык с Масару, единственным спокойным членом семьи. Мужчина был умен, доброжелателен и не спешил осуждать молодого человека. Его мудрость и спокойствие придавали Шину уверенности, что в этой семье всё-таки есть уголок, в котором его примут. Вся эта обстановка была ему незнакома. Его семья никогда не собиралась вместе за одним столом, даже на праздники. Вместо этого, они ели по очереди, каждый в своей комнате или на кухне, и могли часами не разговаривать друг с другом, игнорируя чужое присутствие.       Когда они ушли в комнату Кацуки, Шин осматривался вокруг, чувствуя, как нарастает неловкость. Он был поражён размерами комнаты: это было нечто абсолютно другое по сравнению с его небольшой халупой. Стены украшали яркие постеры, а вещи были расставлены так аккуратно, словно до этого никто в комнате не жил.       — Нравится? У Кацуки есть чувство вкуса, — с гордостью спросил отец.       Шин кивнул, не находя слов. Он вспомнил собственную комнату, где всё было переполнено хламом. Он чувствовал себя не в своей тарелке, будто оказался в другом мире.       — Ты не переживай, — добавил Масару с лёгкой улыбкой. — Тут у нас обычно спокойно. Мицуки может иногда зашуметь, но это всего лишь её любовь и забота.       Шин сглотнул, обдумывая его слова. Он понимал, что сейчас не место для раздумий о собственном семействе, но за этой добротой Масару скрывалось что-то большее. Чувствуя, как стесняются щёки, он всё же попытался наладить разговор:       — Спасибо, что пригласили меня сюда. Я... не привык к такому.       — Всё в порядке, — ответил Масару, как будто прочитав его мысли. — Мы рады, что наш Кацуки не один. Он заслуживает друзей. Чтож, пожалуй, мы с Мицуки пойдём собираться. Будет ужасно, если мы опаздаем к её родителям. — Масару задорно подмигнул.       Шин улыбнулся сквозь неловкость. В отличие от открытой агрессии Мицуки, спокойствие Масару было как глоток свежего воздуха. Он так и не понял, почему его сердце трепетало каждый раз, когда он думал о любви и поддержке, которую он получил от этой семьи. Может, всё не так уж плохо?       Бакуго, вернувшись из кухни с подносом, застал их за беседой. Масару ушёл, и они остались в комнате вдвоём. Поставив на столик разные закуски, Кацуки запрыгнул на огромную кровать и включил телевизор:       — Что смотреть будем?       — Буду рад всему, что ты выберешь. — присел рядом Шин. — В следующий раз предупреждай, что собираешься меня к себе тащить. И что от меня так сильно несёт, мне так стыдно перед твоим отцом теперь. И твоя мать подумала, что это от тебя тоже, — Шин провел руками по лицу и зачесал волосы назад.       — Забей. Позлится, успокоится. Я о тебе больше волнуюсь. Что у тебя случилось на самом деле, раз ты в говно пришёл прям, — Кацуки наконец нашёл нужный фильм.       — Хах, бывает, — Накаджима махнул в сторону рукой, словно это просто пустяк.       Они сидели в уютной комнате с выключенным светом, маленькие гирлянды и ночники горели мягким светом в углах комнаты, нагоняя сон. Как же всё-таки Шину повезло встретить, наверно, самого близкого и родного человека за всю жизнь. Кацу сосредоточенно уткнулся в экран, следя за главной развязкой, и Накаджима смог увидеть его идеальные заострённые черты лица в профиль, такой красивый...       — Кацу... — начал он, чувствуя, как его голос дрогнул. — Я... Не знаю, как это сказать, но я всё больше осознаю, что для меня ты значишь реально очень много.       Все сомнения и страхи, которые терзали Шина, исчезли, когда он заметил лёгкую улыбку, пробежавшую по лицу Кацуки. Но вместо слов, Бакуго повелительно наклонился к нему, их носы почти соприкасались.       — Ты правда так думаешь? — спросил он тихо, его голос слегка трясся от волнения и неподдельного интереса.       — Может я просто надеюсь, что это поможет мне сбежать от проблем. — не дожидаясь ответа, Шин наклонился ближе, и их губы встретились в нежном поцелуе. Это было как искра – в один момент все страхи и волнения улетучились, оставив только теплое ощущение связи между ними. Бакуго начал с медленных поглаживаний по голове, а потом намотал волосы на кулак, нежно оттягивая так, чтобы их взгляды встретились. — Шин-чан...       Шин чувствовал, как его сердце забилось сильнее, и он не мог больше скрывать свои эмоции. Напряжение нарастало между ними, и он понимал, что та неловкость, которая когда-то была настолько ощутима, теперь преобразилась в что-то более глубокое, более значимое.       Кацуки стянул с себя футболку и, словно дикий зверь, опрокинул парня на кровать, но остановился, широко раскрыв глаза, услышав его протяжный стон от боли. — Какого хрена? — застывший Бакуго, сидевший между ног парня, уставился на него алыми глазами.       Накаджима приподнял кофту, оголяя плоский живот и пропитанную кровью марлевую повязку. — Прощальный от мамы, — сказал он с едва заметной усмешкой, но в голосе сквозила ненависть. — Надо поменять. У тебя не найдётся лишнего рулончика?       Бакуго вздохнул. Он молча наблюдал за тем, как Накаджима начал сам снимать грязные бинты, откидывая их в сторону, словно по привычке. Открылся вид на длинный неровный порез, зашитый чёрными стежками. На лице Бакуго отразилось смешанное чувство беспокойства и удивления, когда он стал внимательнее осматривать шов.       — Ты что, совсем не мог обратиться за помощью? — резко произнёс он, хотя в голосе слышалась настоящая забота. — Такие вещи должны делать специалисты.       Накаджима, продолжая заниматься перевязкой, пожимал плечами. — Знал, что справлюсь сам. У меня много опыта, — ответил он, стараясь сохранить спокойствие, хоть внутри него всё кипело. Он мог провести самый ахуенный Новый год в своей жизни, но по итогу из-за матери-сучки зашивает рану, сидя на полу, вместо страстной ночи.       — Может по пивку? — улыбнувшись, спросил Шин, хлопая длинными ресницами. Бакуго перевёл взгляд на него, изначально не понимая, как можно быть таким беззаботным в данной ситуации. Однако у него не оставалось сил протестовать. Получив хороший удар по самолюбию, он лишь вздохнул и покачал головой.       — Ты не понимаешь, что тут даже не до веселья? — произнёс он с лёгким раздражением, но в его голосе всё же слышалась нотка ослабленной агрессии. Накаджима, казалось, не реагировал на это, сосредоточившись на завершении перевязки.       — Да ладно, Кацу! — вставил Шин, мягко подмигнув ему. — Пора расслабиться. Мы же не роботы. К тому же, жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на переживания — особенно когда Новый год на носу!       — Хорошо, — наконец произнёс Кацуки, придавая своему тону равнодушие. — Но только одна банка 0,33, тебе восстановиться надо.       — Договорились! — весело произнёс пострадавший, поднявшись на ноги, и направился на кухню, а Бакуго последовал за ним, чувствуя, как напряжение медленно уходит.       Когда Шин отошёл от холодильника с двумя открытыми банками, одну из которых протянул Кацуки, торжественно произнёс: — За Новый год и за то, чтобы мы никогда не пожалели о том, что начали встречаться! — глухой стук жестянок растворился в гостиной.