Ушастый нянь

      Арсений прощается с Макаром и выходит из машины. За те выходные, пока они с парнями не появлялись в офисе, накопилось столько дел, что разгребает он этот завал уже пятый день. Попов проходит мимо охраны, отмечая, что те смотрят какой-то сериал на ноутбуке и даже не реагируют на него. Фотографирует их и добавляет заметку в телефоне, чтобы позже сделать выговор. Сейчас сил на это не остаётся.       Свет во всём доме погашен, но с заднего двора доносятся какие-то звуки. Попов, немного приблизившись, понимает, что Антон с Кьярой смотрят «Энканто». Знаменитое «не упоминай Бруно» крутится у него в голове уже которую неделю. Ненадолго даже становится жалко Шастуна, который практически в одиночку переживает период, когда мартышка каждый день просит включить песни из этой анимации. Да и пересматривали они его не меньше пятнадцати раз. И это только с Арсением.       Кьяра и Антон лежат на земле и смотрят мультик. На стене беседки растянута белая ткань, в которой Попов узнаёт его — на секундочку — любимую простынь. Откуда у них в доме появился проектор, да ещё и довольно хороший, судя по изображению на импровизированном экране, он не задумывается вообще. Первая мысль — высказать Антону о его безответственности. На улице меньше десяти градусов тепла, вчера прошёл дождь, солнца не было несколько дней, а они решили посмотреть мультик на свежем воздухе, блять.       Попов подходит ещё ближе и, уже собираясь окликнуть Шастуна, замирает. Пару дней назад у них снова был скандал. И снова оказался не прав далеко не Антон. Кьяра рассказала, что «Тоша принёс очень вкусные чипсы», а Арсений — как обычно, впрочем, — сразу же полетел к Шастуну на разборки.       — Я же просил тебя о доверии. Хотя бы попробовать, начать, но нет. Ты же даже не спросил у неё, что это были за чипсы, — в ответ на претензию Попова взорвался Антон. В глазах у него блеснула вся горечь его обиды. — Вот, я и тебе упаковал, — Шастун швырнул ему крафтовый пакетик с наклейкой «Ассорти». Арсений словил рефлекторно, после чего начал рассматривать содержимое: сушёные чипсины яблок, бананов, киви и ананаса. Антон развёл руками, когда Попов кинул на него беспомощный взгляд. — Я сам сделал эти грёбаные чипсы. Сам заказал сушилку, фрукты покупал на «Эко-базаре», мыл и резал тоже сам. И я это говорю не для того, чтобы ты похвалил или ещё что-то, нет. Мне нахер это не нужно. Я говорю это, чтобы, наконец, ты понял: Кьяра, её здоровье и безопасность у меня на первом месте. Просто, блять, научись разговаривать, Арсений. Иначе я не смогу так работать. Мне уже кажется, что вся наша договорённость о нейтралитете не имеет никакого смысла, — он уже собирался уходить, когда Арсений, сглотнув тяжёлый ком, сдавивший гортань, окликнул его. — Не говори мне ничего, вот серьёзно. Я не хочу продолжать этот бессмысленный диалог. Он же снова ничего не изменит.       Почему-то слова Антона, обида и разочарование в зелёных глазах засели у него в голове надолго. Вот и сейчас, вспомнив их, Арсений останавливается и смотрит на развернувшуюся картину с другой стороны. Они лежат не на голой земле и даже не на коврике. Шастун откопал в кладовке надувной матрас, сверху постелил одеяло и притащил диванные подушки. Кьяра одета в куртку, на ней есть шапка. Они лежат под пледом. Да даже сам матрас находится на расстоянии явно больше трёх метров от экрана. Придраться не к чему: Антон всё предусмотрел.       Арсений опускает портфель на лежак недалеко от уже накрытого тентом бассейна и ловит себя на мысли, что пора бы уже начинать готовить двор к зиме. Делает ещё одну заметку в телефоне, отметив, что их уже больше тридцати. Надо разобраться со всеми, да времени не хватает.       — Папуля, привет, ложись с нами, — Кьяра замечает его первой, но мультик настолько интересный, что она даже не бежит к нему, а только приподнимает краешек покрывала со своей стороны в приглашающем жесте.       Внутри у Арсения что-то неприятное, мрачное и резкое мгновенно оживает, расправляет плечи и хрустит позвонками. Раньше дочь в любой ситуации бежала встречать его с работы. Даже если занималась своими любимыми делами. И не важно, кто был рядом: Серёжа или очередная няня. Теперь же, рядом с Антоном, она не перестаёт это делать, но при этом той тоски, которая пропадала при его появлении, нет и в помине. И вроде как это хорошо. Попов, живи и радуйся. Но Арсений не может, потому что это нечто внутри душит, шепчет на ухо, что он больше не так сильно нужен дочери, когда рядом есть такой распрекрасный нянь.       Но эти мысли быстро улетучиваются, когда Кьяра, стоит ему только лечь, ныряет под бок и жмётся так сильно, что в груди разливается лава.       Печенька — боже, на кошке маленький вязаный свитер — ютится под пледом на груди Шастуна. Тот кивает Арсению, и уголок его губ немного приподнимается, а около глаз появляются морщинки. Видимо, про такое говорят «улыбается глазами». В этом жесте Попов видит одобрение: Антон понял, что тот собирался ругаться, но не стал.       — Я думал, ты закатишь истерику, — шёпотом проговаривает Шастун, даже не повернув головы.       — Я тоже, — отзывается Арсений, а сам улыбается.

***

      Шастун буквально валится с ног: режим сна покинул его уже давно, но теперь недосып становится критическим. Мужчина приезжает домой не раньше часа ночи, так как Попов задерживается на работе ежедневно. Чаще всего до половины двенадцатого. И это, хоть и означает дополнительные выплаты, очень осложняет жизнь. Его путь до дома — сплошная попытка успеть. В первый раз он бежал пару метров за последним отъезжающим автобусом, чувствуя себя Питером Паркером. А после нёсся, чтобы успеть на последний поезд. Проспав на следующий день лишние сорок минут, Шастун торопился, чтобы приехать к семи. Теперь Попов вызывает ему такси до дома, но это не отменяет того, что спит Антон по четыре часа в сутки.       — Антон, — протяжно зовёт его Арсений. И его голос слышится, словно из-под толщи воды. Кажется, Шаст начал засыпать стоя. — Ты слышишь меня?       — Если честно, нет, — он боком садится в кресло в кабинете, перекидывая ноги через подлокотник. — Что ты хотел обсудить? Я жесть как хочу спать, а сегодня есть возможность лечь не в пол второго, давай по-быстрому.       Арсений пристально следит за тем, как Антон прикрывает глаза и через пару секунд вздрагивает, словно успел провалиться в дремоту. Становится совестно, что из-за появившихся проблем с аэропортом в Египте, он только что не ночует в офисе. У Шастуна мешки под глазами, лицо осунулось, появилась заторможенность в действиях, реакциях и разговорах. Тот даже признался, что последние два дня спит во время тихого часа. И сейчас он чуть не уснул стоя, пока Арсений подходил к рабочему столу. Анамнез предельно ясен: критический недосып.       — Мой главбух сегодня проебался и забыл перечислить тебе зарплату: замотался с месячным отчётом. Я тебе наличкой отдам, — Попов кривится, когда замечает за собой проскользнувший мат и тянется к сейфу, припрятанному в шкафчике, но Шастун резко открывает глаза и обессиленно мотает головой.       — Нет, нет, не нужно налом, — пытается тараторить, но язык заплетается, поэтому фраза больше похожа на несвязное бормотание пьяного человека. — В метро с такими суммами лучше не ездить. Мне не срочно, так что как твой главбух освободится, так и перекинет.       — Ну, смотри сам, — отзывается Попов, усердно размышляя над чем-то: меж бровей пролегает глубокая складка.       — Можно я пойду тогда? Там автобус через пятнадцать минут. Как раз успею, чтобы потом не ждать, — Антон широко зевает, прикрывая рот рукой.       — Иди, — словно не услышав вопроса, произносит Арсений. И только когда Шастун прощается, тот «отвисает». — Антон, — ждёт, пока он развернётся, и продолжает. — Переезжай к нам до января.       — Чего? — если бы они были в мультике, челюсть мужчины точно оказалась бы на полу.       — Ну, ты сейчас на грани обморока из-за недосыпа, — Попов пытается правильно подобрать слова, чтобы оправдать свой порыв благодетельности. Его слегка напрягает, что предложение вырвалось быстрее, чем он успел полностью обдумать его. И тут же выставляет вперёд указательный палец, когда Антон предпринимает попытку опровергнуть его слова. — И даже не пытайся отнекиваться. Я не слепой и всё вижу. Комната уже есть, часть вещей тоже. Я закажу тебе такси сейчас, и не спорь. Отоспись, завтра спокойно соберешься и можешь приехать позже, когда тебе удобно будет.       — А как же Кьяра? — трёт переносицу Шастун, пытаясь успевать за ходом — в кои-то веки — гениальных мыслей работодателя.       — Мне как раз нужен был повод, чтобы остаться дома и решить накопившиеся вопросы. А то пока у меня аврал, работники совсем расслабились: охрана, кажется, «Игру престолов» по третьему кругу на рабочем месте пересматривает; уборщица в прошлый свой приход пропустила гостевые комнаты, хотя я писал ей, что их надо убрать. Да и нужно людей вызвать, чтобы задний двор к зиме, — он осекается и замолкает. Пытается осознать происходящее, закусив изнутри щеку: мало того, что он практически отчитывается перед Шастуном о своих планах, так ещё и пытается его убедить в том, что тот может позволить себе отдохнуть. Эта мысль обрушивается на него джебом.       — Что там с задним двором? — тихо перепрашивает Антон, утопая в переменчивости Попова. То он фонтанирует предложениями, то зависает на полуслове.       — К зиме нужно подготовить. Прибраться. Так, ладно, пошли. Я такси заказываю.       — Я часов в десять из дома выйду, нормально будет? — спрашивает Шастун, когда выходит из двора.       Арсений молча кивает, и следит за тем, как мужчина садится в такси. У Антона крутится в голове всего одна мысль: почему Попов вышел его провожать? На другие вопросы сил просто не хватает. Он откидывает голову назад и прикрывает глаза. Пофиг на всё, его ждёт долгий сон.       Антон добирается до дома на «комфорт плюс». Что говорить, Арсений даже в таких вещах не жалеет денег. Хотя какая ему — простому смертному — разница, ехать на Гранте или Камри. Но эта внезапная забота приводит в недоумение настолько же сильно, насколько до покрасневших щёк приятно смущает.       Диван манит его больше, чем нужда сходить в душ и ополоснуться после активного рабочего дня. Тем не менее Шастун бредёт до ванной и почти двадцать минут стоит под горячими струями воды, практически засыпая прямо там. На то, чтобы высушить непослушные волосы, сил не хватает. Он быстро вытирается, натягивает пижамные штаны и падает в постель, оставив телефон на тумбочке в прихожей.       Глаза открыть легко впервые за долгое время. Антон вытягивается, разминает затёкшие конечности и садится, кидая взгляд в окно: небо серое, тяжёлое, на детской площадке через дорогу шумят дети, а на карнизе сидит голубь и смотрит прямо на него.       — И тебе доброе утро, — кидает Шастун и встаёт, чтобы заправить кровать. Надо же, он ставил будильник на половину девятого, а проснулся даже раньше. Вот что значит качественный сон.       Не спеша он закидывает в дорожную сумку тёплые вещи. Домашние перевёз ещё в первый день, а вот повседневку — нет. Все любимые браслеты и кольца летят в средних размеров шкатулку одними из первых, следом идут домашние тапочки и банные принадлежности. Во вторую сумку отправляется ноутбук, подушка — да, он в том возрасте, когда плохо спишь не на своей — и миллион проводов, перепутанных в один клубок.       Шастун останавливается в ступоре, только когда выходит в маленький коридор и замечает время на настенных часах: пять минут одиннадцатого. Судорожно начинает искать телефон, чтобы перепроверить, но электронный предатель оказывается разряженным в ноль. Антон ставит его на зарядку и пулей летит умываться, попутно просчитывая, насколько он опоздает, если не станет пить чай. Всё равно катастрофически сильно. Особенно если учесть, как сильно Попов ненавидит непунктуальность.       Отражение в зеркале ничуть не утешает: волосы торчат в разные стороны, а-ля «взрыв на макаронной фабрике». На лице до сих пор след от подушки, а глаза заспанные. В рекордные сроки Шаст приводит себя в более-менее презентабельный вид, после чего сгребает все флакончики с уходовыми средствами для шевелюры в охапку и тащит к сумкам. Накидывает на себя одежду, в которой был вчера, засовывает телефон в карман куртки и выходит, замкнув квартиру на два ключа. Он уверен, что забыл большую часть нужных вещей, но это сейчас заботит меньше всего. Такси вызвал бы, да вот только зарядки накопилось всего пять процентов. А его старенький айфон навряд ли продержится больше минуты.       С сумками в обеих руках неудобно тянуться к кнопке, открывающей домофон, но он всё-таки преодолевает это препятствие. И тут же останавливается прямо на крыльце, когда натыкается на Макара. Баул выскакивает из пальцев, с глухим стуком приземляясь на пыльную плитку. Антон первым делом вздрагивает, а внутренности падают вниз: не дай бог, это та сумка, где ноутбук. Ну хотел же купить специальную. Опасения развеиваются, когда он поднимает её. Нет, там вещи.       — Илья, ты чего тут? — спрашивает он вместо приветствия. Водитель стоит под козырьком, покручивая в руках телефон.       — Привет, Шаст. Вообще-то тебя жду, — мужчина тапает по экрану и поворачивает его к Антону: 10:23. — Арсений Сергеевич сказал забрать тебя. Мол, в метро с вещами неудобно будет тащиться. Вот я и приехал. Давай помогу.       Он забирает одну из сумок и идёт в сторону машины. Антон снова поражается такой заботе со стороны Попова. Отправил Илью. И зачем? Чтобы ему было удобнее добираться! Неужели Шастун настолько плохо выглядел в последние дни, что вызвал приливы скорее даже не заботы, а какой-то… жалости? Этого только не хватало. Жалость — последнее, что он будет терпеть по отношению к себе. Хотя врать не будет: Антону приятно, что Арсений потихоньку меняется. И из самого последнего придурка превращается в просто придурка. Но всё же смущение и даже толика недоверия остаются.       Он садится на пассажирское сиденье, и машина трогается с места. Макар заводит разговор о том, что, кажется, в авиакомпании снова какие-то проблемы, а Шастун понимает, в чём причина постоянного отсутствия Арсения дома. Вообще, они с Ильёй неплохо заобщались, после того, как тот отвёз их с Кьярой по магазинам. И теперь в его окружении появился ещё один хороший знакомый.       Дорога проходит спокойно и быстро за разговорами и прослушиванием музыки. Вкус у них оказался одинаковым, поэтому знакомые исполнители сменяют друг друга, смешивая два плейлиста.       Арсений уезжает сразу же, как только Антон переступает порог дома, но успевает дать распоряжение не гулять сегодня, так как полил осенний противный дождь, и поинтересоваться, выспался ли он. Шастун несколько смущённо кивает и уходит с Кьярой в ставшую его комнату. Они вместе разбирают вещи. Девочка с интересом рассматривает все украшения в шкатулке, искренне восхищаясь их количеством. А после вытаскивает из-под футболки кольцо в виде дракона, заявляя, что не снимает его никогда. Антон, хоть и знает это, легко улыбается, чувствуя расплывающееся по грудной клетке тепло.       — Тоша, а чем мы займёмся? Папуля сказал, что мадемуазель Триаль заболела, поэтому французского не было, — она подаёт няню огромную толстовку, после чего тот вешает её во встроенный в нишу шкаф.       — Ты мне говорила, что хочешь борщ. Мы можем его приготовить, — Антон закусывает губу и переставляет плечики, решив, что вещи будут висеть по цветам.       — Да, — протягивает девочка и прикрывает глаза, словно предвкушая, как она будет его есть. — Наш повар недавно варил его, но было невкусно.       — Ну, значит, мы приготовим вкусно, — на автомате отвечает мужчина, после чего осекается. — Стоп, я тоже его пробовал. Он был вполне себе ничего.       — Нет, ты не понимаешь, — настаивает на своём Кьяра и даже вскакивает на ноги. — Он положил туда перец, а ещё сметану странную добавил какую-то. Жидкую.       — Это йогурт, мелочь. А рецептов очень много, — объясняет он, складывая последнюю пару штанов на полку. — Иногда даже из одних и тех же ингредиентов у разных людей получаются несхожие по вкусу блюда. Я вот готовлю так, как делает это мама. Кто-то учится специально в университетах и колледжах, чтобы постичь науку кулинарии. Так что ты вашего повара сильно не принижай. Лучше попробуй расспросить его — узнать, где он учился. Договорились?       Девочка нехотя кивает, после чего нетерпеливо носится между комнатами, пока Антон прячет сумки на верхнюю полку шкафа. Кьяра спускается с лестницы, перепрыгивая ступеньки. Котёнок, как только слышит шум шагов, лениво приоткрывает левый глаз, после чего заразно зевает и встаёт. Прогибается в спинке, вытягивая лапы назад и, подобно хозяйке, быстро направляется к миске. Тонкий, жалобный писк, и Печенька поднимает на Шастуна свои голубые ледники.       — Тоша, не корми её, — предостерегает Кьяра, натягивая розовый фартучек с каким-то совершенно сюрреалистичным единорогом. — Мы с папой уже два раза корм давали. Теперь только после того, как я спать пойду.       Антон улыбается такой ответственности и помогает подопечной завязать ленточки за спиной. Они начинают готовку. Кьяра достаёт из морозилки замороженный бульон и нужную кастрюлю, пока Шаст чистит овощи. Девочка сосредоточенно, но аккуратно трёт морковь. Оба плачут из-за лука и смеются, так как мужчина шутит, находясь в крайне весёлом настроении. А потом с удовольствием пробуют свой шедевр.       Время подходит к одиннадцати ночи, когда Шастун получает от Попова сообщение, что тот не придёт домой. Работа. Антон качает головой и заходит к Кьяре. Закрывает окно, задёргивает шторы — привык сам, забывая порой об «умной помощнице» — и поправляет девочке одеяло.       В очередной раз Арсений ставит свою работу на первое место. Интересно, когда до него наконец дойдет, что так он просто-напросто пропустит всё взросление дочери?       Шастун быстро принимает душ, открывает смежную дверь и ложится спать, поставив будильник на минимум. В сон он проваливается мгновенно, едва голова касается любимой ортопедической подушки. Всё-таки работа с ребёнком выматывает. Даже то, что он выспался сегодня, ничем не помогло.       Снится какой-то бред. «Сплю на новом месте, приснись жених невесте» он, вроде как, не говорил, но под закрытыми веками то и дело возникает образ. Кто это — он не понимает, но у незнакомца на удивление знакомое прикосновение. Это не лёгкое, невесомое касание, а жёсткая, уверенная хватка на предплечье. Шастун пытается понять, кто этот инкогнито, но не получается. Сердце бьётся где-то в горле. И сложно разобраться в желаниях: то ли оттолкнуть, то ли продлить контакт.       А после появляется Кьяра, которая — почему-то шёпотом — зовёт его. Антон несколько раз машет головой. Не то чтобы ему неприятна компания девочки, но в своём собственном сне как минимум хочется быть каким-нибудь редактором в известном издательстве или на крайний случай иметь свою частную школу. Но в реальности к тоненькому голоску прибавляется и рука, которая мягко пихает его в плечо.       Шастун подскакивает на месте, понимая, что это не сон, а реальность. Девочка стоит над ним с распущенными волосами в длинной светлой ночнушке и с самолётиком в руках. Выглядит более чем мрачно, как в ненавистных ему ужастиках.       — Кьяра? Что случилось? — садится и свешивает ноги, мгновенно проснувшись, и ощупывает её в поисках каких-то невидимых повреждений. Откуда они могли взяться, он даже не думает.       — Тоша, я проголодалась, — Кьяра опускает голову и шмыгает, словно ей стыдно за свои слова.       — Мелочь, время, — Антон прочищает горло и кидает взгляд на часы, вглядываясь в них, — начало четвёртого. Я же говорил тебе: не поужинаешь — потом будешь жалеть.       — Тош, ну я не хотела вечером кушать. А теперь захотела, — она мило улыбается и смотрит из-под ресниц, а Шастун понимает, что не может ей отказать. Видимо, именно про это его предупреждали Серёжа с Арсением.       — Идём, горе моё луковое, — тяжело вздыхает мужчина. Кьяра счастливо семенит впереди него. — Только надень носки и толстовку. После сна может быть прохладно. Что есть-то будешь?       — Там в холодильнике борщик меня ждёт, — девочка теряет равновесие, натягивая правый носок, но Антон вовремя подлетает, чтобы успеть схватить её за руку.       Приветствую, Кьяра, ты хочешь поговорить?       Сразу же раздаётся из колонки голос. Антон пугается и вздрагивает, не ожидая такой подставы.       — Нет, Борщик, выключись, — бурчит малышка и выходит из комнаты, стараясь шагать как можно тише. — Тоша, ты только не топай, — предупреждает она, крадучись, как мышка, — папуля если узнает, то будет ругаться.       Настроенные на движение датчики включают приглушенные светодиодные ленты по периметру коридора, чтобы было видно, куда идти. Шастун замечает бесенят, пляшущих в голубых глазах, когда девочка поворачивается и смотрит, не отстаёт ли нянь. Кажется, для неё их ночной поход к холодильнику — самое настоящее приключение.       — Мелочь, папа твой, — он осекается, когда Кьяра останавливается и оборачивается полностью. Брови её сходятся на переносице, и она становится на удивление похожа на отца, — он очень крепко спит, но давай всё равно постараемся не шуметь.       Шастун говорит это шёпотом, так и не сумев раскрыть девочке все карты: папа всё ещё на работе. Поэтому они, как два домушника, крадутся по лестнице вниз. Печенька, которую вечером они не смогли найти на первом этаже, вылезает из-под дивана и сонно рассматривает их, не понимая, зачем включили свет. Но, как только Антон открывает холодильник, тут же оказывается у его ног. Котёнок громко мяукает и требует еды.       — Да уж, мы такими темпами не только себе, но и коту режим испортим. Ну кто ест борщ в половине четвертого утра? — всё ещё бурчит мужчина, поставив суп в микроволновку.       — Мы едим, — Кьяра широко зевает и забирает живность себе на колени, начиная почёсывать покатое пузико. Печенька мурчит и даже, кажется, улыбается. Животные вообще умеют улыбаться?       — И не поспоришь ведь, — Антон ставит перед Кьярой тарелку, добавляет туда сметану, после чего садится напротив, подперев подбородок кулаком.       Он мгновенно проваливается в раздумья. Им бы очень сильно влетело, если бы Арсений узнал, что они вот так полуночничают. Но Арсений не узнает, потому что он, как обычно, работает. Шастун даже на секунду зависает: а не для этого ли Попов предложил ему переехать? Может, для него это просто возможность не возвращаться домой? А, быть может, он вообще не на работе, а остался у своей пассии. У него же должен кто-то быть. Или Арсений принял целибат?       — Надо спросить, — протягивает Антон себе под нос.       — Что спросить? — сразу же оживляется Кьяра.       — Да так, мысли вслух, — Шастун отмахивается, после чего над его головой «зажигается лампочка». — Милая, — заискивающе протягивает он, понимая, что после будет жалеть о своём необдуманном решении, — а папа не знакомил тебя с подругами?       — Знакомил. С Оксаной, — девочка хлюпает борщом и совершенно не понимает контекста. — А что, у него есть ещё подруги?       — Не знаю. Мне стало интересно, вот я и спросил. С Ляйсан и Катей познакомился же.       — А, да вроде нет. У него нет друзей, кроме Димы, Серёжи и Паши. Он же работает, — грустно протягивает она. И Антону тоже становится грустно.

***

      Шастун — наивный глупец, когда на вопрос Кьяры «когда приедет папуля» отвечает, что скоро. Попов не приезжает ни в шесть вечера, ни в восемь, ни даже в одиннадцать. Девочка засыпает со слезами на глазах, а Антон устало дремлет, сидя в гостиной. По идее, он должен отчитаться о прошедшей неделе, но так и не дожидается работодателя. И даже не слышит, когда тот заходит.       Арсений будит его в начале первого. Он возвращается с работы и останавливается, рассматривая Шастуна, который скрючился в кресле, явно не подходящему ему по размеру. У него на животе уютно устроилась Печенька. Та приподнимает мордочку и недовольно таращится на потревожившего её хозяина.       — Что ты уставилась на меня? — шипит Попов: они с животиной так и не подружились.       — Сильно заработался? Она тебе не ответит, — Антон открывает глаза и разминает затёкшую шею.       — Смешно, но не остроумно, — парирует Арсений. — Ложись спать, завтра подготовишь отчёт в бумажном виде.       — А, так я теперь и секретарь. Круто, — Шастун берёт с собой Печеньку, радуясь, что они и на втором этаже поставили лоток.       — И тебе спокойной ночи, — летит ему в спину.       — Ага, — у Антона словно слов не осталось. Он изо всех сил пытается скрыть раздражение. Но усталость сбрасывает маски светского поведения. — Кьяра опять плакала, — но ответа он не слышит. Да и что Попов может сказать? На какую причину задержки сошлётся на этот раз? — Мне тебя жаль, — добавляет он и начинает быстро подниматься на второй этаж, перешагивая сразу через две ступеньки.       Утро приходит, как обычно, слишком быстро. Ровно в шесть пятнадцать — нагло и бессовестно — оно заглядывает в окно, тревожа и без того чуткий сон Антона, который всю ночь ворочался с боку на бок, то и дело проверяя, который час, на экране телефона. Голова ватная, глаза слипаются, мышцы шеи затекли. Шастун плетётся в душ в надежде, что прохладная вода поможет взбодриться. Но и та — предательница — словно старается усыпить. Мужчине даже в шуме упругих струй слышится ехидное: «А до вечера так далеко.»       Антон укладывает волосы, одевается и входит через смежную дверь в комнату Кьяры. Девочка мирно спит, свернувшись калачиком и подложив ладошки под щёку. Одеяло сбилось в ноги, подушка, на которой по-королевски улеглась Печенька, — на полу, под головой — плюшевый самолёт. Губы расплываются в снисходительной улыбке: ну что за егоза? Он аккуратно касается голой пятки и легонько щекочет её, чтобы не напугать.       — Принцесса, пора вставать, — шепчет он, умиляясь над сонным личиком. Именно она — вся такая тёплая и мягкая — бодрит лучше любого контрастного душа. Кьяра перекатывается на спину, медленно потягивается и недовольно жмурится.       — Тоша, ещё рано, — хнычет она, усаживаясь, когда Шастун распахивает шторы и лучи осеннего солнца касаются нежелающих открываиться глаз.       — И тебе доброе утро, мелочь, — хмыкает мужчина в ответ. Выдвигает ящик прикроватной тумбочки и, достав оттуда широкую резинку, собирает растрёпанные волосы в пучок.       — Я хотела спросить у тебя про какие-то дни, — зевает Кьяра, спрыгивает на пол и поправляет хлопковую пижаму. — Но забыла про какие.       — Вспомнишь, когда позавтракаешь, — убеждает её Антон, открывая перед ней дверь.       Они неторопливо спускаются вниз. Антон запоздало вспоминает, что не подготовил письменный отчёт, который вчера поздно вечером навязал ему Арсений. Но, пока будет готовить завтрак, необходим кофе. Крепкий, ароматный, горячий. В тишине уютной кухни. Но его надеждам не суждено сбыться. За островком из кварцита чинно восседает его величество царь — Арсений Сергеевич Попов. Уже одетый в кремовый вязаный джемпер и джинсы. Ещё и выглядит так, будто за несколько часов успел выспаться и теперь настойчиво просится на обложку глянцевого журнала. Аж бесит!       — Папуля, доброе утро, — Попов вздрагивает от неожиданности, но, взяв себя в руки, усаживает дочку на колени и звонко целует в нос.       — Доброе, мартышка.       — Какие бывают дни? — с места в карьер начинает она, схватив орех из фарфоровой менажницы, но под строгим взглядом Шастуна, начинающего замешивать тесто для сырников, откладывает обратно.       — Дни? Минувшие? Пасмурные? Праздничные? — терпеливо перечисляет Арсений.       — Нет, Савина по-другому говорила, — задумчиво произносит она, даже брови хмурятся, видимо, от тяжёлого мыслительного процесса.       Она продолжает находиться в задумчивом состоянии и к моменту, когда завтрак готов, и помогая Антону накрывать на стол в гостиной. И даже ковыряя вилкой в тарелке.       Арсений встречается глазами с Шастом, не понимая, что происходит с девочкой, но тот лишь неопределённо пожимает плечами.       Попов подносит чашку с кофе к губам, одновременно сверяясь с часами на запястье: пора выдвигаться.       — Вспомнила, что такое критические дни? — горячий капучино идёт не в то горло, и Арсений заходится в таком сильном кашле, что напиток выплёскивается через нос.       Глотая остаток сырника вместе с истеричным смехом, Антон тянется через стол и пару раз смачно хлопает босса по спине.       — Где, — начинает Попов, но резко осекается, чтобы вытереть льняной салфеткой рот и слезящиеся глаза. — Где ты это услышала?       — Савина сказала, но я ничего не поняла. Папуля, а ты знаешь, что это такое?       — Ну, — тянет Арсений, стараясь подобрать «правильные слова», — это когда у нас в авиакомпании проблемы.       — Да? — переспрашивает Кьяра, но сомнения продолжают мучить её.       — Ты закончила? — девочка заторможено кивает отцу. — Иди умывайся.       — Арс, — зовёт его Шастун, когда Кьяра скрывается наверху, — так нельзя.       — В смысле? — непонимающе смотрит на него Попов. — Ей ещё рано знать это.       — А когда будет «не рано»? — тяжело вздыхает Антон и начинает загружать посудомойку. — Ребёнок задал вопрос. Ты соврал. Пройдёт время — она всё узнает. И кем тогда ты будешь выглядеть в её глазах?       — И что ты предлагаешь? — ехидно уточняет Арсений, накидывая пальто.       — Рассказать, — Шастун наливает себе ещё одну чашку кофе и устраивается, оперевшись бёдрами о кухонную стойку. — Объяснить с точки зрения понимания шестилеткой женской физиологии. Я сам займусь этим, когда она переоденется.       Попов смиряет его недовольным взглядом и усиленно двигает челюстью, чтобы не сорваться. Мысленно считает до десяти, нервно застёгивая пуговицы. Но язык чешется. Прикопаться к чему-то просто необходимо:       — Кстати, какая муха тебя вчера вечером укусила? Ведёшь себя, словно у тебя критические дни? Что с тобой?       — Это с тобой что? — взрывается Антон. Возможно, стоит сбавить тон и хотя бы говорить тише, но его терпение лопается, когда в памяти всплывают постоянное пропадание нанимателя на работе. Выдержка летит к чёртовой матери, норовя разнести всё вокруг с силой атомной бомбы. — Сколько это будет продолжаться? Разве твоя авиакомпания стоит её слёз? Была бы у меня такая дочь, я бы спалил этот город дотла ради её смеха, ради ласковых объятий этих ручек, ради возможности провести лишнюю минуту с ней! — воздух в лёгких заканчивается, но он продолжает говорить на рефлексе, по инерции, чтобы успеть сказать, чтобы заставить себя услышать. — Неужели, ты не будешь жалеть, что пропустил лучшие годы её жизни? Она вырастет и уйдёт — это неизбежно! А ты останешься один, точно также, как она сейчас одна каждый вечер засыпает в своей кроватке, в надежде увидеть тебя перед сном, — Шастун набирает полные лёгкие и продолжает голосом, который до краёв наполнен сожалением и разочарованием. — В своих взглядах на то, что важно, а что можно отложить или перепоручить, ты ведешь себя как упертый баран, который не в состоянии ослабить тотальный контроль. Или просто не хочет, — с последними словами Антон с силой захлопывает крышку посудомоечной машины и выходит из кухни, игнорируя взбешенное выражение лица работодателя. Жаль, если уволят, но он должен был выговориться.       Арсений усаживается на заднее сидение автомобиля. Дверца хлопает с такой силой, что дребезжат окна. А ему кажется, что в его организме дребезжит — вибрирует — каждый натянутый нерв. Попов нащупывает в кармане теннисный мячик, который накануне случайно забрал из офиса. Тот привычно укладывается в ладонь и начинает нервно вращаться. Слова Шастуна продолжают бесконечной каруселью крутиться в голове, норовя взорвать мозг. Да как он смеет указывать ему, как и сколько времени проводить на работе?       Макар уже набирает скорость, выехав из посёлка. Задумчивость шефа — и даже некоторая отрешённость — нисколько не удивляют. Он привык. Но сегодня это почему-то настораживает.       Попов провожает равнодушным взглядом будто ободранные деревья на обочине. В самом начале октября те продолжают цепляться за редкую листву, уже не такую яркую. Словно кто-то смыл пунцовые сочные краски или просто добавил грязи, которой до первого снега будет с каждым днём только больше. После нелестных и циничных высказываний Антона он чувствует себя таким же: тусклым, линялым, грязным. Арсений прикладывает мячик ко лбу и яростно выдыхает через стиснутые зубы:       — Сука.       Как же его бесит, когда тот тычет его носом в придуманные им самим «грехи».       Как же он ненавидит, когда Шастун прав!       — Арсений Сергеевич, вы слышите меня? С вами всё хорошо? — Попов резко вскидывает голову, натыкаясь на беспокойство в глазах водителя, обернувшегося с переднего сидения. И только сейчас замечает, что они стоят у края дороги. — Я пару минут не могу до вас достучаться. Всё в порядке? — Попов непонимающе таращится на Макара, с трудом соображая, где находится. — Что-то с сердцем? Может, в больницу?       — Разворачивайся.       — Простите, я не понял.       — Отвези меня домой, Илья.       Тот, не задавая лишних вопросов и убедившись, что трасса пустая, лихо разворачивается через две сплошные и едет в обратную сторону.       Антон весьма достоверно описал его положение в авиакомпании: гендир, у которого зам — образованный человек с неограниченным кредитом доверия, самый компетентный юрист в мире, опытный штат. А он просирает детство дочери исключительно из-за собственного гиперконтроля.       Арсений только у ворот вспоминает, что к предстоящему совещанию должен был привезти в офис важные документы.       — Илья, сегодня ты за меня, — добродушно шутит он. — Эту папку надо доставить в авиакомпанию через, — он сверяется с наручными часами, но не успевает договорить.       — Я понял, Арсений Сергеевич: мухой.       — Напомни поднять тебе зарплату, — по-доброму хмыкает Попов.       — Обязательно, — кивает водитель, перехватывая документы и аккуратно укладывая их на соседнее сидение. — Хорошего дня.       Арсений бесшумно входит в дом, чутко прислушиваясь к голосам, доносящимся из гостинной. Створки встроенного шкафа за фитостеной разъезжаются с лёгким шуршащим звуком, словно сообщники, скрывая его присутствие в особняке. Пальто вешается на плечики, ботинки устраиваются на нижней полке. Попов оставляет портфель на комоде: сегодня он ему не понадобится.       Оставаясь незамеченным, он украдкой наблюдает за Кьярой, которая вместе с Шастуном играет в «Крокодила», сделанного пару лет назад на заказ Позовыми специально для девочки. В нём слова и выражения, которые ассоциируются именно с семьёй Поповых. В данный момент мартышка изображает самолёт. Печенька в качестве «мелкого настойчивого дозаправщика» носится следом. Обосновались они с Антоном прямо на полу. По крайней мере, тот сидит на пушистом мягком ковре, по-турецки скрестив ноги. В голове — так некстати — всплывает воспоминание: он также сидел, когда они укладывали Кьяру спать в день её рождения.       Когда Арсений в первый раз попросил его остаться.       Когда Шаст остался.       Девочка, расправив руки, точно крылья птицы, носится вокруг няня, с «непонимающим» лицом отслеживающим её действия.       — Орёл? Стрекоза? Пингвин? — накидывает варианты он.       — Тоша, пингвины не летают, — хохочет Кьяра, закатывая глаза. — Давай ещё раз, — терпеливо проговаривает она. Приседает на корточки, пробегает «гуськом» пару метров и, продолжая держать руки на весу, медленно распрямляется и мчится вперёд.       — В мультфильме «Пингвины Мадагаскара» они летали. На самолёте, — невозмутимо отзывается Шастун.       — Ну! — девочка слегка подаётся вперёд, когда Антон «случайно» озвучивает ответ.       — Пингвин, я угадал, — с дебильной улыбкой выкрикивает Антон и даже поднимает большой палец вверх, доказывая, что понял Кьяру.       — Ну, Тоша, ну какой же это пингвин? — она обессиленно валится на ковёр и прикладывает ладошку ко лбу. Ей на грудь тут же запрыгивает котёнок и начинает мять лапками водолазку из джерси.       — Неужели самолёт? — Шастун поджимает губы и таращит глаза. — Не может быть.       — Теперь твоя очередь, — она указывает на стопку карточек на полу. Антон уже тянется, чтобы взять верхнюю, но ту перехватывает Арсений.       — Моя, — как ни в чём не бывало произносит он. Не читая задание, закусывает зубами тонкую яркую картонку и закатывает рукава джемпера. Только после этого скользит глазами по печатным крупным буквам. Прекрасно. Он — «упёртый баран». Видимо, Антон брал ассоциацию из игры, когда высказывал ему всё, что думает.       Кьяра и Шастун, без сомнения, шокированы тем, что он вернулся, но продолжают хранить молчание: то ли ожидают, когда он приступит, то ли утратили дар речи.       Определённо, приложить два скрюченных пальца к вискам было бы слишком просто. Поэтому он решает начать с первого слова. Показав два пальца и получив два понимающих кивка, он на пару мгновений зависает, после чего иронично хмыкает. Если он просто укажет себе на грудь — Антон угадает сразу же.       Попов делает два шага назад, воровато оглядывается, после чего возвращается на место и, обхватив себя руками, тянет в сторону.       — Папуля, тебя украли? — постукивая по губам кончиками пальцев, выдаёт предположение девочка.       Арсений вращает рукой в воздухе, предлагая заменить слово.       — Спёрли? — стараясь придать лицу серьёзное выражение и не рассмеяться, спрашивает Шаст.       Попов показывает один палец и отрицательно машет головой.       — Упёрли? — Антон странно смотрит на него.       Арс утвердительно кивает, после чего сдается и прикладывает скрюченные пальцы с двух сторон от головы.       — Упёртый баран! — кричит Кьяра под громкий хохот Шастуна, тот даже заваливается на спину, сотрясаясь всем телом.       — Арсений — ты упёртый баран! — сквозь приступы смеха выдавливает он из себя.       — Не я, — уточняет тот. Вдруг здесь есть те, которые не поняли. — На карточке было написано.       — Ну да, ну да, — Антон даже не думает успокаиваться.       — Мартышка, сходи-ка принеси мне попить что-нибудь, — обращается Попов к дочери, не сводя убийственного взгляда с няня. Та резво подскакивает на ноги, хватает Печеньку под мышку и уходит в сторону кухни.       — Наконец ты признался, Арсений, — продолжает веселиться мужчина, на его глазах даже выступили слёзы, настолько неудержимо он заливается.       — Шаст, завали, — рявкает Попов, глядя на него сверху вниз, — иначе, — и резко замолкает, когда хриплый смех враз обрывается.       Повлажневшие глаза блестят нестерпимо ярко. Их зелень ослепляет. Их насыщенный цвет увлекает и тянет на дно…       — Папуля, вот, держи, — врывается в затуманенный разум Арсения нежный голосок, тот даже трясёт головой, чтобы вытряхнуть из неё ватную пелену. — Ты документы забыл? — буднично спрашивает она, передавая отцу стакан с томатным соком.       Он гулко делает глоток, ощущая кислый вкус. Но это не от напитка сводит скулы. Дочь настолько привыкла, что отца хронически не бывает дома, что она даже предположить не может: он среди недели решил провести время с ней. Просто хочет побыть со своей девочкой.       — Или ты планируешь поработать здесь? Тоша, чем займёмся? Может, пойдём в игровую? — даже не ждёт ответа она, уверенная в своей правоте.       И от этого Арсению становится так горько. Так нестерпимо больно. Он пропускает годы взросления дочки. Мчит каждое утро из дома. Порой даже убегает, словно не все деньги мира ещё заработал для неё, для её будущего. Действительно, сколько дней с её рождения — и особенно после ухода жены — он провёл с ней? Сколько месяцев можно сложить из них? Она села — он был на работе. Она начала ходить — он был на работе. Даже её первым словом было «Ша». Не папа, не мама, естественно. Первым, чьё имя она произнесла, был Серый. Потом «Сиёза». «Папуля» — многим позже. Имеет ли он право называть себя отцом, если фактически ставит на первое место работу? Сколько бы не убеждал себя, что в приоритете Кьяра.       — Папуля, ты сегодня будешь работать дома? — всё-таки уточняет она, замечая, что он не реагирует на неё.       Попов тяжело опускается на ковёр, оставляя стакан на подлокотнике дивана, и протягивает руку, хватая ладошку дочери. Медленно подносит к губам и легко целует, не отрывая от нахмуренного в недоумении лица красноречивого взгляда, в котором до краёв плещется печаль.       — Нет, — мягко отвечает ей Арсений, после чего привлекает к себе на колени. — Сегодня у меня выходной.       — Выходной? — тянет она, словно не до конца понимает смысл этого слова. — Но сегодня же не суббота и не воскресенье. Сегодня четверг.       — Пятница, — негромко поправляет её Антон. Его будто клинит от такого Арсения. От груза вины, который сквозит в каждом слове и жесте. От его сильных рук, крепко, но бережно, прижимающих Кьяру к груди. От губ, которые шепчут ему «спасибо».       Шастун бесшумно поднимается на ноги, чтобы оставить их вдвоём, но еле заметное движение головы Попова заставляет его вернуться на место.       — А завтра? — девочка изо-всех сил старается, чтобы её голос не дрожал от хрупкой, призрачной надежды. Но ей только шесть, и она не умеет контролировать эмоции. Создаётся впечатление: если Арсений ответит неверно, она тут же расплачется.       — И завтра. И послезавтра, — сразу же отвечает на невысказанный вопрос, ласково касаясь её носа своим. Лёгкий, эскимосский поцелуй.       А ведь из-за своей извечной занятости они забросили эту традицию. Раньше он возвращался домой, и дочь встречала его, запрыгивая на руки со словами: «Эскимосские поцелуи». А теперь он остаётся на ночь в офисе. И магия момента пропала.       Кьяра медленно отстраняется и с сомнением оглядывает отца с ног до головы, будто сомневается, её ли это родитель. А вдруг они попали в фантастическую параллельную вселенную или его подменили инопланетяне.       — Правда? — еле слышным шёпотом. Ещё не верит до конца.       — Правда, — он ласково проводит рукой по непослушным кудрям и заправляет выбившийся локон за ушко. — Но это ещё не всё. У меня есть сюрприз. Вечером мы летим в Питер на два дня.       — Круто, — Кьяра подскакивает на ноги и начинает исполнять ритуальный танец потомственного шамана. Как и все дети в её возрасте — переключается она достаточно быстро. Порой даже неуловимо для взрослых. — Я давно не была там. А мы пойдём в планетарий? А мосты будем смотреть? А в Пушкин поедем? А в Петер? — замолкает, забыв, как произносится название Императорской резиденции.       — Петергоф, — с улыбкой снова подсказывает Антон. Ну не может не улыбаться, глядя на эту странную парочку, которая за два месяца стала по-домашнему близка.       — Конечно, — Арсений снова усаживает дочь на колени, не отказывая себе в возможности постоянно прикасаться к ней.       — Ну что ж, — Шастун хлопает себя по бёдрам и поднимается на ноги. — Я как раз планировал перебрать зимнюю одежду Кьяры, займусь на выходных.       — Вещи подождут, — Арсений вскидывает на него непонимающий взгляд. — Ты едешь с нами. У меня деловой завтрак в субботу утром с представителями аэропорта в Египте. Без тебя никак, — разводит руками он.       — Мне нужно разобрать вещи, — упрямо повторяет Антон, опять усаживаясь на ковёр. Чешет переносицу, а потом тянет левое ухо. — Я давно уже планировал. Да и в Питере я что-ли не был? Не был, конечно. Ни разу, — зачем-то уточняет он.       За время, что Антон работает у них, Попов достаточно хорошо его изучил. Тот сейчас находится на острой грани между смущением и нешуточным испугом. — Шастун, в чём проблема?       — Ни в чём, — поджав губы, мычит тот и ожидаемо прячет глаза. — Я же говорю: зимние вещи. Дети так быстро растут. Надо посмотреть колготки, леггинсы, носочки, манишку.       — Мани — что? — округляет глаза Арсений, будто Антон заговорил с ним на китайском. — Так, давай на чистоту. В трудовом договоре прописано, что по решению работодателя — то есть меня — ты должен сопровождать воспитанницу в отпуске. Мы летим на выходные в Питер, — как ребёнку объясняет он, пытаясь удержать мечущийся взгляд.       — Я не могу, — еле слышно произносит Антон и закрывает лицо руками. — Не могу, Арсений, пойми.       — Почему?       — У меня аэрофобия, я боюсь летать! — взрывается Шастун, больше не видя смысл скрывать от работодателя свои страхи.       — Тоша, ты боишься самолётов? — уточняет притихшая девочка. Она пересаживается ближе к Шастуну и с сочувствием кладёт ладошку на широкое плечо няня.       — Боюсь, мелочь, — с сожалением вздыхает тот, — даже описать не могу, как сильно. У меня волосы встают дыбом, когда я только представляю себя на расстоянии от земли бóльшим, нежели мой рост.       Девочка стучит пальцами по губам, сосредоточенно о чём-то размышляя, после чего поворачивается к отцу и уверенно произносит:       — Папуля, пора переходить к помогательному лечению.       — К какому-какому лечению? — растерянно переспрашивает Антон. Но его вопрос тонет в оглушительном звоне. Забытый Поповым стакан с соком разбивается вдребезги, пугая виновницу переполоха так сильно, что она молниеносно прячется под диван.       — Этот «источник углеводов» меня до инфаркта доведёт, — стонет Арсений, обессиленно прикрывая глаза.

***

      Антон нехотя распахивает дверь машины и, накинув лямку рюкзака на плечо, на подгибающихся ногах встаёт на асфальтовое покрытие взлётной полосы Внуково-3. Кьяра, которая щебетала всю дорогу о предстоящем полёте и выходных в Северной столице, практически довела своего няня до мигрени.       Шастун вытаскивает из багажника небольшой чемодан с тёплыми вещами, которые попросил собрать Попов. Украдкой трёт переносицу, запоздало думая о том, что надо было захватить пару таблеток обезбола. И успокоительное. Аптечку на всякий пожарный для девочки он приготовил собственноручно, а про себя даже не подумал.       — Мы точно летим в Питер на пару дней, а не к президенту на приём? — усмехается он, наблюдая за маленькой принцессой в модных ботинках, настоящем деловом костюмчике, длинном пальто и залихватски сидящей на голове шляпке. — Арсений, только не говори мне, что её руки в муфте!       — Без комментариев, — вскидывает ладони в беспомощном жесте Попов. — Я пытался уговорить её отказаться хотя бы от шляпки и надеть шапочку. Но мартышка привела мне кучу весомых аргументов: что на улице ещё достаточно тепло, что ветра нет, что от входа нашего дома до автомобиля несколько шагов, а от машины до самолёта даже меньше, и что простуды у неё нет. Да и кто мне вечно говорит, что нельзя навязывать ребёнку, что надевать. Нужно позволить ей самовыражаться, — чуть понизив голос, парадирует мужчина.       — Остановись, — негромко смеётся Антон, но Арсений замечает и сведённые брови, и несчастное выражение лица.       — Шаст, ты в порядке? — он тормозит Антона, перехватывая его за дрожащее запястье. Тот неопределённо машет головой и прячет глаза. Сказать сейчас — уже возле трапа частного самолёта — что он не готов, смелости не хватает. — Посмотри на меня, — зовёт Попов. Ловит загнанный взгляд и старается удержать его. Кожа Шаста горит от прикосновения, он осторожно высвобождается из крепкой хватки и прячет руки в карманах джинсов. Попов замечает, что мужчина избегает прикосновений, но это нисколько не задевает. Больше его тревожит нервозность, что сквозит в каждом слове и каждом жесте Антона. — Я сам лично вчера присутствовал на предполётной подготовке самолёта. Баки полные. За штурвалом мой хороший друг, опытный пилот. Всё будет хорошо.       — Всё будет хорошо, — обречённо повторяет Шастун. — Пойдём, а то Кьяра замёрзнет.       Шастун жадно осматривает салон в бежевых тонах. Несколько кресел, обшитых натуральной кожей и расположенных напротив друг друга. Каждое из них больше напоминает современный трон, нежели сидение на борту самолёта. Низкий столик между ними — как и стены — из светлого дерева. На полу — натуральный ковёр с длинным ворсом цвета капучино. У противоположной стены — диванчик, а в конце салона — небольшая спальня. Дверь туда оказалась открыта, и Антон, поднявшись на борт, успел оценить её роскошь: чёрные детали на покрывале и белье, дизайнерский потолок и матовые перегородки душевой кабины.       В проходе в полный рост Антон не помещается. Но тем не менее здесь достаточно комфортно. И он вдруг ловит себя на мысли, что ему — в некотором смысле — повезло: его первый полёт произойдёт на роскошном частном авиасудне. Но тут же одёргивает себя. Оказаться сейчас в старом скрипучем плацкарте — и как в песне: «Лишь восемь часов без сна» — он сейчас предпочёл бы больше.       Шастун отказался сесть у иллюминатора, уступив место Кьяре, и теперь пытается максимально комфортно уложить нескладные нижние конечности под столиком, одновременно помогая девочке пристегнуть ремень безопасности. Арсений, вернувшись из кабины пилота, усаживается напротив дочери и просит его выдохнуть.       — Не так просто, — негромко произносит Антон, чтобы его не услышала Кьяра, с увлечением рассматривающая через акриловый пластик яркие огни аэропорта и внушительный грузовой самолёт, который готовят к отправке. — Я пытался убедить себя, что миллионы людей ежедневно совершают перелёты, что на сегодняшний день это считается самым безопасным средством передвижения. Риск летального исхода при ДТП один к ста двадцати пяти, а в нашем случае он намного меньше: один к восьми миллионам.       — Я смотрю, ты интересовался, — выразительное хмыканье прерывает сбивчивое бормотание.       — Я тебя умоляю, — закатывает глаза Шастун. Замечая, что самолёт неторопливо начинает движение. Глубоко вдыхает и медленно выдыхает, чтобы унять бешенное сердцебиение, которое бьётся на одной скорости с берущим разбег бизнес-джетом. — Детально изучил. Пока собирал вещи. А вдруг взлётно-посадочная полоса закончится и мы, — договорить он не успевает, судно плавно отрывается от земли и грациозно взмывает в чернильную тьму позднего вечера. — Мы летим, — в его голосе сквозит неописуемое удивление, словно он до последней минуты сомневался, что они смогут взлететь. Прижимает руку к животу и восторженно охает: — Странно как-то себя чувствую, щекотно что-ли. Сколько нам лететь?       — Не думай о дороге, мы будем в воздухе чуть больше получаса, — Попов с интересом наблюдает за Антоном: тот такой смешной. Как ребёнок с восхищением воспринимает всё новое. — Думай о Питере и о том, как весело мы проведём время.       — Я постараюсь, — кивает. — Откуда такая любовь к Санкт-Петербургу? — спрашивает он, чтобы сменить тему, иначе — чего доброго — Попов решит, что он инфантильная истеричка.       — Сложно сказать, — пожимает плечами Арсений. Невозможно не заметить очарование, проскользнувшее в его ледниковых глазах. Такое неподдельное, такое неприкрытое, что радужка глаз становится будто на пару тонов теплее. — Знаешь, у подавляющего большинства туристов он занимает первое и особое место в сердцах. Его дореволюционная архитектура, площади, соборы. Но у него и недостатки есть. Большую часть года в Питере пасмурно и холодно, солнца почти нет. Вечные пробки и высокие цены. Но если отбросить все эти минусы, ты увидишь нечто прекрасное: светлое, яркое, заманчивое.       — Как можно любить какое-то место больше, чем то, в котором родился? — Шастун крутит пальцами в воздухе, что придать вес словам. — Никогда не слышал, чтобы ты так говорил о Москве.       — Антон, я родился не в Москве, — лицо напротив недоверчиво вытягивается, словно Попов только что открыл страшную тайну: Змея-горыныча не существует. — Я уроженец Омска. Его население, кстати, насчитывает то же количество жителей, что и Воронеж. Мартышка скоро уснёт, — шепчет он, замечая, как Кьяра начинает клевать носом. — Ты чего-нибудь хочешь? Пить, есть? — спрашивает он, снова замечая, как беспокойно тот теребит кольца на длинных пальцах.       — Нет, спасибо, — Шастун ощущает себя уже лучше, решив, что сорок минут — уже даже меньше — что длится полёт, он как-нибудь выдержит. — Это твой самолёт?       — Можно и так сказать, — неопределённо отвечает Попов, аккуратно поправляя голову уснувшей дочке. — Это самолёт авиакомпании.       — Ты богат? — вопрос вырывается так легко, что Арсений не ощущает ни капли подоплёки, просто праздный интерес.       — Богат. Но, справедливости ради, стоит отметить, стабильное финансовое состояние я сколотил всего несколько лет назад. Фирма досталась мне в наследство от деда и тогда находилась в плачевном, даже катастрофическом положении. Я был обычным трудоголиком, сутками пропадал на работе, поднимал компанию.       — И ничего не изменилось, — с досадой поджимает губы Антон.       — Эй, — Попов тянется через столик и накрывает руку Шастуна широкой тёплой ладонью. — Я услышал каждое слово, что ты сказал мне утром. Я исправлюсь. Обещаю. Надо переложить Кьяру, когда закончится взлёт.       Их диалог прерывает мерное шуршание из динамиков над креслами.       — Маленькая леди и джентльмены, наш борт набрал необходимую высоту. Ремни безопасности можно отстегнуть. Расчётное время в пути составит около двадцати пяти минут.       Антон крепко прижимает пальцы к губам и вскидывает голову на Арсения. Сосредоточенно хмурится, будто пытается что-то вспомнить. Но мысль настолько неуловимая и мимолётная, что он не успевает за неё ухватиться. Он пытается сцапать её снова трясущимися руками, но та, издеваясь, бежит от него. Возможно, если бы Попов знал его лучше, если бы постоянно не отвлекался на девочку, которая уснула в неудобной позе, он заметил бы, как зелёные глаза резко застилает мучительная боль и они становятся потухшими и блеклыми.       Арсений зовёт стюардессу и просит принести подушку и пару пледов. После того, как та выполняет просьбу, застилает диван и бережно перекладывает на него девочку.       — Господа, любуюсь нереально звёздным небом и забыл проинформировать вас, что полёт пройдёт на высоте одиннадцать тысяч метров со скоростью девятьсот километров в час.       — Эд, ну нахрена ты это озвучил? — чертыхается Арсений, замечая стремительно стекленеющие глаза напротив. Грудь Шастуна начинает ходить ходуном, воздух рывками вырывается через стиснутые зубы. Побелевшие пальцы сначала цепко хватаются за подлокотники, затем взмывают к бледному лицу, и ногти оставляют на щеках продольные ярко-красные бороздки.       Попов планировал занять своё место, но торопливо опускается на столик напротив Антона, еле разместившись между широко раскинутыми коленями мужчины.       — Смотри на меня, — вкрадчиво произносит он, обхватывая лицо Шастуна ладонями, чтобы помешать оставить тому новые царапины. Большими пальцами на обеих руках он чувствует, как барабанит пульс в повлажневшие виски. На лбу у Антона холодная испарина, пересохшие губы дрожат, а в глазах непроглядная чернильная тьма — зрачки расширены так сильно, что перекрывают яркую радужку глаз. — Шаст, всё хорошо. Посмотри на меня.       Но тот лишь болезненно жмурится и отрицательно трясёт головой. Голос — хриплый и сдавленный — проходится острым лезвием по коже Арсения:       — Я сейчас потеряю сознание.       — Тебе кажется, — терпеливо отвечает ему Попов. — Сейчас не ты управляешь своими эмоциями. Они руководят тобой. Это обычная паническая атака.       — Нет, Арс, я чувствую, что вот-вот отключусь, — Антон давится словами.       Хватает Арсения за запястья. После обязательно останутся синяки, но сейчас Арсений не чувствует боль. Все его внутренности сжимаются в тугой узел: какого хрена он настоял на перелёте? Можно было отправиться на Сапсане. Он же прекрасно видел, что Шастун не готов. Все признаки неуправляемой паники были на лицо.       — Агата, — стараясь не разбудить дочь, снова зовёт он стюардессу, чтобы та нашла в бортовой аптечке нашатырь. Проворно вскрывает пузырёк из тёмного стекла и подносит к носу Антона, тот жмурится, пытается отстраниться, но Попов крепко держит его за затылок. — Вот, теперь ты точно не потеряешь сознание.       — У меня что-то с сердцем, — шепчет еле слышно Шастун и начинает раскачиваться из стороны в сторону.       Арсений, не глядя, передаёт нашатырный спирт заметно нервничающей стюардессе и кивком головы отсылает её.       — Твой пульс в норме, — ласково произносит он, прикладывая пальцы к шее мужчины, после чего снова обхватывает щёки ладонями и прижимается к его лбу своим. — Борт исправлен. Мы уже вышли на заданную высоту, скоро начнём снижение. Осталось не больше двадцати минут. Всего двадцать. Ты просил меня о доверии. Я дал тебе слово, что изо всех сил буду стараться. А теперь и ты попробуй довериться мне. Твоя жизнь, как и жизнь Кьяры, бесценна для меня. Я никогда не подвергну вас риску. Просто поверь мне: рядом со мной ты в безопасности. Чувствуй тепло моих рук, — Антон продолжает с закрытыми глазами монотонно раскачиваться, и Попов начинает двигаться с ним в унисон, — слушай мой голос. Если ты со мной, тебе ничего не грозит. Ты очень смелый. Твоя сила воли, твой стержень восхищают меня. У тебя прекрасное чувство юмора и обострённое чувство справедливости. Ты настойчив в своих взглядах, при этом максимально корректен. Я никогда в жизни не встречал такого человека, как ты. Я доверил тебе Кьяру, а ты доверься мне. Я не позволю случиться плохому. Только не с тобой, Шаст, — Антон открывает глаза. Зрачки уже приняли свой естественный размер, и зелень глаз — так близко — снова ослепляет и обжигает Попова до дна, до самых мелких капилляров сердца. — Сейчас эмоции руководят тобой, но ты сильнее, я точно знаю. А теперь скажи мне, над какой областью мы летим? — неожиданный и совсем нелогичный вопрос возвращает капли осознания в рассеянный до этого момента взгляд. Шастун медленно отстраняется, глядя на Арсения, как на идиота.       — Откуда я знаю? — голос мужчины всё ещё низкий и сиплый, но неуверенности и страха в нём, явно, поубавилось.       — Над Воронежской, — ни капли не смущаясь, выдаёт Арсений.       Антон жуёт нижнюю губу, усиленно вспоминая города между Москвой и Питером.       — Гонишь, — в конце концов заявляет он и устало откидываясь на спинку кресла. — Между нами Новгородская и Тверская, — Арсений с довольной улыбкой отклоняется назад и опирается руками о столик, чувствуя под подушечками пальцев его гладкую поверхность, а Шастун вдруг осознаёт, как близко к нему находится босс. Мужчина на инстинкте глубоко вдыхает еле уловимый, изысканный аромат парфюма. Тот проникает в лёгкие рывками и оседает там терпким послевкусием.       — Мне надо отлить, — Антон подскакивает на ноги так оперативно, что ударяется макушкой о потолок. Смачно матерится — благо Кьяра всё ещё крепко спит — и резво уходит в сторону выхода, где встречается со слегка шокированной стюардессой.       — Туалет, — отвечает он на невысказанный вопрос.       — В спальне, — меняя его направление, указывает она в противоположный конец салона, и Шастун снова пролетает мимо Попова, который с трудом сдерживает смех.       — Молчи, — рявкает он уже у двери-купе в отсек для отдыха.       Арсений проводит по губам, словно застёгивая невидимую молнию, но как только Антон скрывается в комнате, протяжно и шумно выдыхает. Тот ни на шутку напугал своим приступом. Медленно поднимается и идёт в сторону кабины пилота, чтобы предупредить Выграновского: домой они возвращаются наземным транспортом.       Шастун захлопывает дверь туалета и закрывается на замок. Вряд ли Арсений будет ломиться к нему, но сейчас, в данный момент, ему нужна минута тишины и уединения. Он не может припомнить момента за свои неполные тридцать лет, чтобы у него были панические атаки. Да, он не займёт первое место в конкурсе «Смельчак года» — пугается громких звуков и не любит хорроры, но чтобы паника охватила так сильно, сдавила лёгкие, без возможности вдохнуть. Чтобы сердце так быстро стучало где-то в горле, а сознание, казалось, могло в любой момент покинуть его. Нет, такого не было. Если бы не Арсений.       Его обдаёт нестерпимым жаром, когда он вспоминает, как Попов пытался помочь, о том, какие слова говорил, как близко находился тогда. «Ты настойчив в своих взглядах, при этом максимально корректен.» Ага, как же. Он столько раз высказывал Арсу своё недовольство, не скупился в выражениях. Корректен, да, безусловно.       Антон подносит ладони к сенсору и набирает полные пригоршни ледяной воды, плещет в лицо, стараясь охладить пылающую кожу. Руки всё ещё трясутся, и непомерная физическая усталость наваливается на плечи, норовя погрести его под своей свинцовой тяжестью. Постель за перегородкой манит прилечь и хоть на пару мгновений прикрыть глаза. Рациональная часть рассудка подсказывает, что это откат после атаки. Почему пилоты никогда не думают о том, как чувствуют себя люди страдающие аэрофобией, когда озвучивают расстояние до земли, которое придётся преодолеть, когда самолёт — возможно — потерпит авиакатастрофу. Они бы ещё время озвучили: «Уважаемые дамы и господа, наш борт терпит бедствие, расчётное время падения на землю, когда мы все превратимся в лепёшки и от нас не останется мокрого места, примерно…» А за какое время самолёт, вообще, достигнет земли в этом случае?       Шастун сердито фыркает: нашёл о чём думать. Ну и фантазия у него. Но пилотам стоит поразмышлять над этим.       Пилот…       Антон снова умывается, чтобы купировать новую паничку, которая уже подбирается к нему своими корявыми липкими пальцами. Вот почему он потерял самообладание. Голос пилота с похожими ироничными нотками, интонацией, тональностью и прокуренной хрипотцой заставил вспомнить. Некоторое время назад другой голос казался Шастуну уверенным, проникновенным, бархатистым. Он вытирается небольшим полотенцем, замечая, что неглубокие царапины на щеках слегка пощипывают, и откладывает его сторону. Несколько лет назад тот голос сделал больно. Его эхо до сих пор иногда снится по ночам, теребя так до конца и не залеченную душу.