Dragon love

      Рана от слов Риндо пробирает так, что он готов буквально воспламениться. Дракон стискивает зубы и опускает голову, вжимаясь лицом в бедро омеги, чтобы хоть как-то утихомирить себя. Его змеиная суть рвётся наружу, желая подмять под себя истинного, но с ним нельзя так поступать, как бы не хотелось.       Наследник — не дикое животное, что не способно отвечать за свои чувства и эмоции. Риндо тянется к нему, потому что никогда не знал подобного обращения от альф, и даже если они предназначены друг другу судьбой, Ран не станет пользоваться моментом сейчас, когда не может контролировать сам себя, а его малыш подвергается случаю и тянется к ласке, как мотылёк к пламени.       — Прости, маленький, мне не стоило так сразу набрасываться на тебя, — дракон ласково улыбается и оставляет беглый поцелуй на смуглом бедре, а затем тянет омегу в горячую воду и усаживает к себе на колени. — Давай-ка сначала позаботимся о тебе, хорошо?       Риндо млеет перед любым действием Рана: будь он разгорячённым альфой, смотрящим так, что самому хочется подставиться, или предстаёт самым заботливым человеком на свете, усмиряя своё желание в угоду потребностям омеги. Вот только Хайтани действительно хочет дракона. Парень закусывает губу, чтобы хоть как-то отвлечься от ощущений твёрдого члена под своей задницей.       Выдержке Рана только позавидовать можно. Он успокаивается внешне и выглядит так, будто не происходит ничего из ряда вон: набирает воду в кувшин и льёт омеге на плечи, чтобы согреть и отмыть от грязи и пыли темницы. Риндо, когда чувствует тёплую влагу, скользящую шёлковыми лентами по телу, прикрывает глаза и запрокидывает голову назад, отдавая себя во власть дракона и момента.       Тело расслабляется, наливаясь усталостью, потому что измученный организм наконец-то понимает — ему ничего не угрожает, нет больше надобности в адреналине. Хайтани безропотно делает всё, что велит Ран, пока дракон купает его. Кожа краснеет от ласковых растираний, а после восхитительно пахнет какой-то душистой травой. Риндо почти мурлычет от наслаждения, когда чувствует длинные пальцы в своих волосах, взбивающих густую пену, чтобы вымыть всё лишнее.       — Давай, малыш, я укутаю тебя, — Хайтани оказывается в тёплых объятиях, и Ран подхватывает омегу на руки, унося обратно в дом. Парень приваливается головой к широкому плечу и откровенно клюёт носом, но дракон не даёт ему заснуть. — Погоди, детка, ты ведь голоден?       — Да, — выдыхает Риндо, мысленно добавляя, что в качестве лакомства предпочёл бы самого Рана, но язык не поворачивается такое ляпнуть. — Очень.       У дракона проблем с провизией нет совсем: он хорош, как охотник, и в обличие человека, и как огромный золотой ящер, а ближайшие городки предоставляет доступ ко всему остальному. Ран усаживает омегу на широкую кровать, стоящую около огромного камина, в котором ярко танцует пламя, пожирающее поленья. Риндо ощущает приятное тепло на своём лице, а затем его скул касаются горячие губы, и, когда Хайтани поворачивает голову, дракон целует его, не в силах устоять перед очевидной красотой своего истинного.       — Такой сладкий, — произносит Ран между короткими вдохами, давая Риндо возможность вдохнуть глоток кислорода. Он нависает сверху над омегой, крепко обнимая за плечи и не давая шанса вырваться из своих рук. Они прижимается друг к другу — кожа к коже, — и это восхитительно. Губы горят от прилившей крови, но ни один не может насытиться другим, продолжая толкаться языками навстречу друг другу. — С ума сводишь, малыш.       — И не я один, — мягко усмехается Риндо, глядя на дракона блестящими аметистовыми глазами, в которых нежность плещется подобному огромному океану. Ран ощущает дрожь, разрывающую его изнутри, потому что понимает — влюбляется в этого мальчишку, как сумасшедший.       Жадность разгорается, как лесной пожар. Теперь ничто не удержит дракона от своего истинного, а все те, кто посмел сделать больно Риндо — умрут. Ран касается лица омеги и гладит кончиками пальцев, пытаясь огладить всё и сразу, а ещё отвлечь парня, чтобы выведать всё о тех, кто мог быть причастен к такому состоянию тела его истинного.       — Надень, малыш, тебе будет велико, но больше ничего нет, — дракон отдаёт омеге свои вещи, а сам жадно наблюдает, как Риндо переодевается. Желание растёт ежесекундно, и Ран закусывает щёку изнутри, потому что чувствует себя мазохистом, однако отворачиваться не собирается. — А на тебе смотрится даже лучше.       Конечно, ведь можно легко разглядеть изящные ключицы сквозь широкий ворот на завязках и верхушку грудной клетки. Сколько времени пройдёт прежде, чем всё тело Риндо будет усыпано засосами и укусами? Дракон уверен — слишком мало, потому что ни один из представителей их вида не отличается терпением.       Омега смущённо улыбается, а сам думает, что никогда не носил одежды, сшитой из таких дорогих тканей. Рубашка ощущается мягкой текучей водой, но при этом согревает, а ещё на манжетах и вороте сделана красивая вышивка из золотых нитей — у его истинного определённо нет проблем с деньгами. Может, если пройти вглубь горы, то обнаружишь огромную сокровищницу?       — Иди сюда, — Ран усаживает Риндо за стол и ставит перед ним миску с рагу, от которого исходит великолепный аромат. Омега сглатывает слюну, понимая, что не ел уже больше суток, а потому набрасывается на еду, как голодный пёс. Дракон хмурится, но такая реакция ожидаема: истинный хоть и выглядит крепким, рёбра можно пересчитать даже не прикасаясь к телу. Наследник прикрывает от злости глаза. — Ты в этом городе родился?       — К большому сожалению, — мясо обжигает язык, и Риндо шипит, а Ран мягко качает головой и подставляет к нему чашку с водой. — Родители умерли два года назад, и я остался сиротой…       Хайтани и сам не замечает, как у него развязывается язык, и он рассказывает дракону всё, что привык держать внутри себя. Ведь среди альф слабость считается тяжким пороком. Риндо слишком устал строить из себя сильного, а теперь в этом нет смысла, потому что рядом появляется истинный. Теперь омега даже пугается от мысли, что мог бы быть не выбран в качестве очередной жертвы. Сколько бы тогда он протянул ещё, прежде, чем его загнали бы в угол и изнасиловали?       — Малыш, — ласковый голос раздаётся прямо над ухом, и Риндо выныривает из своих тяжёлых дум. Он поворачивает голову и натыкается на внимательные фиолетовые глаза. — Ты в безопасности, слышишь? Я не позволю никому причинить тебе боли.       Омега слышит гул в ушах — это сердце заходится набатом от восторга и огромной волны любви, которая накрывает Хайтани. Это его великолепный истинный.       — Я тебе верю, Ран, — его имя так просто слетает с полных розовых губ, а у дракона нутро узлом сворачивается от возбуждения. Наследник шумно вздыхает, но позволяет себе только прижаться поцелуем ко лбу омеги.       — Ты устал? Поспишь немного?       — Да, — Хайтани чувствует уже такие привычные руки, что поднимают его со стула. Дракон доносит своего истинного до кровати и укладывает в неё, устраиваясь рядом, а уже сонный омега кладёт голову ему на грудь и оплетает конечностями — будто препятствует возможному уходу.       — Спи, малыш, я буду здесь, когда ты проснёшься.

***

      И дракон не обманывает: с того момента, как они видятся впервые на поляне жертвоприношений, больше не разлучаются ни на минуту. И их обоюдное влечение крепнет с каждой секундой, как и любовь. Она расцветает, подобному диковинному цветку, что никогда не смог бы проклюнуться без помощи магии.       Риндо с ума сходит от жадности Рана, потому что сущность альфы накладывается на драконью, а вкупе это — необъятный масштаб бедствия. Поцелуи Рана заставляют забыть обо всём на свете, а целует он своего истинного много, иногда заставая в самый неожиданный момент. Омега каждый раз ощущает, как первый, и ему точно так же — мало.       — Ещё, хочу ещё, — шепчет он охрипшим от возбуждения голосом, и Ран целует, усаживая Риндо на своих бёдрах и позволяя обнимать руками за шею. Ран позволяет всё, что только захочет его истинный. Их языки сталкиваются, как кометы, рассыпая вокруг искры золотистого света; губы болят, но никто не хочет прекращать. Омега изнывает, откровенно выгибаясь в жарких тесных объятиях, а его дракон яростнее ласкает: на коже расцветают багровые розы, и этим огромным букетам Ран не позволит сойти никогда.       — Куда ты так спешишь? — ладони забираются под одежду и гладят; касаются тугих напряжённых сосков. Наследник специально дразнит Риндо, доводит до точки кипения, потому что знает — в момент их первой близости не сможет сдержать свою суть внутри, а омега должен быть возбуждён настолько, чтобы принять его любым.       — А ты не хочешь? — грусть в надломленном от возбуждения голосе, доставляет наслаждение. — Не хочешь меня?       — Это я-то не хочу? — усмехается Ран и толкается бёдрами прямо в промежность омеги. — Ты елозишь по моему «не хочу» уже полчаса, нравится?       — Нравится, — выдыхает Риндо, а дракон снова целует его и опускает одну руку вниз, обвивая пальцы вокруг твёрдого горячего ствола омеги. Хайтани жарко стонет и толкается в ладонь, так приятно сдавливающую его жаждущую плоть.       — Я возьму тебя, малыш, — шепчет Ран и вжимается носом в пахучую железу на шее истинного, чтобы насытиться нежным ароматом лесных ягод. — Возьму всего и до капли, но сначала надо дождаться твоей течки.       Риндо кончает с громким стоном, потому что от грязных порочных слов дракона, наслаждение всегда достигает своего пика, а внутри вен взрываются сиреневые пузырьки удовольствия, точно капли крепкого алкоголя. Омега пьянеет от действий Рана, а тот распаляет всё больше.       — Хочешь, покажу своё любимое место? — внезапно предлагает наследник, а сам закусывает губу: альфа внутри него тянет носом, раньше Риндо чуя — течка вот-вот наступит, а Ран хочет сделать их первый раз максимально красивым и запоминающимся.       — Конечно, — омега утыкается носом в шею альфы и жадно лижет запаховую железу, желая замечать аромат Рана внутри своего тела.       — Умница, — дракон, ничуть не стесняясь, слизывает с пальцев сперму истинного и поправляет на нём одежду, а затем выводит на улицу и перевоплощается в огромного золотого зверя, шкура которого богато блестит в свете прямых лучей солнца.       Риндо привычно замирает, каждый раз приходя в восторг от такого величественного вида. Ран очень любит летать, а потому они с истинным много времени проводят в воздухе. Омега без страха забирается на спину своего альфы и устраивается поудобнее, прижимаясь к горячей чешуе.       Ран расправляет огромные крылья и взмывает ввысь, а его тело обволакивает ветер, но его ласки — даже самые искушенные — больше не волнуют дракона, потому что мир сужается до маленького омеги, сидящего на широкой спине. Наследник чувствует восторг Риндо от вида перед ними; от огромных просторов, куда не может ступить нога человека — они одни на много миль вокруг.       Дракон некоторое время просто наслаждается полётом, давая своему истинному полюбоваться пейзажами вокруг них, а потом уходит ниже, чтобы отнести возлюбленного к небольшому озеру с ярко-синей водой. Этот естественный водный резервуар был расположен над подземными источниками, а потому вода в нём всегда была горячей. Ну любит наследник всё, что связано с этой живой текучей стихией.       Ран изящно приземляется на широком плато, будто специально образованный балкон с шикарном видом. Он следит за Риндо, что спускается с его спины, а дракон ненадолго сворачивается вокруг него кольцом — мгновение, и вот наследник уже сжимает истинного в своих объятиях, зарываясь носом в золотистые пряди волос.       — Тебе нравится, малыш? — волнение в голосе Рана отдаётся сладкой дрожью в сердце, и Хайтани кивает, а руки оплетают крепкую талию альфы.       — Да, очень красиво, — Риндо уверен, что на закате здесь будет ещё лучше, но Ран всегда возвращает их домой до этого времени: к вечеру в горах слишком холодно для обычного человека, а дракон не хочет рисковать своим истинным. — Над водой пар, так здорово!       — Искупаться хочешь? — предлагает сразу же наследник, а омега внезапно замирает, понимая — течка пришла в самый подходящий момент. Ну, или его истинный самый хитрый ящер на свете.