Потерянное солнце

Тоору снится, будто он снова от чего-то бежит. Будто бы он вернулся в подростковые годы и нещадно избегает собственного «Я» в погоне за амбициями и мечтами. Будто бы он вновь тот загнанный мальчик, плачущий от очередного проигрыша и собственной неуверенности. Потому он бежит, не оборачиваясь, ведь знает — сгинет за секунду, стоит только разглядеть, что находится позади. И двигается прямо к свету, протягивая обе руки в безумно нуждающемся жесте, показывая, насколько сильно жаждет спасения. Насколько он успел отчаяться за всю свою недолгую жизнь. Но крупицы искр растворяются прямо меж его пальцев, создавая не более чем легкое покалывание на самых кончиках. Оставляют непонятный след — то ли согревают, то ли охлаждают огрубевшую от бесконечных тренировок кожу — и мучительно отдаляются. С каждым новым шагом все сильнее, преподнося новое испытание для Тоору: выдержит ли он эту пытку, продолжит ли дальше пытаться догнать собственное счастье, несмотря на все трудности? Или вновь сдастся? Вновь опустит руки, остановится и падет ниц, прямиком на измученные от тяжести бремени колени, склонив голову, словно в молитве? Вновь позволит призракам поглотить себя, опустить в пучину страданий и переломать взращенный характер и дисциплину? — Ойкава, — Марсель осторожно трогает мужчину за плечо, поражаясь внешнему виду друга: весь подрагивает, истекая холодным потом, с растрепанными волосами и лицом, непривычно выражающим мучительную тревожность. — Это всего-навсего кошмар, все в порядке, — голос его спокойный, даже заботливый. И на мгновение перед глазами Тоору появляется образ старого друга, говорящего те же самые слова после очередного плохого сна. Он грустью охватывает сжавшееся сердце, бережно лелея его и посылая ностальгические импульсы, заставляя осознать, что происходящее вокруг — не реальность, а лишь плод больного воображения Тоору, подернутого пеленой страха и усталости. И этим побуждает очнуться от безграничного кошмара, очевидно желающего подольше задержаться в чужой голове, дабы напитаться силой, оставив за собой только липкую слизь слабости и никчемности. Мужчина резко и отчаянно подскакивает на постели, пальцами цепляясь за одеяло. Бегло осматривает комнату и друга, пытается привести колышущееся дыхание в норму и, бубня себе под нос, начинает успокаивать себя мыслью, что произошедшее действительно было сном. Пытается вбить эту идею в свою голову, добиться того, чтобы подсознание перестало посылать самые ужасающие картинки. — Ты очень утомился, — коротко выдает Марсель сожалеющим голосом. — Прости, что вытащили тебя вчера. Мы подумали, что это поможет развеяться. — Все в порядке, — со скрежетом в душе хрипло шепчет Тоору, расслабляя спину. — Я просто переборщил с алкоголем. У меня так, — ссылается на плохой сон. — Бывает, когда я слишком сильно напиваюсь, — и он не врет: в его юности было несколько моментов, когда он выпивал сверх своей нормы, а после не мог успокоиться и вследствие страдал от мучительных снов. — Понимаю, но нам в действительности не стоило так на тебя наседать. Ты бы лучше выспался в это время, — не унимается приятель, которым двигала исключительно жгучая вина. Подобная черта Марселя всегда напрягала — каждый раз, не справляясь с ответственностью, он жутко расстраивался и думал, что виноват в неоправданных ожиданиях — потому что японец сам был таким. И он бы хотел для друга быстрого и легкого исцеления от гнетущих ощущений, поскольку по опыту знал, насколько сложно проработать такое отношение к собственным оплошностям. Но их отличало одно — Ойкава немного быстрее отпускал ситуации. Стоило только пережить эмоции, понять решение проблемы и как избежать подобного в следующий раз, как мужчине становилось легче, и в его голове оставалось минимальное количество сожалений. Однако осадок в любом случае оставался где-то в глубине его души, пылился вместе с остальными покинутыми сожалениями, со временем превращаясь в туманный опыт. — Да брось, — отмахивается Тоору, когда темноволосый протягивает стакан, от которого идет приятный, но химозный запах фруктов. — Спасибо, что там? — Аспирин. Я уже успел всех поставить на ноги, остался один ты, — Марсель осторожно присаживается на край постели. — Черта с два, не понимаю, как я не смог уследить за количеством алкоголя, которое в нас вливалось. — Компания попалась… располагающая. Никто не заметил, как мы опьянели, уверен в этом, — хмыкает японец, залпом вливая в себя содержимое бокала. — Кстати, а где все? А то что-то больно тихо в доме, — интересуется Тоору, вспоминая, что засыпал он точно не один. А с Хаттори. — Девушки проснулись примерно на час раньше меня и уехали домой. Блондинка, с которой ты… веселился, — Марсель тактично избегает определенных слов, на что Тоору посмеивается. — Оставила записку, — протягивает стикер, аккуратно сложенный в небольшой квадратик. Видимо, нашла упаковку на кухне и решила воспользоваться, вместо того чтобы будить. — Я не читал ее, на краю просто подписана ее фамилия, оттуда и знаю, — предвещая вопросы, дополняет парень, на что мужчина благодарно кивает. — Ладно, я пойду. Приходи в себя, мы будем ждать в гостиной, — замечая, что из соседней комнаты начинает доноситься недовольный гул, Марсель суетливо оборачивается в сторону двери. Получив в ответ одобрение, приятель удаляется из комнаты, оставляя Тоору, пилящего синий прямоугольник с осторожным почерком, наедине, позволяя без свидетелей узнать содержимое записки. Пальцами подцепляя края, он открывает себе обзор на несколько небольших предложений, бережно выведенных Хаттори: «Спасибо за ночь, Ойкава. Я была рада познакомиться с тобой и провести столько времени вместе. Но более так не получится. Мы не сможем никогда встретиться, поскольку я никогда не сплю с парнями дважды, уж прости. Не держи обиды и не ищи меня. Заранее спасибо за понимание.» Мужчина успевает погрузиться в текст за считанные секунды: представить, словно сама блондинка шепчет ему эти слова, при этом крепко задержав синие глаза на его лице; представить, что она в то же время растворяется, словно призрак, оставаясь на коже едва заметной моросью обиды. И сердце Ойкавы легким осадком обременяется от произошедшего. Ведь между ними на самом деле ничего, кроме нескольких поцелуев, не успело произойти. Они куда больше танцевали и пили, нежели оставались в стороне от собственных друзей, уделяя время собственным низменным желаниям — похоти и возбуждению. Единственное, за что он может зацепиться в качестве недопонимания — футболка, которую он одолжил Хаттори по причине того, что юная особа пролила на себя коктейль домашнего приготовления, состоявший из текилы, спрайта и фруктов, найденные в доме у волейболиста — но не видит в этом ничего криминального, из-за чего они могли бы прекратить общение. Так что в голове Тоору появляется вариант, заключающий в себе причины подобного поведения у девушки: Он кажется безумно правдоподобным, ведь состоит из того, что она напрочь забыла о произошедшем и посчитала, что раз она спала в одежде японца, плюсом ко всему находясь в его кровати, то между ними обязательно произошла… некоторого рода связь, из-за чего предпочла сбежать поутру, скинув всю ответственность на мужчину. Но Ойкаве все равно не верится — либо он предпочитает избегать принятия — что она так нагло могла воспользоваться им и выкинуть из головы, словно старую тряпичную игрушку. Поскольку те поцелуи, оставленные на его щеках и губах, забыть невозможно. Они были пропитаны бесконечной нежностью, граничащей с вожделением. Они были безумными и в то же время — наполненными стабильностью, залогом спокойствия и умиротворения. Они были… всепоглощающими и опьяняющими. Тоору даже кажется, словно алкоголь не возымел над ним такого эффекта, сколько уста Хаттори. Словно ничего в его чертовой жизни не привлекало настолько сильно, чтобы потерять рассудок. — Черт, — шипит сквозь зубы, отвлекаясь от размышлений, потому что начинает ощущать, как в паху расползается напряжение, грозящее появлением скорой эрекции. Волейболист чувствует себя дискомфортно, ведь с подобным сталкивается впервые — в жизни ему не приходилось переживать появление подобной реакции на девушек, с которыми он имел… хотя бы малейший контакт — потому стремится забыть собственное унижение как можно скорее. Быстро поднимается с постели, наплевав на осадочную головную боль, и бежит в ванную — в любом ведь случае собирался принять душ — не обращая внимания даже на встревоженные крики друзей. Стягивает с себя потную футболку с изображением инопланетян вместе с шортами и нижним бельем, тут же вставая под душ. Выкручивает до предела вентиль и начинает ртом хватать воздух от того, насколько неожиданным для него становится обрушившийся поток воды низкой температуры. И стоит так, практически без движения, предельно долго, коря себя за блудливые мысли. Голова его опущена вниз, а глаза широко распахнуты вопреки плотно сжатым губам. Искренне пытается выбросить всю безнравственность, почему-то испытывая совестное напряжение уже перед самой Хаттори. Зато в скором времени волейболисту становится физически лучше — кровь отливает от члена, едва ли не застывая в жилах, так что Тоору покрывается мурашками и весь сжимается в один комочек. Японец чертовски сильно ненавидит холод, отторгая его телом и душой всю сознательную жизнь: в Японии старался не ходить долго по улицам в холодное время года, отдавая предпочтение либо тренировкам в спортивном зале, либо отсиживаясь перед компьютером вместе с Иваизуми. Но сейчас он так сильно необходим. Чтобы остудить мозг и прочистить сознание от наплывшей дымки воспоминаний как можно скорее, и после с чистыми мыслями закутаться в теплый махровый халат. Однако неловкость от произошедшего все равно укореняется в глубине его сердца. Не пытается и расширить территорию, подчинив себе все чувства мужчины. Лишь затихает на время, обещая расползтись липким пятном стыда в его голове. И Ойкава в очередной раз решает отложить переживание на потом. Он не может выделить сейчас и минуты, чтобы предаться сомнениям и позволить нырнуть в бездну отвратительных эмоций, так что распахивает дверь и медленным шагом направляется в сторону друзей. — Что это на тебя нашло? Ты пролетел, словно пуля, и даже не поздоровался, — с напускной обидой цедит Элиан, скрещивая руки на груди. — Подумал, что будет неплохо освежиться, — из небольшого комода вытягивает белое полотенце и набрасывает себе на голову, ероша волосы. Немного воды капает на ближайшие поверхности и самого блондина, порождая на его лице брюзгливую гримасу. — Тебе бы тоже не помешало, — указывает на внешний вид приятеля и беззлобно подкалывает. — Я хочу поесть. Мне сейчас не до своего внешнего вида, — интонация младшего приобретает нотки смеха. — Приготовишь что-нибудь по-быстрому? — Мы все тут голодные, — тыкает его в ребро Тобиас, недовольно скривив брови. — Меня почти неделю не было дома из-за тренировок, я никак не успевал сходить за продуктами, так что уверен, что в холодильнике мышь успела повеситься, — Тоору представляет в голове примерную картину того, что происходит и в морозильной камере. И она не настолько позитивная, чтобы можно было обрадоваться. — Нужно ехать в супермаркет. Со стороны друзей тут же раздаются недовольные возгласы, ведь орда голодных парней — худшее, что может случиться в жизни любого. И не только из-за моментальной истеричной реакции. — Мы еще от похмелья не отошли, как кто-то из нас сможет поехать в торговый центр, — отчаянно протягивает Ноа, хватаясь за своего парня, в то время как сам Эйтан в утешительном жесте похлопывает его по предплечью. — Слушай, раз ты уже принял душ и освежился, может тогда и съездишь сам? А мы тут тихонечко посидим и чай попьем. — Ты скорее разгромишь весь этаж, нежели станешь безмятежно потягивать пойло, которое у меня имеется, — колко отбивается Ойкава от мгновенного выпада. Колкая реакция мужчины вполне обоснованна — Тоору практически никогда не позволяет находиться посторонним людям в его доме без непосредственного присутствия самого Ойкавы — но парни все равно продолжают напирать, убеждая, что все пройдет прекрасно. Но Марсель, единственный, которому волейболист и мог бы доверить сохранность своих вещей, пристыжено молчит, ведь боится вновь не оправдать возложенные на него надежды. Потому Тоору бесконечно упирается: скрещивает руки на груди и осуждающе пилит взглядом каждого подающего голос. — Я расскажу тебе один секретик про Хаттори, если съездишь сам, — Эйтан поддается общему настроению и начинает шантажировать Тоору. Выходит у него это прекрасно, ведь парень словно зрит в корень проблемы, знает, куда стоит надавить, чтобы получить нужное. И пока волейболист корчит удивленную рожицу, остальные приятели начинают заговорщически хихикать, поддерживая хитреца. — Ты ужасен, — единственное, что бросает Ойкава после непродолжительного, но очень многозначительного молчания, прежде чем развернуться на пятках и удалиться в гардеробную. Потому что мужчине-то и сказать толком нечего. Эйтан в действительности разворошил его новую рану, заприметив образовавшуюся за ночь связь. Умело воспользовался уязвленным состоянием и достиг желаемого результата. Но это не избавляет японца от безутешного ворчания в процессе смены одежды. Он бесконечно жалуется собственному отражению о том, что его — между прочим — друг, так нагло начал шантажировать! Подобное в действительности вызывает в Ойкаве чувство несправедливости, несмотря на то, что сам периодически пользуется чужими слабостями для положительного результата. Ведь двойные стандарты, образовавшиеся внутри еще с ранних лет, действуют в нем безошибочно и бьют наотмашь, создавая удобную ситуацию только для самого волейболиста. И японец по-настоящему никогда не заботился о том, могли ли обидеть его попытки добиться желаемого других людей. Ведь это не было важным, пока он шел по головам. Ведь это не было важным, пока его собственные чувства не оказались задетыми безобидным шантажом. Однако он привел Тоору в чувство: с грохотом опустил на землю, сотрясая все кости и внутренности, буквально выворачивая их наизнанку, пропитывая давно забытым чувством и заправляя обратно. Только есть одно "но" — ничто не возвращается на прежнее место, и ощущение дискомфорта где-то внутри преследует, сжирает и бесконечно отравляет, размягчая все внутри. — Я поехал, — ровным тоном предупреждает волейболист, направляясь к входной двери. В нем зарождается надежда, что Эйтан его не обманет и вправду расскажет о некоем секрете, связанном с девушкой. Она, очевидно, вызывает нескромный интерес в мужчине, заставляя путаться и теряться в собственных ощущениях. И недавняя реакция организма тому доказательство. — Возьми пива! — с мольбой в голосе просит Элиан, не потрудившийся даже встать с дивана. — Хватит пить, — останавливает его Марсель, отвешивая легкую, но звонкую оплеуху блондину, чем меняет вектор внимания, давая Ойкаве фору в несколько секунд, чтобы бесшумно выскользнуть из дома и пойти в сторону лифта. Плитка под ногами поскрипывает, и в мужчине зарождается искреннее удивление — здание абсолютно новое, а апартаменты в нем стоят достаточно дорого, чтобы застройщики могли допустить такую оплошность даже в подъезде, — из-за чего вновь осыпает проклятьями все вокруг и осматривается по сторонам, прежде чем нажать на кнопку вызова подъемника. Ему предстояло протащиться практически через всю подземную стоянку, чтобы добраться до нужного парковочного места и, соответственно, машины. От одной только мысли о предстоящем расстоянии, Тоору вздыхает — стоило брать хотя бы в середине, чтобы каждый раз не приходилось сталкиваться с настолько долгими похождениями до автомобиля. Нажав на кнопку, указывающую на цокольный этаж, Тоору примерно прикидывает, какие продукты стоит приобрести, чтобы он вновь мог не появляться в магазинах хотя бы несколько дней — он чертовски сильно нуждался в отдыхе от людей — сразу рассчитывая, сколько денег придется потратить. Благо с ними никакой проблемы не возникнет, ибо за последний сыгранный сезон он заработал предостаточно средств для размеренной жизни. И на счету у волейболиста теперь красуется красивая цифра в несколько десятков тысяч долларов. Довольно улыбнувшись этому факту, Ойкава поднимает глаза на небольшой экран, замечая, что лифт вот-вот должен прибыть на место назначения, и начинает суетливо перебирать вещи в небольшой барсетке, чтобы найти ключи от машины. Немного покопавшись, он успевает найти несколько бесполезных фантиков от конфет и чеков, что весьма необычно — Тоору любитель порядка во всех планах, однако мужчина списывает подобную находку на непонятное состояние, которому он подвергался последние несколько недель из-за бесконечных тренировок и истощение, — и после, стоит противному звоночку прозвенеть из колонки, находящейся где-то сбоку, наконец нащупывает очертание нужной связки. Быстрым движением вытягивает его за прикрепленный брелок и в конечном счете вылетает из лифта. В момент, когда Ойкава пересекает порог паркинга, холод подвального помещения обдает его морозом, заставляя тело покрыться мелкими, но отчетливыми для глаза мурашками. Он ежится и мысленно начинает ворчать в очередной раз — стоило захватить с собой олимпийку или рубашку, чтобы надеть ее поверх тонкой спортивной майки. Из-за этого ладони автоматически тянутся к предплечьям и начинают отчаянно массировать вмиг заледеневшую кожу, а глазами волейболист начинает искать очертания нужной машины, и, заприметив ее, значительно ускоряет шаг. Огибая препятствия, Тоору наконец оказывается возле собственного транспорта, щелкает кнопкой на ключе зажигания и вмиг открывает дверцу, сразу запрыгивая внутрь. Блаженное тепло слишком контрастирующе обдает мужское тело, заставляя его несколько раз крупно вздрогнуть, прежде чем адаптироваться к температуре салона. Следом мужчина несколько раз перепроверяет все необходимое: поправляет зеркало, прокручивает несколько клавиш на панели и немного отодвигает сиденье, чтобы на уставшие колени не было оказано никаких больших нагрузок — после долгих и изнурительных сезонов старые травмы дают о себе знать, причиняя мужчине дискомфорт и в повседневной жизни, требуя к себе ухода и терапии у врачей, потому Тоору мысленно напоминает себе записаться на массаж и прочие процедуры — и наконец заводит машину привычным движением. Осмотревшись по сторонам и не заметив никакой потенциальной помехи, Ойкава быстро выкручивает руль и жмет педаль газа, мастерски выезжая на главную дорогу, ведущую к винтовой лестнице. Медленно продвигаясь вперед, Тоору отработанным движением вытаскивает телефон из кармана шорт, устанавливает на магнитную подставку и несколькими пальцами открывает приложение с музыкой. Открыв нужный плейлист, коротким прикосновением запускает звук, наполняя салон приятной для ушей мелодией. Это становится для японца своеобразной терапией — он отпускает все свои переживания, позволяя пути затянуть себя, прожить часть жизни без бесконечных размышлений и просто довольствоваться ситуацией. Потому, весело двигая плечами и постукивая пальцами по рулю, мужчина наконец выезжает с территории своего жилого комплекса, наполняя салон светом. Чтобы он не слепил в глаза, Тоору откидывает козырек, отточенными жестами направляя его в нужную сторону. После открывает окно и высовывает одну из рук, подставляя ее попутному ветерку. Широко расставляет пальцы, позволяя воздуху пробегаться меж них, и начинает напевать незамысловатый текст песни, проигрываемой из установленных колонок — при покупке автомобиля Тоору поменял заводские на те, которые ему бы хотелось иметь для наилучшего звука из-за того, что частенько находится в длительных поездках, при которых обязательным условием является наличие приятных мелодий, помогающих концентрации, — повышая собственное настроение до максимума: Внутри плещется абсолютное умиротворение наряду с невинной беспечностью. Бабочки вновь раскрывают свои крылья и начинают небрежно летать где-то в зоне живота, даря чувство полного счастья. Они, как и хозяин, проживают свою собственную беспечную жизнь, витая где-то на окраинах души, и развевают свои крылья, словно сам океан, внимательно рассеивающий волны по всей поверхности воды. Подобные сравнения вызывают в мужчине улыбку — ему искренне нравится создавать различные противоречащие образы и пытаться связывать их между собой, поскольку в душе он все такой же мечтательный парень, верящий в инопланетян и реинкарнацию — тяжело сдерживаемую, из-за чего скулы вновь начинают приятно тянуть. Кажется, ничто не способно испортить его расположение духа, однако, подъезжая к очередному светофору, находящемуся неподалеку от нужного торгового центра, Ойкава перестраивается в соседний ряд, собираясь поворачивать, но оказывается наглым образом подрезанным мотоциклистом с небольшим рюкзаком. — Твою мать, — ругается волейболист на японском, зло выпучивая глаза. Кажется, что все звуки, кроме бешеного биения собственного сердца в ушах, затихают. — Ты куда, блять, смотришь? — выглядывая в окно небрежно бросает он, одновременно с тем пиля ровную спину ужасного водителя. Принт на его футболке, выглядывающий из-за сумки, кажется отдаленно знакомым ему, но Тоору даже не реагирует на это, концентрируется лишь на произошедшем. — А если бы я сбил тебя? — и начинает агрессивно бить по рулю, сигналя, чтобы выплеснуть негодование, на что человек в шлеме оборачивается через плечо и кидает нецензурный жест в виде вытянутого среднего пальца, чем раззадоривает мужчину еще сильнее. — Я твоей матери рот целовал, — громко кидает напоследок, усаживаясь обратно на место. И когда светофор наконец загорается зеленым, Тоору тут же сворачивает направо, пытаясь унять возникшую на ровном месте агрессию. Разочарованно вздыхает, ведь эмоции никак не могут утихнуть. Но это очевидно — волейболист всегда очень легко выходит из равновесия, стоит попасть в опасную ситуацию на дороге. Он ни разу за всю свою жизнь не был в дорожно-транспортных происшествиях и собирался как можно дольше оставаться осторожным водителем. Но подобное поведение от наглого мотоциклиста стало верхом его терпения, из-за чего лицо Ойкавы становится до жути мрачным: ноздри широко открываются при каждой попытке втянуть как можно больше воздуха, ровные и аккуратные брови сводятся к переносице, а взгляд становится тяжелым. И Тоору, по его собственным меркам, требуется чересчур много времени, чтобы отпустить ситуацию. Он сидит в салоне автомобиля около получаса, пиля глазами панель управления, не подавая практически никаких признаков жизни. Но в его голове в это же время происходит куча мыслительных процессов, обрушившихся на него разом: с одной стороны — ситуация действительно была опасной для жизни сразу нескольких людей, ведь если бы Ойкава не справился с управлением, то наверняка бы за сбитием мотоциклиста последовало бы столкновение с еще несколькими машинами и впоследствии фонарем; а с другой — ничего не произошло и стоит тешить себя тем, что его внимательность сыграла самую крупную роль. Едва не разорвавшись от размышлений, волейболист наконец вываливается из машины и, захватив с собой барсетку, блокирует транспорт. Короткими и неспешными шагами направляется в сторону пестрого здания, увешанного большим количеством рекламных вывесок, минуя веселые толпы людей. Искренне пытается разделить их настроение и перенаправить себя на нечто более положительное, чем мысли о произошедшем, но ничего не выходит — настроение в действительности нещадно испортили. Тускло ухмыляясь, Тоору думает, что лишь чудо способно его исправить. Однако мужчина не настолько везучий, чтобы испытать все прелести фортуны. Или, все-таки, настолько. Ведь стоит поднять глаза в момент, когда он заходит в торговый центр, замечает знакомый силуэт, вслед за которым раздается разъяренный голос: Хаттори нещадно кричит на какого-то мужчину прямо посреди холла. Сердце в груди делает радостный кульбит, сразу наполняя все органы безграничным чувством веселого беспокойства. Оно бесконечно екает, стремится и указывает, куда нужно идти — прямо к желанной девушке. Чтобы горячо поздороваться и вновь почувствовать себя полноценным. Но Тоору сопротивляется эмоциональному порыву побежать навстречу, находясь в непонимании собственных чувств, потому пытается контролировать свой темп. — Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — волейболист сразу замечает, что некогда глубокие синие глаза превратились в бушующий серый шторм, грозящий этому миру опасностью. — Я в жизни не отстираю это пятно. А футболка, которую ты испортил, между прочим, не моя! — Прошу прощения, тут пол скользкий. Вы налетели на меня, и я не смог удержаться на ногах, — мужчина, на вид, очень крепкий и грозный, однако под напором блондинки тушуется и тихо оправдывается. — Да мне плевать! Ты должен был смотреть по сторонам, чтобы такого не произошло! — девушка от эмоций начинает размахивать руками и пакетами — на одной из конечностей был крепко закреплен грузный сверток с симпатичной маркой. — Что происходит? — внезапно вмешивается Тоору, становясь сбоку от знакомой, которая, в свою очередь, широко раскрывает глаза от удивления и теряет весь настрой на скандал. — Хаттори, что случилось? — Прости, мы с твоей… подругой, — из-за того, что сама девушка шокировано молчит и не совсем понимает необычайно интересное стечение обстоятельств, качок начинает говорить первым. — Столкнулись лбами, и я случайно пролил на ее футболку кофе. Думаю, ты сам слышал. — Все в порядке, — с легкой усмешкой отмахивается волейболист. — Это просто футболка, купим новую, — добродушно отмечает он, замечая, что Хаттори на самом деле в его футболке — тонкими, но изящными линиями было выведено «The lost sun» на передней части, а на задней красовался принт с уходящим за горизонт солнцем. И несмотря на абсурдность ситуации, Тоору приятно греется от поведения знакомой — она сделала упор, что эта вещь не принадлежит ей и совершенно не хотела ее портить. Значит проявила своеобразную заботу о чужом, пускай и неосознанном, презенте. — Ну, я тогда пойду, — быстро кивнув в ответ, мужчина уносится прочь, не обращая внимания на злой взгляд, обращенный снизу. — Ты зачем полез? — первым делом интересуется Хаттори, распространяя свое недовольство уже на непричастного японца. — Я сама могла разобраться с ним, к чему эта помощь? — Ты скорее не разбиралась, а гнобила всем своим видом того несчастного, — чувствуя, что девушка его словесно атакует, Тоору предпочитает ретироваться. В нем разливается смятение от такого поведения в свою сторону. — Почему меня это должно волновать? — выглядит девушка достаточно смехотворно: несмотря на огромный пакет, она расставляет руки по бокам и начинает вовсю отчитывать Ойкаву. — Это мои дела, и ты никак не должен вмешиваться в них, запомни и читай как молитву перед сном. А лучше вообще исчезни из моей жизни. Точно, какого черта ты подошел? Я ведь оставила записку, чтобы ты больше не приближался ко мне! — раскрасневшись, она начинает тараторить, что вызывает в мужчине неконтролируемое желание засмеяться в голос. — Кстати, а почему ты сбежала утром? — он уверен, что сможет этим вопросом хотя бы частично сбить спесь с девушки. — Потому что… — и у него это прекрасно выходит. — Я не провожу ни с одним парнем ночь дважды. После того, как сплю с кем-то, сразу обрываю связи. — Но мы не занимались сексом. Ты просто уснула со мной в обнимку, не помнишь что ли? — в душе волейболист ликует, ведь вариант про временную амнезию все же оказался верным. — Я не до конца восстановила картинку произошедшего, — гордо вздергивает голову наверх, наблюдая за реакцией собеседника: в его глазах искрятся смешинки, и Хаттори невольно залипает — они очень красивые. — И вообще, ты что, пытаешься сейчас навязать мне чувство вины? Не выйдет, я скорее умру, чем столкнусь с этим, понял? — Без проблем, — пожимает плечами и в очередной раз смотрит на пакет в женских руках. — Тебе помочь его донести? — Не нужно. Я на мотоцикле, он припаркован у входа, — девушка топчется с ноги на ногу, явно испытывая желание как можно скорее убежать от Тоору. И вмиг у мужчины начинает складываться ощущение, словно что-то идет не так. — Надеюсь, это не ты меня подрезала на повороте у торгового центра, — отмахивается Ойкава с улыбкой, но заметив, что никакого ответа не следует, резко меняет выражение лица на более строгое. — Блять, Хаттори. — Ладно, я побежала! — она снова отскакивает в сторону, чтобы Тоору не успел схватить ее за руку, и несется в сторону выхода из торгового центра, оставляя мужчину полного злости и возмущения в одиночестве. — Сейчас поскользнешься, — злобно отмечает волейболист, указывая на желтую табличку с рисунком, на котором отчетливо виднеется предупреждение о мокром поле. — А я предупреждал, — вздыхает он, когда блондинка шлепается прямо на задницу, утаскивая за собой несколько людей из кучной толпы.