disintegration // разрушение

Во второй раз, когда Ремус столкнулся с Сириусом Блэком, он самолично убедился, каким теперь считал каждого вампира: эгоистичным и нелояльным. Он был на побережье южной Англии — точнее, в Корнуолле, на самом юге острова, прямо на краю вод, разделявших Англию и Францию; почти на той точке, где линии размывались. Это было особенно очевидно, поскольку стоял июнь, один из редких периодов года, когда Англия купалась в безжалостном, изнуряющем солнце. И Ремусу, как всегда, это не нравилось, потому что он был на задании. Он был партнером Мэри, и это было типичное вампирское гнездо. Типичное до тех пор, пока он не проследил за ними до заброшенного склада, и его со свистом не протащил по коридору второго этажа и не ударил о стену не кто иной, как... ну, всего лишь вампир, о котором Ремус думал большую часть года. Сириус зашипел ему прямо в лицо, показались клыки и вены, а глаза приобрели угрожающий, беспорядочный черный оттенок, прежде чем Ремус увидел на его лице то, что принял за вспышку узнавания, и она рассеялась так же быстро, как темные майские облака, приветствуя июньское солнце. — Красавчик, — сказал Сириус, и в том, как дернулись его губы, мелькнула насмешка. — Давно не виделись. — Слишком давно, — сказал Ремус и с ограниченным движением, единственно возможным для его правой руки (прижатой к груди), толкнул свою руку вверх и ударил ей по шее Сириуса, активировав стрелу на запястье, вонзая острый, изящно вырезанный мини-кол глубоко в шею Сириуса. Он отшатнулся, хватая ртом воздух и задыхаясь, и рука Ремуса инстинктивно метнулась сначала к пистолету, а затем в сторону, к колу, спрятанному за пояс с другой стороны. Он собирался убить Сириуса интимно; он собирался наблюдать, как свет покидает его глаза. Он резко ударил Сириуса ногой в живот, и тот отшатнулся еще на несколько шагов, прежде чем упасть на колени, все еще задыхаясь, из его глаз потекли слезы, а руки схватились за шею; с громким, болезненным стоном он смог выдернуть кол и отбросить его в сторону, глубоко вздохнув, пока рана затягивалась, и убийственно посмотрел на Ремуса. — Ой, — полусаркастически прорычал он, и Ремус не колебался. Он побежал, падая на колени и скользя по ламинированному полу коридора, протянув руку с колом, и все, казалось, произошло одновременно: его кол попал в кожу над сердцем и проткнул ее — глубоко, но недостаточно, — и как только они вступили в контакт, Сириус схватил его за руку и швырнул через комнату к стене, на пол. Ремус мог видеть кровь в том месте, где ногти Сириуса разорвали кожу на его предплечье, четыре царапины вдоль, и мог чувствовать ее вкус с того места, где его лицо было прижато к полу — на мгновение он подумал, что его нос, должно быть, разбит, и смутно осознал, что тихий сигнал тревоги доносится из его кармана. Пронзительный вой в его коммуникационном устройстве, посланный Мэри на другом конце. Отличительный сигнал, чтобы покинуть корабль или, более поэтично: беги, как черт. Через секунду Сириус поднял его и прижал к стене, злобно рыча. Ремусу инстинктивно удалось схватить пистолет, пока он лежал на полу, и одним движением он поднял руку, прижимая его к голове Сириуса, к нижней части его подбородка; вкус крови и сладкой кармы. Сириус на мгновение остановился, лицо его прояснилось, губы слегка скривились — и вот оно. Сделай это, красавчик. Попробуй, блять. У него не было шанса — он моргнул, и Сириус уже держал его за руку, потянув за палец на спусковом крючке, и все три обвились вокруг рукоятки пистолета, пока Ремус не услышал треск, и изогнул его запястье назад так, что Ремус мог чувствовать, как напрягаются мышцы, и мог только молиться, чтобы оно тоже не сломалось. И пистолет теперь был прижат к горлу Ремуса, все еще удерживаемый его собственной рукой, одиноким большим пальцем на рукоятке; спусковой крючок брошен, но послание в злобном взгляде Сириуса было предельно ясным. Именно тогда они одновременно почувствовали запах дыма. Сириус исчез почти мгновенно; Ремус смотрел, как он моргнул, а затем пролетел по коридору и через двойные двери. Он на мгновение закашлялся, поперхнулся и прочистил горло, прежде чем встать и последовать за ним через арку, где двойные двери были злобно сорваны с петель. Сириус наполовину перегнулся через выступ. Он добежал до главного центра открытого плана; второй этаж в центре — просто шаткая лестница и открытая площадка, огражденная перилами; и воздух был густой и пульсировал дымом. Весь нижний этаж, насколько Ремус мог видеть, был в огне — пламя охватывало брошенные коробки, деревянный пол и столбы. Он видел движение внизу. Он молился, чтобы это были вампиры, а не Мэри. Он мог видеть неразличимое зарево пламени, лизавшее противоположную стену сквозь дым, покрывающий поверхности, и его мозг начал работать на полную мощность; лестница была справа от него, и если он доберется туда достаточно быстро, то сможет сбежать через боковую дверь. Он сделал глубокий вдох, не в силах остановиться, и сразу же начал задыхаться, падая на колени, чтобы избежать удара дыма, когда тот поднялся к потолку и остался там. Его кашель, по-видимому, напомнил Сириусу о его присутствии. Он вскинул голову и увидел его; он все еще так сильно сжимал перила, что костяшки пальцев побелели, но теперь его голова повернулась к Ремусу. Его волосы были растрепаны, развеваясь в такт силе пламени, а глаза еще более дикие, блестящие и отражающие безумие, рот слегка приоткрыт в непристойном шоке. Ремус увидел, как его взгляд метнулся к окну с открывающимися стеклами позади него — и дым закружился вокруг свиста ветра, как кнут, хлестнувший рядом с ним по инерции, когда Сириус рванул к свободе. Окно вспыхнуло. — Блять! — закричал Сириус, подбегая к окну с противоположной стороны; это было открыто, без стекла, но с решеткой. Он попытался раздвинуть их, преуспев достаточно, чтобы высунуть голову, но было слишком много прутьев, заполняющих пространство, чтобы через них можно было уйти. Ремус наблюдал, как он с трудом оторвал один, а затем повернулся, сосредоточившись вместо этого на том, чтобы ползти к лестнице. Он видел дневной свет, пробивающийся сквозь щели. Воздуха не осталось. Последние несколько вещей, которые запомнил Ремус, были крики Сириуса, когда он загорелся, как его собственная рука соскользнула, его лицо столкнулось с одной из ступенек, тело упало; а затем он очнулся в больнице, ошеломленно кивая на алиби, которое придумала Мэри, и его спросили, как, черт возьми, ему удалось сорвать боковую дверь с петель и вытащить себя на траву снаружи. Адреналин, сказал им Ремус, прежде чем снова отключиться. Это ведь должен быть он, да? *** Мэри горячо извинялась; видите ли, это ее магия подожгла это место. Вампиры, как знали все охотники, были чрезвычайно легковоспламеняющимися и восприимчивыми к огню, и поэтому, когда двое держали ее за обе руки, а один был в опасной близости от ее горла, пламя, которое в отчаянии вырвалось из ее ладоней, вспыхнуло так быстро, что это больше походило на взрыв. Он послал пламя повсюду в радиусе десяти футов, немедленно становясь необратимым даже для ведьмы с ее силой. Ремус никогда не винил ее — они оба выжили без серьезных долгосрочных последствий (он отделался всего тремя сломанными пальцами, растяжением запястья, вывихом челюсти и сотрясением мозга, наряду, конечно, с дымом в легких), и им удалось убить гнездо, верно? В его глазах это была тщательно проделанная работа. Конечно, так было до тех пор, пока Сириус не объявился очень живым на улицах Эдинбурга. Ремус много думал об этой встрече в течение следующих нескольких ночей после телефонного звонка Лили, о том, как легко Сириус покинул свое гнездо в Корнуолле — это было тем, что он сделал. Вампиры не были преданы никому, кроме друг друга? Сириус Блэк не был предан даже другим вампирам. Почему, твою-то мать, Ремус должен осмелиться работать с ним? Почему он вообще должен видеть в Сириусе Блэке что-то большее, чем тот монстр, которым он и был, если он показывал ему это снова и снова? Никакие человеческие вечеринки или хобби не могли исправить этого. Указательный палец Ремуса все еще был чертовски кривым, блять. Это глупо, окончательно подумал Ремус, лежа в постели с закрытым окном. Вся эта дилемма глупа. Питер прикрывает Нью-Йорк. Сириус не показывался с клуба, где он, скорее всего, просто пытался вывести его из себя. Вампиры были мертвы, независимо от того, кто их убил. И Ремус Люпин ничего не ждал. Ремус вытащил свой ноутбук из сумки и заказал один билет из аэропорта Остина в лондонский Гатвик, тринадцать часов без остановок, а затем сердито засунул ноутбук обратно в сумку и перевернулся, чтобы уснуть. Удивительно, но первым ему позвонил Бенджи, два утра спустя, когда Ремус пил чай и собирался начинать паковать вещи. — Бенджи? — спросил Ремус, ставя свою кружку. — Как ты... — Ремус, это насчет Пита, — поспешно сказал Бенджи. — Атака... На больницу... Вампиры... Ремусу больше не нужно было ничего слышать. Потребовалось около двух часов, чтобы зазвонил телефон экстренной помощи — они были в каждой конспиративной квартире, сигнализируя об экстренном вмешательстве. Он ответил на звонок одной из очаровательных секретарш из лондонского района, которая подтвердила его личность и сказала ему, что все охотники, дислоцированные в Америке под крылом Дамблдора, должны были подключиться к разговору по скайпу во второй половине дня; что и привело его в час дня в свою гостиную, где он слушал, как его хриплый мечтательный голос проходит через обязательные процедуры. — Медоуз, — говорил он сейчас, пронзая взглядом. — Последние новости о Петтигрю? Доркас, как выяснил Ремус, не была той, кто позвонил ему, потому что, как только она узнала об этом, бросила все и уехала в Нью-Йорк. Она была его контактным лицом в экстренных ситуациях. — Стабильно, — сказала она — и любому другому ее голос мог показаться уверенным, но Ремус, знавший ее так долго, мог услышать там дрожь. — Он еще не проснулся, но это вызвано медицинскими показаниями. Они говорят, что шансы 50/50, что он выкарабкается. Дамблдор кивнул. — И это... — Вампиры, сэр, да. Безошибочно. Как минимум трое, может, больше пяти — опять же, мы не знаем, потому что он еще не проснулся. Он даже никому не сказал, что выслеживает их. Дамблдор медленно выдохнул. У всех охотников были каменные лица. Ремус заметил, как Гестия Джонс, работающая в Пенсильвании, потянулась влево за салфеткой, чтобы вытереть глаза. — Это одно из худших нападений вампиров на охотника, которое мы видели в нашей стране за последнее время. Возможно, Питер и проработал в этой области всего несколько лет, но его мастерство было неоспоримым — таким образом, степень его травм позволяет предположить, что мы имеем дело с ковеном более жестоким, чем мы видели за многие десятилетия. Ремус сглотнул, внезапно почувствовав себя очень виноватым. — Кто находится поблизости? В граничащих штатах? Показалась Гестия Джонс вместе с несколькими другими охотниками, дислоцированными на Восточном побережье. — Кто-то должен заняться этим делом. Тишина сдавливала горло. Ремус прикусил губу и пошевелил руками под углом камеры. — К сожалению, я не могу, сэр, — сказала Гестия, нарушая молчание. — На данный момент я занимаюсь делом о привидениях. — Тип? — Неизвестный упырь, сэр. Терроризирует мать-одиночку и ее троих маленьких детей. Дамблдор снова кивнул и спросил других охотников об их ситуации — занят, занят, занят. И после мучительных пяти минут или около того из угла экрана раздался голос Бенджи Фенвика. — Сэр, — осторожно сказал он, — извините, что прерываю, но я сижу здесь и не могу не думать... Ну, что Ремус идеально подошел бы для этой работы. Ремус внезапно осознал, что на экране тридцать человек, и все они смотрят на него. — Они с Доркас занимались делом о вампирах, которое раскрыли несколько недель назад, и он все еще здесь — в Остине, в смысле, — и я знаю, что это не близко, но, ну, Ремус — лучший охотник на вампиров, которого я знаю, сэр. — Это правда, сэр, — вставил Билл Уизли из противоположного угла экрана, шрам на его лице дергался с каждым произнесенным словом. — В прошлый раз, когда мы охотились вместе, он убил троих одним колом одновременно. — Ремус! — закричал гулкий голос — Гидеон Прюэтт (или Фабиан — через пиксели определить было еще труднее), обычный тон которого был равен крику всех остальных. — Я не знал, что ты в деревне! — значит, Гидеон. — Мы можем поручиться за него, сэр, я был бы мертвым, если бы не он. Или, ну, нежитью. Гидеон и еще несколько человек тихо рассмеялись, и внезапно из динамика ноутбука Ремуса раздалось гудение, все кивали, одобрительно хмыкали или хвалили свой опыт общения с ним. Ремусу на мгновение захотелось, чтобы в земле появилась дыра и поглотила его. — Хорошо, — сказал Дамблдор, эффективно затыкая их. — Я считаю, что мы достигли консенсуса. — Сэр, я... — Люпин, — прогремел над ним Дамблдор, — я полагаю, вы еще не нашли ни одного дела? Вы берете его или у вас есть что-нибудь другое? В этот момент в голове Ремуса промелькнули миллионы мыслей: чистокровные вампиры, травмы Питера, Сириус, та кофейня, возможность снова увидеть Сириуса, ковен убитых вампиров, полная и абсолютная неизбежность снова увидеть Сириуса. Чувство вины, которое поглощало его с сегодняшнего утра из-за того, как он узнал о ковене, и что не предупредил Питера. Билет на самолет до аэропорта Гатвик, вылет завтра. Ты не знаешь, чего ждешь, но ты ждешь. Ремус сглотнул. Перевел дыхание. — Нет, сэр, — сказал он так четко, как только мог. — Я могу взяться за это дело. И впервые Дамблдор улыбнулся. — Превосходно. *** Ремус начал с библиотеки. Он счел, что в настоящее время ему, как всегда в случае с новым делом, проще пройти через основные этапы до того, как он потащит свою задницу через всю страну со всем своим оружием и грузовиком на буксире. Библиотечные компьютеры были не лучшими, но с работой справлялись — Ремусу удалось почти безупречно взломать мейнфрейм полиции Нью-Йорка и мимолетно подумать о том, насколько тревожным был этот факт, прежде чем вспомнить, что он занимался этим в течение десяти лет, и был чертовски хорош в этом. Библиотека также давала ему некоторое утешение — посидеть в тишине и подумать. Об этом деле, о любых закономерностях, которые он мог найти в документах о пропавших без вести. О Питере. О Сириусе. Ремус еще не совсем понимал, чем все закончится. Как Сириус узнает, что он этим занимается? Ну, когда он поедет в Нью-Йорк, конечно, он придет, но как он появится? Заявится весь такой неизбежно драматичный и объявит их партнерами по преступлению или чем-то таким же нелепым (чего Ремус вообще не стал бы придерживаться)? Поднимет ли он тему уничтоженного ковена? Поднимет ли он тему... клуба? Нет, сказал себе Ремус. Это ни хрена не значило для него, и это ни хрена не значит для тебя. Отбросим Сириуса, была также проблема с Доркас — боже, Ремус ненавидел считать ее проблемой, — которая на данный момент находилась в Нью-Йорке и на сто процентов хотела бы работать с Ремусом. А работать с Ремусом означало, что Ремус не смог бы сговориться с Сириусом, которого Доркас, в общем-то, застрелила бы на месте, а ему нужна была та информация. Как бы, блять, Ремусу ни было противно это признавать — чувство, ставшее особенно заметным после многочасового изучения полицейских записей и сообщений на форуме, — он нуждался в помощи Сириуса. Доркас хотела сражаться за честь Питера, но Ремус знал о ковене и ничего не сделал с этим; и разве это не хуже? О, Питер, вздохнул про себя Ремус. Он был всего на два года моложе Ремуса, но поздно начал — один из самых странных охотников, которых Ремус когда-либо знал. Пит был талантлив в нетрадиционных областях. Он не был ни самым сильным, ни самым умелым — чтобы не умалять его силу и мастерство, конечно, их было более чем достаточно, чтобы выжить в этой профессии, — но он умел мыслить нестандартно. Питер был незаметен, но великолепен. Сердце Ремуса болело все сильнее, чем больше он думал о нем, лежащем там, раненом и истекающем кровью. Он сам во всем разберется. Так или иначе, он убьет тех вампиров. В тот вечер он вернулся в свой дом после одиннадцати (когда библиотека закрылась) с до краев набитой папкой сотнями распечатанных досье, полицейских записей, серийных убийств и наводок в городе; начиная с тех, что были пяти лет назад, а затем и еще дальше, вплоть до того, что он смог найти в пятидесятых — где Сириус упомянул о первоначальном поражении лидера и последующем бездействии. Он бросил папку на стол с измученным стоном, готовый к сопоставлению полученных материалов дела с теми, которые ему пришлет округ, и решил разобраться с ними завтра; он потер шею, поднимаясь наверх, планируя принять душ, поспать и встать пораньше, чтобы еще немного поработать над первыми зацепками. Что-то остановило его, когда он добрался до конца лестницы. Набросок. Щекочущий порыв ветра коснулся его шеи. Он рассеянно поежился и остановился, сузив глаза. Он точно знал, что каждое окно в этом доме было заперто изнутри. Не то что бы это его остановило. Он ворвался в свою комнату, ударив дверной ручкой о стену, и действительно — окно было открыто. Замок аккуратно положили сбоку, не сломали, не выбили, просто отперли. Ключа не было. И там, на его кровати, между двумя аккуратно сложенными подушками, лежал листок бумаги; сложенный пополам и упирающийся в треугольную призму, у которой не хватало дна. Ремус поднял ее, разгладил и прищурился. Координаты. Он оставил ему гребаные координаты. Полночь, завтра — это все, что было в записке, мучительно аккуратным почерком; у Ремуса начало возникать чувство дежавю. Он перевернул бумагу, а затем развернул ее, чтобы увидеть другую сторону. Не забудь тот кинжал. Ремус сел на кровать и раздраженно застонал, в отчаянии глядя на замок на прикроватной тумбочке, словно тот собирался сказать ему, что делать. *** Координаты вели к заброшенной автостоянке у черта на куличках, потому что, само собой, куда же еще. Ремус подъехал на своей машине и припарковался под уличным фонарем, потратив некоторое время, чтобы собраться с силами за рулем. Весь участок был темным и мрачным; он находился на вершине в тени густой листвы, и Ремус мог видеть огни ночного города внизу крутого, неровного холма. Других машин не было. Был только один уличный фонарь, и Ремус находился под ним. Он поднял пистолет, вложил кинжал в ножны, открыл дверь, вылез и захлопнул ее за собой. Воздух был холодным — он плотнее закутался в куртку, пыхтя и наблюдая, как его дыхание материализуется перед ним. Мгновение он стоял неподвижно, не слыша ничего, кроме шелеста деревьев, колышущихся на ветру, и уханья совы вдалеке. — Какую бы херню ты не собирался выкинуть, — медленно произнес Ремус, зная, что Сириус все равно услышит, даже если он прошепчет. — Не надо. Мне слишком лень ломать тебе запястье сегодня, — пробормотал он, обходя свою машину спереди и направляясь к другой стороне, вглядываясь глубоко в темноту леса. — Слишком много... усилий. — Ничего я не выкидываю. Ремус развернулся, немедленно взвел курок, и вот он; как призрак, его безупречная кожа освещена боковым светом фар машины Ремуса. Первое, что заметил Ремус, была его толстая меховая шуба в паре с черной рубашкой, джинсами и ботинками на платформе, но даже с ними он не дотягивал до роста Ремуса. Он сделал пометку посмеяться над ним за это в когда-то в будущем. Сириус на мгновение уставился на него, склонив голову набок, и Ремус опустил пистолет. Сириус фыркнул. — Ты на заброшенной автостоянке посреди ночи с вампиром... И ты бросаешь пистолет, — тихо сказал он, в голосе слышалось веселье. Ремус усмехнулся. — Бросаю только чтобы, — раздраженно сказал Ремус, убирая его за пояс, — я мог использовать вот это вместо него. Знакомый кинжал сверкнул в искусственном свете, и Ремус увидел, как тот же блеск отразился в глазах Сириуса. Он смутно вспомнил, как Сириус говорил о том, как это привлекательно, и отогнал это воспоминание в сторону. Не сегодня. — И в чем тогда дело? — нетерпеливо спросил Ремус, сжимая металл своего клинка и проводя двумя пальцами вверх и вниз. — Зачем ты хотел встретиться? — Ты точно знаешь, зачем, Люпин. Ремус нахмурился, а Сириус дьявольски ухмыльнулся. — Как дело продвигается? — небрежно спросил он, и Ремусу действительно пришлось сдержаться, чтобы не метнуть в него нож. — Только начал. Питер занимался этим еще несколько дней назад, но, конечно, ты знал, что он согласится. — Ах, да, — сказал он с намеком на узнавание, — малыш Петтигрю. Я слышал, что с ним случилось. Бедняга. Он выжил? Ремус прикусил губу изнутри. — Они делают все, что в их силах. Сириус кивнул и повернулся, чтобы прислониться к капоту его машины. — Как ты узнал? Про Питера? — спросил Ремус, и Сириус понимающе улыбнулся ему. — У меня связи в Нью-Йорке. — Видишь, вот в чем дело, — сказал Ремус, обойдя вампира и встав перед ним, сохраняя дистанцию. — Откуда мне знать, что твои связи — не вампиры, которые напали на него? Сириус пожал плечами. — Ниоткуда. Ремус сухо рассмеялся, вертя кинжал между пальцами. — Очень помогает, да. Действительно заставляет меня хотеть работать с тобой. — Послушай, красавчик, — сказал Сириус, оттолкнувшись от капота и сделав несколько шагов вперед. — Я тебе нужен. И ты это знаешь. Я не собираюсь говорить, что рад, что твой друг пострадал, но я рад, что это подтолкнуло твою наглую задницу к действию, потому что ты единственный человек, который может это сделать. И я... я нуждаюсь в тебе. Этих вампиров нужно искоренить. Мне нужно, чтобы они ушли. Ремус приподнял бровь. — Да ты и впрямь ненавидишь этих вампиров, а? Что они тебе сделали? Сириус нахмурился, мускул на его челюсти слегка дернулся. Ремус продолжил настаивать. — Знаешь, каждый вампирский ковен, с которым я сталкивался, был предан друг другу. Все до единого; они не из тех, кто бежит от битвы, если это означает бросить свой вид, своих сородичей. Семью, если хочешь. Иногда я почти нахожу это восхитительным, когда на мгновение забываю, что весь твой вид — монстры. Но ты, — продолжал Ремус, лениво указывая кинжалом на Сириуса, словно лазерной указкой, — ты не предан никому. Ты бросил свое гнездо не задумываясь. Знаешь, некоторые из них все еще двигались. Внизу, в огне. Я знаю, что ты видел. Сириус сердито выдохнул. Ремус мог видеть красный цвет, и он купался в нем. — Ты не такой, как другие твоего вида, милый — ты хуже. Ты скользкий, не преданный и злой, и ты скрываешь все это за сарказмом, скулами и очарованием, но я точно вижу, кто ты есть на самом деле, и с того момента, как ты бросился к окну, чтобы оставить всех... Щелчок произошел за долю секунды; Ремус моргнул, и его швырнуло к толстому дубу в паре метров позади его машины, а Сириус тяжело, сердито дышал, его зрачки расширились до смехотворных размеров. С рукой на его груди. Дыханием на его лице. Рука Ремуса взлетела на автопилоте, и они оказались в своем естественном положении, с кинжалом у горла Сириуса, и Ремус чуть не рассмеялся от того, насколько все это знакомо. Это было то, чего он ждал; непредсказуемость их отношений, красные языки пламени, очерчивающие каждый их разговор, каждый взгляд, которым они обменивались; провокация Сириуса, пока он не истекал гневом и чистой, необузданной страстью, а Сириус делал то же самое с ним. Его сердце колотилось миллионом ударов в минуту, охваченное адреналином оттого, что смерть была так близка, и все же невысказанное знание того, что всегда будет что-то еще, что встанет на пути. И во внезапном потоке сознания, который, вероятно, вовсе и не был внезапным, а копившимся уже долгие годы, Ремус понял, что жизнь с Сириусом Блэком на прицепе всегда будет длиться чуть дольше, потому что балансирование на грани смерти было полностью, окончательно и бесповоротно тем, ради чего он жил; ради чего они оба жили. — Слушай сюда, Ремус Люпин, — прорычал Сириус, наклоняясь так близко к его лицу, что их носы почти соприкасались. — Я знаю, ты думаешь, что разобрался во мне, но ты ни хрена обо мне не знаешь. Ты ни хрена не знаешь, — он так сильно подчеркнул это, что у Ремуса по спине пробежала дрожь, — о том, каково это — быть такими, как мы. Ты ни хрена не знаешь о семье, о моей семье, о МОЕМ ковене. Вы, гребаные охотники, обращаетесь с нами так, будто у нас нет никаких, блять, чувств, и после ты стоишь здесь и называешь меня монстром за это? Ремус скорчился, сердито фыркая, и еще глубже вонзил кинжал в кожу Сириуса, отчего пошла кровь и появились волдыри. Сириус не дрогнул. — Я сделал то, что сделал, по причинам, которых ты никогда не поймешь, красавчик, — выплюнул он, обращение к Ремусу было пронизано ядом и насмешкой. — Я никому не обязан своей ебаной верностью; ты меня слышишь? И меньше всего тебе. — Тогда зачем мы здесь? — крикнул ему в ответ Ремус, выпятив подбородок. — Нахуя я здесь?! — он толкнул еще раз, и Сириус ослабил хватку, отступив на два маленьких шага назад, выглядя слегка ошеломленным и непонятно сердитым. Ремус наблюдал, как заживают раны на его шее. — Потому что это больше, чем мы с тобой! — практически закричал Сириус, раскидывая руки в диком жесте, который заставил его выглядеть сумасшедшим или пораженным; или страдающим. — Это больше, чем просто трехнедельное дело, где ты закалываешь парочку вампиров и сжигаешь их трупы, Ремус, это важно, и если бы ты хоть на секунду перестал быть гребаной королевой драмы... — Это я королева драмы?! — ...ты бы это понял! Знаешь, ты думаешь, что ты блядский божий дар человечеству, не так ли, — прошипел Сириус, сокращая расстояние в три нетерпеливых шага и обвиняюще прижимая палец к груди Ремуса. — Ты стоишь весь такой со своими кольями, пистолетом и гребаной святой водой и ведешь себя так, будто мир не осмелился бы вращаться без тебя — угадай что, милый, мир вращался до тебя и будет вращаться еще долго после того, как я, блять, покончу с тобой, я тебе это обещаю. Ремус фыркнул и протянул руку, чтобы схватить Сириуса за указательный палец, и Сириус мгновенно отреагировал, сильнее прижав его к грубой коре дерева и скрутив их руки так, что он держал руки Ремуса над головой мертвой хваткой, наклоняясь достаточно, чтобы полностью прижать его к себе без шансов на побег. Ремус сделал резкий вдох, когда пыль начала оседать, и единственным звуком, который можно было услышать, было два дыхания: прерывистое и горячее, наполненное таким количеством переполняющей страсти, что ночной воздух, казалось, гудел от энергии; ветер стих, и листья замерли; звуки города стали далекими, и все, что он мог чувствовать, это поверхностное дыхание, струящееся по его лицу, и прикосновение Сириуса к его коже, когда он раскачивался, обнаруженный, более растрепанный и чертовски разрушительный, чем Ремус когда-либо видел его. Шелест листьев и уханье совы, неспособные проникнуть сквозь неиссякаемую энергию, окутывающую их, как вуаль или пелена. Ощущение его ловких пальцев, сжимающих запястье Ремуса, его пульс, где, казалось, кровь текла для этого, и только для этого. — И что, — прошептал Ремус, прикусывая нижнюю губу и раз, другой изучая лицо Сириуса, — именно ты собираешься делать со мной? Ремус упорно смотрел ему в глаза, пораженный выбросом адреналина и чистой энергии, и на этот раз он был смелым; взгляд на лице Сириуса, как его глаза заплыли — не от слез, с переливом электричества, как если бы он держал бомбу — он сам бомба, — и Ремус кричит сделай это, сделай, блять ему в лицо, и ни один из них точно не знает, что это такое, но бомба все равно тикает; три... два... один... Звук шин, царапающих гравий, заставил Ремуса подскочить и отвернуться, когда машина проехала по узкому проходу, а затем мимо них, скрытых в тени; и так быстро, как он мог моргнуть, его рука была отпущена, а Сириус исчез, след из сыпучих листьев кружился по утоптанной траве, когда он шел. Ремус на дрожащих ногах провел рукой по волосам и вернулся к своей машине. Он взял себя в руки и поехал прямо домой. *** Ремус проснулся на следующее утро с затуманенной головой, ямой беспокойства в животе — и очень странным, очень громким стуком, доносившимся с его кухни. Он вскочил в мгновение ока — рефлексы охотника — и схватил ближайшее оружие, которое смог увидеть; он оставил свой пистолет на комоде, в то время как его арбалет некоторое время лежал неиспользованным, прислоненный к стене. Он поднял его, вооружился и вышел в холл, ступая на цыпочках босиком в своей довольно потрепанной пижаме, глаза все еще были слабыми после сна, но тело бодрым. Дверь на кухню была открыта, и Ремус сделал неглубокий вдох у стены, прежде чем повернуться и выстрелить; и Сириус поймал стрелу. Он стоял спиной к Ремусу, лицом к столу, где аккуратно было разложено оружие Ремуса. Он был одет в белую рубашку, закатанную до предплечий, и облегающие черные брюки, тоже закатанные, достаточно, чтобы между тем местом, где они заканчивались и начинались ботинки, мелькала полоска бледной кожи. Он на мгновение задержал стрелу в воздухе, прежде чем повернул плечи влево, ровно настолько, чтобы видеть. — Доброе утро, солнышко, — сказал он, взмахнув волосами и одарив его ослепительной улыбкой. Словно они не кричали друг на друга всего двенадцать часов назад. Словно гнев рассеялся и утонул в природной энергии земли, которую ни один из них не использовал в достаточной степени, чтобы достичь. Ремус опустил арбалет. Он пиздецки устал, чувак. — Какого хера ты здесь делаешь?! — ему казалось, что в последнее время он тратил слишком много времени на этот вопрос. — Ну, я просто осматривал твои колья — правда красивые, ты сам их вырезал? — весело сказал он, обходя стол, чтобы оказаться лицом к лицу с Ремусом, разглядывая определенный набор кольев — и да, его рубашка была, вообще-то, расстегнута опасно низко, и Ремус внезапно осознал свое собственное растрепанное состояние. Сириус посмотрел на него и подавил улыбку. — Нет, — раздраженно сказал Ремус, положив арбалет и скрестив руки на груди, чувствуя себя слегка задетым. — Грюм производит их для нас. Еще разок, что ты здесь делаешь? Сириус промурлыкал, поднимая один кол и поднося его к свету, прежде чем уколоть им палец, проливая кровь. Он нахмурился и положил палец в рот, поднял глаза и закатил их при виде насмешливого выражения лица Ремуса. — Разве не очевидно? — приглушенно сказал он с пальцем во рту. Он вытащил полностью заживший указательный палец с удовлетворительным хлопком и озорно улыбнулся. — Я прикидываю, какое оружие взять с собой в Нью-Йорк. Ну, знаешь, для нашей дорожной поездки. Ремус приподнял бровь. — Для нашей чего? — Дорожной поездки! Теперь он осматривал особенно хрупкую винтовку. Ремус застонал и подошел к нему, в отчаянии вырывая ее из его цепких рук. — И кто, блять, говорил о дорожной поездке? — спросил Ремус, поворачиваясь к нему, прежде чем сделать бессознательный шаг назад — находиться рядом с Сириусом было опасно; а находиться рядом с открытой грудью Сириуса было, по-видимому, еще хуже. Он пожал плечами. — Имеет смысл, разве нет? — Нет, определенно не имеет, — выплюнул Ремус, поднимая свои колья и пересекая комнату, чтобы положить их обратно в (гребанную оставленную открытой — чертов вампир и его беспорядок) кладовку, откуда их и достали. — Я собираюсь поехать в Нью-Йорк, а ты собираешься... Да без понятия, блять, превратиться в летучую мышь и полететь туда? — Уф... Тебе обязательно было напоминать мне, что я так не умею? Это, наверное, единственный медийный образ, который я, блять, хотел бы повторить. Ремус повернулся, хмуро посмотрел на него и подошел, чтобы поднять винтовку, аккуратно повесив ее на крючок прямо за Сириусом. — Ты не поедешь со мной, — твердо сказал Ремус, неохотно наклоняясь в пространство Сириуса, чтобы дотянуться до колышка, и вампир застонал. — Пожалуйста? Я на самом деле сказал «пожалуйста». Это было бы намного проще. — Нет. — Ты можешь выбрать музыку. — Нет. — Я не съем ни одного человека за всю дорогу туда. Ремус развернулся на полпути к кладовке с тремя пистолетами в руках. — Ты не съешь ни одного человека за все время, что мы будем там, если хочешь, чтобы я, блять, работал с тобой. Сириус моргнул. — Что? Ремус бросил пистолеты резче, чем следовало, и захлопнул ящик. — Я посвятил всю свою жизнь защите людей на улице от таких, как ты, Блэк. Как я должен, морально и физически, смотреть себе в глаза и работать с тобой, зная, что ты убиваешь людей, а я ничего с этим не делаю? Сириус застонал. — И что же, по-твоему, я должен тогда делать? Ремус пожал плечами. — Нью-Йорк кишит крысами. Сириус действительно, блять, заткнул рот. — Честно говоря, я предпочел бы, чтобы ты поджег мои яйца, чем пить крысиную кровь, — хрипло простонал он, и Ремус закатил глаза. — И ты назвал меня королевой драмы, — пробормотал он себе под нос, разбирая несколько пистолетов, и Сириус резко выдохнул, что, как знал Ремус, было явным признаком нетерпения. — Послушай, Люпин, я больше даже не убиваю людей, — сказал он серьезным тоном, и Ремус усмехнулся. — Правда! Теперь это пиздец затруднительно, когда людей действительно волнуют убийства, а у Джеймса было какое-то глупое веганское прозрение, поэтому он поклялся отказаться от этого на всю жизнь. Я просто... пью то, что мне нужно, и отправляю их восвояси. Они выживают примерно в девяноста двух процентах случаев. Как минимум. Ремус недоверчиво покачал головой. — Ты все еще причиняешь людям боль. — Да, ну, возможно, люди заслуживают, чтобы им причиняли боль, — раздраженно пробормотал Сириус, и Ремус и впрямь рассмеялся. — Ага, вот это вот? — начал он, взволнованно указывая и протискиваясь мимо Сириуса, чтобы дотянуться до последнего оружия. — Вот именно поэтому это никогда, блять, не сработает. Я поклялся защищать людей, и это то, что я собираюсь делать. Он был на полпути через комнату с пыльным старым арбалетом в руке, когда Сириус заговорил. — Тогда почему ты до сих пор не убил меня? Он повернул голову в сторону, лишь слегка, но достаточно, чтобы краем бокового зрения увидеть Сириуса, торжественно стоящего. — Это другое. — Нет, не другое, — сказал Сириус; Ремус услышал, как он шагает по комнате в такт его собственным шагам. Он бросил арбалет в ящик и обернулся, чтобы увидеть Сириуса, как он и ожидал, на расстоянии вытянутой руки, почти прижимая его к складским блокам. — Не другое. — Мы не будем делать этого сегодня, Блэк, — твердо сказал Ремус, отталкивая и обходя его, чтобы уйти. Сириус, как и всегда, последовал за ним. — У тебя было столько шансов убить меня, но я все еще здесь. Я все еще причиняю людям боль. — Да, и я мог бы сказать то же, блять, самое! — сказал Ремус, разворачиваясь, и каким-то образом они снова оказались в яме; огонь стучал в окно, опаляя висячие замки. — Ты мог бы свернуть мне шею хоть сейчас за секунду. Или высосать мою кровь. Я беззащитен; все это может закончиться через, сколько, пять, шесть минут? — он сделал шаг вперед, сверкая глазами. — Почему я все еще жив, Сириус? Я все еще причиняю вампирам боль. — Я же сказал, мне плевать на вампиров. — Тогда на кого тебе не плевать? Сириус на мгновение разинул рот, артикуляция так тонко зацепилась за его язык, что Ремус почти мог видеть ее — балансирующую на грани сладкой человечности, — прежде чем она снова была проглочена, накрытая злобным хмурым взглядом, укрощенная глубоким долгим вздохом. Его глаза закрылись. Снова открылись. — Мне не плевать на убийство этого ковена, — твердо сказал Сириус, к которому вернулось самообладание. — Как и тебе. Но мы не сможем сделать этого, если все, что мы собираемся делать — это вгрызаться друг другу в глотки. — Я еще даже не согласился работать с тобой. Губы Сириуса скривились, и он пожал плечами. — Но ты собираешься. Конечно, он собирался. На самом деле это даже не было под вопросом. Ремус к этому времени, казалось, оказался так глубоко, что любая попытка выкарабкаться просто приведет к тому, что на его голову посыплется еще больше обломков. Было вполне логично продолжать копать. Он оперся на спинку стула, глубоко вздохнул и опустил голову. — Ты так чертовски бесишь. — Что тебя бесит? — тупо сказал Сириус; и Ремус не мог видеть, но он мог слышать мудацкую улыбку на его лице. — Моя веселая личность или мое прекрасное поведение? Ремус поднял голову и бросил на него слабый взгляд, и улыбка на лице Сириуса стала шире. — Это все рубашка, да? — Нет. Сириус торжествующе рассмеялся. — Все дело в рубашке; а я думал, что белый — не мой цвет! — Так и есть, — сказал Ремус, шаркая на кухню за столь необходимым кофе. — Ты выглядишь отвратительно. — А вот и нет, — возразил Сириус, шаркая за ним. — А вот и да. — Я выгляжу сексуально. — Ты выглядишь раздражающе, а теперь убирайся из моего дома. Сириус молчал слишком долго — Ремусу на мгновение показалось, что он действительно подчинился, прежде чем повернулся и увидел, как он прислонился к холодильнику, подняв брови. Очевидный вопрос в его глазах. Ремус закрыл глаза и тяжело вздохнул. — Завтра. Мы уезжаем в 10 утра. Ровно. Не смей опаздывать или, клянусь богом, я уеду, а тебе лучше молиться, чтобы эволюция и поп культура действительно дали тебе способность летать. Лицо Сириуса практически озарилось. — Конечно, красавчик. И со свистом, от которого у Ремуса волосы встали дыбом, он исчез. Чайник со свитом вскипел.