Не убоюсь греха. Том 1

      — Ну и как это всё понимать? — начал Александр, стоило зайти в дом.       Он закрыл на щеколду дверь, ведущую в комнату, отдал отцу Антонию ружьё и сумку с деньгами. Тот прислонил ружье к столу и крепко обнял сумку, будто её могли отобрать. Александр привалился спиной к двери, переплёл руки на груди, вздёрнул бровь, побуждая к ответу. Отец Антоний со вздохом выдвинул стул из-за стола, сел напротив Александра, не выпуская сумку из рук. Пальцы сильнее сжались на её кожаных боках, вены на лбу вздулись. Он держался за неё, как за спасательный круг, и будто бы тонул в тишине, воцарившейся в доме. Ответственность за случившееся лежала полностью на его плечах. И как бы ни был страшен и справедлив Господь в своих воздаяниях, сейчас ответ приходилось держать перед гласом земного закона.       — У меня всё было под контролем, — отец Антоний натянул лживую улыбку.       — А-а-а, — с издёвкой протянул Александр, — ты это так называешь? Совсем уже грибы мозги разжижили? Тони твой чуть до деревни не доехал.       — На то была Божия Воля, — улыбка превратилась в каменную маску на его лице.       — Ты при мне этот цирк не устраивай, — пригрозил Александр. — Знаю, я эту Божию Волю.       Отец Антоний вздёрнул подбородок.       — В этот раз Бог действительно…       Александр его бесцеремонно перебил:       — Дед, со мной лясы точить не надо. Я это дело не люблю.       О, отец Антоний прекрасно знал, какие разговоры любил вести Александр: его не интересовало ничего, кроме чистого расчёта. У этого человека не было ничего святого, но оборвать с ним все связи отец Антоний попросту не мог: слишком много стояло на кону. Почти двадцать пять лет он строил эту общину, двадцать пять лет заботился о спасении людей и готовился к приходу Мессии. Лишиться всего этого значило бы лишиться единственного смысла в жизни.       — Значит так, — деловито начал Александр, — вопрос надо решать. Без отлагательств. Но сначала, будь добр, объяснись, почему ничего мне не рассказывал? Мы с тобой так не договаривались. Или ты забыл о своих обязательствах?       Отец Антоний прекрасно помнил об их соглашении. Если в общине возникали проблемы, он сообщал о них Александру. О потенциальных беглецах предупреждать следовало заранее, как только появлялись первые предпосылки. Однако случай с Тони являлся исключением. Ещё никогда в общину не приезжали люди, не верующие в Бога от слова совсем. Отец Антоний согласился на это только из жалости к Олегу и, конечно же, из уверенности в собственных силах. Он думал, что сможет сломить волю мальчишки, заставить его уверовать, и весь последний месяц был тому подтверждением!       — Я думал, что справлюсь, — повинился отец Антоний. — У меня получилось подавить его дурной характер, — и добавил чуть тише, — почти получилось.       Александр покачал головой:       — Совсем ты хватку растерял. А я ведь тебя предупреждал, что этот мальчишка странный. И что к нему нужно быть более внимательным. Я, когда их с братом вёз в машине, сразу понял, что с ним будет тяжелее, чем с остальными. Недаром тебе говорил, чтобы ты был начеку. Если бы я этого Тони раньше увидел, то ни за что бы не пустил его к вам.       Квартира Олега числилась на отце Антонии последние четыре месяца. Ради заключения сделки им пришлось ехать до Красноярска. Отец Антоний никогда не заставлял последователей отдавать всё имущество общине. Он всего лишь выставлял условия, какие было необходимо выполнить для переезда сюда. Деньги разрушали личность человека, и только отказавшиеся от земных благ, могли спасти свою душу. Люди совершали пожертвования добровольно, и все средства шли на благо общины. Кто-то привозил деньги с проданных машин и квартир, кто-то оформлял дарственную на жильё. Последнее стало совершаться только после заключения негласного договора о сотрудничестве с Александром пятнадцать лет назад. Отец Антоний был далёк от бюрократии, считал её порождением дьявола, зато Александр её не чурался. Так они и сработались: отец Антоний занимался спасением душ человеческих, а Александр обеспечивал общине безопасность, забирая себе процент за работу. Направлять его на путь истинный отец Антоний даже не пытался. Этот человек уже был пропащим. И коль он помогал собирать средства для будущей великой цели, следовало воспользоваться случаем.       — Будем действовать, так же, как и всегда, — начал рассуждать Александр. — Ты окучивай своих, следи, чтобы никто за мной не увязался, а я свою работу выполню и уеду. Только сначала Августа поздравлю. Совсем уже взрослый стал, женился, вон.       — Нет, ты не будешь забирать Тони, я не позволю, — отец Антоний подскочил со стула, по-прежнему хватаясь за сумку с деньгами.       — Это ещё почему? — Александр сунул руки в карманы, оттопырил большие пальцы. — А, я понял. Про показательное наказание я и забыл. Он же тебя обворовал. Шустрый, однако. Ну, выпори его сначала, а потом мне отдай. Всё тихо сделаю, как с предыдущими.       — Нет! То есть, выпороть-то я его выпорю, но тебе не отдам, — припечатал отец Антоний.       Александр вздёрнул брови.       — Так, ты, кажется, меня недопонял, — он подошёл ближе, поцокал недовольно, растянув губы в стороны, и тоже в нервном смятении схватился за сумку, потянул на себя. — У тебя что, совесть проснулась? Ты же на всё ради своей паствы был готов. А теперь видите ли мы стали хорошеньким, миротворцами, гринписовцами прямо-таки. Значит, мы всяких сорняков жалеть стали. Мы их намеренно оставляем на грядочке, чтобы они свои корешки пускали и потом всем соседним огородникам рассказывали, как здесь у нас плохо за урожаем следят? Да?       Отец Антоний продолжил неуклонно стоять на своём, с новой силой оттягивая драгоценные деньги к себе, к груди:       — Тони никому ничего не расскажет.       — Ты меня снова не понял, — по Александру было видно, что ему ужасно не нравилось, в какую степь заходил их разговор, однако он старался держать себя в руках и не повышать голос. Лишние уши тут были ни к чему. Он снова сильно дёрнул сумку на себя так, что отец Антоний пошатнулся и сделал пару неаккуратных шагов вперёд. — Ты двадцать пять лет общину строил, вот столько же тебе примерно и дадут присесть. Ну это минимум. И мне тоже дадут. А всё благодаря одному беглецу. И будем вместе на одной бутылочке сидеть. И не сможешь ты больше людей спасать. Достаточно понятно я тебе расположняк предоставил?       — Я не могу его убивать, потому что я уже пытался это сделать, но его спас Бог! — взвизгнул отец Антоний и что было силы дёрнул сумку на себя. Послышался треск и из развороченного шва одна за одной полетели купюры на деревянный пол.       — Что? — переспросил Александр, и они оба тупо уставились на рассыпавшиеся деньги, одновременно выпустив сумку из рук.       Отец Антоний обречённо возвёл глаза к потолку, словно вопрошал у Всевышнего, что делать дальше. Однако тот никогда ему не отвечал. В своей борьбе за людские души отец Антоний был одинок и нёс этот крест, как полагается — не ропща и не отчаиваясь. Он знал, что ему было уготовано после смерти и был к этому готов. За ту ложь, что он выстраивал кирпичик за кирпичиком двадцать пять лет, ему предстояло гореть в геенне огненной. Надеяться на милость небес было бессмысленно. Подобно Иисусу Христу он приносил себя в жертву ради спасения грешников. Вот только Божьим сыном он не являлся и настоящих чудес никогда не совершал. Не под силу ему это было.       Бог бы ни за что не стал посылать ему откровения и делать из него пророка. На свете существовали куда более праведные люди. До приезда в общину Тони отец Антоний был уверен, что Август совсем скоро услышит Божий глас. Жаль, что его сердце поразила похоть. Теперь ему придётся замаливать этот грех не один год.       Чего отец Антоний не мог понять, так это почему Господь обратил свой взор не на смиренного Августа, а на жалкого распутника, позволив тому спастись из воды. И зачем только Бог ниспослал благодать свою на человека, который не видел её ценности? Однако пути Господни были неисповедимы, и коль он впервые решил вмешаться в жизнь общины, значит, на то были причины. Не согласиться с его решением отец Антоний просто не мог!       — Я устроил для Тони Божий суд, — принялся объяснять он. — Простые условия: если Бог его не простит — не всплывёт, если простит — всплывёт. Я приказал связать Тони, привязать к нему камень и в воду бросить, а он возьми да выплыви. Это Бог его спас. Мне было послано чудо. Пути Господни неисповедимы.       — Неисповедимы? — Александр отшатнулся от него. — Это у вас своя презумпция невиновности такая?       — Я не убийца! — воскликнул отец Антоний, и Александр тотчас приложил указательный палец к губам и зашипел.       — А, то есть, ты у нас белый и пушистый? — он схватил его за плечи. — А как же те, кто умер у тебя в общине от болезни, хотя их можно было спасти? Самого первого вспомни, от столбняка загнулся, а ты запретил ему в город ехать.       Отец Антоний прекрасно помнил тот день, после которого весь уклад его жизни переменился. Один из последователей — Денисом звали — вдруг сильно заболел. Как оказалось позднее, повредил на сенокосе ногу и занёс столбняк. Денис умолял отца Антония отвезти его в больницу, говорил, что умирать боится, что не готов пред Богом предстать. Но отец Антоний верил: если Бог послал такую страшную болезнь человеку, значит, пришло его время. Денис был образцом благочестия. Ему, вот, переживать о смерти точно не следовало.       Отец Антоний не считал городские лекарства орудием дьявола, хотя говорил обратное, чтобы укрепить веру людей в свои чудеса. Иногда срабатывал эффект плацебо, иногда таблетка парацетамола. Лишь бы вера человека в Бога оставалась непоколебима. У истинно верующих было намного больше шансов попасть в рай. Вот и с Денисом, чтобы не потерять его душу, отец Антоний поступал так же, пока симптомы не проявились во всей красе. Сначала пробовал лечить народными средствами, потом перешёл на скудный запас медикаментов и растительных наркотиков, которые добавлял больному в еду. До знакомства с Александром о таких препаратах, как Анатоксин, можно было только мечтать.       Отец Антоний прикладывал все усилия для того, чтобы Денис продолжал верить и ушёл на тот свет праведником. Даже позволил ему воспользоваться телефоном, чтобы позвонить сестре и попрощаться с ней. Денис же предал его доверие и позвонил в полицию. Когда отец Антоний узнал об этом, то негодованию его не было предела, хотя Денис уверял его, что не говорил ничего, что могло бы навредить общине, а всего лишь попросил приехать и забрать его в больницу из отдалённого лесного поселения. За Денисом прилетели МЧСники, загрузили в вертолёт и улетели прочь.       Отец Антоний надеялся, что на этом визиты незваных гостей закончатся, но следом за спасателями в общину наведалась полиция, проверить «поселение сектантов», как их прозвали жители ближайших деревень. Тогда-то отец Антоний и познакомился с Александром. Он ему сразу не понравился. Слишком важным и уверенным тот выглядел. Гордым даже. И не брезговал демонстрировать это в общении. С отцом Антонием давно так никто не говорил. В последний раз с подобным неуважением к нему обращался настоятель храма, из которого его с позором выгнали, прозвав еретиком и лжепророком. Если бы ему не помешали вселять в сердце людей веру, то скольких бы он ещё мог спасти!       Александр опрашивал всех и задавал много неудобных вопросов. Когда он пришёл к отцу Антонию, то сразу же спросил в лоб, как тот приобретал землю, на которой располагалось поселение. Документов на неё у отца Антония не было. Он просто нашёл заброшенную отдалённую деревеньку и поселился в ней с незначительной паствой. Вместе они закупили на пожертвования орудия труда, облагородили поля, построили избы, вырубили лес. Кто ж знал, что его рубить было нельзя? За это Александр и уцепился. Он стал угрожать тем, что приложит руку к распаду общины, а на отца Антония повесит огромные штрафы. Под конец добавил с самодовольной улыбкой:       «А ещё, я слышал, что у вас тут лечиться медикаментами запрещают. Причём от ваших же людей и слышал. Они на вас указали. Непорядок-то какой. И это я ещё молчу о том, что детям у вас в школе учиться не дают и какую-то религиозную муть навязывают. На вас из соседних деревень жаловались, говорили, вы у них проповедовали».       Отец Антоний действительно позволял своей пастве рассказывать о поселении другим людям, когда выезжал за пределы общины за необходимыми стройматериалами, ломом или продуктами в неурожайные годы. Он надеялся, что сможет таким образом призвать грешников хотя бы к покаянию, если не к радикальному отказу от своей пропащей жизни. Благодаря этому к ним присоединилась семья из троих человек!       «Вы же понимаете, что управляете сектой, — продолжал Александр, — а за это знаете, что делают? В тюрьму сажают».       Он не иначе как издевался. Упивался своей властью. И отцу Антонию не оставалось ничего, кроме как опуститься до унизительного, жалкого поступка и предложить ему все имеющиеся деньги. В девяностые взятки, помнится, хорошо помогали. Однако Александр предложенной суммой остался недоволен. Вместо этого он предложил:       «Вам нужны последователи и безопасность, мне — деньги. Я помогу вам набрать людей, а вы вытащите с них все средства, как делали это раньше. Мне ваши уже рассказали, что ради переезда сюда всё продали, потому что, видите ли, к Богу земные богатства не унесёшь. Это вы умно придумали, — отцу Антонию оставалось лишь молча кусать губы и мысленно проклинать тех жителей, у которых язык за зубами не держался. — Договоримся с вами о проценте. Пятьдесят на пятьдесят. С моей стороны обязуюсь обеспечить вам спокойную жизнь. Буду решать проблемы, угрожающие вашей безопасности. А вы будете отчитываться мне обо всём, что у вас тут происходит».       На том и договорились. Александр уничтожил протокол, разорвав на мелкие кусочки прямо на глазах отца Антония. Алчность, с которой Александр вцепился в общину, поразила его до глубины души. Этот «служитель закона» походил на саранчу. Прожорливую, ненасытную, пожирающую посевы. В нём не осталось ничего, что можно было бы спасти. Грех уже поглотил его душу. Именно из-за таких погибших людей Бог и отвернулся от детей своих.       Отец Антоний и раньше задумывался о том, что времена апокалипсиса неумолимо наступали, благодаря увеличивающемуся числу грешников за последнее столетие. Виной тому был советский союз, отрицающий веру, а после его распада оружием дьявола стал запад. По телевизорам транслировались небогоугодные мысли, скверна сеялась в умах людей, все гнались за богатством, славой, лучшей жизнью на земле. Потребление возвелось в культ и вместо Бога в сердцах человеческих поселилась жажда удовольствий. Губительная и невероятно сильная.       В тот день отец Антоний допустил, к собственному удивлению, крохотную мысль о том, что апокалипсис уже давно начался. И чем больше он об этом размышлял, тем сильнее убеждался в правильности своих суждений. Только выглядел реальный апокалипсис не так, как его толковали большинство богословов. Мир изменился относительно того, каким был две тысячи лет назад. Многие из городов, куда были направлены послания Иоанна Богослова, не сохранились до наших дней. Получалось, что апокалипсис для них уже наступил. Для каждого города был уготован свой конец и, соответственно, свой антихрист. Недаром ещё в средневековье выдвигали версию о коллективном антихристе. Отец Антоний просто не мог игнорировать её: уж слишком хорошо она ложилась на современность. К самым знаменитым апокалипсисам он сразу же отнёс Первую и Вторую мировую войну, Испанку и буйство чумы, благодаря чему сделал вывод: печати апокалипсиса снимались не одни раз и не всегда это происходило в том порядке, в котором их описал Иоанн Богослов.       Летели столетия, локальные апокалипсисы плодились, вспыхивали то тут, то там. Четыре всадника беспрерывно сеяли болезни, голод, войны и смерть. Один катаклизм сменялся другим, от землетрясений разрушались города, падали метеориты, взрывались ядерные бомбы, оставляя после себя непригодную для жизни землю. А сколько солнечных затмений случилось за последние две тысячи лет! И сосчитать трудно. Сколько приходило к власти диктаторов-антихристов, возводящих вокруг себя культ и обещающих людям лучшую жизнь!       Явилась и человекоподобная саранча с коронами на головах, описанная Иоанном Богословом. Во время трубления пятого ангела она должна была выйти из бездны, чтобы мучить грешников. И Александр был тому живым подтверждением. Его корона алчности сдавила ему разум, заставив жить с единственной лишь целью: «Больше!». Больше денег, больше власти, больше потребления. Больше наживы.       И как после этого Бог мог давать людям второй шанс, если они сами делали всё для того, чтобы апокалипсис приблизить?       Единственное, что удерживало планету от колоссального разрушения, было отсутствие сплочённости у антихристов. Если бы все они объединились, то смогли бы уничтожить мир по щелчку пальца. И теперь, с появлением возможности путешествовать через океаны, связываться друг с другом из разных точек земного шара посредством техники, судный день становился всё ближе и ближе. К войне кровопролитной добавилась информационная. Газеты, телевизоры, радио вещали пропаганду, разрушающую личность и стравливающую и без того ожесточённых меж собой людей. Отец Антоний был уверен: до Третьей мировой рукой подать.       Спасти людей от объединения антихристов и сразиться с ними мог только Мессия. Вот только приходить он явно не собирался. Зачем, если к концу Третьей мировой спасать будет некого? Праведников и сейчас-то оставались жалкие единицы, а что будет после?       И тогда отец Антоний решил: если второго пришествия не случится, то он обязан устроить его сам, чтобы у грешников появился шанс — время — одуматься, покаяться и искупить свои грехи, чтобы попасть в царствие небесное. С тех пор он стал откладывать деньги с новых последователей не только на нужды общины, но и на будущие траты по продвижению Мессии. В век технологий было недостаточно ходить по улицам городов и проповедовать своё учение. Следовало говорить о нём по радио, телевизору и даже в том непонятном интернете, о котором рассказывал Александр.       На протяжение пятнадцати лет Александр привозил в общину выпуски газет с последними новостями, и отец Антоний занимался поиском антихристов по всему свету. Он был уверен, что как только их количество достигнет числа зверя, начнётся Третья мировая. И только он мог предотвратить её. На нём лежала ответственность за всё население планеты, а он даже награды за это не просил. Лишь готовился к неизбежному, собирал вокруг себя паству, которая бы поддерживала Мессию в будущем, и копил деньги, чтобы использовать их в борьбе с дьяволом, направив его же оружие против него самого. Как там говорилось? На войне все средства хороши? Верно. А убийство врага — непременно, доблесть!       Врага. Но никак не человека, спасённого Божьим чудом, будь этот Тони неладен!       Мог ли отец Антоний когда-нибудь представить себе такую ситуацию, чтобы он вступался за пропащего человека, одно существование которого угрожало всему великому плану?       — Я не убийца, — убеждённо повторил отец Антоний, глядя Александру в глаза.       Тот снисходительно усмехнулся, из-за чего руки отца Антония непроизвольно сжались в кулаки.       — Коль ты у нас такой правильный, что ж ты тогда прошлых двух беглецов не остановил, когда они со мной поехали обратно? — Александр разгладил двумя пальцами усы, вытянув рот в форме буквы «о». — Ты ведь знал, что я с ними сделаю. Не прикидывайся дурачком.       Отец Антоний перекрестился, прочитал краткую молитву об усопших и пояснил:       — Они были врагами веры. Я их не убивал. Их убил ты. И ты совершал этот поступок от смертного греха твоего, от алчности. Из нас двоих убийца — это ты.       — Здорово ты это, дед, придумал… Прям не соучастник, а потерпевший. Значит, так. Слушай меня внимательно. Мне плевать, кто там какое чудо совершил, но Тони я забираю. Вне зависимости от того, разрешишь ты мне или нет.       Отец Антоний вцепился в плечи Александра, с испуганной мольбой заглядывая в глаза, рухнул на колени и затараторил:       — Я не позволю его убивать. Мы кару навлечём на всех нас! Бог впервые чудо явил! Настоящее! Бог услышал молитвы моей паствы. Он обратил к нам свой взор! Мессия скоро явится к нам!       Александр отцепил его от себя, отмахнулся безразлично:       — Я эти твои сказки про Мессию уже не первый год слышу.       — В этот раз он точно придёт! Настасьюшка носит его под сердцем.       На роль Мессии отец Антоний, конечно же, рассматривал своего будущего сына. То, что ребёнок никак не рождался, лишь подкрепляло его убеждения в том, что на них с женой была возложена великая миссия. Он не торопился сообщать об этом своей пастве: боялся, что бесы станут мутить умы людей раньше времени. Справиться со смутой, пока Мессия не явился, было бы очень трудно.       Александр же и в Триединого Бога, и в Мессию верить отказывался. Что с него было взять? Саранча. Было неудивительно, что он лишь продолжил насмехаться:       — Который раз она его носит за эти годы, напомни? Пятый? Восьмой? Десятый? Как она у тебя ещё жива после таких-то родильных марафонов?       — Мессия не приходил, потому что было рано, — отец Антоний решительно поднялся с колен. — И сейчас время настало. Тёмные времена нынче. Антихристов прибавилось. Я насчитал уже шестьсот двадцать семь. Ещё немного и будет шестьсот шестьдесят шесть. Недаром Бог нам чудо явил. Это был знак. Нас ждут ужасные войны, катастрофы, солнце станет губить всё живое. Я вычитал, что учёные выявили зависимость между воздействием солнечных лучей на человека и меланомой. И это только начало!       Александр зарычал.       — Так, хватит с меня этих бредней. Пора делами заниматься…       — Зря ты меня не слушаешь, — с горечью произнёс отец Антоний. Его сердце болело за каждого грешника. — Бог накажет тебя! Всех неверующих накажет! И за убийство Тони тоже накажет!       — Да чхать мне! Слышишь, ты? Мозг включи, если он выберется, нам с тобой тюрьма грозит!       Внезапно в дверь раздался стук. Александр в очередной раз рыкнул и пошёл открывать. Нелёгкая принесла Августа. Александр пропустил его внутрь, закрылся на щеколду, и вмиг накинув на лицо лживое добродушие, подтолкнул:       — Ну, рассказывай, мы тебя слушаем.       Август пробежался ошалелым взглядом по деньгам, разбросанным на полу, потом опомнился, посмотрел на отца Антония, дождался кивка и только после заговорил:       — Я труп Кости подготавливал к сожжению, волосы расчёсывать начал, а там кровь. Откуда у повесившегося кровь будет? Я проверил. Там рана. Будто проломили чем-то.       — Это что же получается? — Александр обернулся к отцу Антонию, упирая руки в боки. — У вас тут не только воры и беглецы, так ещё и убийцы? И об этом я тоже ничего не знаю! Замечательно!       — Это случилось сегодняшней ночью, я ещё не успел сообщить, — сдержанно оправдался отец Антоний.       Александр уставился в окно, задумался о чём-то и вдруг спросил:       — А Тони этот с Костей в каких отношениях был? Они нормально общались?       Отец Антоний, догадавшийся, к чему вёл Александр, открыл было рот, чтобы высказать своё недовольство, но его опередил Август:       — Как общались — не знаю. Жили в одном доме, вроде, не жаловались. Значит, смогли ужиться…       Отец Антоний взглянул на него с таким отчаянием, что Август под конец фразы совсем затишил и стыдливо опустил глаза в пол, устланный деньгами. Александр попросил:       — Отец Август, созови-ка всех на площади. Разговор будет.       — Не нужно никакого разговора! — взмолился отец Антоний.       — Надо. Август, иди, — он махнул рукой на дверь. Август замер, не понимая, кому из них повиноваться. — Иди-иди! — повторил Александр, повысив тон.       Август дёрнулся, двинулся к выходу. Отец Антоний приказал:       — Стой!       Август врезался в дверь спиной. Александр закатил глаза, подошёл к нему, отодвинул щеколду и выставил его в сени, прикрикнув:       — Созывай всех быстро! Мы с отцом Антонием пока кое-что обсудим, — дождавшись, когда Август выйдет на улицу, он пригрозил отцу Антонию: — не мешай мне разгребать твои проблемы. Я сейчас так всё складно устрою, что мы трёх зайцев сразу убьём. И убийцу найдём, и покажем, как с убийцами поступают, чтобы не повадно было, и от Тони избавимся. А ты меня поддержишь. Скажешь своим, что тебе Бог откровение послал, и всё.       — Ты не посмеешь, — отец Антоний преградил ему дорогу. — Только через мой труп.       Александр пригрозил:       — А это я сейчас устрою, — он попытался отодвинуть его от двери. — Уйди, я сказал.       Отец Антоний прекрасно знал, на что был способен Александр. По спине побежал мелкими крысиными лапками страх. Умирать сейчас, оставив паству без пастуха, а будущего сына без родителя, отец Антоний совсем не был готов. Проглотив язык, он медленно отступил в сторону, и Александр выскочил из дома.       Вскоре с площади стал доноситься взволнованный людской гомон. Отец Антоний подошёл к окну: возле церкви стремительно собирались жители общины, а на крыльце, возвышаясь над толпой, стоял Александр. Подражая отцу Антонию, он сцепил руки на животе, важно оглядел обеспокоенные лица и, наверняка, почувствовал себя право имеющим вершить свои бесовские законы. Когда он стал покрикивать на людей, поторапливая их, отец Антоний ощутил такое негодование, что кулак сам припечатался в подоконник. Александр не имел права так себя вести. Ему было не под силу уподобиться отцу Антонию. Все его жалкие попытки демонстрации власти не закончились бы ничем хорошим. Не нужно было являться пророком, чтобы это осознавать. Идти против Бога было безумством. Разве мог отец Антоний позволять какой-то саранче диктовать себе условия? Из-за действий Александра могла пострадать вся паства, и отец Антоний не имел права отмалчиваться и стоять в стороне. Пусть за несогласие Александр обозлится на него, пусть покусится на его жизнь. Ничего. Люди защитят своего пророка! Не дадут его в обиду.       Не в силах оставаться безучастным к очернению собственной паствы жалким насекомым, отец Антоний вышел на улицу и побежал к церкви. Когда он стал протискиваться между людей, раздвигая их локтями, Александр, прокашлявшись, заговорил:       — У меня для вас есть одна хорошая и одна плохая новость. Начну с плохой. В общине появился убийца. Костя не сам повесился. Его ударили по голове, а только после засунули в петлю, — Александр замолчал, выдерживая знаменательную паузу и вглядываясь в лица людей, чтоб предугадать реакцию. Братья и сестры стали коситься друг на друга. Поползли перепуганные шепотки. Отец Антоний добрался до крыльца, встал в первый ряд. Александр сладко улыбнулся ему и продолжил: — Хорошая новость: я нашёл убийцу, — он снова взял паузу, пока толпа облегчённо вздыхала. Отец Антоний, стиснув челюсти, пронзил Александра уничтожающим взглядом, однако тот и не думал затыкаться: — Это был Тони.       — Окаянный! — вскричал кто-то. — Бог его помиловал недавно, а он ещё пуще грешить стал!       Отец Антоний, всем сердцем не желая смиряться с решением Александра, замотал головой. Тони был грешником, Тони был соблазнителем, Тони был вором, Тони был беглецом. Но говорить о том, что он был убийцей, не имея притом никаких доказательств, являлось полным абсурдом!       — Это клевета, — не выдержал отец Антоний. Он взошёл на крыльцо, встал рядом с Александром и обратился к народу: — Ещё слишком рано делать выводы.       — Так вы же мне сами сказали, что Бог подтвердил мои слова! — воскликнул Александр, и отец Антоний от возмущения приоткрыл рот. Воспользовавшись его замешательством, Александр бравировал: — Коль Тони отринул милость не человечью, а Божию, то и судить его надо по законам Божьим. Тони — это враг веры. Бог послал вам его для испытания. Чтобы проверить вас на прочность, правильно я говорю, отец Антоний?       Тот, понимая, в какое положение вогнал его Александр своей наглой ложью, принялся неловко оправдываться:       — В сущности это так, Тони — наше испытание. Но Бог не желал ему зла…       Александр поспешно перебил:       — Что мы делаем с врагами веры на войне против греха? Что мы делаем с врагами на войне?       — Александр! — отец Антоний повысил голос. — Немедленно прекрати.       — Отец Антоний, не будете же вы мне за правду рот затыкать.       — Да! Пусть говорит! — вперёд выступил Михаил.       Александр указал на него ладонью, улыбнулся победно:       — Вот, смышлёный человек, сразу видно.       — Что вы предлагаете сделать с Тони? — уточнил Михаил, деловито переплетая натруженные руки на груди.       — Я? — Александр покосился на отца Антония. — Мы предлагаем платить кровью за кровь. Кровь праведника пролилась от руки Божьего врага! Нам нужно сплотиться, чтобы выстоять в этом испытании, и дать врагу то, что он заслужил.       — Мы должны его убить? — Михаил был предельно серьёзен.       — Нет, что вы? Убийство — это грех. А мы совершим доблестное дело! На войне сражаться и врага побеждать — право! Долг наш!       Отец Антоний схватил Александра за руку, заглянул в глаза и зашипел:       — Что же вы творите? Вы не понимаете, какое горе на всех нас навлечёте! Тони убивать нельзя! Бог так решил! Нельзя против Бога идти.       Александр выпучил глаза и отшатнулся от него. Толпа замерла. Очевидно, никто не понимал, почему отец Антоний и Александр так сильно расходились во мнениях.       — Погодите, — Александр указал на него пальцем, обернулся к людям, — его же Божий враг поработил. Да-да! Потому-то он его и защищает.       — Отец Антоний пророк! — вступился Август, проходя в первый ряд и вставая рядом с Михаилом. Следом за ним протиснулась и Любава. — Он может сопротивляться бесам. Он единственный из нас, кого невозможно поработить.       Отец Антоний одарил его грустной, но благодарной улыбкой. Любава взяла Августа за руку, притянула ближе к себе, вцепилась другой рукой в плечо, прижалась всем телом к его боку. Обеспокоенно огляделась по сторонам. Наверное, искала тех, кто тоже заступится за пророка, но шли мгновения, а братья и сестры лишь перешёптывались да переглядывались, не зная, что делать дальше. До ушей отца Антония доносились отдельные слова и фразы:       — Святой! Богоизбранный!       Тотчас прилетало обратное:       — Он ведь действительно врал…       — …заботится о нас…       — Я излечился благодаря ему!       — …ошибался и не раз!       — Побойтесь Бога!       Первым громко отважился заговорить Михаил:       — Отец Антоний либо больше не слышит глас Божий, либо никогда его не слышал. Он лжец, — заявил он бесстрашно, из-за чего по толпе пробежал осуждающий гул. Кто-то крикнул:       —Клеветник!       Его поддержала и Анастасия:       — Мой муж никогда никому не врал! — держась за живот, она неуклюже пробралась между людьми к крыльцу, встала подле отца Антония. Отважно вздёрнув подбородок, оглядела всех. Пригрозила: — Вы говорите гнусные вещи, и Бог накажет вас за это! Вы позволяете бесам мутить ваши умы! Хотите прослыть безбожниками и быть изгнанными отсюда?       Братья и сестры притихли. Один Михаил всё не желал замолкать:       — Нет! Послушайте, что я вам всем расскажу! — ища поддержки у остальных, он встал на нижнюю ступень крыльца, обернулся к толпе. — Месяц назад, когда женщины бесноваться начали, отец Антоний ходил по домам и искал бесовские метки. Он и ко мне заходил. Знаете, что он у меня нашёл? Бражку! А я не пью уже двадцать три года. Завязал. А он меня обвинил в том, что бражка эта принадлежала мне, что я её сам готовил и что я её пил. Но это не было правдой! Мне её подбросили! Так, какой отец Антоний пророк после этого, коль очевидного не увидел? Теперь он и убийцу стал защищать! Тони не место в нашей общине. Он мешает идти нам в Царствие небесное! Нужно избавиться от него и заставить мучиться так же, как он мучал нас. Кто со мной не согласен, тот будет моим и Божьим врагом! — народ снова загудел. От того Михаил лишь приобрёл больше уверенности, голос его стал громче, жесты резче. — У меня растут дети! Всё, что я делаю, я делаю для них. И я хочу, чтобы они были в безопасности! Если у отца Антония не хватает силы духа, чтобы защитить моих детей, я защищу их сам!       Под конец его речи людей, разделяющих схожее мнение, прибавилось. Они стали кричать наперебой, рассказывая о тех случаях, когда отец Антоний не проявил должной прозорливости и поступил неправильно по отношению к своей пастве. Вспомнили и про то, когда он неверно определил пол ребёнка, находящегося в утробе, и про обещание скорейшего выздоровления почившей два года назад Антонине Павловне — дряхлой старушке, и про заверения о том, что брак между молодым рыбаком и старой девой будет счастливым, хотя на деле оказалось всё в корне наоборот, и даже про случай шестилетней давности, когда отец Антоний пообещал урожайный год, а в итоге пришлось ехать по осени в деревню и закупать зерно с картошкой. Последней каплей стало напоминание о том, что у бабы Мани много лет хранился телефон, благодаря которому она связывалась с внешним миром, а отец Антоний ничего об этом не знал. Он пытался оправдаться, знал, что нужно сказать, чтобы успокоить каждого, но как только он начинал говорить, его перебивал следующий возмущённый. Отца Антония давили количеством, и он впервые почувствовал себя совершенно беспомощным перед обозлившейся, разгневанной паствой. Даже мольбы Анастасии не смогли утихомирить людской гнев!       Претензии множились. Кто-то стал упрекать отца Антония в том, что он не углядел, какую змею пустил в общину — конечно же, речь шла о Тони. К тому моменту подоспел и Олег. Опоздавший к началу собрания, он ворвался в гущу событий в прямом и переносном смысле. Услышав имя брата, он стал пробираться к крыльцу, но толпа озлобившихся людей снова и снова уносила его своим потоком назад. Отец Антоний мельком посмотрел за спину. Люди всё подступали и подступали. Бежать в случае худшего исхода — восстания — было некуда, кроме как в церковь, а дальше влезать в трубу очага и ползти по ней на самую крышу, рискуя переломать себе все кости.       А что делать с женой? С Августом. И его женой. Им же тоже могут навредить. Они ведь не встанут на сторону Михаила. До последнего будут преданы, в этом отец Антоний не сомневался. Мог ли он когда-нибудь представить, что его верная паства восстанет против него? Вряд ли. Он всегда был уверен в себе и своём умении убеждать. Вот и сейчас до последнего надеялся, что утихомирить толпу удастся, пока Олег не добрался до Михаила, выкрикивающего воинственные призывы о расправе над Тони, и не врезал ему в челюсть. Удар вышел внушительным. Олег был выше Михаила, но тот ему явно не уступал в силе. Завязалась драка. Одни кинулись разнимать их, другие стали навешивать тумаков Олегу. Александр, привалившись к дверям церкви и переплетя руки на груди, наблюдал за всеми с напускным спокойствием. Он монотонно подёргивал ус, растягивал губы в плоской улыбке. Неужто так был уверен в своей победе? Ещё и сигарету вытащил, закурив. Остальные, впрочем, этого не заметили, а если и заметили, то не удостоили вниманием, увлечённые куда более серьёзными проблемами.       «Сукин сын!» — подумал отец Антоний и метнулся к Августу, находившемуся к эпицентру насилия ближе всех.       — Уходи отсюда! — приказал ему, хватая за плечо. — Любаву уведи. И Тони вытащи из подвала. Спрячь. Проследи, чтобы не сбежал. Сейчас же.       — Но, отче, как я мо…       Отец Антоний не дал ему закончить вопрос, истошно восклицая прямо в лицо:       — Уходи! Не спорь.       Август попытался возмутиться, но Любава настойчиво потянула его прочь. Тот, слава Богу, сопротивляться не стал. Лишь перекрестился, глядя на отца Антония глазами, полными детской обиды и отчаяния, и позволил увлечь себя в толпу. Он хотел помочь, хотел поступить правильно, как его учили с детства. Отец Антоний давал ему читать жития святых, на коих совершались гонения за веру их. Рассказывал о том, что желающие жить благочестиво, во Христе, будут гонимы. И сейчас Август видел в нём мученика, готового до последнего стоять за свои убеждения. Наверняка, он был готов встать рядом, поддержать, но отец Антоний ни за что не позволил бы ему рисковать своей жизнью. Август был продолжателем его великого дела, подвергать его опасности было недопустимо, как и подвергать опасности жену.       Стоило подумать о ней, как позади раздался испуганный женский крик: «Началось!». Отец Антоний развернулся и увидел, осевшую на дощатый пол и держащуюся за живот Анастасию. Он метнулся к ней, подхватил на руки, как в молодости. Тут уже и Александр всполошился: оторвался от стены, затушил окурок ногой. Заорал так, что смог перекричать всех, чего не удалось отцу Антонию:       — Тихо! Заткнулись все! У женщины роды начались! Быстро привели сюда того, кто у вас родами занимается! — братья и сестры замерли растерянно. Олег, с перебитым лицом, схаркнул кровь на землю, Михаил в последний раз дёрнулся в его сторону, удерживаемый крепкими мужиками. Александр снова прикрикнул: — Живо! Врача! Вы что, оглохли все?       На крыльцо поднялась баба Маня и чётко, собрано, не поддаваясь эмоциям, скомандовала:       — Ты, — указала толстым пальцем на ближайшую к себе девушку, — принеси полотенца чистые в дом отца Антония. Ты, — указала на другую, — воды чистой горячей, — следом обратилась к Анастасии, — милая моя, хорошо всё будет. Пойдём, домой тебя отнесём. А ну! — замахала руками на братьев и сестёр, спускаясь и расталкивая их, чтобы расчистить дорогу. — Отойдите! Что встали, как истуканы? Потом отношения выясните!       Отец Антоний двинулся по образовавшемуся коридору, вынося из этого ада наяву жену. Он доковылял до дома, чудом не сорвав спину, баба Маня открыла перед ним дверь, но не успела убрать с дороги сумку с деньгами, которая по-прежнему валялась перед столом, из-за чего отец Антоний, чуть не споткнулся и не упал вместе с Анастасией. Баба Маня помогла уложить её на кровать, задрала ей юбку, стянула вымокшее бельё: воды уже начали отходить. Когда принесли чистые полотенца, простыни и таз горячей воды, баба Маня прогнала всех, кроме отца Антония, вымыла тщательно руки и, не церемонясь, сунула два пальца во влагалище Анастасии, после чего посмотрела на отца Антония, замершего возле кровати и отчиталась:       — Раскрытие маленькое. Часы нужны, — она вытащила пальцы, обтёрла их о полотенце.       Отец Антоний взял с полок набор песочных часов от пятнадцати до двух минут, расставил на полу. Баба Маня стала засекать время между схватками, пока он подтопил немного печь, сходил ещё за одним ведром воды, поставил её кипятиться. Взяв из стопки два чистых полотенца, положил их на печную лежанку, чтобы они согрелись. В них он собирался оборачивать ребёнка.       Подготовив всё необходимое, он вернулся к Анастасии, взял её за руку и присел на краешек кровати, принявшись успокаивать и обещать, что всё будет в порядке, несмотря на то, что сам был ужасно напуган. Роды начались преждевременно, на месяц раньше. Помня о предыдущих неудачах, отец Антоний, взывал к Богу: «Почему так рано? Ребёнок ещё не доношен! Он может не выжить! Я не хочу потерять Мессию! Останови роды! Прекрати, пока есть возможность! Прекрати!».       Тянулись часы, шейка матки раскрывалась медленно. Схватки длились долго. Первые пять часов интервал между ними составлял по двадцать минут, потом сократился до пятнадцати. Анастасия вся взмокла, стянула с головы платок. Чтобы справиться с болью, она пыхтела, вертелась на кровати в поисках более удобного положения и то и дело хваталась за руку мужа. Порой она делала это настолько сильно, что казалось, ещё немного, и захрустят кости. Впрочем, отцу Антонию было плевать. Что ему пальцы, если жена мучилась от боли куда более страшной?       Когда солнце стало садиться, зажгли все свечи, которые имелись в доме, и расставили их на столе. Раскрытие шейки было по-прежнему недостаточным. Баба Маня сохраняла спокойствие, поддерживала роженицу и заодно обнадёживала отца Антония, рассказывая о том, что и восьмимесячных детишек выхаживают. Однако ей стало не до разговоров, когда у Анастасии открылось кровотечение и боли стали настолько невыносимыми, что она сорвала голос от крика. Кровь пошла неожиданно, никто к этому не был готов. Постель под бёдрами быстро окрасилась тёмным пятном. В воздух поднялся металлический запах. Поднеся свечу к промежности и осмотрев её, баба Маня покачала головой. Кровь была яркого алого цвета, что говорило только об одном: что-то пошло не так.       Отец Антоний хорошо помнил, как Анастасия потеряла ребёнка в самый первый раз. Тогда они ещё жили в городе, он работал священником в соборе. Жена была на пятом месяце беременности, когда случился выкидыш. После больницы она походила на человекоподобную куклу: молчала, смотрела в одну точку, отказывалась есть. Приходилось кормить её с ложечки, поить. Целыми днями она не поднималась с постели и не ходила на службы. Утреннее и вечернее правило также не читала. Отец Антоний делал это вместо неё. Он носил её на руках в ванну, помогал мыться, сушил волосы, расчёсывал и заплетал их. Перед сном делал ей массаж. Несмотря на великий пост, приносил домой сладости. Мало-помалу жена пришла в себя, ожила, вернулась к привычной жизни, но о новой попытке забеременеть и речи не шло. К тому же в соборе начались гонения на отца Антония, которого духовенство прозвало лжепророком и потребовало его отлучения от церкви. Не до детей тогда было. Особенно в первые годы становления общины.       Вторая попытка родов в двухтысячном году вновь не увенчалась успехом. Снова кровотечение и выкидыш на раннем сроке. Только с появлением Александра отец Антоний смог достать лекарства для жены. Однако даже это не помогло. Третий ребёнок родился недоношенным и мёртвым.       Сейчас Анастасия носила под сердцем восьмого. Отец Антоний делал всё, чтобы ей удалось родить здорового малыша: давал принимать витамины, укрепляющие травяные сборы, колол Но-шпу, когда в том была необходимость. Даже Дюфастон заставлял принимать на ранних сроках и во время планирования беременности. А когда у неё около месяца назад начались незначительные кровотечения, добавил и Транексам — Александр заверял, что это обязательно поможет — и заставил соблюдать постельный режим. Мессия должен был появиться на свет именно сейчас, потому что теперь отец Антоний был готов к его приходу! У него было достаточно денег, достаточно людей и почти составлен список великих Антихристов, в числе которых был и Билл Гейтс, и королева Елизавета, и Моргенштерн, и Елена Блиновская.       Конечно же, Анастасия знала обо всём, что делал муж, и разделяла его борьбу за людские души. А когда отец Антоний поделился с ней откровением, что она должна была привести в этот мир Мессию, то Анастасия преисполнилась ещё большим желанием родить ребёнка. Её готовность совершить подвиг вызывала восхищение. Отец Антоний благоговел пред ней. Если бы она не поддерживала его во всём, если бы не была для него самым верным и надёжным помощником в великой борьбе, то, кто знает, существовала бы его община вообще?       Одеяло под Анастасией вымокло в крови, пятно всё продолжало и продолжало разрастаться. Баба Маня, вымыв руки, проверила раскрытие шейки, сунув в истекающее кровью влагалище пальцы. Обтерев их об и без того испорченное одеяло, она заставила отца Антония отойти к входной двери, чтобы Анастасия не слышала их разговора, и объяснила:       — Очень похоже, что плацента отслоилась, но раскрытия недостаточно. Не сможет родить. Времени ждать у нас нет. Они оба могут умереть. Либо ребёнка спасать, либо жену.       — А двоих нельзя спасти? — растерялся он.       — Нет. Либо ребёнок умрёт сейчас, и мы поедем в Талинку за врачом, чтобы вытащить его из Анастасии. Либо умрёт она, если прямо сейчас сделать ей кесарево, но зато будет спасён ребёнок. Я этот выбор сделать не могу, но возьму на себя смелость сказать: учитывая то, что она два десятка лет безуспешно пытается стать матерью, я бы собрала сейчас вещи и поехала в Талинку.       Отец Антоний задумался: потерять Мессию сейчас, значило бы проиграть в надвигающейся Великой войне с антихристами. У него не было времени на зачатие ещё одного ребёнка. Шестьсот двадцать семь антихристов уже стояли в строю. Пока Мессия вырастет их количество возрастёт до числа зверя. Но как бы отец Антоний ни желал сделать выбор в пользу ребёнка, он не мог смириться с мыслью, что ради его рождения жене придётся отдать себя в жертву.       Мог ли он распоряжаться её жизнью для общего блага?       Спина отца Антония покрылась хладным потом, руки задрожали, будто ему в пальцы уже всучили скальпель. Нет. Он не мог убить её лишь потому, что того требовал долг. Это была слишком большая ответственность. Анастасия должна была решить сама: хотела ли она спасать дитя. Только она имела на это право, и никто больше.       Отец Антоний подошёл к кровати, упал перед ней на колени.       — Родная моя, Настасьюшка, солнце моё, — начал он, беря её за руку и накрывая щеку ладонью, — нам нужно принять решение. Сейчас наш ребёнок умирает, у нас нет времени ждать полного раскрытия. Если мы решим спасать Мессию, то придётся разрезать тебе живот. Это тебя убьёт, — последние слова, он не проговорил, проскулил, отчаянно борясь с желанием разреветься от беспомощности. Бог наказал его слишком жестоко. А главное, за что? За ложь братьям и сестрам? Но ведь скольких он смог сделать счастливыми! Скольких спас! Разве этого Бог не учитывал? Только отец Антоний должен был страдать за свои грехи, но никак не его жена! Это ведь он был инициатором создания сказки о пророке, не она! Она жила по законам Божьим, слушалась мужа, была для него опорой, жертвовала своими интересами, согласившись на жизнь в лесу, отдавала всё своё здоровье на вынашивание и рождение детей. Зла никому не причиняла, не завидовала, ни с кем не ссорилась. Её любили все братья и сестры. Впрочем, чему здесь было удивляться? Такого благочестивого человека просто невозможно было не любить.       Она сжала руку отца Антония со всей силы, попыталась приподняться, на локтях, но он не позволил. Мягко надавил на плечи, заставляя опуститься обратно. Анастасия запрокинула голову, утробно закричала, надломанным сорванным голосом, а после прохрипела:       — Ради малыша не пожалею жизни. Режь.       Отец Антоний поджал губы, поднялся с колен и вытащил лестницу из-под кровати, понёс её к чердаку, на ходу приказывая бабе Мане, чтобы уходила. Дальше он справится сам. Не следовало ей знать всех его секретов. Закрыв за ней, ничего не понимающей, дверь на щеколду, взобрался на чердак. Взял из сундука спирт, ампулу фентанила, шприц и новый, запакованный скальпель. Уж за что, а за лекарства и хирургические инструменты следовало сказать Александру спасибо. Нити для зашивания ран и иглы он тоже привозил. Беда была лишь в том, что шить такими нитями внутренние органы, со слов Александра, было нельзя. Они не рассасывались и использовались только для сшивания наружных повреждений.       Спустившись вниз и вернувшись к кровати, отец Антоний быстро распаковал шприц, набрал из ампулы фентанила, вколол Анастасии, чтобы ей было не так больно. Задрал юбку повыше, вымыл руки, обработал их спиртом. Следом обработал круглый напряжённый живот от лобка до пупка, занёс скальпель да так и замер.       Он не мог. Не мог собственноручно убивать любимую женщину. Анастасия, заметив его замешательство, взяла его за руку, заставив коснуться кончиком лезвия кожи. Дрожащими губами прошептала:       — Давай. Иначе не прощу тебе никогда твоей жалости.       И надавила на его кисть, вспарывая себе живот. Отец Антоний захлебнулся воздухом, но скальпель не выпустил из рук. Повёл его от дальнего бока Анастасии в свою сторону, рассекая кожу. Анастасия сминала в руках одеяло, изгибала изломано ноги, запрокидывала голову. Жилы на шее вздувались от напряжения. Всё тело было потным, прохладным, словно и жизнь в ней уже не теплилась.       Отец Антоний разрезал жировой слой, мышечную ткань, раздвинул кишки, чтобы не задеть их и осторожно рассёк матку. Отбросил скальпель, проник руками внутрь, вытащил ребёнка вместе с отслоившейся плацентой, сообщил жене, что родился сын, уложил его на тёплое влажное полотенце, протёр от слизи, аккуратно отсосал её из носика, прочистил пальцем рот. Ребёнок молчал. Отец Антоний поднял его за ножки, похлопал по попе. Не помогло. Он прислонился ухом к его маленькой груди, слушая сердце.       Недвижимое сердце.       Осознание трагедии пришло не сразу. Оно наступило лишь в тот момент, когда Анастасия слабым голосом попросила:       — Дай мне его, дай, дай…       Отец Антоний трясущимися руками, запеленал его в сухое тёплое полотенце, положил жене на грудь, и та попыталась приложить ребёнка к груди, расстёгивая непослушными пальцами пуговицы на воротнике рубахи. Лицо её озарила измученная улыбка, прежде чем глаза застекленели, а руки разжали кулёк и безвольно упали по бокам от туловища.       Закрыв рот перепачканной в крови рукой, отец Антоний зарыдал. Он упал на жену, обнимая и её, и мёртвого младенца, и воззвал к Богу, умоляя лишь об одном: чтобы тот совершил чудо и воскресил Анастасию. Когда-то давно, в первые годы становления общины, отец Антоний так же сжимал в объятиях её бледное обмякшее тело и слёзно молился о том, чтобы с ней всё было хорошо. Просить о чуде в тот раз не имело никакого смысла, потому что он сам и должен был его совершить. Анастасия согласилась выпить яд, чтобы явить чудо для жителей общины и укрепить их веру. У отца Антония было заготовлено противоядие, которое следовало дать ей только через трое суток, чтобы жена восстала из «мёртвых» подобно Христу. Теперь же у него не было ничего, что могло бы её спасти, кроме веры в Божию милость.       Он гладил её по взмокшим с проседью волосам, ласково касался кончиками пальцев изнурённого лица. Потеряв счёт времени, он всё бормотал и бормотал молитвы, не собираясь закрывать жене глаза. Всё надеялся на что-то. Будто Бог хоть раз был к нему благосклонен. Он был, видимо, благосклонен к кому угодно, но только не к отцу Антонию. Вон, даже сладострастника Тони спас. Разве был тот достоин жизни? Чем этот Тони был лучше мертворождённого сына отца Антония? Мессия мог собрать вокруг себя армию, чтобы разбить всех антихристов, и после привести своих преданных воинов в Царствие Божие. А на что был способен Тони? На то, чтобы совращать брата и сбивать священника с истинного пути?       Отец Антоний погладил недышащего сына по маленькому носику. Этот ребёнок мог бы прожить великую жизнь. Зачем Богу понадобилось препятствовать приходу Мессии? Апокалипсисы начались давным-давно, грешников становилось всё больше, а праведников всё меньше. Вот-вот антихристы должны были объединиться и начать Великую Войну. Отец Антоний не сомневался, что верно истолковал Божий замысел. Он не мог ошибиться. Не мог! Однако по-прежнему оставалось непонятным, почему Бог решил вмешаться именно сейчас? Почему не творил чудеса раньше? Почему выбрал именно Тони? И почему послал отцу Антонию горе, несмотря на то, что он этого проклятого Тони защищал перед всеми? Он ведь всё делал правильно! Где же мог просчитаться?       Что-то не сходилось, но отец Антоний никак не мог понять, что именно, пока в голове не блеснула ужасающая мысль: «А точно ли Бог совершил это чудо, если он давным-давно оставил людей, потому что разочаровался в них?».       Отец Антоний оторвался от жены и ребёнка, отполз на коленях в сторону. Брови в болезненном изгибе свелись к переносице, рот раскрылся в беспомощном немом крике осознания: получалось, что он настолько жаждал сыскать Божью благодать и увидеть своими глазами хотя бы раз в жизни настоящее чудо, что принял за него бесовское колдовство! Как опрометчиво!       Тони не был спасён Богом.       Тони был спасён дьяволом. Более того являлся самым настоящим антихристом, пришедшим за жизнью Мессии. Он добился своего, уничтожив всё, что могло бы ему навредить. Теперь у отца Антония не было ни жены, ни ребёнка, ни безоговорочной веры паствы. Оставался лишь Август, которому теперь угрожала не меньшая опасность. Дьявол уже покушался на него, придя в облике соблазнителя, а что будет теперь?       Вдруг на улице поднялся шум. Закричали люди, откуда-то раздалось мычание и лошадиное ржание. Кто-то крикнул: «Несите воду!». Отец Антоний, как был — перепачканный в крови, — поднялся на ноги, вышел из дома на крыльцо и чуть не рухнул вниз, еле успев схватиться за ручку двери. Община горела. Слева за домами полыхал скотный двор, по округе бегали овцы, куры, лошади и коровы. А справа на противоположной стороне площади горел домишко, стоящий на углу убывающей улицы. Не составило труда понять, кому принадлежал этот дом.       К отцу Антонию подбежала ревущая Любава, указала на объятый огнём дом, принялась сбивчиво объяснять:       — Там! Он! Август там! А потом всё вспыхнуло!       Отец Антоний прошёл мимо неё, ступая по ступеням крыльца, как по зыбучему песку, и поковылял к дому Августа до последнего не веря в то, что сегодняшним вечером он потерял сразу двоих детей. Август был ему как сын. Он растил его, заботился о нём, учил праведной жизни, видел все его успехи и поражения. Переживал за него и желал лишь самого лучшего. Август был этого достоин! Ему была уготована долгая праведная жизнь.       Добравшись до его дома, отец Антоний хотел было побежать в сарай за ведром, да не смог. Ноги слушаться перестали. Он осел на землю, но сдаваться не собирался — пополз к сараю, подтягивая себя на руках, вцепляясь пальцами в холодную землю. Кто-то ухватил его подмышками, помог подняться и стал удерживать на месте.       — Я должен его спасти! Должен спасти! — воскликнул отец Антоний, вырываясь. — Мой сын! Сын! Погибает сын! Я должен его спасти! Пустите! Пустите! Антихрист его убьёт! Пустите!       Но крепкая хватка только усилилась. Из-за спины раздался голос Михаила:       — Ну, будет вам.