Не убоюсь греха. Том 1

      07.08       Привет, меня зовут Тони. Шелестов Антон Алексеевич двухтысячного года рождения. Я делаю эту запись для тех, кому не повезёт оказаться в такой же ситуации, как я сейчас. Запомните самое главное: отец Антоний пиздабол. Пиздаболина!       Мой брат Шелестов Олег Алексеевич привёз меня в эту секту обманом. Нас лишили всего имущества. Брат отдал секте всё! Сегодня 7 августа 2019 года. И это мой дневник побега. Успешного или нет, я ещё не знаю.       На моём телефоне осталось 62% заряда. Я думаю, мне должно этого хватить, чтобы сделать записи на диктофон. Вроде бы это не должно сильно жрать заряд. Так. Что ещё не сказал? А! У меня сожгли паспорт! Избивали плетьми, морили голодом, держали в холодном подвале, как псину сутулую, а ровно пять дней назад на мою жизнь было совершено покушение. Меня хотели утопить. И если бы не один адекватный человек… ну… по здешним меркам, по имени Григорий — меня бы уже не было в живых.       Меня перевели работать как раз к нему, и я думаю, это мой шанс, чтобы начать подготавливаться к побегу. Я рассказал ему всё, что пережил в общине, и всё, что узнал об отце Антонии. Григорий не удивился. Радует, что он — не тот человек, которому больно надо меня здесь держать, он понимает, в какой ситуации я оказался. Я ещё о своей болезни ему рассказал, объяснил, что могу умереть без терапии. У меня ВИЧ. Паршиво.       Про побег Григорий обещался молчать. Я в этом уверен, потому что у него тоже есть секреты от отца Антония.       08.08       Я почти поправился. Насморк прошёл, горло больше не болит, температуры нет. Только кашель, но это вообще не беда. Я быстро иду на поправку. Либо у меня организм крепкий, либо те зелья Августа работают. Колдун хуев! Спасибо ему, конечно, беспокоится, лекарства готовит. Но сторонится меня. Побаивается прям. Даже в глаза порой не смотрит.       Ну и к чёрту.       Работать кожевником трудно особенно в условиях средневековья. Григорий заставил меня собирать конскую мочу. Этот опыт мне не понравился. Повторять я его, конечно же, не планирую, но чувствую, что до побега мне предстоит этим заняться ещё не один раз.       Заходил, кстати, отец Антоний. Поговорил со мной, с Григорием. Убедился, что мы друг другу глотки не перегрызаем, и ушёл. Но перед этим меня в сторонку отвёл и похвалил! Мол, молодец я, что за ум взялся. Пожелал мне успехов в обучении. Прям божий одуванчик, честное слово. Я еле удержался, чтобы его на хуй не послать!       Григорию до божьего одуванчика, как до Китая пешком. Он, конечно, хороший человек, но тяжело мне с ним очень. Мы с ним очень разные, и во многих вещах наше мнение расходится, поэтому общаться с ним тяжело. Я всегда очень сильно устаю после рабочего дня, проведённого у него в мастерской, и не потому что я много работал… Нет, это конечно тоже, но… Ай ладно, не это важно.       Я снова поговорил с ним насчёт побега. Григорий сказал, что это — затея глупая, учитывая, что по моим следам могут направить собак. Если я пойду пешком, то тогда… тогда меня найдут очень быстро и вернут назад, потому что отец Антоний дал ясно понять, что не собирается меня отпускать. А значит мне один путь отсюда — в могилу. Умирать я не хочу. Я буду бороться за свою жизнь и сделаю всё, чтобы спастись. Но если оно не получится, то у Григория самогон за печкой… знаете, что сделать. Григорий обмолвился, что на лошадях можно сбежать так, чтобы тебя не поймали, но на лошади надо уметь ездить, снаряжать её и нужно знать дорогу, чтобы никуда не забрести. В этом лесу нет протоптанных тропинок вообще, и Григорий сказал, что путь пролегает рядом с болотами. Если этих мест не знать, то можно попасть в трясину. А я в лесу вообще вот так вот ну нормально никогда не гулять не ходил, даже грибы не собирал. Ну не было у меня такого опыта! Я не то чтобы этого леса боюсь, но я не хочу умереть в лесу. Это то же самое что умереть в общине.       09.08       Я спросил напрямую у Григория, поможет ли он мне научиться ездить на лошади. Григорий сказал, что лошади у него нет, что все они принадлежат скотному двору, и чтобы эту лошадь взять надо согласовывать с людьми, которые работают там, а сделать это как-то незаметно очень трудно. Поэтому, когда я предложил ему делать это просто по ночам, он сказал, что я идиот, но потом добавил, что я ему буду должен. И, как я понимаю, он вроде бы согласился мне помочь. Хотелось бы в это верить, но как мне кажется напиздел он.       10.08       А нет, не напиздел. Мы с ним реально ездили ночью на лошади по полю. Странная херня, если честно. Боюсь этих лошадей… И… ну… просто, животные, конечно, милые, но, сука, лошадь! Она почему-то постоянно пытается укусить меня за жопу, как только я к ней поворачиваюсь спиной. Это кошмар какой-то!       Ну, а так-то я доволен! Я ездил на лошади, я начинаю понимать, как ей управлять. Это такое страшное животное, но оно такое умное. Оно умнее, чем я. Мне кажется, дай лошади поиграть в шахматы со мной — выиграет.       11.08       Я научился шить сумку из настоящей кожи. Охренеть просто. Так красиво получилось! Я в таком восторге. Я умолял Григория мне её отдать, потому что… Не суть важно, что эта сумка вымачивалась в моче, давайте мы не будем думать об этом! Но она такая красивая! Григорий, к слову, мне её отдал и сказал, что я должен сделать ещё четыре таких. Ну… не беда, теперь я знаю, как их делать. Мне нравится. Мне вообще нравится шить. Хорошее занятие, и прямо настроение такое хорошее. Мне нравится.       Если бы отец Антоний нас сегодня не навестил, день был бы вообще классным. Чувствую, он меня проверять ходит. Ну, я стараюсь играть роль так, чтобы подозрений не вызывать. Делаю вид, что мне тут нравится с Григорием. Даже сумку показал, которую сшил. Отец Антоний меня похвалил — не искренне конечно, я так же не искренне порадовался, — но как же мне хотелось ему в этот момент въебать!       12.08       В последний раз пришёл к Августу. Отдал все бутыльки. Чувствую себя хорошо. Больше к нему приходить не буду. Отец Антоний меня как раз сегодня у него поймал, намекнул, что визиты пора заканчивать. А я и спорить не стал. Мне проблемы не нужны, как говорит Григорий. Кстати о нём.       Гриша такой душка, боже мой, как же он заебал называть меня пидорасом. Но как же он блять старается, чтобы я отсюда съебался!       13.08       Мы ездим каждую ночь на лошадях. У меня получается всё лучше и лучше. Коники прикольные. Мне нравится моя коняжка. Гнедая коняжка. Красивая такая. Зовут Миркой.       Григорий нарисовал мне приблизительную карту леса. Путь опасный. На лошади — вообще жесть ехать. Но Григорий пообещал мне, что поездит со мной по лесу рядом с общиной, чтобы я привыкал. Он постоянно повторяет, что я ему буду должен, а что именно должен — не говорит, падла.       14.08       Зашла речь с Григорием о том, что случилось с женщинами. Я ж этого не видел, понятия не имею, что там было. Но как-то всё так «удобно» получилось, что после моего неудачного утопления всё нормализовалось. Ты погляди-ка, а! Если бы для того, чтобы решать проблемы мирового масштаба меня каждый раз приходилось топить, бля, да я бы сам на это шёл. Ну, не суть, короче. Григорий говорит, что это было похоже на какое-то безумие, он сам в одержимость не особо верит, говорит, что люди гораздо страшнее бесов творят всякие гадости, и он почему-то уверен, что все просто помешались, говорит, что сказываются грибы, которые все принимают. Он признался, что у него самого бывали всякие видения, но он верит, что это точно от грибов, а не от всякого там беса или Бога. Он же здесь прожил намного дольше, чем я, и знает, что отец Антоний умеет надавить на мозги. Если человек попадается очень впечатлительный, то с ним потом начинают твориться страшные вещи, и тут дело уж точно не в бесах, а в том, что эти люди слабеют перед авторитетом этого «февраля»…       Мне кажется в этом есть какое-то рациональное зерно. Отец Антоний женщин просто запугал. По общине ходил слух, что все беснования начались после того, как у какой-то там женщины нашли игрушку деревянную. Дилдак так, ну, как э… как это называется таким красивым-то языком?.. Не знаю. Пофиг. Дилдак — он и в Африке дилдак. Нашли его, значит, а женщина уже потом, на исповеди — при мне было, — призналась в том, что себя ублажала. Отец Антоний назвал этот дилдак бесовской меткой, сказал, что из-за вот этого дилдака вся община становится слабой перед бесами. Короче, он заставил её чувствовать себя виноватой.       Мы после исповеди с Григорием об этом перетёрли. Он сказал, что если человек очень сильно боится стать бесноватым, то это обязательно случится. А ещё добавил, что бабы все легковнушаемые, и что всякие разные беснования, которые у них проходили, почему-то все были со стороны женщин. Возможно, есть в этом что-то правдивое… Не знаю.       Нет, я не сексист. Ну, блин, поглядишь на то, как здесь живут женщины, и реально становится понятно, почему беснуются именно они. Это же кошмар! Я узнал, что, оказывается, женщинам, у которых к примеру критические дни, то есть, когда у них месячные, они обязаны стоять в церкви у самых дверей. Прямо возле стен, к очагу им подходить вообще нельзя, также женщинам нельзя заниматься сексом по желанию, только с разрешения отца Антония. Причём Август, несмотря на то, что является священником, никакого права не имеет разрешать супругам трахаться. Только с разрешения отца Антония можно заниматься сексом с мужем, и то, только для создания детей. Ещё женщина должна во всём слушаться мужа. Ей вообще пререкаться с ним нельзя: за это женщину бьют.       Я узнал у Григория, что вот скорняк, который у нас работает, жену свою, когда она не слушается, бьёт ремнём, на котором написан пятидесятый псалом.       А ещё женщина обязана рожать. Да, а если женщина не рожает, значит, Бог так на неё прогневался и посылает ей такой урок. Что-то ещё хотел сказать напоследок. А! Женщина должна очень скромно одеваться. Не дай Боже показать что-то лишнее. Наверное, поэтому они и задирали юбки, когда бесновались. Точнее, взбунтовались.       15.08       Выехали после завтрака в лес на лошади. Григорий всё устроил, сказал на скотном дворе, что хотел проверить силки в лесу. Вроде, заподозрить не должны. По лесу ездить тяжело, но, вроде, справляюсь. Побег кажется таким близким, жду не дождусь того дня, когда я покину это чёртово место навсегда!       А ещё я научился ориентироваться и по мху, и по компасу. Это вообще не сложно. Надо было не проёбывать уроки ОБЖ, может бежал бы раньше?       16.08       Продолжил запасаться едой в дорогу. Потихоньку подворовываю вяленое мясо и сухари. Хранятся долго, на вкус — терпимо. Прямо перед дорогой ещё что-нибудь из огорода утащу. Как же всё-таки удобно иметь свой дом с огородом под боком.       Самое трудное — это достать деньги. К чёрту этот договор на квартиру, будто если он у меня окажется, то квартира снова станет моей. Да нихрена подобного! Это всё через суд как-то надо делать, но квартира в любом случае перейдёт к Олегу. А Олег пока двинулся совсем. Ему нельзя давать в руки такую власть. Нахер я вообще тогда так сглупил и на кухне пожар устроил? Идиот. Ладно, было и было. Не исправить.       Вот, если без договора сбегать можно, то без денег — точно нельзя! Я тогда ни койку не сниму, ни поесть себе не куплю. Если бы я ключи нашёл от квартиры — это уже другое дело. Смог бы тогда зайти, одежду там всякую забрать.       Проблема в том, что я перерыл все вещи Олега, но ключей не нашёл. Значит, он отдал их отцу Антонию. Блять, было бы здорово эти ключи найти, конечно. Почему сразу об этом не подумал — понятия не имею. Сильно торопился отсюда смыться, а теперь во времени я не ограничен. До холодов, разве что.       Надо поприземлённее цели иметь, просчитывать каждый шаг, а то снова план мой провалится.       Ружьё бы ещё спиздить… эх.       17.08       Юлька со мной заговорила впервые с того момента, как меня признали бесноватым на исповеди. Сколько уже прошло? Две недели? Три? Время здесь течёт по-другому. Совсем незаметно, но в то же время кажется, что солнце проходит путь с востока на запад неизмеримо долго. Чёрт, прозвучало так, будто я поэт какой-то. Хотя если тут пожить с годок, то и не такое приключиться может. Но сейчас не об этом.       Она пришла починить застёжку на подвеске, которую ей подарила школьная подруга. И пока я менял малюсенький замочек на какую-то самоделку Григория, Юля со мной разговорилась. Сказала, что благодаря мне перестала сомневаться в существовании Бога. Он ведь тогда чудо явил, когда меня из воды спас. А ещё сказала, что верит в моё исправление. Что я, мол, больше с мужиками спать не буду. Конечно, я промолчал, не стал её расстраивать.       И вот вроде бы забить надо на её слова, что мне до какой-то девочки-подростка? Но так, блять, обидно такое слышать! Будто бог реально мог меня из воды достать. Ну пиздец же, да и за ориентацию обидно! Я ведь знаю, что это не плохо. Всё со мной в порядке. Но блять…       Нахер такую поддержку.       18.08       Пытаюсь проникнуть в дом отца Антония. Нихрена не получается, потому что там постоянно кто-то есть. То жена его, то он сам. Анастасия сейчас вообще большую часть времени дома проводит. Бесит.       Сегодня ещё видел, как Август гулял с Любавой. Свадьба скоро будет. Как раз ближе к концу августа. Вроде, порадоваться за него надо, а почему-то не могу. Не знаю. Завидую, наверное, что теперь он не со мной время проводит, хотя обещал, что беречь будет. В итоге меня бережёт Григорий. С одной стороны, это очень хорошо, отец Антоний ведь запретил мне с ним общаться, а с другой — Август даже не пытался понять, что между нами произошло! Просто как должное принял, что я отдалился. То же мне… друг. А всё потому, что этим «друзьям» только одно и надо. Просто очередное подтверждение того, что все люди — звери. А эти ещё и сектанты.       К чёрту. Про Августа больше вообще говорить не буду.       19.08       Я знаю, в какой день нужно наведаться к отцу Антонию. В день свадьбы Августа. Она будет ровно через пять дней. Это будет единственный шанс, чтобы пробраться на чердак. Если я найду там деньги, то сразу же сбегу. Значит, нужно приготовиться в дорогу. Сложить еду в сумку, которую я сделал, тёплые вещи, раздобыть свечи, спички, фонарь. Ночи здесь прохладные, не хотелось бы снова заболеть. Недавно вот только выздоровел.       Рассказал об этом плане Григорию, попросил помочь раздобыть лошадь в этот день. Григорий долго отнекивался, говорил мне самому всем заняться, чтобы его не ставить под удар, но в конце концов согласился, когда я его задолбал. Да, я умею. Он пообещал, что подготовит мне лошадь и будет ждать меня на опушке.       Пока всё норм. Ждём.       20.08       Григорий сегодня кузницу разжигал. Учил меня кольца отливать. Это Августу и Любаве кольца. Из какого-то дешёвого металла делали, самые простые, без изысков там всяких. Григорий сказал, что скорее всего Любава и Август вообще их снимут после церемонии и положат на полочку, чтобы в работе не мешались. А я, блять, чуть руку не обжёг из-за этих колец!       21.08       Подготовил все вещи в дорогу. Научился правильно затягивать ремни на седле. Чувствую себя молодцом. Отец Антоний всё ещё не пропалил, чем я занимаюсь, хотя постоянно, блять, к нам в мастерскую наведывается. Как к себе домой. Мешает, над душой стоит. Так и хочется ему лошадиной мочой плеснуть на мусалы. Хорошее слово это — мусалы. От Григория подцепил. Он, бывает, сказанёт что-то, так можно сразу в цитатник писать.       Отец Антоний, кстати, пригласил и меня, и Григория на мальчишник. Этого скорняка тоже, который с нами работает. Как его там зовут? Вечно забываю. Ну, не суть. Скорняка приглашать не стал, у него жена есть. Скорняк вообще заговаривает с нами редко. Его будто нет. Сидит, шубы свои шьёт, не отсвечивает. Ему вообще пофиг, что вокруг творится, главное, мех у него не отбирайте, и тогда он вообще будет счастлив.       Всё же в мастерской намного лучше, чем у рыбаков. Но у Августа, конечно, было интереснее. Весело было с ним. Он же вообще ничего о мире не знает. А Григорий знает слишком много. Нравилось мне, что он совсем мира не знал. Такие мелочи приходилось объяснять, а он так удивлялся искренне. Забавный такой…       Чего это я?..       22.08       Запись №1       У меня такое чувство, словно отец Антоний что-то знает. Сегодня вечером вообще ко мне домой приходил. Ненавязчиво так осмотрел весь дом, зачем-то в сарай решил зайти. Благо я все свои подготовленные в дорогу вещи в кузнице оставил.       Не может же он знать о моём плане? Кроме Григория, никто вообще не знает. Григорий бы меня не сдал. Нет. Либо я переживаю напрасно, либо отец Антоний реально догадывается, что я не просто так залёг на дно и веду себя прилично.       Опять накручиваю себя. Страшно. Но ничего-ничего. Всё хорошо будет. Я же теперь не один. У меня Григорий есть.       Он мне, кстати, такую идею подкинул классную. Ночью, говорит, когда свадьбу отпразднуют, напои Олега и Костю сонным отваром. Под действием травы они отрубятся, и тогда получится ускользнуть из дома незамеченным. Хорошо, что я Августа внимательно слушал. Хоть что-то знаю о снотворных зельях. Прям как настоящий маг…ебанаг… Олегу пизда за всё то, что он сделал. Знал бы рецепт слабительного… Я хоть и не верю, что травы шибко помогут… но ладно. Попробую напоить его сегодня, как раз проверю. Но сначала надо валерьянку какую-нить найти. Напою его, проверю сегодня прямо, чтобы знать наверняка и потом не испортить всё в день побега.       Костю поить не буду. Сильно палевно. Он же не Олег. Мозгов побольше будет. Может раскусить. Но я из-за него не так сильно переживаю. На меня ему как-то плевать. Да и на всех в принципе, кроме Юли. Он думает, что я не замечаю, как он ночью из дома сваливает? Так что, у меня тоже есть рычаги воздействия.       Запись №2       Олег уснул. Выпил чая, не понял, что я туда намешал волшебной травки. Хи-хи-хи. Как же всё хорошо складывается. Он прям храпел, как медвежара. Я его за щёку пожмякал, нос зажал — он рот открыл. А потом я на улицу вышел, типа в туалет. Шёл намеренно очень громко, прям топал. Костя заворочался, но не проснулся. Олегу же вообще было пофиг. Как храпел, так и продолжил. Прекрасно.       23.08       Запись №1       Сегодня должен быть мальчишник. Не хочу идти на него, но придётся. Осталось продержаться в общине последние два дня. И всё.       Григорий мне подарил на прощание кожаный браслет. Сказал: «Чтобы о должке помнил». Надеюсь, никогда мы с ним больше не увидимся.       С Олегом сегодня я был мил. Потискал его немного, пощекотал. Он такой счастливый был, что я перестал к нему холодно относиться и начал дурачиться, как в детстве. Даже обнялся с ним. Он такой милый, когда пребывает в хорошем настроении. В лобешник меня чмокнул от счастья.       А потом… потом я решил зайти к Августу. На мальчишнике я бы с ним не смог попрощаться. А попрощаться, что б его, хотелось. Зря пошёл, зря… Он, оказывается, всё ещё… Агрх! Глупый. Просто дурачина. И я тоже дурачина. Лучше бы не приходил, не делал бы ему больнее. От меня одни проблемы. Даже хорошо, что я отсюда наконец уеду… наверное…       Только как теперь Август будет тут? Против воли же́нится, пытается себя убедить, что любит эту Любаву, а на деле сделает несчастными и себя, и её.       Какое мне, собственно, дело до них? Забить надо.       Надо.       А не могу.       Запись №2       Мальчишник отменился. Август решил всю ночь молиться. Мне и на руку. Высплюсь перед следующей бессонной ночью.       24.08       Утро. Глаз не сомкнул. Страшно очень. Боюсь пиздец. Но ничего. Вещи собраны, план есть. Я готов. Главное, не отступать.       Подумываю о том, чтобы забрать телефон с собой и не оставлять аудио-послания в общине. Вдруг побег будет успешным и тогда мне понадобится связь? Без телефона-то сложно будет.       25.08       Запись №1       Да! Не верю до сих пор. Я сейчас уже далеко от общины. Я смог. Смог… Не верится даже. Остановился сейчас, чтобы отдохнуть. В седле часа три был, может, больше. Жопа отваливается нахрен. Больно очень. Походка как у кавалериста. И спать хочется неимоверно. Сейчас чуточку отдохну, запись эту сделаю и поеду дальше.       Короче, как дело было. Я пробрался на чердак отца Антония, когда Августа и Любаву венчали. Ещё утром было. В тот момент отец Антоний проводил венчание и не мог отлучиться. Жена его была рядом, улыбалась стояла, чувствовала себя, слава Богу, которого нет, хорошо.       У меня было мало времени, чтобы решиться. Только венчание началось и все отвлеклись на Августа и Любаву, я отпросился у Олега в туалет, вышел из церкви и побежал к дому отца Антония. Сразу же достал лестницу из-под кровати, забрался на чердак, втащил лестницу наверх и закрыл люк. На всякий случай.       Там стояло пять сундуков вдоль стены. Двое были заполнены какими-то тряпками, короче не тем, что мне было нужно, а на трёх других висели замки. Раньше их не было. Отец Антоний повесил их после моей неудачной кражи ампул с фентанилом. Да, у него там стоял сундук с лекарствами всякими. Он запрещал своей пастве применять лекарства, а сам тайком антибиотиками и жаропонижающими людей пичкал, а потом выставлял всё, как чудо Божье. Так вот…       Я отчаялся так, что пиздец. Думал, уже всё, просрал всё. Но нет. Собрался, спустился на первый этаж, добежал до сарая, нашёл там гвоздодёр, вернулся на чердак. Давай эти замки ломать. Старался, как можно тише всё провернуть, тряпки из сундуков пригодились. Церковь совсем рядом, буквально соседний дом.       Сломал два замка — сундук, в котором лекарства хранились, трогать не стал, нахрен они мне нужны. В первом сундуке была просто куча документов всяких. Паспорт отца Антония, к слову, тоже нашёлся. Чужие паспорта, падла, сжигает, а свой как зеницу ока бережёт. Под замок аж спрятал.       Документов было много. Он вообще все бумажки складирует. Любой важности. Такой педант. Кипа бумаг невероятная. Рыться в ней не было времени. Ключей от хаты тоже не нашёл, видимо не на чердаке их хранил. А может и вовсе, из этих ключей они себе кольца и плавили. Хер знает, как эти фанатики могли над ними изгаляться.       Решил ломать следующий замок, и вот в том сундуке я и нашёл деньги. Очень много. Я столько в жизни не видел, а мне доводилось на всяких вечеринках бывать. Ну это так, к слову. Короче, сундук в длину, как размах моих рук. Глубокий, широкий такой. И весь забит наличкой.       Я давай её в трусы пихать. Идиотина просто. Забыл мешок прихватить. Когда из трусов деньги сыпаться начали, я психанул, взял из сундука с тряпьём какую-то шаль и в неё стал деньги запихивать.       Время поджимало. Я, может, и больше бы забрал, но Олег, уже, наверняка, начинал волноваться. Пришлось завязать шаль и бежать обратно. Хорошо, что не забыл люк закрыть и обратно лестницу под кровать спрятать.       В церковь идти с кульком денежным и денежными трусами было вообще не комильфо. Я в итоге спрятал деньги в каких-то кустах за церковью. К Олегу вернулся, сказал, что обосрался. Он промолчал.       На свадьбе я вёл себя так, чтобы не выделяться. На амбразуру, как говорит Григорий, не лез. Поел, попил, на травке повалялся вместо того, чтобы хороводы водить. Только в соревнованиях спортивных поучаствовал. И всё. С Августом вообще никак не взаимодействовал от греха подальше. А когда его отправили исполнять супружеский долг с Любавой, я вместе со всеми вернулся в трапезную, наелся перед дорогой, перебросился парой слов с Григорием насчёт места и времени встречи и пошёл домой. Кости долго не было, и я решил, что мне это даже на руку. Напоил Олега чаем волшебным, прикинулся спящим, и когда он захрапел, вышел из дома. Одно было плохо: Костя по-прежнему где-то шлялся. Мог заметить меня.       Я добежал до кузницы, забрал сумку, собранную в дорогу. Потом я до церкви дошёл, нашёл там кулёк с деньгами припрятанный, переложил в сумку и рискнул в сарай отца Антония заглянуть. Тихо отпёр дверь — вроде, никто не услышал, — пробрался внутрь, спиздил первое попавшееся ружьё, повесил себе на плечо и к опушке направился. Там встретился с Григорием. Он увёл Мирку со скотного двора, отдал мне один фонарь, бурдюк с водой, стёганку, жилетку такую на завязках мягкую, а то у меня совсем не было тёплых вещей. Ночи уже становились прохладнее. Городскую мою одежду и обувь Олег куда-то подевал ещё в первые дни жизни в общине. Подозреваю, что он их просто выкинул или вообще сжёг, идиотина полнейшая. Потому кроксы пришлось заменить на поршни, Григорий выделил мне пару. Типа такой кожаной обувки. Удобная кстати. В таких танцевать, наверное, вообще кайф, но сейчас не об этом. Повёл он меня в лес, помог обойти ловушки и капканы. В дневное время их было хорошо видно, а ночью — вообще нихрена!       И короче, чё случилось-то. Идём мы по лесу и вдруг слышим: голоса навстречу. И громкие такие, грозные. Перепугались мы с Григорием знатно. Я за ружьё схватился со страху, но Григорий меня остановил, лошадь по жопке хлопнул, сказал, отъехать в сторону и, как только увижу поляну, свернуть обратно, но идти наискось и как бы вперёд, чтобы обогнуть людей. Сказал: главное, ехать пока не увижу жжёную молнией берёзу. Дальше прямо на запад. Ну я и поехал на моей Мирке. Мы с ним договорились, что я её передам в селе деду Васе какому-то. Якобы приятель Григория, нормальный дед такой, о коняге позаботится, пока Григорий её не заберёт.       Берёзу к слову не нашёл. Просто чутью доверился. Как там Григорий говорил? Дуракам везёт? Надеюсь, в этот раз мне тоже везти будет. Я, конечно, не дурак, но на удачу рассчитываю.       Первое время ехал осторожно, капканы выглядывал, но потом так заебался. Да к тому же далеко уже отъехал. Забил на это. Просто ехал на запад, сверялся по компасу и всё. Думал о том, кто за нами с Григорием увязался. Погони вроде не было, значит, он смог людей остановить. Хоть бы с ним ничего плохого не случилось. Черт. Так переживаю теперь.       Но дело сделано. Уже светает. Теперь не так страшно. Я затушил фонарь даже. На телефоне 44 процента заряда. Хватит, чтобы до города добраться и купить тайп-си с блоком питания.       Запись №2       Еду уже очень долго. Кажется, в тот раз мы не так долго ехали. А может и долго, не помню — спал. Скоро за мной должны будут выдвинуться поисковые группы, как говорил Григорий, если уже не выдвинулись. Останавливаться нельзя.       Запись №3       Остановился перекусить. Мясо кайфовое, конечно, но как же я уже хочу скорее съесть Твикс. Или какой-нибудь химозный пудинг с шапочкой из взбитых сливок.       Пытаюсь поймать связь. Сигнала всё ещё нет. Дозвонился бы до полиции, может, меня бы забрали из Талинки, помогли бы добраться до дома, поселили куда-нибудь.       Запись №4       Услышал собачий лай. Наверное, гонятся за мной. Собираю манатки и валю отсюда.       Тони положил телефон в сумку, утёр рот рукавом. Завтрак пришлось прервать. Прожёвывая кусок твёрдого вяленого солёного сыра, он вскочил на Мирку, поправил ремень сумки, перекинутый через плечо, плотно обхватил бока лошади ногами, приказал: «Вперёд!» — и Мирка послушалась, засеменив меж соснами.       Собачий лай повторился. Тони запаниковал. Он ударил Мирку пятками по бокам, заставляя ускориться, но собачий лай будто бы стал ближе. Словно Тони ехал не от него, а к нему. Спустя полминуты подозрения подтвердились. Ему навстречу выбежал сенбернар — огромный, сильный пёс, следом за которым поспевал всадник.       «Неужели я с пути сбился и вернулся обратно? — с ужасом подумал Тони и остановил Мирку, однако тотчас себя одёрнул: — Нет, не мог. На запад ведь ехал. Это, наверное, деревенские! Какое счастье!»       — Эй! — Тони, радостный, замахал рукой. — Эй! Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста! До «Талинки» далеко?       Мужчина издалека махнул ему в ответ и только. А, вот, собака его тем временем подбежала к Мирке и грозно залаяла. Лошадь испугалась, заволновалась, заржала да как встала на дыбы! Тони еле удержался в седле, прижавшись к Мирке всем телом, и обхватил её за шею.       — Малыш, ко мне! — крикнул незнакомец.       Пёс замолчал, развернулся и побежал обратно к хозяину, однако Мирка успокоиться по-прежнему не могла. Тони уже было подумал, что сейчас свалится с неё и получит копытом по голове, но на помощь подоспел спешившийся с лошади мужчина. Как ему удалось усмирить Мирку, осталось для Тони загадкой: ему было настолько страшно, что он зажмурился и безвольно сдался на волю судьбы.       — Ну всё, всё, — приговаривал мужчина, поглаживая фыркающую лошадь по шее. — Напугал тебя мой Малыш. Ты прости его. Он ненарочно.       — Херасе у вас Малыш, — выпалил Тони, всё ещё пребывая в шоке от того, как повела себя Мирка. У него тряслись все поджилки!       — Ну-ну, не обижайте Малыша, он может начать комплексовать, — усмехнулся незнакомец. Тони взглянул на него, и тотчас поймал себя на мысли, что уже где-то с ним виделся: эти чёрные с проседью усы показались ему смутно знакомыми. Сектантом он точно не был, судя по камуфляжной экипировке и чёрной кепке. Увидеть кого-то из Антонийской общины в подобной одежде было бы сравни чуду Божьему. За спиной у мужчины висело ружьё.       «Охотник, наверное», — мысленно предположил Тони.       — Простите за Малыша, не углядел я. Пустил его по следу косули, а он на вас случайно вышел.       «Да, охотник».       Тони неосознанно схватился за ремень своего ружья, перекинутый через плечо, и только сейчас до него дошло, что он забыл своровать патроны! Более того — не проверил, было ли вообще ружьё заряжено. Какое счастье, что его миновала встреча с дикими зверями!       Мужчина тем временем приветливо улыбнулся и спросил:       — Вы деревенский? Я всех в Талинке знаю, а ваше лицо не припомню.       — Я здесь проездом, — Тони, заторможённый от недостатка сна, медленно протянул ему руку, — меня Тони зовут. А вас?       — Александр, — он пожал его руку, кивком указал на пса, — с Малышом вы уже познакомились. Откуда будете?       — Помогите мне добраться до деревни. Прошу вас. Помогите. Я из секты сбежал, — стал умолять его Тони. Он говорил об успешном побеге и не верил, что у него действительно получилось. Всё это казалось сном: и лес, и Мирка, и этот охотник.       — О какой секте речь? — уточнил Александр.       — Если вы местный, то должны знать про Антонийскую общину. Они в лесу живут. До них ехать нужно от Талинки очень долго.       Александр замер на мгновение, потом протянул понятливое «А-а-а», улыбнулся широко.       — Ну, слышал про них. Однажды мёд покупал, через знакомого… И жене, и детям понравилось.       Тони истерично рассмеялся:       — Вы знаете, что они вообще творят в этой своей секте? Мёдом они прикрываются только. Они людей плетьми истязают, топят, лекарств не дают. Точнее, дают, но самоуправством занимаются, к врачам не обращаются. У них там женщина одна от рака умирает, другая беременная. А девочке одной вообще в школе учиться запрещают. А ещё они там грибами галлюциногенными кормят всех на причастии. А их духовный лидер сжигает паспорта и отнимает имущество у людей! Об этом вы знали?       Улыбка медленно сползла с лица Александра. Тони, ободрённый этим, продолжил:       — Да-да! Они там не только пчёлок разводят, но и людей на деньги.       — Не может такого быть…       — Может, — припечатал Тони. — И я буду вам очень признателен, если поможете мне добраться до Талинки. Мне нужно связаться с полицией, чтобы рассказать о том, что творится в общине.       — Надобности в полиции нет, — Александр тяжело вздохнул. — Я следователь. Приехал, вот, домой к родителям. Отпуск. Ну-ну, зря порадовался. Работа меня сама находит.       — Простите, — Тони свёл бровки домиком, потупил взгляд. Конечно, ему не было стыдно. Но для приличия решил притвориться виноватым, и это сработало:       — Не за что извиняться, — Александр погладил Мирку по морде, достал из кармана кубик сахара, позволил слизать его с ладони. — Мой долг — помогать людям. До Талинки ещё часа два-три. Можем немного отдохнуть, и вместе отправимся в путь.       Тони с радостью согласился. Он слез с лошади, кряхтя, как старый дед, согнулся пополам, схватился за ляжки и задницу, завыл:       — Что б я ещё когда-то на лошади ездил!       — Это с непривычки, — пояснил Александр, снимая с плеча ружьё.       Тони последовал его примеру: стянул с себя сумку, ружьё, оставил под ближайшим деревом. Присев на корточки, стал рыться в сумке, чтобы достать бурдюк с водой. Спиной почувствовал, как к нему подошёл Александр, а в следующее мгновение ощутил острую боль в затылке, завалился на землю и отключился.       Очнулся Тони, лежащим на животе поперёк седла и свесившим голову вниз. Лошадь куда-то направлялась, рядом с ней бежал большой лохматый пёс. Тони попробовал пошевелиться — не смог. Руки и ноги были связаны. Голова ныла. Мутило страшно. Позади седла находился человек. Тони не сразу вспомнил, кто бы это мог быть. Только услышав голос, донёсшийся сверху, смог признать Александра.       — Очнулся? — спросил тот.       — Да, — прохрипел Тони, морщась, — где мы? Зачем меня связали?       — Чтоб не сбежал, — с усталым вздохом ответил Александр. — И так из-за тебя ночь не спал, так ещё и бегать за тобой я не собираюсь.       «Ночь не спал? — повторил Тони у себя в голове. — Ничего не понимаю. Откуда он вообще обо мне узнал?».       — Кто вы? — спросил Тони.       — Александр. Следователь.       — Блять, — тихонько выругался Тони. Ехать на лошади кверху задницей было очень неудобно. Весь скудный завтрак норовил выйти наружу.       — Может, вы меня развяжете и по-человечески дадите сесть? — успел спросить Тони прежде, чем его вырвало. Прямо на сапог Александра.       — Надо тебе было рот тоже завязать. Столько проблем от него, — проворчал Александр и полез в сумку Тони. Вытащил его бурдюк, полил водой сапог. Тони вырвало снова.       — Да что ж такое! Что ж ты как поливалка для огорода? — воскликнул расстроенный Александр, смывая рвоту. Следующие слова обратил к собаке: — Зачем я это тело вообще с собой взял? От него одни проблемы.       Тони внутренне заликовал:       «Получай падла, не один я теперь тут страдаю».       — Куда вы меня везёте? — спросил он, изворачивая голову и пытаясь взглянуть на Александра.       — Туда, где ты набедокурил. Разбираться будем.       Тони сразу же понял, о каком месте шла речь, и отчаянно взмолился:       — Нет, пожалуйста, только не туда! Я обещаю, что никому ничего не скажу. Ни в какую полицию не пойду…       — Какой же ты разговорчивый, лучше бы блевал дальше, — Александр саркастично усмехнулся.       — Пожалуйста, отпустите меня. Я даже лошадь вам свою отдам, — он заозирался по сторонам, насколько позволяло это сделать его скованная поза. — Мирка? Где Мирка? С ней всё в порядке? Она ни в чём не виновата.       — Да вон она, сзади плетётся. В порядке с ней всё.       Тони выдохнул. Расслабленно повис вниз головой. Желудку это совсем не нравилось, но очередной рвотный позыв удалось сдержать. Спасение накрылось медным тазом. Если совсем недавно Тони не мог поверить в успешность побега, то теперь не мог смириться с его провалом. И ведь он даже подумать не мог, что опасаться стоит не погони, а того, что ожидает впереди…       — Пожалуйста, развяжите меня, мне плохо, — Тони попытался надавить на жалость. Коль возвращения в общину было не миновать, то хоть доехать до неё хотелось без мучений.       — Нравится, не нравится — терпи, моя красавица, — Александр «заботливо» придержал его за бок, когда лошадь ускорила шаг. — Мне говорили, что ты очень бойкий. Моргнуть не успеешь, как ты что-нибудь вытворишь. А у меня с бойкими разговор простой — наручники. Ты извини, что с собой их не прихватил и пришлось тебя вязать чем было. Хотя нет, извиняться перед тобой не буду. Ещё я перед преступником не извинялся.       — Кто вам гово… — Тони не закончил вопрос, потому что до ответа додумался сам: у отца Антония был спутниковый телефон. — А… Так вот оно что. С вами отец Антоний связался?       — Помалкивай лучше, иначе рот сейчас шишкой заткну и портянкой обмотаю.       Дорога до общины была просто отвратительной. Лежать было неудобно, голова по-прежнему болела, да ещё и Александр постоянно мычал какие-то надоедливые мотивчики. Благо, что ехали довольно быстро. Не то что Тони на Мирке, когда покидал общину. Александр, судя по всему, всадником являлся более опытным. К тому же передвигаться по освещённому лесу было намного легче, чем в кромешной темноте.       Когда лес закончился, и они вышли к реке, Тони завертел головой, устремил взгляд вперёд, где виднелись знакомые домишки. Люди встречали их у самой границы поселения. Воздух наполнился радостными возгласами, на которые сбежалось ещё больше народу. Александра встречали, как героя, вернувшегося живым с поля битвы. Радостно галдящая толпа провожала его до самой площади. Там, окружённый людьми, он спешился, отдал Малышу команду «Сидеть», и тот послушно сел рядышком, не обращая внимания на происходящее.       — Александр, мир тебе! — поприветствовал запыхавшийся отец Антоний, протискивающийся между людьми. Видно, на площадь он бежал со всех ног, когда ему передали, что Тони вернулся. Ещё бы он не побежал! Ведь вместе с Тони вернулись и денежки!       — Ага, и тебе тоже мир. Привёз я вашего беглеца, — ответил Александр.       — Боже милостивый, слава тебе! — отец Антоний перекрестился, подошёл ближе, помогая стащить Тони с лошади. Как только его ноги коснулись земли, он попытался встать, но из-за связанных конечностей, удержать равновесие не удалось, и он начал заваливаться вбок. Отец Антоний вздёрнул его за шиворот, помогая удержаться в вертикальном положении. Ворот рубахи и стёганки больно врезался в шею.       — Вот! Вот этот неблагодарный человек! — запричитал отец Антоний. Люди, собравшиеся вокруг, воззрились на Тони с такой ненавистью, что ему стало не по себе. — Вот, вор! Бог помиловал его, спас, а этот… неблагодарный отринул благодать и прощение. Он снова стал водиться с бесами. Смотрите на него! Смотрите! Запоминайте его бесстыжее лицо! Мы с вами человеколюбивы, братья и сестры мои, и мы будем молиться за него, потому что мы бескорыстны и готовы помогать ближнему. Мы благодарны Богу за спасение, в отличие от Антона.       Отец Антоний выпустил Тони из крепкой хватки, и тот полетел вниз, больно ударившись коленом о камень, притаившийся в траве, и завалился набок.       — Антон поддался алчности, братья и сестры мои, — продолжал отец Антоний. — Но всевышний милостив, послал нам на помощь Александра. Он должен был приехать к свадьбе отца Августа и Любавы, но не смог…       — Всё, что не делается, всё к лучшему, — Александр пожал плечами, сильнее надвинул кепку на лоб.       — Вот, как Бог управил всё хорошо, — радовался отец Антоний.       — А я переживал, что свадьбу пропустил, — Александр разгладил усы, усмехнулся, — думал, как некрасиво получится, что поздравлю молодожёнов с опозданием. Торопился ещё так, приехал в Талинку только вчерашним вечером. Думал, выдвинусь в дорогу на рассвете, но ночью мне позвонил отец Антоний и сказал, что случилась беда. Общину обокрали и сбежали со всеми сбережениями, заработанными тяжким трудом, — на этих словах он зыркнул на Тони, наклонился к нему. Пригрозил: — Это на кого ещё тут надо заявление писать…       — Говорите, что хотите, плевать. Я просто в свою хату хотел вернуться! Черти! — воскликнул Тони, за что был удостоен осуждающего гомона толпы.       — Он даже виноватым себя не считает! — выкрикнул Михаил.       — Да, не считаю! — огрызнулся Тони.       — Он одумается! Просто оступился, с кем не бывает? — вступился Олег.       — Не одумаюсь!       — Помолчал бы лучше, стыдно должно быть, — подсказал Александр. — Я рад, что всё закончилось хорошо, и мне удалось поймать преступника. Я бы хотел поздравить молодожёнов прежде, чем займусь делами, но, сами понимаете, ситуация некрасивая вышла. Лучше соберёмся в трапезной за обедом, и тогда я отца Августа и Любаву поздравлю, как полагается.       Он присел на корточки рядом с Тони, развязал его ноги, помог встать. Руки оставил связанными, чтобы тот и не думал сопротивляться. Малыш подошёл с другой стороны, отрезая путь к отступлению. Он миролюбиво махал хвостом, улыбался по-собачьи, но Тони знал: если попытается сбежать, Малыш непременно нагонит его, вцепится в руку или ногу и будет держать, пока хозяин не отдаст команду отпустить.       Отец Антоний повелел отвести лошадей на скотный двор, напоить, накормить их, а сам повёл Тони и Александра на окраину поселения — туда, где находился подвал. С Тони даже разговаривать никто не стал. Его просто заставили спуститься в тёмную и холодную яму — прямо так, со связанными за спиной руками. Он цеплялся подбородком за ступеньки лестницы и аккуратно переставлял ноги, пока не добрался до деревянного пола. Александр забрал лестницу и захлопнул люк. Судя по разговору, доносящемуся через вентиляционную трубу, он настоял на том, чтобы поставили кого-то в качестве охраны.       Пол подвала был пуст. Ветки и шкуры вынесли ещё месяц назад, а новые постелить забыли. Спасибо, что не стали искать того, кто эти бараньи шкуры принёс. Хотя, может, и искали, только Тони об этом не знал.       Сидеть на голых досках было некомфортно — зад замерзал. Тони решил, что пока у него есть силы, лучше постоять, так и почки здоровее будут. Он встал прямо под люком, потому, когда с поверхности донеслись приглушенные разговоры, а после люк приоткрылся, то сразу же увидел лицо человека, пришедшего его навестить.       Август.       — Можно я к тебе спущусь? — спросил тот. — Мне нужно поговорить с тобой. Отец Антоний послал.       Тони пожал плечами. Неужели отец Антоний думал, что разговоры будут иметь хоть какой-то смысл?       — Спускайся, только здесь воняет ссаниной и очень холодно, — пробурчал Тони недовольно.       Август поставил лестницу, спустился по ней в подвал. У проёма появился какой-то незнакомый мужик. Он забрал лестницу, однако оставил люк открытым. Деловито напомнил Августу:       — Недолго.       — Да, конечно, — пообещал тот и, дождавшись пока мужик отойдёт от проёма, бросился к Тони, оттесняя его от люка к стене, чтобы с поверхности их не могли увидеть. Принялся сбивчиво объяснять: — Меня не отец Антоний послал. Я сам… сам пришёл, и рискую многим, находясь сейчас здесь с тобой. Я знаю, что ты хотел сбежать… И я понимаю. Теперь понимаю.       Тони недоверчиво приподнял брови. Август пришёл, чтобы что?.. Чтобы ругать его? Наставлять на путь истинный? Или поиздеваться?       — Я вообще-то деньги спиздил, — дерзко вздёрнув подбородок, напомнил Тони и стал ожидать реакции Августа, морально готовясь к самому худшему — к удару. Пощёчине или хлёсткому слову. Однако Август не стал причинять ему боли. Напротив — погладил по голове. Тони, изумлённый, на всякий случай добавил: — И я не раскаиваюсь. Эти деньги были мои по праву.       — Я знаю, — грустно усмехнулся Август. — Знаю, мой хороший.       Ласковое обращение сбило с толку, и Тони осторожно уточнил:       — И ты что… вообще меня нравоучать не собираешься?       — В городе без денег не выжить, — справедливо заметил Август.       — Но я забрал их без разрешения. Я их своровал! — Тони продолжил провоцировать, надеясь, что сейчас-то выведет Августа на чистую воду. Но тот снова его удивил.       — Тебя же здесь насильно держали. А к Богу насильно идти нельзя. Ничего хорошего из этого не выходит. Вон, сколько всего дурного случилось за то время, пока ты был здесь, — он уткнулся лицом в короткие волосы Тони, поцеловал в макушку. — Иногда лучше отпустить человека и не мучать его. Путь к Богу тернист, труден, но, обретение его должно делать человека счастливым. А если же не делает? Взять, допустим, меня. Я… — он медленно, обессиленно опустился на колени, склонил голову. — Я ведь всегда был несчастен. Делал всё, как нужно, как будет правильно, сносил трудности не ропща. Я хотел попасть в рай после смерти и был готов жертвовать всем, чтобы искупить грехи. Я отказывался от радостей жизни, от удовольствий, чтобы Бог видел, как я стараюсь, чтобы он понял, что я проживаю эту жизнь, как нужно. Но Богу словно было мало моих усилий, коль он решил послать мне тебя, — Август поднял глаза на Тони, — и я не виню тебя. Я виню себя. Потому что впервые в жизни я понял, что значит «быть по-настоящему счастливым». Я был счастлив рядом с тобой. И мне так это понравилось, что теперь никакой рай и не нужен. Никакой рай не затмит тех дней, где мы с тобой жили в мире и согласии. Понимаешь?       Он потянулся за спину Тони, развязал узел, сковывающий руки, размотал верёвку. Тони неловким движением перевёл их вперёд. Август сразу же стал бережно разминать запястья, неотрывно глядя ему в глаза.       — Когда ты пропал, — продолжал он, — когда сбежал, я понял, какую ошибку совершил, пытаясь очиститься от грехов. Понял слишком поздно. Я не святой. Я всего лишь слабый грешник. Грешник, который просто жаждет быть счастливым. А все мои попытки исправиться приводили к тому, что я причинял боль другим людям, — он грустно усмехнулся. — Я сделал больно тебе, Любаве. Вы не заслуживали такого… Прости меня, прости, — Август прислонился лбом к тыльным сторонам его ладоней. — Я заблудился. Я пропал…       Тони и хотел бы ответить ему что-то достойное, ободряющее, но от такого проникновенного монолога растерял все слова. Смог лишь погладить Августа по щеке, а тот накрыл его ладонь своей, притянул к губам и стал покрывать каждую костяшку раболепными поцелуями, щекоча пальцы щупленькой бородкой.       Тони не помнил, чтобы его руки когда-либо так целовали. Олег, бывало, просил у него прощения, стоя на коленях, целовал запястья, клялся, что больше не посмеет быть грубым, но после, спустя неделю-две, всегда нарушал обещание. Для него вставание на колени сравнялось с такими обыденными действиями, как сказать «Спасибо» за ужин или пожелать доброй ночи. Ничего значимого или тем более сакрального в этих словах не крылось. Лишь холодный расчёт на то, что Тони сжалится, потешит своё эго и скажет заветное: «Прощаю».       Теперь же перед ним на коленях стоял Август и делал это точно не ради получения собственной выгоды. Он отрекался от своей жизни и самого себя, делал шаг в бездну, навсегда прощаясь с привычной и безопасной почвой, по которой ходил тридцать лет. Сомневаться в его искренности Тони не мог: смотрел на него и видел то удушающее отчаяние, с которым сталкивался слишком часто сам и которого безумно боялся.       — Я не прошу у тебя ничего, я не имею на это права, — продолжал Август, — я лишь хочу, чтобы ты был счастлив. И если тебе ради этого нужно покинуть это место — ты покинешь его.       От его уверенного голоса и решительного взгляда по спине Тони побежали мурашки. Август сложил его ладони лодочкой и накрыл своими, согревая, как тогда, в первые дни знакомства. От этого жеста в груди у Тони зажглось маленькое тёплое солнце.       — Я так переживал, когда ты сбежал, — причитал Август вполголоса. — Тебя же могли звери дикие загрызть, мог в болото угодить. Я себе столько надумал… А когда я повесившегося увидел, то со страху подумал, что это ты был. В темноте же ничего не…       — Стоп, погоди, — Тони перебил его. — Кто повесился?       — Костя, царствие ему небесное, — Август перекрестился. — Когда я его только увидел, висящего в петле, то разум сразу же помутился. Ничего не помню, что делал. Мне потом рассказывали, что я кричал очень сильно, звал его твоим именем, сам на дерево полез труп снимать. А я этого вообще не помню. Помню только, что потерять тебя было очень больно. Как будто часть меня умерла вместе с тобой.       На этих словах его голос дрогнул, глаза наполнились влагой. Август поднялся на ноги, взял Тони за плечи, проникновенно прошептал:       — Пожалуйста, береги себя. Живи. Пускай не здесь, но молю тебя. Живи. Одна мысль о твоей смерти для меня невыносима. Чтобы быть счастливым, мне достаточно знать, что с тобой всё в порядке.       Он напоследок огладил взглядом его лицо и сделал шаг назад, стремительно отворачиваясь. Только тогда Тони отмер. Прежде чем Август раскрыл рот, чтобы позвать охранника, Тони успел развернуть его к себе, замер растерянно, не зная, что делать и что говорить. Уставился на него, как сурикат на степь, и застыл. Глаза Августа были полны слёз, грудь часто вздымалась, челюсти были плотно стиснуты.       Тони подступил к нему, нерешительно обнял ладонями лицо, словно делал это впервые в жизни. Погладил по щекам. Тихо сказал:       — Я не умру, если ты мне поможешь спастись. Моя жизнь — в твоих руках, отец Август. Тебе решать.       — Не называй меня так, — Август скривился, — какой я теперь отец?       — Самый настоящий. Который людей спасает, — Тони улыбнулся, — ну, ты чего плакаешь? Не плакай.       — Я не плачу, — слезливым голосом воспротивился Август.       — Я же вижу, что плакаешь, — Тони утёр большим пальцем первую слезу.       — Да не плачу я, — Август попытался отвернуться, но Тони не позволил ему: прижал к себе, обнял крепко. Август спрятал лицо у него в волосах, всхлипнул.       — Тише-тише, — Тони принялся поглаживать его по спине, почёсывая через рубаху обломанными и обгрызенными ноготками с неровными остатками чёрного гель-лака. Август задрожал от жгучих слёз, хватаясь за его рубашку, завыл. Тони долго успокаивал его, шептал ласковые слова, а когда понял, что это не работает, сделал первое, что пришло в голову: притянул лицо Августа к себе и поцеловал. Тот замер, подавился воздухом.       — Дыши, — усмехнулся Тони ему в губы и снова утянул в поцелуй. Август не сопротивлялся. Он целовал Тони с таким благоговением, с такой нежностью, что у того дыхание перехватило. Тони попятился назад, утягивая Августа за собой, врезался спиной в стену, случайно прикусил его за губу, и Август звонко охнул. Тони тотчас закрыл его рот рукой, пропищал испуганное: «Прости», — и метнул взгляд на проём в потолке. Рядом с люком по-прежнему никого не было.       — Фух, пронесло, — Тони заулыбался по-дурацки, как нашкодивший мальчишка, вновь посмотрел на Августа и… смутился. От вечно доброго взгляда стало так неловко, что Тони сразу же отвернулся. Сердце забилось, как сумасшедшее.       — Тони, хороший мой, — ласково позвал Август. Он приблизился к его скуле, мазнул по ней губами. — Я вызволю тебя отсюда.       Тони прикрыл глаза, наслаждаясь горячими выдохами, ласкающими кожу. Август поцеловал его в щёку, обнял в последний раз и отстранился. Лишившись тепла его тела, Тони почувствовал, будто у него отняли что-то очень важное. Необходимое. Ценное.       — Что со мной сделает отец Антоний за кражу и побег? — спросил он, когда в подвал спустили лестницу.       Август ухватился за тетивы, поставил ногу на первую ступеньку.       — Я не знаю, но причинить тебе вред — не позволю, и держать тебя насильно в общине — тоже, — пообещал он вместо прощания и стал взбираться вверх.