Не убоюсь греха. Том 1

На площади было темно. Август, босой, шагал к церкви, смотрел на яркие точки звёзд и выискивал знакомые созвездия. Внезапно одна из точек дёрнулась, сорвалась с чёрного полотна и покатилась по куполу неба вниз. Однако падала она не так, как падают звёзды. Она медленно увеличивалась в размере, приближаясь к земле, мерцала красно-жёлтым, и чем ближе становилась, тем сильнее нагревала воздух вокруг. Когда она почти достигла крыши церкви, Август понял, что это была вовсе не звезда: это был огненный шар. Он замер в воздухе, покачиваясь, и вдруг резко врезался в землю. Тотчас от него поползли языки пламени. Они окружили Августа широким кольцом и замкнулись за его спиной. Он хотел разбежаться и перепрыгнуть огонь, но тот взмыл до небес, как только Август приблизился. Раздался звук барабанов. Раз удар, два, три. Затем последовал перезвон маленьких колокольчиков, затрещала трещётка, завыли дудочки, закричали свистульки. Август обернулся, встав к огню спиной, и увидел в центре круга человека. Юношу. Тони. Тот был в одних белых штанах, и Август мог без труда разглядеть его торс в свете огня. Шрамов на животе и груди не было, зато вместо остриженных пучков на голове снова красовались упругие красно-каштановый кудри. Тони, дождавшись, пока Август посмотрит ему в глаза, лукаво улыбнулся и принялся танцевать. Ритм барабанов отзывался в каждом его движении. Тони вращался, как юла, ноги его были быстры, точны и сильны, руки же походили на крылья хищной птицы. Август замер, зачарованный, бесстыдно разглядывая стройное тело, любовался блестящей в огненных сполохах кожей, напряженными мышцами. Особенно ему нравилось смотреть на гладкую спину Тони, не тронутую плетью. Тони плавно приближался к нему. Завлечённый удивительным танцем, Август не заметил, как расстояние между ними сократилось. Тони неумолимо подступал к нему в ритме барабанов, улыбался бесстыдно, тянул утончённые руки. В какой-то момент Август не выдержал и потянулся к нему навстречу, а Тони, казалось, только и ждал этого. Он схватил его за запястье и дёрнул на себя. Август поддался. Тони скользнул одной ладонью ему на затылок, другой обнял шею, прижался грудью, потянулся к губам. — Нам нельзя, — с горечью прошептал Август ему в рот. — Здесь — можно, — ответил Тони и коснулся его губ своими. Август обхватил руками его лицо, погладил большими пальцами скулы, раскрыл рот сильнее, позволяя Тони скользнуть языком внутрь, и откровенно застонал. Музыка стала ещё громче, словно помогала скрыть от всех похотливые звуки. Её, должно быть, создал сам дьявол. Тони повалил Августа на землю, забрался на него сверху, не переставая жадно целовать. Август заскользил ладонями по его спине. Тони сладко заскулил, прижался к нему и потёрся пахом о пах. Август разорвал поцелуй, запрокинул голову, стиснув зубы. Тони стал влажно выцеловывать его шею и усерднее двигать бёдрами. Ёрзающая ткань между телами жутко раздражала. Наверное, следовало от неё избавиться, но Август не успел: кончил раньше… и в этот же миг проснулся. Часто и возбуждённо дыша, он резко сел на кровати, заозирался по сторонам. Огня кругом не было, как и площади. Он находился у себя дома. Единственное, что в реальности совпадало со сном, так это мокрые штаны. — Боже, помилуй мя, — взвыл он, закрывая рукой глаза, и принялся читать «Отче наш». Бесы за него в последнее время взялись основательно. А начиналось всё с таких безобидных вещей… Может, дело было в том, что Август остался единственным, кто не искупался в святой воде, которой коснулся сам Бог во время суда над Тони? В отличие от Августа, тот был очищен от всех прошлых грехов. И Август искренне радовался за него. Однако радовался вдали. Тони больше не работал с ним. В трапезной больше не сидел рядом, не заговаривал на улице. В последний раз они перекинулись парой слов, когда Тони приходил за лекарствами от простуды. Однако болезнь со временем прошла, пустые бутыльки вернулись на полку, и Тони больше не переступал порог дома Августа. Он словно избегал его общества, и, наверное, правильно делал. Не надо ему было водиться с тем человеком, чья душа по-прежнему была отравлена грехом. В первую неделю жизни порознь все мысли Августа стремились к Тони. То на Карлушу посмотрит и вспомнит, как Тони с ним играл, то найдёт тряпицу, которой обрабатывал раны. Собирая ягоду, Август думал: «Надо в плошку для Тони отсыпать», — и тотчас себя одёргивал. Даже гуляя по опушке леса с Любавой, собирая ягоду, он замечал поломанные сухие веточки, примятую траву, и казалось ему, что это он примял её, когда бежал сюда с Тони на руках, чтобы спасти его от Михаила. Казалось бы, какой вред могли причинить воспоминания? Август надеялся, что со временем они просто потускнеют и перестанут будоражить разум, однако на вторую неделю разлуки начались сны. Они всегда начинались одинаково — с огненного кольца на площади, музыки и танца, но то, что происходило дальше, всегда отличалось от каждого предыдущего раза. В самом первом сне Август смотрел на полностью одетого Тони, который танцевал так проникновенно и чувственно, что в носу начинало щипать. Они не подходили друг к другу, не встречались взглядами, однако Августу хватило и этой малости, чтобы проснуться с влажными ресницами и ещё долго успокаивать себя, явственно ощущая тяжесть в груди. Во второй раз танец был значительно веселее. Тони бегал в припрыжку по кругу, звал Августа присоединиться, но тот не решился. Однако на третью ночь Август уже скакал в огне вместе с ним и смеялся, как ребёнок. Чем дальше, тем опаснее становились сны. Сначала Август танцевал с Тони вальс, утыкаясь носом в его вкусно пахнущие волосы, потом к вальсу добавились тесные объятия. За объятиями последовали целомудренные поцелуи в лоб, брови и виски. Но с каждым новым сном поцелуи спускались всё ниже и ниже, пока не достигли губ. Август помнил, как впервые решился стянуть с Тони рубаху. Он раздевал его, не переставая, ласкать шею и грудь губами, скользить ладонями по животу, бокам, спине. Тони восхитительно вздыхал, выгибался навстречу его рукам. Август с ума сходил, прикасаясь к нему, а Тони лишь улыбался проказливо, посмеивался и тянулся за очередным поцелуем. Конечно же, Август рассказывал об этом на исповеди. Он честно признавался, что занимался развратом во снах, не вдаваясь в подробности, с кем именно: не хотел ставить Тони под удар. Всё же теперь это была проблема исключительно Августа, и вовлекать в её решение невиновного человека было бы неправильно. Отец Антоний, братья и сестры лишь по-доброму посмеивались над смущённым Августом и говорили, что он всего лишь женитьбы дождаться не может. Мол, все сны пройдут, как только он проведёт первую ночь с женой. Чтобы справиться с искушениями, Август молился и старался больше времени уделять Любаве. Отношения с ней выстраивались хорошие. По крайней мере, Август был в этом уверен. Он дарил Любаве подарки: то букет полевых цветов соберёт, то лавандовое масло приготовит, которое она просила, чтобы использовать в качестве духов. После службы он приглашал её на свидания, водил по округе или же угощал травяным чаем дома. Любава же вязала ему носки на осень и зиму, стирала одежду, баловала вкусностями, принесёнными из трапезной. В благодарность Август дарил ей поцелуи в щёки и уголки губ, а Любава то и дело пыталась поймать его губы своими. Целуясь с ней, Август чувствовал себя странно. Словно он совершал какое-то самое обыденное и скучное действие, чего нельзя было сказать о поцелуях с Тони. Даже во сне Август чувствовал, как один взгляд Тони будоражил кровь. Взгляд Любавы же заставлял неловко улыбаться, чтобы не расстраивать её той холодностью, которая царила в груди. Однако Август старался не поддаваться унынию. Жениться — было правильно, так делали все. Значит, и он тоже должен. По-другому быть просто не могло. К тому же сам отец Антоний был уверен, что этот брак и Августу, и Любаве был необходим. Сомнений в правильности его решения не было, и Август надеялся, что со временем он ощутит к Любаве ту же испепеляющую страсть, которая поглощала его во снах с Тони. Они много разговаривали с Любавой о том, что ждёт их в будущем, и Август всё больше проникался ролью ответственного мужа, видел себя главой семьи и думал о том, как будет воспитывать детей. Любава очень хотела двойняшек, и Август её поддерживал. Детей он любил, считал их даром свыше, но как только пытался вообразить, что предстояло сделать для того, чтобы они появились, ему становилось не по себе. Особенно плохо он почувствовал себя в тот день, когда отец Антоний пригласил его к себе и стал рассказывать, откуда берутся дети. Август сидел багровый, сердце стучало в ушах, щёки и уши горели, а отец Антоний только посмеивался над его смущением и постоянно напоминал о том, что вскоре Августу предстояло возлечь с женой на ложе и зачать ребёнка, потому слушать все объяснения следовало очень внимательно, чтобы не попасть в неловкое положение во время первой брачной ночи. После той беседы Август стал часто задумываться о том, хотел ли он вообще вступать в близость с Любавой. Он представлял себе, как будет её раздевать, целовать в тех местах, что были скрыты от людских глаз. Представлял, как она будет вздыхать и стонать от его ласк, но почему-то не чувствовал никакого удовольствия от этого. Будто бы всё это ему совсем и не было нужно. Он бы с радостью жил вместе с ней в одном доме, вёл быт. Так было веселее и сподручнее. Потом бы они завели детей, стали бы вместе их воспитывать, но стоило Августу вспомнить о том, что придётся вставлять в Любаву свою плоть, чтобы этих самых детей заиметь, как тотчас его лицо кривилось, словно он съел кислую красную смородину. Из-за этого отвращения Август считал себя неполноценным. Когда Любава пыталась приласкать его после очередного тяжелого дня, целовала в щёки, губы, гладила по груди и плечам, он желал лишь того, чтобы эта ласка скорее закончилась. Август винил себя за то, что был… таким. Чувство вины полнилось, разрасталось, как сорняк, оплетало горло и душило, но бороться с ним было тщетно. Август был не достоин Любавы, но никогда об этом ей не говорил. Как и о том, что по ночам водится с бесами, предаётся сладострастию и ему это нравится настолько, что не хочется просыпаться. После суда над Тони прошло около двух недель. Беснования больше не повторялись. В общине вновь воцарились тишь да благодать. Лето близилось к концу. До свадьбы оставалась всего неделя. Дом Августа претерпевал изменения. На печи появилось больше посуды для готовки, а на столе — узорчатые вязаные Любавой салфетки, а сам стол пришлось сдвинуть от центра правее, чтобы было место для двуспальной кровати, с появлением которой комната наполнилась запахом свежего дерева. Женщины подарили ему новое постельное бельё, сшили широкое стёганое покрывало из овечьей шерсти. Сундук для вещей заменили на новый, чтобы в нём могла храниться не только одежда Августа, но и вещи Любавы. Спать на широкой кровати в одиночку Августу очень понравилось. Пожалуй, это было единственным, что его радовало намного больше, чем предстоящая женитьба. Жаль, что смена кровати не помогла избавиться от навязчивых снов. Ровно за день до свадьбы Августу приснилось, что в том огненном круге не было никого, кроме него самого. И Августу стало так тоскливо и жутко, что он закричал. Голосил так громко, что впору было бы всю общину перебудить, но никто не явился на его зов. Огонь горел, звёзды мерцали в тиши ночного неба, а Август не мог места себе найти. Он носился по кругу, звал Тони, просил не оставлять его, плакал, умолял вернуться, однако все попытки были тщетны. И тогда Август решился: находиться в этом проклятом сне без Тони было невыносимо, и он, прочитав молитву Господню, бросился в огонь. Перепрыгнуть высокую стену пламени было ему не под силу, и он надеялся, что сон оборвётся на этом моменте. Как же он ошибался. Когда его охватило пламя, всё тело пронзила ужасная боль. Кожа стала плавиться, запахло палёной плотью. Август схватился за лицо, чтобы сокрыть глаза, но оно потекло по пальцам, как кисель. От страха он завопил, и огонь пробрался к нему в глотку, выжигая внутренности. Вдруг над ухом раздался звонкий смех, заглушивший мучительные крики, а следом перед Августом возник обнажённый Тони. Он стоял в огне, прекрасный, сияющий. Языки пламени лизали его тело, как послушные псы, согревали и не причиняли никакого вреда. Тони подошёл к сгорающему заживо Августу, коснулся его щеки, и боль мгновенно прекратилась. Август, не понимающий, что произошло, воззрился на свои целые руки, которые только что выглядели, как обгорелые потемневшие кабаньи ноги, ощупал лицо: и глаза, и губы, и нос были в полном порядке. В глотке больше не было губительного жара. Даже волосы — и те были на месте. Однако одежда возвращаться не спешила. Август стыдливо прикрылся, но Тони отвёл его руки в стороны, неотрывно глядя в глаза. Он сказал: — Не бойся, — и языки пламени вырвались из его рта вместе с дыханием. Август отшатнулся. Неужели и он сам выглядел сейчас так же, коль огонь больше не трогал его? Творилась самая настоящая чертовщина, не иначе! — Изыди, — не приказал — попросил Август. Тони усмехнулся, скользнул ближе, обвил руками его талию, прижался бесстыдно. Август испуганно вздохнул и увидел, как огонь затянулся внутрь рта. Закашлявшись, он попытался выплюнуть его, но Тони обхватил его лицо ладонями и поцеловал. Август ощутил, как тёплые всполохи пламени столкнулись друг с другом на границе их ртов и стали завинчиваться в нераздельные струи, повторяя движения языков. От переизбытка ощущений, он испугался: застонал, разорвал поцелуй, уставился на Тони, а у того… выросли на лбу маленькие рожки. — Не бойся, — повторил Тони, — ты ведь такой же, — и ткнул пальцем в рога, выросшие и у Августа. Тот замотал головой, забормотал: «Нет-нет-нет, только не это!» — и с криком проснулся. Сел на кровати, свесил ноги на пол. За окном было раннее утро, в колокол ещё не звонили, но Август решил, что лучше пойти в церковь как можно скорее и попросить Бога о милости, лишь бы эти сны больше не повторялись. Он умылся, оделся, покормил Карлушу и вышел из дома. Уже подходя к церкви, он заметил возле дома отца Антония сборище людей. Там была Юля, её родители и Костя. На крыльце стоял отец Антоний и внимательно их слушал. Заинтересованный происходящим, Август подошёл ближе. Юля, бледная и испуганная, отчаянно вертела головой и восклицала: — Ничего не было! Ничего! — Поговори мне тут! — прикрикнул на неё отец и замахнулся рукой, устрашая. Сардар всегда был человеком вспыльчивым, и хоть старался держать эмоции под контролем, получалось у него это отнюдь не всегда. — Тебя видели с ним! Вы в кустах прятались! Знаю я, что вы там делали! — Не будем гневаться, братья и сестры! — отец Антоний поднял ладони в успокаивающем жесте. — Это всё бесы! Это всё бесы Тони! Он же у нас сладострастник! — воскликнул Сардар, и тут Август не выдержал. — Его очистил сам Бог! — напомнил строго, чем заставил всех обернуться. От чужих хищных взглядов он поёжился, но запал не растерял. — Что у вас случилось? — Костя развратил нашу дочь, — пояснила мама Юли. — Их ночью заметили в кустах у реки. Они там занимались развратом. Август удивился, скосил глаза сначала на багровую Юлю, потом на спокойного, как удав, Костю. Уж от кого, а от них — порядочной молодёжи — он ничего подобного не ожидал. Может, свидетели ошиблись? Мало ли, что в темноте привиделось? — Кто их заметил? — спросил Август. — Кто называется свидетелем? — Я, — угрюмо отозвался Сардар, и желваки на его щеках дёрнулись. — Юля стала пропадать по ночам. Уходила тихо, когда все засыпали. Делала так давно, судя по тому, как складно у неё всё выходило. Жена поначалу заметила, потом мне рассказала, а этой ночью я решил за ней проследить. Как оказалось, не зря. — Я ничего не делала дурного, — прогнусавила Юля. — Закрой свой рот. Вырастил же б… — он осёкся, воздержавшись от оскорбления, — на свою голову. Не надо было тебя вообще в школу отдавать! Понахапалась там черт знает чего. Костя вступился за неё: — Я не делал с Юлей ничего. — Я видел, как вы целовались, — сказал Сардар. — И только. Больше ничего, — Костя сложил руки на груди, распрямил плечи. Он совсем не выглядел, как человек, который стыдился своего поступка. — Ты не имел права к ней и пальцем прикасаться! — Сардар подступил к нему, обличающе грозя пальцем. — Ей ещё шестнадцати нет. А если бы и было, то я бы разрешения всё равно не дал! — Это почему же? — спокойно спросил Костя, нисколько не испугавшись его напористости. — Да потому что ты ненадёжный. Откуда мне знать, что тебе не наскучит здесь так же, как в том же буддийском монастыре, про который ты рассказывал? Сколько духовного блуда у тебя было! Ты же сегодня здесь, а завтра где-нибудь в другом месте! Кто тебя знает? Ты же говорил, что всё вот это, — он широко повёл рукой в воздухе, указывая на всю общину, — бессмысленное. Я бы ни за что своей дочери не позволил связывать жизнь с таким нюней, как ты. Костя смотрел на Сардара, как на неразумного ребёнка. — Если уж вы мне мои грехи припомнить решили, то я вам так скажу: Юля для меня — это ангел. Я благоговею пред ней. Рядом с ней мне жить хочется. И последнее, что я бы решился сделать, так это становиться для неё ненадёжным человеком, как вы выразились. — Это правда. Костя хороший, — вступилась за него Юлька. — Он мне всегда помогает. И ещё он обещал, что, как только мне шестнадцать исполнится, то меня замуж сразу же возьмёт. — Конечно, кто ещё, кроме него порченую девку-то замуж возьмёт? — рявкнул Сардар. — Сардар, уймись, — строго сказал отец Антоний, после чего обратился к Косте. — Скажи мне честно, Бог ложь твою сразу отличит. Ты предавался греху с Юлей? — Нет. — А в кусты зачем водил? — отец Антоний прищурился. — Мы на реку смотрели. Сидели рядом, разговаривали и смотрели, — коротко ответил он. — А ещё ты её рот своим порочил! — вклинился Сардар. — Да, поцеловались пару раз, — не стал отрицать Костя. — И что с того? Отец Антоний усмехнулся, положил Косте ладонь на плечо и спросил: — Любишь её? Костя посмотрел на Юлю, улыбнулся. Та зарделась. — Люблю, иначе бы сейчас здесь не стоял. — А ты, Юленька, любишь его? — закономерно уточнил отец Антоний. Юля покосилась на отца, потом робко кивнула, промямлила: — Люблю. — Дома высеку, — пообещал Сардар, метнув на неё убийственный взгляд. — Нет, не высечешь, — запретил отец Антоний. — Юноша и девушка любят друг друга, хотят быть вместе, венчаться будут, так не стоит им препятствовать. Дочь твоя, вон, как сияет, когда на него смотрит. Если о семье думать будет, то и про школу свою забудет. Хочешь запретить ей любить? Так это невозможно. Бог есть любовь. Пусть молодые живут счастливо. Свадьбу назначим в день рождение Юли. Думаю, для неё это будет лучшим подарком. Костя сделал шаг вперёд, протянул ей руку. Юля, не верящая в то, что отец Антоний поддержал их, замерла со слегка приоткрытым ртом и округлившимися глазами. Костя усмехнулся, подошёл ближе, взял её за руки, зашептал что-то ласково, и Юля тотчас оттаяла, заулыбалась счастливо, бросилась к нему на шею, смешно запищала. Сардар от возмущения чуть не задохнулся. — Я не согласен, — воспротивился он. — Это пока Костя ей речи красивые в уши льёт, а годик пройдёт, и уедет он от нас в какую-нибудь Африку. Идолам поклоняться будет. — Сардар, — строго позвал отец Антоний, — если Бог будет против их союза, то я не позволю им вступить в брак, но пока, — он указал рукой на небо, — Бог молчит. Значит, всё идёт так, как должно. Костя поцеловал платок Юли, скрывающий ухо, прижал её голову к своей груди, пряча от разозлённого взгляда Сардра. Успокаивающе погладил по плечам. — Руки свои от неё убрал, — низко прорычал Сардар. — Пусть девушку успокоит, — тоном, не терпящим возражений, сказал отец Антоний. Перед тем, как зайти в дом, добавил: — Нет ничего прекраснее любви. Помните об этом, братья и сестры. А сейчас я должен вернуться к жене, — он кивком указал на дверь. Сардар же, стиснув челюсти, проскрежетал: — Да, отче. Как скажете. И резко развернувшись, пошёл прочь. Юлька отняла голову от груди Кости, посмотрела вслед уходящему отцу и отчётливо пробормотала: — Надеюсь, он меня не убьёт. Костя обнял её лицо ладонями и пообещал: — Только через мой труп, я тебя в обиду не дам. Умилившись воссоединению влюблённых, Август поздравил их с помолвкой, получил ответное поздравление по поводу завтрашней свадьбы. Костя и Юля выглядели такими счастливыми. Они смотрели друг на друга так, что даже у Августа — стороннего человека — в груди становилось тепло-тепло от их светлых всеобъемлющих чувств. Как же он был рад за них! Но вместе с этим под грудиной заскреблась тихая и противная зависть. Он-то ничего подобного рядом с Любавой не испытывал из-за сладострастных бесов. Но когда-нибудь! Когда-нибудь он точно сможет! Август отвёл службу, позавтракал, вернулся домой, собрал урожай и занялся уборкой. Вымыл пол, протёр пыль, сделал травяные скрутки, которые собирался поджечь завтра перед первой брачной ночью. Им с Любавой не помешает быть более собранными и спокойными перед тем, как заняться… В дверь постучались. — Войдите! — сказал Август, бросив взгляд на дверь. Дверь отворилась. На пороге появился Тони. Август забыл, как дышать. — Привет! — Тони сдержанно улыбнулся. — Ты женишься. Хотел поздравить тебя лично. Не при всех. Услышав знакомый голос, Карлуша завозился, запрыгал с жердочки на жердочку, сотрясая клетку, загоготал радостно. Теперь он жил на полу, рядом с мешками, в которых хранились травы. Любава настояла на этом, объясняя свою просьбу тем, что не хотела постоянно убирать грязь со стола. Тони махнул Карлуше рукой и, так и не сдвинувшись от входа, ласково обратился через всю комнату: — Ты ж мой красавец, как вырос-то! Август тебя хорошо откормил! — Карлуша звонко каркнул. — И я тоже по тебе скучал, радость моя. — Он тосковал, — Август грустно улыбнулся. Как бы он хотел добавить «и я тоже», но в нынешних обстоятельствах говорить так было нельзя: вдруг Тони подумает о нём что-то не то? — Спасибо за поздравления, я и сам не верю, что свадьба будет уже завтра, — Август огляделся по сторонам. — Может, хочешь чего-нибудь? Я тут с утра немного ягоды последней насобирал. А ещё есть помидоры, огурцы, морковка, там на улице в ведре, — он направился к выходу. — Я её помою, почищу, похрустишь… — Август, — Тони остановил его на половине пути теплой улыбкой, — ничего не нужно. У Августа порозовели щёки. — Может, хоть чаю травяного? — Август! — Тони захохотал ещё громче. — Я к тебе не чаи распивать пришёл. Я хотел… — он замялся, прикусил нижнюю губу, — я хотел тебя поблагодарить. За то что помогал мне всегда. Правда, спасибо. Август от смущения совсем растерялся. — Да мне, собственно, не сложно было. — Всё равно. Спасибо, — Тони продолжал настаивать на своём. Он перевел взгляд за его спину — на пол, где стояла клетка Карлуши, — и спросил: — Могу я к нему подойти? Август отступил в сторону, жестом предлагая войти в дом. — Конечно. Пообщайтесь, он очень рад тебя видеть. Вон, как скачет. Карлуша закаркал, нахохлился. Тони рассмеялся, подскочил к нему, присел на корточки. Сразу же сунул в клетку руку. Карлуша, прыгнул к нему в ладонь. — Можно я его вытащу? — спросил Тони таким умоляющим голосом, что Август не мог ему отказать. На удивление, оказавшись на воле, Карлуша не стал убегать от Тони. Он пополз по его руке, забрался на плечо. Заворковал, довольный. — Ай, ты что? Когти у тебя капец, а-а-а-а! — Тони втянул голову в плечи, зажмурился, втянул воздух сквозь зубы. Волосы у него немного отросли, стали завиваться в привычные кудряшки. Карлуша, словно извиняясь, потёрся клювом о его ушную раковину, и Тони захохотал. Август расплылся в счастливой улыбке. Как же он скучал по его смеху. — Любава сияет от счастья, — проговорил Тони, повернувшись к Августу и усевшись на пол. Карлуша ткнулся клювом ему прямо в ухо, и Тони взвизгнул: — Я тебя сейчас посажу обратно! — он положил ладонь ему на спинку и надавил, заставляя прижаться пузом к плечу. — Вот так сидеть будешь, а то тебе только волю дай. Август усмехнулся, подошёл ближе, сел на колени напротив. — Да, Любава ждёт не дождётся, — согласился он. — Наверное, ты очень внимателен к ней. Женщины любят, когда к ним внимательны, — предположил Тони. Карлуша стал покусывать его руку, хотел поиграться, и Тони пришлось снять его с плеча, крепко удерживая в ладонях. — Это кто тут такой хулюган? Кто хулюганит? А? Карлуша закаркал возмущённо. — Да. Я стараюсь, — ответил Август запоздало. Больно интересно ему было наблюдать за оживившимся вороном. — Ты его так не мучай. — Да где я его мучаю? — Тони вытянул ноги, посадил его к себе на колени, и Карлуша принялся расхаживать по ним взад и вперёд, деловито поклёвывая ткань. — Он меня сам мучает, подлюка. Карлуша поднял голову, посмотрел на него будто бы оскорблённо, раскрыл клюв и звонко каркнул. — И я тебя тоже люблю, — вздохнул Тони, — только когда ты не кусаешься, не царапаешься и молчишь. Карлуша отвернулся, спрыгнул с его колен на пол, потом запрыгнул назад. И видимо, это действие ему настолько понравилось, что в ближайшие минуты, он продолжил заниматься исключительно прыганьем по Тониным ногам. — А ты сам? — обратился Тони к Августу. — Не страшно? Всё же такое событие. Свадьба. — Не знаю, просто ещё не понимаю, как так… — признался Август, тяжело вздыхая. — Я и муж, то есть, я жених. И завтра я свяжу свою жизнь с ней. До конца моих дней она будет мне женой. Странно это осознавать. Кажется, будто это всё не со мной. Как будто жизнь просто идёт своим чередом, а я за ней со стороны наблюдаю и ничего сделать не могу. Сказав это, он ощутил, как с плеч словно рухнул тяжеленный груз. Ему не с кем было поговорить об этом, братья и сестры непременно бы осудили его, а отец Антоний дал бы высокопарных наставлений и посоветовал бы не забивать голову ерундой. Тони же спросил: — Как думаешь, дело может быть в том, что Любава тебе не нравится? Не ожидавший такого вопроса, Август оторопел, потом принялся сбивчиво оправдываться: — Она хорошая, ты неправильно думаешь. — Любишь её? — Конечно! — воскликнул Август, и Карлуша, испугавшись, замахал на него крыльями. Извинившись перед ним, Август вполголоса пояснил: — Она же моя жена почти что. Мы и о детях с ней говорили. — Да, я заметил новую кровать, — Тони криво улыбнулся, почесал Карлуше шейку, успокаивая. — Не будешь потом жалеть о том, что женился именно на ней? — В смысле? — Август непонимающе тряхнул головой. — Ну, бывает, что чувства проходят, — туманно пояснил Тони. Август решил, что пора этот странный разговор заканчивать. — Давай не будем об этом? Тони бросил на него нечитаемый взгляд, пожал плечами и кивнул, соглашаясь. Он продолжил возиться с Карлушей, играться, забавно подражать карканью ворона, а Август, ощущая себя пойманным на преступлении, продолжил наблюдать за ними. Он был счастлив, что мог находиться рядом с Тони так близко — на расстоянии вытянутой руки. Помнится, в последний раз они стояли рядом, когда Тони приходил три недели назад за лекарством от кашля. В тот раз они перебросились лишь парой слов. Август неловко ему улыбнулся, протягивая пузырёк, и случайно задел его пальцы. От одной этой малости щёки заалели не хуже зари, и Август поспешил отвернуться и сделать вид, что ему предстоит ещё очень много важных дел. А теперь он краснел — чувствовал, что краснел, — но прятать это не собирался. Он хотел смотреть на Тони. Жадно впитывать его черты, чтобы потом, закрывая глаза перед сном, воскрешать в памяти улыбающееся лицо… «Дурачина, о чём думаешь?» — мысленно отчитал сам себя Август, и, чтобы отвлечься от навязчивых желаний, заметил вслух: — У тебя волосы отросли. Тони усмехнулся, бросил быстрый взгляд на его длинную тугую косу, перекинутую через плечо. Сделал ответный комплимент: — У тебя, наверное, тоже. Август огладил его лицо нежным взглядом, еле подавил желание прикоснуться к щеке рукой. Тони выглядел уставшим. Он осунулся, юношеские щёки немного впали, под глазами залегли синяки. Пропали весёлость и шутливость, без которых Август просто не мог его представить. Слишком серьёзен Тони был по отношению в Августу. Хоть к Карлуше относился по-прежнему с добротой и любовью. — Ты изменился, — Август сказал это прежде, чем успел прикусить язык. Тони нахмурился. — О чем ты? — Повзрослел, наверное. — Может быть, — Тони закивал, но тотчас замер, когда Август продолжил. — И от бесов поди окончательно избавился. Тони вздёрнул бровь, приосанился. — А ты? — Все мы не без греха, — уклончиво ответил Август. — Какие же у тебя грехи, Август? Сны дурные снятся? — Тони поймал Карлушу, вернул в клетку. — То, о чём ты рассказываешь на исповеди, и грехами-то назвать нельзя. Это просто сны. Ты же в реальной жизни их не повторяешь. Сны на то и нужны, чтобы оставаться исключительно снами. Август почувствовал, как стали гореть уши. В голове всплыли похотливые воспоминания об одном из снов, где он раздевал Тони, покрывая всё его тело поцелуями, полными благоговения. Он прикасался к нему, как… к святыне. С тем же трепетом он дотрагивался до резного креста на двери дома отца Антония. Тони перевёл взгляд на Августа, и тот сразу же отвёл глаза, промямлив: — Но я в них… такое совершаю… — Что например? — насмешливо уточнил Тони. Август понизил голос: — Похотливые вещи делаю. Разные. — Ну, скоро Любава к тебе ляжет и сны закончатся. Точнее реальностью станут… — Не станут, — помотал головой Август, — не Любава там… — А кто же?  Карлуша, недовольный тем, что на него перестали обращать внимание, возмущённо каркнул. Тони снова повернулся к нему, и Август явственно ощутил, как дышать стало легче. Гораздо проще было говорить о порицаемых вещах, не глядя друг на друга. — Ты, — не сказал - выдохнул Август. Тони, казалось, нисколько не удивился. Он так и продолжил играть с Карлушей указательным пальцем между прутиков решётки, пока заметно подросший и потолстевший ворон пытался поймать тот удлинившимся клювом. — А Любава тебе тоже снится? — безразлично уточнил Тони. — Нет, — честно ответил Август, ещё не понимая, к чему тот вёл. — Ты вообще её хочешь? — В смысле? — Член на неё встаёт? — пояснил Тони, и Август поперхнулся воздухом. — Зачем о таком говорить? У тебя вообще совести нет, — забормотал от неловкости. — О таком, отец Август, — от этого обращения Август почувствовал себя не в своей тарелке, — говорить необходимо, если дело доходит до свадьбы. Если тебе никто этого не объяснял, то я могу… — Отец Антоний мне всё объяснил. Я знаю, что нужно делать после свадьбы. Теперь знаю. — Наконец-то, в тридцать-то лет, — съязвил Тони, и Август вместо того, чтобы обидеться, не смог сдержать глупой улыбки. Почему-то оттого что Тони был по-прежнему остёр на язык, на сердце стало спокойно и хорошо. — Ну так что. Ты её хочешь? Думаешь о ней так же, как обо мне? — Тони по-птичьи склонил голову набок. Видно, близкое общение с Карлушей стало сказываться. Август бы и хотел солгать, но не смог. Он помнил, как все эти недели заставлял себя делать то, что делать совершенно не хотел, как успокаивал себя тем, что станет легче, когда бесы оставят его в покое. Помнил, как от тихих вздохов Любавы во время поцелуев тело оставалось безответным, как на её искреннюю улыбку приходилось улыбаться натянуто. Август верил, что это пройдёт и всё станет нормально. Он станет нормальным. Нужно было всего лишь повенчаться, продолжать молиться и верить, что Бог будет милостив. — Она станет моей женой, и мы будем жить вместе, — убеждённо сказал Август, совсем не замечая того, что на вопрос Тони так и не ответил. — Нет, ты не понял, — сразу же перебил тот. — Ты хочешь её так же, как меня? Август, пойманный врасплох, отвёл взгляд в сторону, нервно кашлянул. Рассудил: — Ну с тобой у нас бесы. — Нет, Август, — Тони замотал головой. — Вся беда в том, что меня ты хочешь, а её, видимо, нет. Даже не знаю, уместны ли теперь мои поздравления со свадьбой. — К чему ты всё это говоришь? — К тому, что жалко мне тебя. Вот и всё, — Тони поднялся с пола, отряхнул штаны. — После наших с тобой поцелуев мне всё было интересно, гей ты или бишка. Видимо, всё-таки гей. Как же тебе не повезло с такой ориентацией в общине жить, жесть просто. — Гей? Бишка? — Август вычленил незнакомые слова. — Забей, — Тони двинулся к выходу, но, сделав пару шагов, обернулся. — На будущее, с юридической точки зрения, ваш брак — фуфло. Август не понял и половины из того, что он сказал. Тони понял его с полувзгляда и пояснил: — Брак твой не имеет никакой силы. — Но мы же венчаемся! — Август даже с пола поднялся от негодования. — И? — Тони развёл руками. Уверенности у Августа поубавилось, однако он снова возмутился: — Бог всё видит. — Ты меня сейчас слушать, конечно же, не будешь, но я всё равно скажу: если ты устанешь от этого брака, от этих людей, от… всего этого, то всегда можешь сбежать в город. Там ты будешь свободен, никто не будет ставить тебе в укор то, что ты бросил жену, потому что об этом вообще никто не узнает. У тебя в документах этого не будет прописано, потому что у тебя и документов-то нет. Ты будешь абсолютно свободен. Сможешь начать жизнь с чистого листа. Август и помыслить о таком не мог: — Я никогда не покину это место. Это мой дом. Я вырос здесь. И здесь состарюсь. — И пропустишь кучу всего классного, что мог бы пережить за пределами этого места, — передразнил Тони. — Ты неплохой человек, отец Август. Я встречал людей намного хуже. Ты не заслуживаешь такой жизни. Ты не должен себя ломать. — Ломать? — Потом поймёшь, — печально пробормотал Тони, вздохнул. — Хорошо тут у вас, но, боюсь, мне уже пора. Григорий будет недоволен, что я так долго слоняюсь без дела. Он подошёл к двери, но вдруг остановился, повернулся к озадаченному Августу, поколебался немного, хотел что-то сказать, но в конце концов просто вернулся вглубь дома и без предупреждения сграбастал его в объятия. Пробормотал невнятно: — Спасибо за всё. Если бы не ты, то мне бы тут совсем плохо пришлось. — Да не за что… — Есть за что, — твёрдо заключил Тони. Август расплылся в глуповатой улыбке, уткнулся лицом ему в волосы, с жадностью вдохнул их запах. Боже, как же он скучал! От переизбытка чувств Август потёрся щекой о его макушку, сильнее прижал к себе. Тони был расслабленным, мягким, таким хорошеньким, что будь воля Августа, он бы его никогда не отпускал из своих рук. Так бы и стоял с ним вечность, обнявшись. — Мне тебя не хватало, — признался Август шёпотом. Тони отнял голову от его груди, заглянул в глаза. Их лица находились так близко, что Август мог чувствовать дрожание воздуха от его дыхания. — Я думал, ты, наоборот, порадовался, что теперь занозы в заднице у тебя не будет, — Тони усмехнулся, закинул вытянутые руки ему на плечи, слегка запрокинул голову. — Что ты такое говоришь, никакая ты не заноза, — пробурчал Август и, не смог отказать себе в удовольствии, погладить Тони по спине, сместив ладони с лопаток на поясницу. Шрамы от плети уже должны были поджить, и прикосновения к ним не принесли бы боли. Ему показалось, что дыхание у Тони сбилось, однако на лице у того ни один мускул не дрогнул. А потом Тони подался вперёд, почти соприкоснувшись с ним губами, и прошептал: — Удачного брака.  Отстранившись, он вышел из дома Августа, оставив его в расстроенных чувствах.