Не убоюсь греха. Том 1

      Тони стоял по щиколотки в воде и смотрел на своё отражение. Не думал он, что его жизнь оборвётся таким образом. Вероятнее была бы смерть от передоза или от рук какого-нибудь маньяка, который бы снял его на вечер для весёлого времяпрепровождения. Но Тони уже был здесь. Уже стоял на берегу и слушал свой приговор.       — Братья и сестры, сегодня мы должны претворить волю Божию в жизнь! Бог сказал мне, что беснования кончатся тогда, когда Тони пройдёт через очищение освящённой водой. А чтобы его бесы не прервали очищение, мы должны будем его связать! — восклицал отец Антоний за спиной. Тони не желал на него смотреть. Он глядел на себя в текучих волнах заводи и пытался представить, каково это — умирать по-настоящему? От камня, который совсем скоро будет привязан к его шее, от верёвок, которыми его свяжут по рукам и ногам, и от мокрого удушья и воды, хлюпающей в лёгких. Каково это?       Наверное, больно.       «Зато потом больно не будет», — отстранённо подумал Тони.       Глядя в глаза смерти, он не вспоминал самые счастливые моменты в жизни. В голове было пусто, от виска к виску путешествовало перекати-поле.       Кто-то из толпы, собравшейся на берегу, справедливо заметил:       — Он ведь утонуть может…       — Бог его очистит! — воодушевлённо перебил отец Антоний. — Тони сможет искупить все свои грехи. Если будет воля Божия на то, чтобы он всплыл, значит, всплывёт. Не сомневайтесь в Божьей милости. Любой исход, который ожидает нашего брата, будет для него хорошим. Это великая честь удостоиться такого очищения, после которого простятся все грехи и откроется путь в рай. Мы поможем Тони спастись!       Тони усмехнулся. Как же… помогут они.       Когда он только приехал сюда, то и представить себе не мог, что всё дойдёт до самого настоящего жертвоприношения. Если ещё утром у него была хоть какая-то надежда на светлое будущее, то теперь…       Ох, отец Антоний был поистине великим пиздаболом! Тони оставалось только нервно курить в сторонке, наблюдая за тем, какую паутину плёл этот паук.       «Покурить бы», — пронеслось в голове.       Тони закусил щёку изнутри, посмотрел на небо. Помнится, утром это делать было намного тяжелее: глаза, отвыкшие от яркого света из-за сидения в подвале, ужасно болели. Когда дверь люка со скрипом отворилась, Тони зажмурился, зашипел, отвернулся от режущих солнечных лучей. Кто-то, кряхтя, спустил вниз лестницу, а затем раздался ровный голос отца Антония:       — Вылезай и следуй за мной. Надумаешь дать дёру — по-другому говорить будем.       Тони с силой разлепил глаза, уставился на его обжигающе светлую фигуру, скривился.       «Пизда мне», — подумал безрадостно и пополз к лестнице. Двигаться было тяжело. Бёдра и торс ныли от ран, лоб и виски раскалывались от тупой боли из-за температуры, в носу противно хлюпало, горло саднило. Выкарабкавшись на поверхность, Тони отдышался, поднялся на нетвёрдые ноги. Отец Антоний не стал протягивать ему руку помощи, а только развернулся и пошёл в сторону своего дома. Тони мысленно обозвал его «мразью» и поплёлся следом.       Когда они зашли внутрь, отец Антоний взял стул, поставил спинкой к столу и указал на него кивком головы, мол, садись. Тони, обрадовавшись, что его не заставят стоять, плюхнулся на твёрдое сидение и тотчас завыл от боли во всём теле, пожалев о том, что подумал о своих физических возможностях слишком хорошо. А отец Антоний, сделав вид, что не заметил его мучений, встал перед ним, облокотившись спиной о входную дверь, переплёл руки на груди и тяжело вздохнул:       — И что мне с тобой делать, Тони? У тебя есть предложения?       Вроде бы, недовольным тот не выглядел, скорее очень уставшим, и Тони решил воспользоваться подвернувшейся возможностью:       — Дать попить… пожалуйста.       Отец Антоний молча взял со стола пустую кружку, вышел в сени, зачерпнул там воды из ведра и передал Тони. Тот с жадностью приник губами к краю, пил шумно, закашливался. Попросил ещё. Отец Антоний отказывать не стал.       Только на второй кружке Тони задумался: а кипятилась ли эта вода вообще? Август, вроде бы, воду кипятил, ему Тони доверял больше. Но за неимением альтернативы в данный момент пришлось пить то, что давали. Всё же если бы в этой воде водилась какая-нибудь зараза, то община давно бы уже вымерла. Вряд ли каждый из них кипятил колодезную воду.       — Спасибо, — прохрипел Тони, утирая рот грязным рукавом. Он даже представить боялся, какие усилия в этих спартанских условиях придётся приложить, чтобы вывести кровь с белой одежды. Оставалось надеяться, что женщины не откажут ему в помощи.       — Пожалуйста, — отец Антоний сдержанно улыбнулся, забрал кружку и поставил со звонким стуком обратно на стол. Вновь привалился спиной к двери. — Из-за тебя мне пришлось все эти дни потратить на обыск домов в общине. Знаешь, что я искал?       Тони отрицательно качнул головой.       — Ты кое-что у меня украл. Ничего мне не хочешь рассказать?       Всё тело Тони пробрало хладным страхом, когда отец Антоний вытащил из-за пазухи упаковку ампул.       — Я ничего у вас не крал, — Тони решил защищаться. Он был уверен, что отец Антоний не видел его в тот день.       Ведь не видел?       — И на чердак ко мне не лазил? — отец Антоний усмехнулся. — Бог всё видит, Тони. Видит, что ты мне лжёшь. И я тоже вижу. По подвалу соскучился?       — Нет, — буркнул Тони. Он судорожно пытался сообразить, где совершил ошибку. Неужели отец Антоний заметил, как он выбегал из его дома? Заначка в сарае Кости не могла указывать исключительно на причастность Тони, под подозрение попадали сразу трое, так почему отец Антоний был так уверен? Неужели прижал к стенке и их тоже?       Отец Антоний подошёл ближе.       — Будешь со мной говорить честно? Если нет — подвал ждёт.       Тони повернул голову налево, посмотрел в окно, швыркнул носом. В подвал не хотелось. Там было холодно, а на улице тепло.       — Буду, — наконец проговорил он и тут же добавил: — только с чего вы решили, что виновен именно я?       — Думаешь, у меня нет ещё одной пары глаз?       Чёрт! Кто-то всё-таки заметил и сдал его! Тони зажмурился, свесил голову. Зря только пыжился.       Отец Антоний довольно ухмыльнулся и спросил прямо:       — Зачем тебе потребовались ампулы с фентанилом?       — А вам они зачем? — не остался в долгу Тони, снова вернув к нему взгляд.       — Ты, видимо, не понимаешь, в каком плачевном положении находишься…       Тут-то Тони и осенило: отец Антоний не просто так позвал его на разговор. Он твёрдо знал, что Тони был в курсе его афёры, и не мог пустить всё на самотёк. А судя по тому, с какой угрозой прозвучала его последняя фраза, действовать он был намерен совсем не милосердно.       Тони, храбрясь от осознания, что терять больше было нечего, вздёрнул подбородок и ответил:       — Я понимаю, в каком положении нахожусь. Но и ваше положение тоже не самое лучшее.       — Ты меня решил запугать? — отец Антоний усмехнулся.       — Нет, что вы, — Тони оскаблился, — я вам угрожаю. Я знаю всё про ваши лекарства, которые хранятся у вас в сундуке. Думаете, я не расскажу всем об этом?       — Моя паства верна мне, они не поверят тебе.       — Неужели? А если я предоставлю им наглядные доказательства? Провожу к вам на чердак? Или, — Тони сел ровнее, — сожгу весь ваш дом, чтобы уничтожить и лекарства, и договоры на передачу имущества?       — Ты не посмеешь, — губы отца Антония сжались в плотную тонкую полоску, затерявшись в усах и бороде. — Думаешь, я тебе позволю?       — А вы думаете, что я один знаю о ваших махинациях, и у меня не будет помощников? — Тони пошёл ва-банк. Он блефовал, прекрасно понимая, что Август с его слепой верой, точно не станет противостоять отцу Антонию. Особенно, после всего случившегося.       — Кто ещё знает? Кому ты рассказал? — стал напирать отец Антоний. Глаза его загорелись плохо скрываемым беспокойством, и Тони понял, что попал прямо в цель. Он закинул ногу на ногу, зашипел от боли, пронзившей бёдра, и тут же вернул ноги в обратное положение, криво улыбаясь.       — Я не буду вам говорить. Какой мне от этого прок? Вы же всё равно сделаете со мной то, что посчитаете нужным.       Отец Антоний нервно затопал ногой, решаясь, и наконец сказал:       — Хорошо, чего ты хочешь?       Тони победно ухмыльнулся.       — Безопасности и ответов на мои вопросы. Больше ничего, — он надеялся, что таким образом сможет вызнать, почему отец Антоний держал у себя лекарства, но в то же время запрещал пользоваться терапией против ВИЧ. Было бы здорово, если бы удалось выторговать таблетки. А ещё лучше стало бы в том случае, если бы отец Антоний вернул им с братом квартиру и свободу, но что-то Тони подсказывало, что сбыться этой мечте не было суждено.       Отец Антоний хмыкнул, почесал подбородок, пригладил бороду. Предложил:       — Давай так, вопрос я — ты отвечаешь, потом твой вопрос — я отвечаю. Так будет честно, как думаешь? — конечно вопросительная интонация прозвучала больше для вежливости. Тони был уверен, что отец Антоний плевать хотел на его мнение, но озвучивать эти мысли не стал. Лишь кивнул и согласился:       — Давайте.       — Зачем тебе ампулы с фентанилом потребовались? — начал отец Антоний.       Тони пожал плечами.       — Мне они ни к чему. Я просто случайно их с собой прихватил. Потом не знал, куда деть и решил спрятать. Да и я вообще не ожидал, что у вас такие вещи тут есть. Зачем они вам?       — Чтобы чудеса совершать, — отец Антоний развёл руками. Увидев удивлённое лицо Тони, он от души рассмеялся. — А ты что думал, Бог щедр на чудеса? Если я их совершать не буду, то и чудес этих не будет. Если человек, к примеру, в горячке и травки не помогают, так я ему жар собью парацетамолом. Оксане, вот, обезболивающее даю, чтобы она спокойно Богу душу отдала и не мучилась. Хватит уже с неё. Людям нужна вера, понимаешь? Маловерны нынче люди.       — Значит, и мне лекарства можете достать? — уточнил Тони. Он пребывал сейчас в странном состоянии, когда казалось, что всё это происходило не с ним, а с кем-то другим.       — Моя очередь задавать вопрос, — одёрнул его отец Антоний. — Зачем ты вообще полез ко мне на чердак?       Тони подумал, что скрывать намерения, смысла нет, и ответил честно:       — Искал договор передачи прав собственности на квартиру или как он там называется? Я не разбираюсь. Вы всяко больше меня знаете об этом всём.       — Зачем он тебе понадобился?       — Моя очередь, — Тони расплылся в хищной улыбке. — Коль вы заговорили про договор, то давайте о договоре и продолжим. Зачем вам чужие квартиры, если вы в лесу живёте?       — Чтобы люди не поддавались соблазну вернуться… — начал он с возвышенной интонацией, но Тони покачал головой.       — Вы же врёте, отец Антоний. А у нас с вами уговор был честно отвечать. Я, вот, вас ни в чём не обманул.       Тот запыхтел раздражённо, но всё же снизошёл до правдивого шипения:       — Эти квартиры и деньги пригодятся в будущем. Они собираются для великой цели. Бог избрал меня, чтобы привести в этот мир Мессию.       Тони мысленно присвистнул. Он был наслышан о «мессии» благодаря фильмам про Апокалипсис. И если он не ошибался, то второе пришествие предзнаменовало конец света. Значит, отец Антоний решил сыграть по-крупному?       — Теперь я, — напомнил тот раздражённо. — Зачем тебе был нужен договор? Думал, что так квартиру сможешь вернуть? Наивно.       — Я просто хотел доказательства иметь, — Тони попытался было уклониться от подробного ответа, но вздёрнутая бровь отца Антония не позволила ему этого сделать. Пришлось пояснять: — Чтобы в полицию прийти и на вас заяву накатать. Вы у меня брата отняли, документы, дом. У меня из-за вас ничего не осталось. И чуда для меня вы никакого не совершили. Я просто хочу вернуться домой. Теперь моя очередь! — он вздёрнул палец, обличающе указал им на отца Антония. — Вы можете достать мне с Олегом лекарства от ВИЧ? Я ничего ему не скажу. Буду тайно в еду подмешивать, он ничего не узнает. Лишь бы болезнь не прогрессировала.       — ВИЧ твой придумали американские фармакологические компании, чтобы на вас, дураках, навариваться. Нет никакого ВИЧа.       Услышав это, Тони внутренне застонал от отчаяния и пробормотал недовольно:       — Да, и рака у Оксаны тоже нет.       — Все болезни — от грехов. И мы должны их нести столько, сколько мы в силах вытерпеть, — сказал отец Антоний, и Тони осознал, что вести конструктивный диалог с этим человеком невозможно. — Болезни нужно выстрадывать. Рак у Оксаны, в отличие от вашего ВИЧа, проявляет себя. Он есть, а ВИЧа нет.       — Получается, если Бог ваш отвернулся от вас и себя не проявляет, то его тоже нет? — не удержался Тони.       — Давай я тебе кое-что объясню, Антон, — отец Антоний сделал акцент на его имени, из-за чего поджилки у Тони затряслись. — Ты надо мной насмехаться вздумал?       — Нет, с чего вы решили? — попытался оправдаться Тони, но отец Антоний подступил к нему, схватил за шиворот, вздёрнул, заставив подняться на ноги, приблизился к его лицу и зашипел, щедро одаривая вонью изо рта:       — Я с тобой по твоим правилам играть не буду! Если ты вздумал, что сможешь мою паству с собой в ад забрать, то знай: я тебе не позволю!       — Но вы же обманываете всех этих людей! Они же вам верят! — силясь защититься, Тони решил надавить на остатки его совести, но оказалось, что её там было намного больше, чем Тони предполагал.       — Да, и это мой грех, — прокричал отец Антоний ему в лицо и тотчас отпустил. Тони плюхнулся обратно на стул и вновь взвыл от боли. — И он настолько тяжёл, что мне в Царствие небесное пути нет! Но я делаю это ради них. Ради каждого, чтобы они спаслись. Я поддерживаю их веру, а если человек верит, то он обязательно спасётся. Если он верит, то он и раскаивается искренне. А как укрепить веру человека? Правильно! Чудесами. Каждый человек жаждет чуда. Но Бог давно отвернулся от нас. Слишком грешны стали люди в последнее время. Вот он и разочаровался, — отец Антоний наклонился к Тони, упёршись рукой ему в плечо. — И в тебе Бог тоже разочаровался. Ты сам не хочешь ничего делать для своего спасения, и тут ни я, ни Бог тебе помочь не смогут.       — Так отпустите меня, — предложил Тони, хоть и не надеялся, что это сработает. — Я клянусь, что никому ничего не скажу. Я просто очень хочу назад вернуться. Если не к себе домой, то хотя бы просто в родной город.       Отец Антоний покачал головой.       — Я не могу тебя отпустить по одной простой причине: Олег рано или поздно увяжется за тобой. Вы с ним очень тесно связаны. Потому ты должен остаться здесь в общине. У Олега есть все шансы спастись, и если тебе не плевать на брата, то ты должен ему помочь, — он сжал пальцы на его плече сильнее. — Ну так что? Кому ты ещё рассказал про фентанил?       Тони кашлянул и замолчал. Он долго хлопал глазами, упрямо поджав губы, и отец Антоний, не выдержав, снова пустился в угрозы:       — Если ты мне не расскажешь, кто ещё знает, я не буду с тобой церемониться.       — Пообещайте мне, что больше плетей и подвала не будет, и тогда я скажу, — выставил очередное условие Тони.       Отец Антоний больно похлопал его по щеке и ответил:       — Мне незачем тебя наказывать, Антон. Наказания нужны, чтобы искупать грехи. Обычно люди задумываются над своими ошибками, и тогда плети идут им на пользу. Но ты — совершенно другой случай, — он расплылся в недоброй улыбке. — Тебя ждёт ад. Выжженная солнцем пустыня с огненным дождём.       Тони покосился в сторону, больше не в силах выдерживать его полубезумный взгляд.       — Хорошо, я расскажу, кому ещё сказал. Но уверяю вас, этот человек будет верен вам и меня точно теперь слушать не станет, — Тони выждал драматичную паузу, наслаждаясь видом напряжённых седых бровей. — Это был отец Август.       — Кто ещё?       — Только он, — Тони собрался с духом и посмотрел ему в глаза. Отец Антоний шевельнул сединой усов, сощурился и резко отступил.       — Значит так, — заговорил он, принявшись расхаживать из стороны в сторону, — из общины ты не уедешь. Теперь это твой новый дом. Не создавай мне проблем, ходи тише воды и ниже травы, смуту не сей, язык за зубами держи и ничего лишнего не болтай. Узнаю, что опять надумал брата совращать и бесам поддаёшься — прибью. А если Августа тронешь… — он скосил глаза на пах Тони, — отрежу всё по самые яйца. Уяснил?       Тони громко сглотнул и закивал.       — Больше ты с моим Августом не работаешь. Не разговаривай с ним, не обращайся за помощью. Он тебе — незнакомый человек. Не надо его своими бесами заражать. Он должен будет воспитать Мессию.       Тони понятливо закивал, сжал штанины на коленях в кулаки, опустил глаза в пол. Не то чтобы он был сильно расстроен, что больше не будет общаться с человеком, из-за которого пришлось быть выпоротым и провести в подвале больше двух дней, но всё же прощения за свой проступок попросить следовало. Тони ведь его чуть не изнасиловал тогда: время, проведённое в тишине и темноте, и ночной разговор с Августом помогли прийти к этому осознанию. Тони было стыдно. Ужасно стыдно за то, что он мог заразить Августа, а тот бы просто умер от СПИДа в этой глуши, потому что не смог бы получить должного лечения. Страшная смерть. Когда Тони смотрел фильмы и сериалы об эпидемии ВИЧ в Америке восьмидесятых годов, он всегда особенно сильно сопереживал героям, заразившимся неизвестной болезнью, которая медленно уничтожала их иммунитет. Его поражала та жажда жизни, с которой люди цеплялись за любую возможность излечиться. Если бы он жил в восьмидесятые и заразился бы ВИЧ ещё тогда, то точно повесился бы на люстре.       Порой Тони задумывался: скольких он успел заразить, пока не узнал о своём положительном ВИЧ статусе? Скольких обрёк на пожизненный приём терапии или смерть? Не каждый человек пойдёт к врачу при подъёме температуры и воспалении лимфоузлов и не каждый будет сдавать кровь на анализ. Тем более этого не станет делать сектант, убеждённый в том, что врачи — посланники Сатаны.       Если бы Август тогда не сбежал, Тони не смог бы себя простить за свою дурость. Ему было так стыдно, что жизнь другого человека превратилась для него в разменную монету! Август, каким бы шизиком ни был, такого отношения к себе не заслуживал. Он был добрым, искренним, сопереживающим. Никогда не отказывал Тони в помощи, обрабатывал раны, учил работе на земле и рассказывал про травы с таким увлечением, что не слушать его было невозможно.       Больше всего Тони любил в Августе его руки. Они всегда были мягкими, несмотря на мозоли, умели успокаивать поглаживаниями по голове, а ещё чертовски хорошо ощущались на бёдрах и талии. Во время обучения поцелуям от одного прикосновения больших ладоней к телу, Тони потерял всякую сдержанность. Он помнил, как громче застонал, как пошло прогнулся в пояснице, и после ещё долго себя винил за эту слабость.       Несмотря на события последних дней, одно оставалось неизменным: Август по-прежнему не желал ему зла. Если кто и был из них предателем, так это Тони. Сидя в подвале, он не раз вспоминал, как перепуган был Август от его напористых, грубых ласк, и сопоставлял его с собой — с тем маленьким доверчивым Тони, который не ожидал, что брат способен совершить с ним такое. Чем же тогда он был лучше Олега?       Тони закусил губу, посмотрел на отца Антония умоляющими глазами и спросил:       — Могу я извиниться перед ним и только? За то, что я тогда сорвался на нём. Мне жаль, что я так поступил с Августом.       Отец Антоний кивнул удовлетворительно:       — Можешь. Это похвальное побуждение. Извиняйся, — он развернулся к двери, взялся за ручку, но вдруг остановился, глянул на Тони. Добавил со снисходительной улыбкой: — Только ада тебе это избежать не поможет.       В сени кто-то ворвался и затарабанил по двери, ведущей в жилую комнату. Отец Антоний приоткрыл её и в него сразу же полетел звонкий перепуганный мальчишеский голос:       — Отец Антоний, на бабу Маню все ополчились! Считают, что она бесноватая. Отказываются её еду есть. Требуют её убрать с кухни.       Отец Антоний тяжело вздохнул, помассировал виски. Сказал:       — Погоди немного, — после чего обернулся к Тони, — посидишь пока здесь.       И расторопно подошёл к сундуку, вытащил оттуда верёвки, приказал Тони завести руки за спинку стула, чтобы связать запястья. И ладно бы остановился на этом, так ещё и ноги к стулу привязал!       — Отец Антоний, ну зачем, а? — истерически посмеиваясь, спросил Тони. Меньше всего ему сейчас хотелось лишиться возможности двигаться: ни почесаться не сможет, ни сопли вытереть.       — Чтоб глупостей не натворил, — припечатал отец Антоний. — Вернусь и закончу с тобой. Теперь будешь под строгим присмотром денно и нощно.       Как только отец Антоний вышел за порог и хлопнула вторая дверь, Тони запрокинул голову и заорал:       — Спасибо блять за искренность! Ваши слова очень ценны для нас. Сука! Пошёл в пизду, старый мудень. А нет. Лучше на хуй! Там тебе точно не понравится! И чтоб без смазки! И чтобы драли тебя сразу три члена! Чёрных! Три чёрных члена, ебливый ты хрыч!       После такой гневной тирады горло заболело ещё сильнее. Тони закашлялся. Ему бы сейчас Колдрекса какого-нибудь выпить, а не вот это вот всё терпеть. Себя было очень жалко, но ещё жальче стало тогда, когда Тони узнал, что его сдал именно Август — человек, которому он доверял. Однако злиться на него он не посмел: похоже в общине происходило что-то действительно страшное, к чему никто не был готов, в том числе и богобоязненный Август.              Всё, что случилось дальше, смешалось в один пёстрый клубок: крики, звон стекла, озверевший Михаил, сбивчивое дыхание Августа, его грудь, ходящая ходуном от бега, падение на землю, припадок отца Антония и эти несвязные слова: «Грешник. Камень. Вода». Никаких подробных инструкций, что именно следовало сделать, не было, однако, судя по отчаянным воплям Августа: «Нет! Смилостивись Боже! Смилостивись!» — назревало что-то очень нехорошее.              Именно в тот момент Тони и начал догадываться, что его песенка, кажется, спета. От страха похолодели конечности, коленки затряслись. Михаил, удерживающий его за шею, вздёрнул его вверх, заставляя подняться на ноги, криво усмехнулся и плюнул Тони в лицо.       — Готовься купаться, содомит, — понизив голос, сказал он и разжал пальцы. Тони еле удержался на ногах. Тотчас к нему подоспел Август: приспешники отпустили его, последовав примеру Михаила.       — Ты как? — Август схватил Тони за плечи, утёр слюну с щеки рукавом, взволнованно заглянул в глаза. — Я не позволю им причинить тебе вред. Слышишь? С тобой всё…       — Как Бог сказал, так и будет сделано, — перебил Михаил, обратившись к Августу. — А если мешать решишься, то тебе тоже достанется.       — Сказал тот, кто пошёл против Бога, — огрызнулся Август, и у Тони от удивления дёрнулась бровь. Что же случилось с Августом за эти дни, коль он так осмелел?       Тем временем отец Антоний закончил работать радиоприёмником, ему помогли встать с земли и подвели, удерживая под локти, к Августу и Тони. Тяжело дыша и держась за сердце, он заговорил:       — Мы должны провести Божий суд. Он, — отец Антоний взглянул на небо, — так распорядился. Подготовьте верёвки, камень и отведите Тони к заводи.       — Вы не посмеете, — вступился Август, загораживая Тони собой. — Это же будет убийство!       — Это будет очищение, если Бог посчитает нужным, то совершит чудо и спасёт грешника, — грозно заметил отец Антоний. — Не разочаровывай меня, Август.       — Я против, — Август вслепую нашарил ладонь Тони, сжал своей. — Вы же понимаете, что чуда может не случиться? И тогда вы станете убийцей! Все мы станем убийцами.       От его слов Тони ужаснулся от осознания, что обещания отца Антония и гроша не стоили, ещё полчаса назад тот говорил, что не будет применять плети и подвал для наказания, а теперь…       «Он сказал, что не будет подвала и плетей, но не пообещал, что не будет другого», — подсказал внутренний голос, и Тони мысленно обматерил себя самыми последними словами. Ну как можно было оставаться таким глупым и доверчивым после всего случившегося? Как?! Отцу Антонию было невыгодно оставлять его в живых. Если Тони погибнет здесь, то Олег будет привязан к этому месту ещё сильнее.       — Это не убийство! — заявил отец Антоний. — Это очищение!       Тони нашёл взглядом Олега, стоящего за отцом Антонием, слабо улыбнулся ему, позвал:       — Олеж, милый, ты же не позволишь, чтобы со мной это сделали?       Но Олег опустил глаза и убеждённо проговорил:       — Отец Антоний желает тебе добра. И мне тоже. Значит, так нам будет лучше. Я не думаю, что ты погибнешь. Бог милостив. Он явит нам чудо.       Брови Тони надломились. Он едва заметно кивнул своим мыслям, перевёл взгляд на зелёную траву, переломанный хворост под ногами, попытался даже дотянуться до хворостинки, чтоб разломить её, и зачем-то сказал:       — Хорошо.       — Август, не глупи, — обратился к нему отец Антоний, — ты же тоже желаешь Тони добра! Так помоги нам! Не препятствуй!       Август обернулся к Тони, сжал его ладонь крепче. Пробормотал:       — Пусть на меня обрушится небесная кара, но я не могу позволить тебе умереть.       Тони ощутил, как от его взгляда и решительного тона голоса, по спине побежали мурашки. Среди всех этих верующих, Август был единственным, кто вступился за него, несмотря на то, как плохо Тони обошёлся с ним.       Тони был здесь чужаком. Если его не станет, то все быстро о нём забудут. А вот Августу придётся очень несладко, если он ослушается отца Антония на глазах у всех. В отличие от Тони, ему вообще некуда было податься. Он не знал иной жизни. Здесь у него было всё: дом, огород, сад, любимое лекарское дело, священнический сан, прожорливый Карлуша и будущая жена. Тони в эту жизнь не вписывался от слова совсем и был лишним пазлом, случайно попавшим в другую коробку.       «Без меня всем станет только лучше», — пронеслось в голове. — «Быстрая смерть не так плоха, как медленное умирание от саркомы Капоши и туберкулёза. Не хочу становиться немощным».       Август не должен был вступаться за него. Не должен. А Тони не должен был портить ему жизнь.       — Август, даю тебе последний шанс передумать, — предостерёг отец Антоний.       Тони погладил тыльную сторону ладони Августа большим пальцем, ободряюще улыбнулся и сказал:       — Пусть всё будет так, как решил Бог. Я приму любой исход.       — Ты же понимаешь, что с тобой будут делать? — лицо Августа исказилось в болезненной гримасе. — Я не могу…       — Можешь.       — Грешник прав, — поддержал отец Антоний. — Ну же, Август, пойдём. Чем скорее мы исполним волю Всевышнего, тем быстрее женщинам станет легче. Бесы перестанут развращать их души.       Август нахмурился, закусил губу и вдруг порывисто обнял Тони, зашептав быстро:       — Прости меня, прости, что не уберёг. Не хочу, не хочу, не хочу…       — Ну хватит драму разводить, — недовольно отозвался Михаил.       Тони вжался лицом Августу в основание шеи, крепко обхватил руками спину, и тогда уже вклинился Олег:       — Тони! Хватит отца Августа совращать.       — Завали ебало, дебил, — рявкнул Тони и, прежде чем его оттащили от Августа, шепнул искренне: — Прощаю. Я тебя прощаю.       И вот теперь он стоял на берегу, переодетый в свежие штаны и рубаху. Они были белыми — праздничными, но в голову Тони лезло уместное и точное сравнение: в белое одевали покойников. Почему-то это осознание его очень веселило, вызывая нездоровую улыбку.       Тони знал, что Август стоял позади и что отец Антоний держал его за локоть. Знал, что на случай, если Август вырвется и побежит спасать грешника, за ним бросится Олег: он слышал, как отец Антоний говорил об этом. От осознания, что брат окончательно стал предателем, было горько и противно, однако не мешало Тони по-прежнему жаждать его. Он хотел видеть гордость и нежность в его глазах, слышать похвалу и слова любви, получать внимание и заботу, но Олег оставался холоден и молчалив.       — Да очистится брат Антоний! — прозвучало из-за спины. — Михаил! Свяжи его!       Тони не дрогнул. Лишь покорно завёл руки назад. Ветер приятно обдувал горящий от температуры лоб, ива шелестела ласковый реквием, а птицы в её ветвях заменяли звуки флейт. Мир продолжал жить. И Тони было радостно, что этот ветер, эта вода и эти деревья продолжат встречать рассветы и провожать закаты. Быть может, спустя сотни лет только ветер и будет помнить его танцы и смех, как помнит каждое существо, что появилось когда-то на свет.       За спиной раздались приближающиеся шаги. Потом сбоку в воду плюхнулся увесистый камень, размером с голову. Он был обвязан верёвкой, а другим её концом Михаил принялся сковывать запястья Тони.       — Постойте!       Тони, ошарашенный, обернулся на голос. Хмурый Михаил последовал его примеру. Из толпы к кромке воды вышел Григорий.       — Постойте, — повторил он тише, упёр руку в бок, другой указал на Михаила, — отец Антоний, разве вы считаете, что Михаилу всё ещё можно доверять такие важные дела? Он же против вас пошёл.       Михаил, не ожидавший обвинений, замер, придумывая, что ответить, а отец Антоний тем временем хмыкнул и рассудил:       — А ведь правда. Тебя, Михаил, поработил гнев. Ты на нас плетью замахивался, мне окно выбил, хотел самоуправством заняться.       — Я каюсь за то, что разгневался, но ведь решение Бога похоже на моё! Если я предлагал плети, то Бог милостивиться не стал. Но ведь и плети, и очищение водой по смыслу мало чем отличаются. Я не шёл против Бога.       — Но ты пошёл против меня, — отец Антоний кивнул Григорию. — Можешь заменить Михаила.       Григорий кивнул и двинулся к Тони. Оттеснив Михаила и дождавшись, пока тот, обиженный, развернётся и гордым тяжёлым шагом выйдет из воды на сушу, Григорий взялся за верёвку и продолжил связывать запястья. Отец Антоний запел монотонным голосом молитву, постепенно к нему присоединились другие.       Григорий же молчал. Он старательно обматывал руки верёвкой, и Тони оставалось только грустно усмехаться, думая о том, каким же всё-таки злопамятным человеком тот оказался. Из-за компаса вызывался человека убить. Впрочем, неудивительно. Он же сиделец.       Завязав очередной узел, Григорий незаметно приблизился к уху Тони и тихо, чтобы другие не слышали, сказал:       — За верёвку дерни, когда в воде будешь, — и вложил конец верёвки ему в ладонь.       Тони непонимающе переспросил:       — Что сделать?       Григорий рыкнул:       — Дёрни. За верёвочку, — потом обернулся к толпе. — Дело сделано!       Тони не успел ничего понять, как уже подошли мужики, подняли его, несопротивляющегося, на руки, уложили вместе с камнем на самодельный плот, который несли сюда вшестером. Один из рыбаков — рослый лысый мужчина — встал на плот, оттолкнулся веслом от берега и погрёб на глубину. Когда они отплыли на достаточное расстояние, сердце в груди Тони забилось сильнее. Только сейчас он понял, что умирать ему не очень-то и хотелось. Но мужик уже уселся на колени и стал сталкивать его с плота. Тони еле успел хорошенько вдохнуть, прежде чем его лицо погрузилось в воду. Стало страшно. Просто пиздец как страшно!       Тони услышал всплеск сквозь толщу воды, а следом ощутил, как камень стал стремительно тянуть его ко дну, переворачивая головой вниз. В панике Тони принялся барахтаться, дёргать руками, силясь высвободить запястья, и случайно потянул за конец верёвки, который вложил ему Григорий в ладонь. Узел тотчас ослаб и Тони стал ещё активнее дёргать руками и вытягивать их из колец верёвки, пока наконец не освободился.       Он перевернулся, посмотрел вверх. До поверхности было не так уж и далеко. Тони задвигал попеременно ногами, сделал два мощных гребка руками. Солнечные лучи стали ближе. Оставалось совсем немного, когда Тони почувствовал, что воздуха стало не хватать, в груди будто кто-то зажёг спичку и, догорая, она сжигала лёгкие, норовя выжечь весь кислород. Из последних сил он задвигал конечностями. Ещё немного. Он почти доплыл! Лучи стали слепить глаза!       Тони вынырнул с громким вздохом, закашлялся и чуть снова не ушёл под воду. Благо сообразил перевернуться на спину, раскинув руки и ноги звёздочкой. Лысый мужик, по-прежнему сидящий на плоту, перекрестился. Тони, всё ещё не верящий в то, что смог спастись, улыбнулся дрожащими губами, махнул ему рукой.       Мужик помог Тони забраться обратно на плот и повёз его к берегу. Люди, заметившие живого Тони, радостно заголосили. Август рухнул на колени, стал бить лбом землю, крестясь. Олег перешагнул Августа и бросился навстречу, забегая в воду. Он стянул Тони с плота, прижал к себе, поцеловал в холодный висок, лоб.       — Тони, родной мой, я же говорил, что Бог явит чудо! — он всё не мог перестать целовать его лицо. — Я же говорил, а ты мне не верил. Бог милостив! Он очистил тебя! Он простил тебя за все грехи!       Тони повис в его лапах безвольной куклой, прикрыл глаза. Не эти слова он хотел услышать! Не про Бога Олег должен был говорить, обнимая его и покрывая поцелуями лоб и волосы! Он должен был умолять Тони о прощении! Но что взять с фанатика, у которого крыша поехала далеко и надолго? Правильно, взять-то и нечего, кроме вызубренных назубок молитв и слепой веры.       Единственным человеком, которого стоило благодарить, был Григорий. Он не побоялся унизить Михаила, буквально натравив на него отца Антония, вызвался связывать Тони руки и наворотил узлов для вида, которые легко развязались, стоило потянуть за короткий конец. Если бы не он, Тони бы сейчас лежал на дне заводи, и Олег бы оплакивал его кончину.       Тони скосил глаза на толпу, желая найти Григория и, хотя бы взглядом, выразить благодарность. Григорию не нужны были проблемы, и потому Тони не мог понять, зачем тот решил рисковать собой ради его жалкой жизни. Быть может, Григорий думал о более масштабных проблемах, которые могли бы свалиться на общину, если бы служители закона узнали о том, что здесь убивают людей под видом проведения таинств? Ему вряд ли хотелось опять связываться с полицией и нарушать мирный ход жизни. А может, он просто был против совершения всеобщего греха? Всё же Григорий сильно отличался от фанатиков и отцу Антонию не доверял.       Кстати о нём.       Отец Антоний поражённо смотрел на Тони, словно не верил в чудо, которое только что свершилось. Ещё бы! Не он ведь его совершил! Вряд ли он вообще хотел, чтобы Тони всплыл.       «Хер тебе, обезьянья жопа, а не пирожок с бананами!» — подумал Тони, криво улыбаясь и не сводя с отца Антония уничтожающего взгляда.       Тот распрямился, пригладил бороду, кашлянул, развёл руки в торжественном жесте и проговорил:       — Бог явил чудо! Брат Антоний очистился от греха. Бог смилостивился и изгнал из него бесов! Братья и сестры, — он окинул всех присутствующих беглым взглядом, — омойтесь же в святой воде, и бесы оставят вас тоже. Наша община будет чиста так же, как и раньше!       Люди ринулись в воду, обходя Тони и Олега. Лишь Август остался стоять на коленях. Тони выпутался из Олежьих объятий, подошёл к Августу, намеренно игнорируя стоящего рядом отца Антония, всем своим видом демонстрирующего недовольство от намерений Тони поговорить с Августом. Тони же плевать хотел на его недовольство. Пусть отец Антоний только попробует его пальцем тронуть! Тогда сразу же возмутятся последователи. Они ведь были свидетелями того, что Бог отпустил Тони все грехи и спас его, значит, и уличать его больше было не в чём.       Август уткнулся лбом в песок, без остановок бормоча какую-то молитву. Тони тронул его за плечо, позвал. Август приподнял голову, взглянул на него глазами, полными слёз. Тони улыбнулся, распрямился, подал ему руку.       — Вставай. Пойдём, отвара мне приготовишь от температуры. Ты обещал. И что-нибудь от насморка дашь, — Тони закашлялся, — и от кашля тоже что-то.       Слушая его запросы, Август забыл и о молитве, и о поклонах, и о Боге. Он ухватился за его руку, поднялся. Забормотал:       — Да, конечно, пойдём-пойдём. Тебя ещё переодеть надо, а то так только сильнее разболеешься.       Тони повернулся к Олегу, подошедшему к нему. Сощурился, ядовито улыбнулся.       — Дорогой, — прохрипел «ласково», — дай-ка мне свою рубаху.       Олег мотнул головой.       — Я не буду раздеваться. Тут ведь женщины.       — Да мне поебать, — прошипел Тони, — пойдём под иву. Наденешь мои мокрые шмотки, а я твои. Не беспокойся, влезешь. Оверсайз.       На том и порешали.       Следующие дни не принесли ничего хорошего, несмотря на то, что Тони получил от Августа всевозможные лекарства для облегчения состояния и нагло выпросил в трапезной смородинового варенья, чтобы сбивать температуру. Всё дело было в том, что отец Антоний перевёл его работать к рыбакам, позволив отлежаться дома всего один день. Тони долго материл его в потолок, лёжа в постели, и дрожал от озноба. Хорошо, что рядом тогда никого не было и никто его не слышал.       У рыбаков, однако, он задерживаться не стал: меньше чем через неделю они сами от него отказались, придя к отцу Антонию с мольбой избавить их от этой обузы. Тони мало того, что чихал и кашлял на них, так ещё и бегал блевать в кусты от запаха рыбы. Удивительно, как эта вонь пробивалась сквозь препятствие из соплей и доставляла столько хлопот! Ему казалось, что даже воздух вокруг рыбацкого домика был пропитан тошнотворным склизким запахом. Тони ходил зелёным, его постоянно мутило, и мужики в конце концов сжалились над ним. Как же благодарен он им был!       Отец Антоний распорядился перевести его под крыло кожевников, в мастерскую. Радости Тони не было предела. Тони пришёл к Григорию в разгар рабочего дня, когда тот занимался пошивом седла. Мастерская была небольшой, работало здесь всего трое человек: кожевники — Григорий и Костя — и Анатолий-скорняк. Втроём они занимались изготовлением тёплых меховых вещей: полушубков, тулупов, жилетов. Выделывали шкуры для того, чтобы использовать их вместо ковров или покрывала. Григорий с Костей же помимо этого мастерили кожаную обувь, ремни, сумки, бурдюки и куртки. А Анатолий умел выковывать мелкие металлические детали в скромной кузнице, расположенной под навесом близ мастерской. Эти трое колдунов -иначе назвать у Тони язык не поворачивался — творили настоящие чудеса, создавая из скудного набора материалов удивительные вещи. За всё время, проведённое в общине, Тони смог вдоволь насмотреться на плоды их труда.       После мучений, пережитых у рыбаков, он порадовался, что теперь будет заниматься более приятным для души делом. Ему нравилось рукодельничать, шить танцевальные костюмы, вручную приклеивать к ним сотни пайеток. Может, и работа с кожей ему тоже придётся по душе? Конечно, живи он в городе и имей возможность купить кожзам, то он бы ни за что не стал покупать натуральную кожу. Однако здесь приходилось подстраиваться под обстоятельства и тешить себя мыслью, что животные мало мучились перед смертью. Спасибо, хоть собственноручно убивать их не заставляли: этим, к счастью, занимались другие люди — охотники и работники скотного двора.       Анатолия в мастерской не было: его место у левой стены пустовало. Костин стол пребывал в беспорядке, словно хозяин его только что оставил и вышел на секунду. На деле же, его на время сняли с работ в мастерской и перевели в поля на покос. Стол Григория находился с противоположной стороны. А между столами в глубине комнаты растянулись стеллажи, на которых хранились выделанные шкуры и готовые изделия из кожи. Меховые вещи висели над стеллажами на деревянных плечиках, цепляющихся за жердь.       Бревенчатые стены были увешаны шкурами животных, на полках красовались чучела птиц. Две лисьи морды глядели стеклянными глазами прямо на работающего за столом Григория. Оторвавшись от прошивания седла и приподняв голову, он взглянул на Тони, мнущегося на пороге, натужно вздохнул и вместо приветствия сказал:       — До последнего я надеялся, что тебя к кому-нибудь другому отправят. Из-за тебя у меня хорошего работника забрали, — очевидно, речь шла о Косте.       — Я не специально. Простите, — принялся оправдываться Тони. Теперь он готов был запихать всю свою язвительность и гордость как можно глубже в глотку, только бы его жизнь не сделали ещё хуже. — Если бы я мог выбрать, куда пойти, то не стал бы вас утруждать.       — Знаю, — Григорий махнул на него рукой. — Проходи, чего встал?       Тони неловко ступил с невысокого порожка на пол, доски заскрипели под ногами.       — Красиво тут у вас, уютно, — отметил вполголоса.       — Мочу конскую собирать будешь, — вдруг выдал Григорий и продолжил как ни в чём не бывало прокладывать стежки по коже.       Тони глупо хлопнул глазами и переспросил:       — Что?       — Мочу будешь собирать.       — Вы чё серьёзно?! — от шока у Тони искривилось всё лицо.       — «Чё» — по-китайски жопа, — беззлобно парировал Григорий.       Тони выпал в осадок.       — Нет, я реально не понимаю, вы шутите или нет?       — А похоже на шутку? — Григорий усмехнулся. — Чтобы кожа была прочной и эластичной её надо дубить. Для этого мы используем приготовленный из коры ольхи и старой конской мочи отвар. Вопросы?       Тони расстроено пропищал:       — Вопросов больше нет.       — А ещё ты мне должен, — Григорий обернулся к нему, уставился глаза в глаза, — сам знаешь за что. Придёт время — потребую с тебя должок. Уяснил?       На всякий случай Тони решил уточнить:       — Вы говорите об утоплении?       — Ты ещё всем об этом раззвони! — пробурчал Григорий. — Толян, который работает тут, ничего не знает. Он за Антония горой стоять будет в случае чего. Так что, при нём дыши тише.       Тони кивнул и поблагодарил:       — Спасибо вам, за всё спасибо. Если бы не вы, то меня бы…       — Спасибо в карман не положишь, потом отработаешь.       «Отработаешь», — повторил Тони про себя, смутно догадываясь, о чём шла речь. Отрабатывать он умел. Мог делать это на коленях, мог в коленно-локтевой, но без резинки о последнем можно было забыть. А с другой стороны, много ли такому мужику нужно? Тони и языком мог с ума свести. Сколько у него этих членов во рту побывало. Одним больше, одним меньше.       Не впервой.       Облокотившись рукой о стол и придвинувшись к вмиг подобравшемуся и выпучившему глаза Григорию, Тони замурчал:       — Я буду очень старательно отрабатывать долг. Если захотите развлечься, то я всегда к вашим услугам.       — Э-э, акробат, ты меня за кого принимаешь? — возмутился Григорий и оттолкнул его от себя.       Тони непонимающе отшатнулся. Принялся оправдываться, запинаясь:       — Но я думал, что вы, что вам нужно, то есть…       — Индюк тоже думал, а потом знаешь, что с ним случилось?       — Что?       — В суп попал! Бах! — Григорий звонко хлопнул в ладоши. Тони вздрогнул. — Если ещё раз такое вытворишь — вылетишь отсюда, как пробка из бутылки.       Тони закивал стыдливо, закусил щёку изнутри.       — Понял. Простите.       Что ж, возможно, всё действительно складывалось не так плохо, как показалось на первый взгляд.