два палача

День 497. Пятница. – Мы все еще можем вернуться в клуб и снова опросить людей, – говорит Сиын. Сухо на него даже не смотрит, очень быстро шагая вперед. Он на ходу копается в своем телефоне, не глядя под ноги, и едва не задевает дорожный знак. Сиын обходит знак и догоняет Сухо. – Прайя была там пару недель назад. Может, Чунчхоль... – Черт! – Сухо резко останавливается и Сиын едва не врезается ему в спину. – Я пропустил два звонка от Джэхо. Он находит автобусную остановку со скамейкой и устраивается там, чтобы прослушать сообщения. Сиын неловко топчется рядом и ждет. Он чувствует себя пустой оболочкой. Воспаленные глаза слезятся, от алкоголя начинает болеть голова – он почти уверен, что это похмелье. Дом Санги они покинули очень поспешно. Неестественно. Она с покаянной улыбкой предложила им завтрак, но Сухо ответил «нет» и «спасибо» – им нужно возвращаться к работе. Они не приняли душ, толком не привели себя в порядок, а просто ушли. И вот сейчас они здесь: околачиваются на безлюдной улице, пока небо только начинает сереть. Утренний воздух слишком холодный, из-за чего футболка кажется Сиыну влажной. В нижнем белье подсыхает сперма, но что хуже всего: Сухо ни разу не посмотрел ему в глаза с тех пор, как… Изнутри выворачивает и ошпаривает переизбытком вины. Она превращается в ревущее живое существо, которое прогрызает в легких огромные дыры, а сердце разрывает на куски. Сухо больше не захочет быть напарниками. Кто бы после такого захотел? Импульсивность – та самая, что так много раз портила Сиыну жизнь – вернулась, чтобы снова все испортить. Испортить единственное, что действительно имеет значение. С единственным человеком, который дорог ему с шестнадцати лет. Сухо выключает телефон и засовывает его обратно в карман. Он смотрит Сиыну куда-то под ноги. – Несколько часов назад Чунчхоль засветил свой военный билет, чтобы купить билет на паром. Он направляется в Чеджу, – говорит он, а затем вздыхает: – Нас отзывают на базу. Сиын изо всех сил старается не обращать внимания на творящийся в сердце хаос. – Это же бессмыслица. Его схватят, как только он сойдет на берег. – Напуганные люди совершают глупости, – Сухо пожимает плечами и переводит взгляд с кроссовок Сиына на пустую улицу. – Капитан Лим ведет переговоры с береговой охраной, они помогут вернуть его на базу. Мы закончили. Джэхо достал нам билеты на автобус. Уезжаем в семь утра со станции Добонсан. Сухо встает, отряхивает брюки, натягивает ветровку и снова идет вперед. Сиына он не ждет. Сердце переполняет кромешная чернота. «Черт». Вместо того чтобы упасть на колени и попросить прощения, как того яростно требует все его существо, он запихивает все это поглубже и молча следует за Сухо. +++ В студии Майка тихо и пусто. Вернувшись туда, Сухо звонит рядовому Киму. Разглядывая бледнеющий над Итэвоном горизонт, он рассеянно качает головой, когда Сиын предлагает ему первым пойти в душ. Сиын понимает намек. Когда он пересекает фотостудию, в огромном пространстве раздает эхо его шагов. В ванной он раздевается: снимает свитер, джинсы, футболку. Одежда в полном беспорядке, поэтому он бросает ее в корзину для белья. Ему кажется, что он него странно пахнет. По́том. Спермой. Немного духами Санги. Ноткой темного алкоголя, который пил Сухо. На коже проступает сероватый синяк, видимо, оставленный Сухо, когда тот железной хваткой впивался ему в бедро. Сиын один раз проводит по нему пальцами, но тут же отбрасывает все мысли и идет принимать самый быстрый и холодный душ в своей жизни. Когда он переодевается в свою старую одежду, она кажется ему жесткой и мерзкой. Все тело болит: и внутри, и снаружи. Его раздражает разница между тем, кем он является и тем, чего он хочет. Когда он заканчивает, они меняются местами, не сказав друг другу ни слова и даже не обменявшись взглядами. А после наступает время выдвигаться на станцию. Уходя, Сухо просовывает ключ под дверь. +++ Ожидание автобуса выходит неловким. Они сидят на приваренных друг к другу жестких стульях. Сухо почти не говорит. В какой-то момент он встает и отходит к торговым автоматам, а возвращается с торчащей из переднего кармана пачкой сигарет. – Для Джэхо, – поясняет он, хотя Сиын не спрашивает. Это единственные слова, которые он произнес с тех пор, как они пришли на станцию. Он по-прежнему не встречается с Сиыном взглядом. Когда подходит их автобус, Сиын выбирает место у окна, но вместо того, чтобы сесть рядом, Сухо садится через проход от него и разваливается на нескольких пустых сиденьях. – Разбуди меня, если зайдет много народу, – говорит он. Сгорбившись в три погибели, он отворачивается, чтобы Сиын не мог видеть его лица. Вакуум, который молчание Сухо создает между ними, делает Сиына слабым. Из-за этой тишины кромешный ад, что разверзся в его груди, вытесняет собой все остальное, что должно находиться под ребрами. Он хочет схватить и притянуть Сухо к себе. Хочет подойти, приложить его головой о спинку сиденья и сказать, что забирает все назад – все, что случилось. Хочет закричать, что сожалеет. Вместо этого Сиын просто отворачивается к окну. +++ Судя по всему, новости об их провале добираются до базы раньше них самих. Следуя за Сухо по коридорам, Сиын замечает несколько цинично закатанных глаз и презрительных смешков, но Сухо игнорирует их так же эффективно, как и самого Сиына. В обшитом деревянными панелями кабинете Сиын начинает скрупулезно перечислять все их передвижения за последние три дня, но капитан Лим прерывает его на середине доклада. – Ладно, ладно, – у капитана на плече сумка для гольфа, а по столу раскатилось несколько мячиков. Он пытается поймать один из них, одновременно удерживая остальные локтем. – Если вы не провели все это время на вечеринках, то все нормально. Один из мячиков выскальзывает и катится к краю стола. – Только вчера вечером, капитан, – говорит Сухо, на лету поймав падающий мячик. Сиын внутренне вздрагивает, но капитан Лим просто забирает у него мячик и одобрительно кивает. – Вы уверены, что рядовой Шин на пароме в Чеджу? – уточняет Сиын. Капитан Лим выгибает бровь. – Почему ты спрашиваешь? – Он не может не знать, что его военный билет отслеживают. А Чеджу – это тупик. Капитан Лим пожимает плечами: – Его имя есть в списке пассажиров, а сотрудники порта сказали, что человек, соответствующий описанию и с его удостоверением личности поднялся на борт. Он точно на том пароме, – на столе оживает телефон – «сржнт. Гражданский». Капитан Лим тянется за трубкой, чтобы ответить. – Береговая охрана будет ждать его на другом берегу. Через день его вернут на базу. В любом случае, я опаздываю на игру в гольф. У вас больше ничего? Сиын отрицательно качает головой. – Нет, капитан, – подтверждает Сухо. – Уверен, вы рады вернуться на базу, – улыбается капитан Лим. У него настолько искреннее выражение лица, что Сиын уверен, что это шутка. Телефон снова вибрирует. Капитан берет его, чтобы принять звонок. – Сержант Ан, отправь письменный отчет Джэхо. Рядовой Ён, с этого момента ты базируешься в казарме третьего взвода. Перенеси туда свои вещи, – капитан Лим даже не смотрит на них: – Свободны. – Капитан, – в унисон прощаются Сиын и Сухо. Тот лишь закатывает глаза, кивком подбородка предлагая им побыстрее свалить. Уже в дверях они слышат, как он говорит кому-то в трубку: – Да, уже иду. Выйдя из офиса РД, Сухо опять замолкает и начинает молча спускаться по лестнице. Сиын остается стоять один посреди снующих туда-сюда солдат. +++ В полоске света под закрытой дверью казармы 12-го взвода мелькают тени. Сиын кладет руку на дверную ручку, почувствовав вспышку адреналина. Немного успокоившись, он толкает дверь. Сначала замирают солдаты, которые стояли ближе ко входу, а через секунду поворачиваются и остальные. Разговоры резко стихают, все стоят и молча пялятся на Сиына. Некоторые смотрят на него с удивлением, большинство – с едва завуалированной враждебностью, но никто не произносит ни слова. Сержанта Ли нигде не видно. В дальнем конце комнаты капрал Мэн подпиливает ногти. Здесь новое звание служащего РД Сиыну не поможет. Ему нужно войти, забрать свои вещи и уйти. Как и все остальные, рядовой Дун молча наблюдает, как Сиын заходит в казарму. Он торопливо сгребает свою одежду в охапку, распихивает по карманам немногочисленные туалетные принадлежности и личные вещи. Никто по-прежнему не двигается. Но когда он опускается на колени, чтобы достать из-под спального места свои казенные тапки, то понимает, почему: они насквозь мокрые. В нос бьет острый тошнотворный запах – зеленая резиновая поверхность тапок залита мочой. Сиын резко отшатывается и тут же натыкается на рядового Дуна, который внезапно оказывается прямо за спиной. – О, черт. Кто-то тут у нас обмочил штанишки, да? – скалится Дун. У него ужасно воняет изо рта. Позади Дуна ухмыляется рядовой Юк. Несколько других солдат стоят на небольшой дистанции по обе стороны от них, но выглядят скучающими и равнодушными. Сиын почти уверен, что если ситуация обострится, они наверняка останутся в стороне. А драка, даже если в ней будут участвовать только Дун и Юк, приведет к тому, что его опять посадят за решетку. И высок шанс, что уволят из военной полиции. Сиын прищуривается. Эти тапки ему не нужны, он может запросить на складе новые, если напишет отцу, чтобы тот прислал денег. – Оставьте меня в покое, – он пытается встать, но мешает мясистая рука Дуна на плече. – Разбежался. Я думал, такие пидоры, как ты и рядовой Шин, любят водные виды спорта. Не расскажешь нам о своем маленьком отпуске в Сеуле? Встречался с парнями? Ходил в общественную баню? – ухмыляется Дун, а остальные солдаты пахабно хихикают. Сиын сжимает челюсти. Дун намного больше и медлительнее его, к тому же он наклонился, что заранее лишает его устойчивости. Возможно, у Сиына получится свалить его с края деревянного возвышения, на котором он сейчас стоит, а это может плохо кончиться для кого-то настолько большого, как Дун. Но даже если у Сиына все получится, ему придется схлестнуться с остальным солдатами 12-го взвода. Дун грубо толкает Сиына в плечо. Другую руку он прикладывает к подбородку в притворной задумчивости: – Как вообще такой уёбок, как ты, заполучил тепленькое местечко в РД? Ты что, кому-то отсосал? Тут уже вообще без вариантов. Сиына превосходят и по силе, и по численности, а последствия на этот раз того не стоят. Нужно что-то быстро предпринять. Что-нибудь внезапное. – Или ты позволил кому-то себя трахнуть? – продолжает скалиться рядовой Дун и снова толкает Сиына в плечо. Сиын двумя пальцами подцепляет один из наполненных мочой тапков и швыряет его Дуну прямо в лицо. Тот в ужасе пытается прикрыться. Его жирная рожа застывает в гримасе ужаса: глаза лезут на лоб, рот широко открыт. Остальные солдаты отступают на шаг назад. Моча повсюду: она стекает по его лицу, капает с носа и подбородка, течет по футболке и по голым рукам. От Дуна ужасно воняет. В дальнем углу комнаты капрал Мэн прекращает подпиливать ногти. Сиын пользуется выигранным временем и бросается к двери. +++ В казарме третьего взвода пусто. В углу примостился вещмешок с поношенной одеждой для гражданки, на полках сияют начищенные каски с белыми полосами, на стойке аккуратно выставлены винтовки. Даже золотистый солнечный свет, проникающий сквозь жалюзи, точно такой же, как в тот день, когда они с Сухо впервые отсюда уходили. За исключением одной вещи. Единственный пустующий шкафчик явно вычищен совсем недавно, к нему приклеена временная табличка, на которой маркером написано: «Рядовой Ён Сиын». Кто-то постирал его грязную форму и теперь она аккуратно сложена в шкафу над табличкой с его именем. Почему-то от этого зрелища хочется плакать. +++ К тому времени, как Сиын заканчивает разбирать свои вещи, наступает время обеда. Добравшись до столовой, он обнаруживает, что она битком забита голдящими солдатами. Он краем глаза замечает хмурого рядового Дуна за столом у окна. У него еще влажные волосы, он одет в спортивный костюм, в то время как все остальные в армейской форме. Сидящий рядом с ним Юк выглядит таким же угрюмым. Когда Сиын берет поднос и встает в очередь на раздачу, он чувствует на себе их взгляды. Осмотрев столовую в поисках свободного места, за одним из столов он замечает Сухо и других солдат из третьего взвода. Слева от Сухо сидит знакомый с ночи заключения в камере охранник – рядовой Гю; справа – более крупный парень, которого Сиын не знает. Когда он подходит к их столу, Сухо, даже не взглянув на него, машет рядовому Гю и тот двигается, освобождая место. – С возвращением, – говорит Гю, когда Сиын садится рядом. – Скучали по нам, пока прохлаждались на гражданке? Сиын как можно вежливее пожимает плечами и принимается за еду. – Еще чего, – бурчит под нос Сухо. – Вот по этому дерьму я точно не скучал. Он осторожно тыкает ложкой в ​​рагу. – Дааа, скучал! Ты же у нас большой поклонник воды из канализации и расплавленного пенопласта, – говорит толстяк, сидящий напротив Гю. – А ты кто вообще такой? На его бейдже написано «Рядовой Пё Мансик», и сейчас, набив полный рот риса, он обращается к Сиыну. Прямой вопрос, заданный немного грубоватым тоном, но у рядового Пё доброе, глупое и невинное лицо. – Рядовой Ён Сиын, – он отвечает не так громко и четко, как его учили, но Пё, кажется, все равно. – Ты! – он широко улыбается с набитым ртом. – Ты же тот парень, который почти сбежал! Он проглатывает рис, тут же засовывает в рот еще одну огромную ложку и продолжает разговор: – Ты либо полный идиот, либо до абсурда смелый. «Ни то, ни другое», – думает Сиын. – В любом случае, – продолжает Пё, пережевывая рис, – я впечатлен. Хорошая работа. Конечно, получилось не так хорошо, как у рядового Шина, но тоже неплохо, – он складывает ломтик белого хлеба пополам и засовывает его в рот. – Я тоже хочу отсюда свалить. Хлеб заглушает его слова. У Сиына нет на это ответа. Он потерянно моргает. – Думаешь, я над тобой прикалываюсь, а? – прищуривается рядовой Пё. – Не-а. Я тоже чуть не дезертировал. Это было сразу после окончания базовой подготовки, потому что мне надоели издевательства. Я собирался дождаться первой увольнительной и просто не вернуться на базу. Сержант Ан, ты же помнишь, да? Он говорит достаточно громко. Несколько других солдат за их столом оборачиваются. Сиын прослеживает их взгляды с рядового Пё на Сухо, который согласно кивает, не отрываясь от еды. – Ради одного дня отпуска ты забрал из шкафчика все свои вещи, – говорит Сухо. – Ага, и сержант Ан отговорил меня. Он нашел меня в отеле и сказал, что раз я достаточно умный, чтобы ненавидеть армию, возможно, я подойду для военной полиции. А теперь посмотрите на меня, – Пё шутливо указывает на свою форму, которая явно ему тесновата: – Идеальный образец мужественности и храбрости! Все за столом, включая самого Пё, дружно смеются. Гю аккуратно вытирает рот салфеткой. – Служащие военной полиции или наиболее, или наименее склонные к дезертирству люди. Мы знаем обо всем самом худшем, что может случиться в армии, а еще мы знаем, что нужно сделать, чтобы поймать дезертиров, и что случится, когда их поймают. Мы знаем абсолютно все об этом дерьме. Слово «дерьмо», произнесенное мягким мелодичным голосом, звучит странно. Гю застенчиво улыбается Сиыну. – Но если серьезно, – добавляет Пё. – В военной полиции намного лучше. Мы заботимся друг о друге, – он указывает палочками на поднос Сиына: – Ты собираешься это есть? – Да что с тобой? – ворчит Сухо. – Прекрати, Пё. Пё закатывает глаза. – Да, сержант. Так точно, сержант. Сухо тоже закатывает глаза. Гю что-то говорит им мягким успокаивающим тоном. Сиын спокойно обедает, пока вокруг продолжается разговор. Члены третьего взвода выглядят как типичные солдаты. Одинаковая форма, такие же короткие стрижки, как у Сиына. Их лица – хорошо узнаваемые архетипы, но, прислушавшись к разговору, он понимает, что все они из разных слоев общества. Сиын улавливает обрывки тем, на которые они болтают: от видеоигр, тяжелой атлетики и астрономии до онлайн-знакомств. Один парень уже женат и сейчас они с супругой ждут ребенка. Учитывая такое разнообразие, Сиын на секунду задумывается, может ли кто-то из них оказаться похожим на него, но затем кто-то отпускает шутку про пердеж и Сиын вспоминает, что они все еще просто мальчишки. Солдаты третьего взвода явно смотрят на Сухо снизу вверх. Никто из них не прибавляет к его имени уважительное «ним‎», но то, как они перекидываются с ним короткими шутками или историями, как они уступают ему в некоторых вопросах и то, как скромно отводят глаза, когда он тянется за напитком дрожащей рукой – все это указывает на уважение другого рода. Немного похоже на то отношение, которое Сухо всегда вызывал у более жалких типов в Бёксане. Тогда бы Сухо проигнорировал подобных типов, но сейчас он приветливо и без лишнего тщеславия улыбается им в ответ. Все здесь хотят быть ближе к нему, думает Сиын. Все всегда хотят. Он игнорирует боль, которая тут же поднимается в груди, снова заталкивая ее поглубже. Он пытается сосредоточиться на еде, чтобы отвлечься, но она и правда ужасная. Каких-то несколько дней назад Сиын бы просто механически ее проглотил, дав телу безвкусную, но необходимую порцию калорий, но сейчас он вспоминает пикантные свиные ребрышки, блинчики, лапшу в остром сливочном соусе… и чужое плечо, толкающее его собственное. Сиын больше не может заставить себя это есть. Он сдается. Бросив размокшие волокнистые овощи обратно на тарелку, он подталкивает поднос к Пё. – Хочешь доесть? – О, бля, да! – радуется рядовой Пё. – Давай сюда эти помои! Сиын передает ему свой поднос. Обычно он уходит с обеда пораньше и находит какое-нибудь тихое место, чтобы дождаться там своего следующего полкового задания, но в этот раз он не встает из-за стола. Он наблюдает, как Пё доедает добавку, и слушает, как Гю рассказывает Сухо о контрабандном макколли в 7-м взводе. Он остается до самого конца и не совсем понимает почему, пока не заканчивается обед: убирая за собой со стола, он обнаруживает, что Дун и Юк уже ушли. Только тогда Сиын понимает, что за все время службы это первый прием пищи, когда он не оглядывался через плечо. +++ После обеда Сухо снова исчезает. Сиын смотрит ему вслед. От вида прямой спины и широких плеч он снова ощущает пустоту, но в этот момент замечает мягкую улыбку рядового Гю: – У него вечерняя физиотерапия. А Пё показывает им полный карман стащенных из столовой пакетиков с медом: – Электролиты! – Ты не можешь есть мед просто так, – голос Гю звучит вежливо, хоть и слегка раздраженно. Сиын протягивает Пё пакетик соли со своего подноса. – Смешай с водой. И добавь немного соли. Пё бросает на Гю взгляд из серии «я же говорил», а Гю качает головой, как осуждающая тетушка – и вот так плавно Сиын вливается в третий взвод. Служба в военной полиции практически ничем не отличается от службы в пехоте: тот же ритм, тот же темп. Тренировки в РД состоят из таких же бесцельных упражнений, как и в 12-м взводе: они отжимаются, приседают, бегают по полю и отпускают непристойные шутки, если рядом нет старшего офицера, но кое-чем военная полиция все же отличается. Пока они бегают по треку, Сиын радуется отсутствию необходимости петь военно-патриотические песни. Интуитивно он подозревает, что даже свою смену по техническому обслуживанию они выполняют с известной долей цинизма. Остаток дня он проводит на автостоянке, довольно толкая перед собой тачку с вонючим асфальтом, пока вспотевший рядовой Пё с презрительным видом латает лопатой выбоины. – Вдыхаем все ЛОС, чтобы этого не пришлось делать нашим драгоценным гражданам, – говорит Пё. – Нам бы стоило нарядиться в костюмы MOPP. Лучше всего в третьем взводе то, что Сиына никто не дергает, если этого не требуют обстоятельства. Гю молча уступает ему место, когда они выстраиваются в очередь за едой, а Пё подталкивает его в плечо, когда он слишком медленно двигается, но они мало с ним говорят и еще меньше спрашивают. Сиына все устраивает, но все же он не может позволить себе полностью расслабиться и почувствовать себя в полной безопасности. В конце дня он первым идет в душ, чтобы как можно быстрее ополоснуться и смыть с себя въевшийся в кожу запах асфальта. В 12-м взводе ему пришлось вытерпеть несколько дней издевательств из-за того, что он не обрезан, и ему не хочется повторять этот опыт снова. Внезапно боковым зрением он замечает полоску золотистой кожи. Сухо стоит рядом в одних шлепанцах и с полотенцем на шее. Больше на нем ничего нет. Сердце пропускает удар и тут же пускается в галоп. Сиын хаотично намыливает волосы шампунем. Он не будет смотреть, не будет. – Ты записан в программу обучения для служащих военной полиции, начинаешь с понедельника, – через несколько мгновений говорит Сухо. С тех пор, как они вернулись на базу, это первый раз, которые Сухо обращается к ему напрямую. Сиын вздрагивает и бросает на него взгляд сквозь ресницы. Сухо все еще на него не смотрит. Он сосредоточенно намыливается и, нет, Сиын определенно не пялится, как он моется. Он совершенно точно не смотрит на линию его позвоночника и косые мышцы пресса. Он может поклясться, что не думает об этих руках на своих бедрах и заднице или о панической пустоте, которая поселилась в паху. – Тебе нужно заняться изучением протоколов. После прохождения обучения тебя отправят на дежурства в тюрьму, – Сухо говорит все это настенной плитке перед собой. – Сержант, – отбивает Сиын. Он откидывает голову назад под теплые струи, позволяя воде перекрыть ему зрение. Он уходит, пока Сухо моет голову. +++ Зажав в одной руке полотенце, а в другой – корзинку с банными принадлежностями, Сиын очень быстро пересекает переполненную раздевалку. Он практически сбегает и, да, нужно быть осторожнее, но он ослеплен паникой. Сиын даже не понимает, что на автопилоте заходит в казармы 12-го взвода, пока рядовой Дун не отбрасывает его в сторону одним ударом. В тот момент, когда он чувствует на затылке руку рядового Дуна, сознание начинает меняться. За долю секунды до того, как его впечатывают виском в металлические шкафчики, время замедляется. Его тело ему больше не принадлежит. Внутри все вмиг успокаивается. Это похоже на облегчение. – Я знаю, кому ты отсосал, чтобы получить эту работу, пидор, – говорит рядовой Дун. Его слова звучат словно издалека, заглушенные звоном в ушах. – Тебе лучше свалить, пока ты не утащил сержанта Ана за собой. Он тянет Сиына за плечо и снова прикладывает его об шкафчик. Со вторым ударом сознание полностью растворяется. Между этим ударом и следующим он принимает во внимание все детали: боль в лице, вероятные последствия того, что он собирается сделать, преимущества совета рядового Дуна. Рассыпанное по полу содержимое своей корзинки. Тот факт, что мокрый рядовой Дун в одном полотенце стоит на плитке и что у него изо рта торчит зубная щетка. Тот факт, что за весь день Сухо ни разу на него не взглянул и что всю дорогу до базы Сиын сидел в автобусе один. Вспышку ужаса на лице Сухо после того, как тот отстранился, а его рот все еще был влажным после того, как Сиын его поцеловал, и то, как он сам оказался застигнут врасплох оргазмом, поэтому не смог извиниться, не мог говорить. Он действует решительно и целенаправленно. Он упирается ногой в один из шкафчиков, намереваясь вывести Дуна из равновесия, толкнув его всем своим весом, но Дун готов к этому, потому что он задира и делает это всю свою жизнь. Как и ожидалось, он отступает в сторону. Сиын не хочет того, что произойдет дальше, но все предельно предсказуемо: рядовой Дун не может удержаться, чтобы не нанести очередной удар, когда Сиын оказывается у него под носом. Он целится кулаком прямо ему в лицо, но Сиын готов к удару. Он переживает короткую вспышку дезориентации, позволяя своему телу развернуться от удара и это то самое необходимое оправдание тому, что происходит дальше: импульс от удара переходит в плечо, он поднимает ладонь и с силой загоняет зубную щетку Дуна прямо тому в рот. Исход предсказуем, но Сиын все равно немного удивлен, что Дун мгновенно падает на пол, хватаясь за горло. Раздевалка взрывается криками. Остальные бросаются к ним. Рядовой Юк стоял дальше всех, но прямо сейчас он рвется вперед, расталкивает со своего пути остальных. Где-то на обратной стороне реальности задыхающийся хриплый кашель Дуна звучит приглушенно и искаженно. Сиын вырывается из хватки первого нападающего, но его место тут же занимают еще трое. Перекошенное и красное, как помидор, лицо рядового Юка уже совсем рядом. Его руки сжаты в кулаки. Сиын, наблюдающий за всем происходящим словно со стороны, собирается принять свое наказание. Он заслужил. Юк чуть отступает, чтобы как следует замахнуться. – Тупые ублюдки, вы не могли придумать ничего получше, чем распускать руки в раздевалке? Все замирают. Посреди всеобщего хаоса, уперев руки в бока, стоит Сухо. На нем лишь одно полотенце, но вся его поза излучает власть. – Или тут какие-то проблемы? Юк переводит беспокойный взгляд с лежащего на полу Дуна на Сухо, и снова на Дуна. Дун кашляет, затем медленно встает, потирая шею. – Нет, сержант, – у него хриплый голос. Зубная щетка валяется где-то на полу. – Никаких проблем. Сухо лишь гневно сверкает глазами в ответ на эту очевидную ложь, а потом оборачивается, и Сиын запоздало понимает, что его полотенце тоже осталось где-то на полу. – У тебя идет кровь, рядовой, – рявкает на него Сухо. – Одевайся, тебе надо в лазарет. Сиын делает, как ему говорят. +++ – Эй? – Сухо просовывает голову в кабинет, но никто не отзывается, поэтому он просто заходит внутрь. Сиын следует за ним. – Господи, когда надо, здесь никогда никого нет. Садись, – Сухо указывает на пустой смотровой стол и начинает рыться в шкафчиках. Звуки по-прежнему кажется далекими и размытыми, но Сиыну это нравится. Он спрятан в коконе, который дарит спокойствие и защищает от реальности, и у него нет особого желания его покидать. Пока он не замечает свое отражение в зеркале над раковиной. По виску стекает красная струйка, на вороте майки – яркие алые пятна. Резко включается сознание. Сердце возвращается к нормальному ритму, звуки становятся четкими и он чувствует острую боль в области лица. Он садится на стол, ощущая, как под задницей сминается одноразовая бумажная простыня. Возвращается Сухо. Он подтягивает к себе табурет на колесиках и устраивается на нем у колен Сиына. Тот шире разводит ноги, ткань спортивных штанов растягивается… Сиын замирает от внезапного воспоминания о Санге: как она прижималась к нему спиной, а руки Сухо впивались ему в бедра. Он тяжело сглатывает. – Тебя даже на несколько минут нельзя оставить одного? – в одной руке у Сухо влажное полотенце, которое он подносит к его лицу. – Черт, этот мудак реально тебе навалял. – Я могу сам это сделать, – Сиын тянется за полотенцем, но Сухо с суровым выражением лица отдергивает руку. Впервые за весь день они встречаются взглядами. – Можешь? А я в этом не уверен. Сиди спокойно. Сиын роняет протянутую руку на колени. Сухо берет его за подбородок двумя пальцами, и когда другой рукой он прижимает влажное прохладное полотенце к его щеке, Сиын резко выдыхает – Сухо впервые касается его после Санги. От его пальцев кожа горит огнем. Сиыну приходится закрыть глаза и сосредоточиться на прохладном полотенце. От него рану немного покалывает и слегка пахнет антисептиком. – Итак, – нежными уверенными движениями Сухо проводит полотенцем по его виску, потом вниз – по скуле и затем немного под подбородком. Один, два, три. Четыре. – Может, расскажешь, что это было? Сиын его игнорирует. – Ага, так я и думал. Сухо убирает полотенце и мгновение спустя Сиын слышит звук разрываемой упаковки – наверное, ватные тампоны. Затем Сухо немного приподнимает его лицо, снова взяв за подбородок. – Дай угадаю. Они смешали тебя с дерьмом за то, что ты вступился за гея и заодно завидуют тому, что тебе удалось покинуть базу. К тому же, они не считают, что ты заслуживаешь работать в РД. Я ничего не упустил? Сиын по-прежнему держит глаза закрытыми и не отвечает. – Это случалось со всеми нами. Это случилось с рядовым Кимом. Не позволяй им задеть себя. – Я не позволял, – говорит Сиын. – Не позволяю. Он чувствует легкое давление тампона на порез и затем мягкое скольжение, пока Сухо наносит толстый слой антибиотика на висок. Затем тампон исчезает, но Сухо все еще держит его за подбородок. Прикосновение и не думает никуда исчезать. Сиын открывает глаза. Сухо его рассматривает… и выглядит так, словно попался. Он тут же отворачивается и убирает руку. – Ладно. Не думаю, что тут требуется накладывать швы, – он тянется к коробке с самоклеящимися пластырями, выуживает один и начинает его открывать, но затем останавливается. Смотрит прямо на Сиына: – Эй. Я должен спросить тебя кое о чем. «Нет, – думает Сиын. – Пожалуйста, не надо». Сухо так и не отводит взгляд, параллельно снимая бумажную подложку с пластыря. – В чем заключается настоящая причина, по которой ты помог рядовому Шину? Сиын знал, что этот вопрос рано или поздно всплывет, но он по-прежнему к нему не готов. Ему требуется время, чтобы собраться с мыслями… вдруг он хмурится. Правда совершенно очевидна, но ее нельзя озвучивать вслух. В итоге он просто пожимает плечами. Это единственный ответ, который он может себе позволить. Сухо смотрит на него еще мгновение, но затем кивает, как будто все понимает. Он накладывает пластырь ему на висок и разглаживает его дрожащими пальцами. Сиын выдыхает. Наверное, вот и все. Может, у него получилось избежать неудобных вопросов. Вдруг теперь все будет хорошо. Но… – По этой же причине ты меня поцеловал? «Черт». Сердце резко падает вниз, внутренности ошпаривает тьмой, но Сухо смотрит на него спокойно – без отвращения или разочарования. Сиын должен что-то сказать, должен соврать или… он открывает рот, но просто не может ответить. Он пытается снова. – Прости, – он едва шепчет, но заставляет себя это произнести. – Нет, – Сухо смотрит себе под ноги, руки безвольно свисают между колен. – Это ты прости. Я твой старший офицер. Я не должен был позволять тебе пить. Я думал, что это будет... Я думал... да не знаю, о чем я думал. Это моя вина и мне жаль. Но... Он замолкает, явно смущенный этим разговором, а когда снова поднимает на Сиына глаза, на его лице отражается хмурое беспокойство. – Но это было очень опасно! Если здесь кто-нибудь узнает, что ты гей... Он снова замолкает и выглядит при этом совершенно потерянным. Петлицы на воротнике его расстегнутой форменной рубашки буквально бросаются в глаза. Внезапно Сиын не может разглядеть в нем ничего, кроме них. – Прости, – повторяет Сиын. Сердце уходит в пятки, его тошнит, он потеет. – Я никому не скажу. Твое досье не пострадает. У Сухо странное выражение лица, словно он хочет засмеяться, но вместо этого только закатывает глаза. – Да нет же, тупица, – он быстро оглядывается на дверь, а потом похлопывает по неповрежденной стороне его лица своей большой теплой ладонью. – Я уже одной ногой на гражданке. Мне никто ничем не навредит. Я беспокоюсь о тебе, – его ладонь задерживается на щеке: – Тебе здесь еще два года торчать. Сиын не понимает, о чем тот говорит. – Что? – Мне все равно, гей ты или нет. Ты мой лучший друг, – серьезно говорит Сухо. – И всегда будешь моим лучшим другом. «Лучший друг‎». На этот раз два простых слова причиняют боль. Руины, которые раньше были его легкими, покрываются трещинами. На глаза наворачиваются слезы. Он зажмуривается, запихивая поглубже желание вскочить и выбежать из кабинета. – Короче, – продолжает Сухо, – хорошо, что это был я, а не кто-то другой, иначе ты бы оказался по уши в дерьме, – а затем, когда Сиын не отвечает, он прочищает горло, хлопает его по плечу и встает: – Пошли. Скоро отбой, а я сегодня в карауле. Он встает, бросает полотенце в корзину, обертку от тампона – в мусорное ведро, и направляется к двери. Сиын должен идти за ним, потому что теперь, когда Сухо снова с ним разговаривает, он осознает, что никогда не сможет сбежать. Даже если пальцы Сухо оставляют на коже ожоги, даже если его улыбка подобна ножу под ребрами, правда в том, что Сиын жалок – он отчаянно благодарен за все это. Он согласен на любые объедки, которые кинет ему Сухо. Он снова замолкает и выглядит при этом совершенно потерянным. Петлицы на воротнике его расстегнутой форменной рубашки буквально бросаются в глаза. Внезапно Сиын не может разглядеть в нем ничего, кроме них. – Прости, – повторяет Сиын. Сердце уходит в пятки, его тошнит, он потеет. – Я никому не скажу. Твое досье не пострадает. У Сухо странное выражение лица, словно он хочет засмеяться, но вместо этого только закатывает глаза. – Да нет же, тупица, – он быстро оглядывается на дверь, а потом похлопывает по неповрежденной стороне его лица своей большой теплой ладонью. – Я уже одной ногой на гражданке. Мне никто ничем не навредит. Я беспокоюсь о тебе, – его ладонь задерживается на щеке: – Тебе здесь еще два года торчать. Сиын не понимает, о чем тот говорит. – Что? – Мне все равно, гей ты или нет. Ты мой лучший друг, – серьезно говорит Сухо. – И всегда будешь моим лучшим другом. «Лучший друг‎». На этот раз два простых слова причиняют боль. Руины, которые раньше были его легкими, покрываются трещинами. На глаза наворачиваются слезы. Он зажмуривается, запихивая поглубже желание вскочить и выбежать из кабинета. – Короче, – продолжает Сухо, – хорошо, что это был я, а не кто-то другой, иначе ты бы оказался по уши в дерьме, – а затем, когда Сиын не отвечает, он прочищает горло, хлопает его по плечу и встает: – Пошли. Скоро отбой, а я сегодня в карауле. Он встает, бросает полотенце в корзину, обертку от тампона – в мусорное ведро, и направляется к двери. Сиын должен идти за ним, потому что теперь, когда Сухо снова с ним разговаривает, он осознает, что никогда не сможет сбежать. Даже если пальцы Сухо оставляют на коже ожоги, даже если его улыбка подобна ножу под ребрами, правда в том, что Сиын жалок – он отчаянно благодарен за все это. Он согласен на любые объедки, которые кинет ему Сухо. +++ Возвращается бессонница. Уже перевалило за два часа ночи, а он до сих пор не может уснуть и измученно пялится в потолок, пока остальные солдаты вздыхают и шевелятся во сне. У него болит в груди. Он снова беспокойно меняет позу, как можно тише перевернувшись на бок и сворачивается калачиком. Открывается дверь. Темный силуэт на фоне ярко освещенного коридора – вернувшийся из караула Сухо. Дверь закрывается. Его фигура становится еще одной темной тенью, наполняющих казарму. Он убирает свой шлем на полку, тихо снимает форму, складывает ее и прячет в шкафчик. Бесшумно ступая босыми ногами, он приближается к Сиыну. Сиын закрывает глаза и пытается выровнять дыхание, хотя пульс подскакивает. Он слушает, как Сухо расстилает свой спальный мешок на пустующим рядом с ним месте. Прислушивается, как он укладывается, а затем в комнате снова становится тихо, не считая нескольких тихих всхрапов. Пульс постепенно приходит в норму. В конце концов он рискует открыть глаза. Сухо спит, подложив одну руку под голову. Его спальный мешок полуоткрыт. Сиын наблюдает, как поднимается и опускается его грудь. Видит, как трепещут веки, когда тот погружается в фазу быстрого сна. В тусклом свете его кожа выглядит мягкой, и Сиын представляет, что может почувствовать тепло его тела, как тогда в отеле – через небольшое пространство между ними. Представляет цветные узоры тепловой сигнатуры, нарисованные в воздухе. Это не отель, они здесь не одни, но они все еще друзья и Сиын в безопасности. Он в безопасности, и, возможно, этого достаточно. Он засыпает, разглядывая спокойный изгиб губ Сухо. +++ День 496. Суббота. Подъем вызывает в третьем взводе ворчание и вялые летаргические шевеления. Немыслимо, но Сухо уже на ногах и использует их, чтобы разбудить остальных. Никто бы не догадался, что ему едва удалось поспать. – Поживее, солдаты! Вперед и за дело! – командует он. Рядовой Пё плюхается обратно и натягивает на голову спальный мешок. Рядовой Гю возмущенно смотрит на Сухо из-под перекошенной маски для сна. – Так точно, сержант, – говорит он, бросив на Сиына взгляд, который подразумевает, что, возможно, им стоит объединиться и вместе убить Сухо. Когда все наконец-то встают, утро не отличается от любого другого здесь: физподготовка, беспорядок за завтраком, мелкие рабочие поручения. Все проходит без происшествий, поэтому Сиын снова убаюкан чувством безопасности в новом взводе. Медленное выполнение простых будничных задач позволяет легко игнорировать враждебность базы в целом. За обедом Сухо сообщает им, что на вторую половину дня запланированы занятия по стрельбе. Они берут в арсенале винтовки и боеприпасы, после чего отправляются на открытый полигон. Временно переведенный из 8-го взвода сержант Чан – терпеливый, но строгий наставник. Он ходит туда-сюда вдоль строя, поправляя солдатам стойку или угол подъема локтя. Если он не исправляет их позы, то раздает резкие советы. Но когда Чан подходит к Сухо, единственное, что он делает – почтительно кивает. Сухо кивает в ответ, а затем Сиын наблюдает, как тот пятьдесят раз стреляет по бумажным мишеням у дальнего стога сена. Он отличный стрелок. Когда он целится из винтовки, его руки не дрожат и, видимо, она не доставляет ему никаких неудобств. В итоге все мишени поражены в самый центр. Сиын замечает на его лице легкое удовлетворение. Чан приглашает группу Сиына занять свои позиции. Винтовка ощущается в руках прочной и надежной, почти дружелюбной. Магазин встает на место с оптимальным щелчком, затворная рама плавно пересылает первый патрон в патронник. Сквозь защитные наушники доносится ровный голос сержанта Чана: – Надавить, не тянуть. Не торопитесь. Расслабьтесь. Чан не исправляет Сиыну позу, а сразу подает сигнал и тот, повинуясь команде, делает первый выстрел. Он выходит далеко не идеальным, но Сиын пытается последовать совету Чана. Он принудительно расслабляет плечи, глубоко вдыхая прохладный воздух и запах свежескошенной травы. Вторым выстрелом он поражает мишень почти в яблочко, а остальные получаются в пределах ближайших габаритов. Третью мишень получается поразить еще лучше и Сиын решает, что ему и правда нравится стрелять, когда на него не орет какой-нибудь придурок в красной шапке. Разборка и чистка оружия после стрельбища проходит методично, почти медитативно. Сиын не столько помнит сам процесс, сколько видит логическую связь между последовательностью шагов. Он почти заканчивает, когда к Сухо, который протирает свою винтовку и о чем-то тихо разговаривает с сержантом Чаном, торопливо прихрамывая подходит рядовой Ким Джэхо. – Сержант Ан, – зовет запыхавшийся от напряжения Ким. Он судорожно сглатывает, уперевшись руками в колени, чтобы отдышаться, и из-за его уха выпадает сигарета. Из-за мешающего гипса он неуклюже наклоняется, чтобы поднять ее. Сухо хмурится, в последний раз проверяет патронник и откладывает винтовку в сторону. – Да? – Капитан Лим хочет, чтобы ты немедленно явился в офис РД. Рядовой Ён тоже, – голос Кима звучит отрывисто и напряженно – Рядовой Шин покончил с собой. До Сиына долетают слова, но он не до конца осознает их смысл, пока не видит мрачное выражение на лице Сухо: серьезные глаза, губы мрачно поджаты. За его спиной тревожно хмурится сержант Чан. Рядовой первого класса Ким переводит взгляд на Сиына и говорит извиняющимся тоном: – Он спрыгнул с парома по пути в Чеджу. +++ Ким спешит вместе с ними в офис РД. Капитан Лим уже ожидает их у стола, скрестив на груди руки. Когда они входит, он поднимает глаза, а его лицо прорезают глубокие морщины. Сиын впервые видит его таким уставшим. – Капитан, – отдает честь Сухо. Сиын тоже. После последних двадцати четырех часов в военной полиции этот обязательный жест кажется ему невероятно естественным. Он впервые не чувствует, что притворяется. Капитан Лим коротко им кивает. – Сержант Ан. Рядовой Ён. Полагаю, Джэхо сообщил, почему я вас вызвал, – он указывает на рабочий стол. Там лежат фотораспечатки с камер видеонаблюдения из паромных коридоров и с палуб. Еще там лежат два прозрачных пакета с парой ботинок и красной клетчатой курткой – той самой, которую Сиын никогда не видел живьем, но которая так хорошо знакома. – Когда паром прибыл в Чеджу, стюард нашел на карме спрятанные за мусорным баком куртку и военный билет рядового Шина. В кармане куртки помимо военника лежала записка, – капитан Лим достает еще один прозрачный пакет с мятым блокнотным листком и передает его Сухо: – По прибытии пересчет пассажиров показал, что на берег сошло на одного человека меньше, чем было при посадке. Пакет с запиской подрагивает в руке Сухо. Даже не взглянув на саму записку, он просто пялится на капитана Лима, как будто ожидает, что тот сейчас скажет: «Да я шучу, это первоапрельская шутка» и рассмеется. Сиыну хочется протянуть руку и подставить ее Сухо. Вместо этого он забирает у него записку. Страница явно вырвана из полевого журнала Чунчхоля. Простое слово, написанное синими чернилами: «Прощайте». – Кто-нибудь видел, как он перелез через перила? – спрашивает Сиын. Рядовой Ким качает головой. – В той части парома нет камер. Вероятно, он спрыгнул, как только они достаточно отошли от берега. Куртка была еще влажной после ночного дождя. – Нужно проинформировать его мать. И мы должны сделать это до того, как начальство состряпает историю, которая в глазах общественности снимет с армии любые обвинения. Было бы неплохо, если бы вы двое поехали со мной в Сеул, чтобы поговорить с ней, – капитан Лим смотрит на Сухо, когда произносит эти слова, поэтому Сиын тоже переводит взгляд на Сухо. Через мгновение Сухо торжественно кивает, хотя выглядит обеспокоенным – нет ничего приятного в том, чтобы сообщать госпоже Ван дурные вести. Им придется навестить ее – дешевые украшения, шапочка для душа и старческие узловатые руки – и все объяснить. Ее доброе лицо пойдет трещинами, как одна из ее цветочных кружек. – Капитан, – вырывается у Сиына раньше, чем он успевает прикусить язык. Он не уверен, стоит ли заканчивать мысль, но капитан Лим выжидающе приподнимает бровь. Слишком поздно, придется продолжить: – Не думаю, что Шин Чунчхоль склонен к суициду. – И почему же? – Думаю, он дезертировал, потому что хотел жить, а не потому, что хотел умереть, – Сиын поджимает губы. – Капитан, если бы он хотел умереть, он бы остался на базе. Капитана Лим сводит брови. Он качает головой, явно собираясь возразить, но Сиын перебивает его прежде, чем тот успевает вставить хоть слово. – Он мог добраться до Чеджу и улизнуть с парома. Или мог спрятаться. Может, он мертв, может, нет. Мы должны быть на сто процентов уверены, прежде чем разговаривать с его матерью, – и спохватившись добавляет: – Капитан. Сухо кивает. Он выдыхает через нос, расправляет плечи и бросает на Сиына быстрый благодарный взгляд. – Сиын прав. Нам следует еще раз перепроверить все доказательства. Впервые с тех пор, как они вошли, капитан Лим слегка улыбается, хоть и немного скептически. – Хорошо, – он отталкиваясь от стола, на который только что опирался. – Но мать Шина заслуживает знать правду о судьбе своего сына. Если не случится чуда, то я хочу, чтобы завтра утром вы стояли у ее двери вместе со мной. – Капитан, – говорит Сухо. Затем они оба отдают ему честь и капитан Лим исчезает за дверью, бормоча что-то о ближайших родственниках и бумажной работе. +++ Красная клетчатая куртка абсолютно заурядная. От нее пахнет древесным дымом, в карманах обнаруживается горсть опилок – вот и все. Сухо складывает ее и засовывает обратно в пакет. Ботинки стандартные – 265 мм, производства Армии Республика Корея, средней степени износа. Рядовой Ким загружает на свой компьютер видео с паромных камер. Запись очень плохого качества, но все-таки теперь у них есть несколько кадров с Чунчхолем: во время посадки на паром он поднимается по трапу, одетый в клетчатую куртку и военную фуражку. Не считая этой записи, за всю поездку он не засветился ни на одной из других камер. Рядовой Ким быстро проматывает все записи, но на них больше нет ничего полезного, только сотня уставших туристов, перетаскивающих свои большие чемоданы в каюты. – Может, он знал, где расположены камеры, поэтому и старался не попадать в их поле зрения? – предполагает Сухо. – Тогда зачем он оставил вещи, когда прыгнул? Получается, он хотел, чтобы люди знали, что он покончил с собой. В таком случае, он должен был попытаться попасть на камеры, – Сиын хмурится: – А что насчет списка пассажиров? Можно на него взглянуть? Рядовой Ким вручает Сиыну пачку распечаток, скрепленных в уголке степлером. Сиын быстро просматривает список. Он точно не знает, что ищет, просто надеется, что что-нибудь бросится ему в глаза, но кроме имени и номера военного билета Шин Чунчхоля ничего необычного нет. – Есть еще видео с камер? Может, с лестниц или с другой палубы? – спрашивает Сухо. Рядовой Ким качает головой. – В паромной компании сказали, что отдали нам все, что у них было. У Сиына появляется идея. – А что насчет обратного рейса? Сухо непонимающе смотрит на Сиына. Рядовой Ким на минуту задумывается. – Мы не запрашивали записи обратного рейса, – говорит он. – Но я могу получить ордер, если хотите… Капитану Лиму придется подписать разрешение. – Действуй, – говорит Сухо. Сиын кивает. – И нам также потребуется список пассажиров обратного рейса. +++ В конце концов капитану Лиму приходится напомнить паромной компании, что если те пекутся о своей репутации, то в их же интересах оперативно отреагировать на ордер. В результате им присылают еще несколько зернистых видеозаписей, а по факсу – очередной длинный список пассажиров. Сухо и Ким берут на себя видеофайлы, Сиын принимается изучать список. Перед глазами мелькают имена, пол, номера билетов и кают – в этом путешествии было четыреста пассажиров, но глаз снова ни за что не цепляется. Сиын как раз просматривает последние имена в списке, когда Сухо вдруг выпрямляется и начинает перематывать одну из видеозаписей назад. – Сиын-а, – зовет он. Сиын старается не придавать этому слишком большого значения. – Этот парень не кажется тебе знакомым? С берега по трапу поднимается какая-то фигура. Сиын видит знакомые вьющиеся волосы, веснушки и изящные движения, но учитывая плохое качество, он не до конца уверен. Он снова перелистывает список пассажиров на первую страницу. – Что ты делаешь? Кто это? – с любопытством спрашивает рядовой Ким, но Сиын его игнорирует. Есть три разных варианта, под разными фамилиями: Пак, Нам, Чхве, но только один из них путешествует один: Нам Соджун. Сиын указывает на имя и смотрит на подошедшего Сухо, который теперь стоит очень близко. – Завтра премьера пьесы. Он уже должен был вернуться. Сухо улыбается ему, от волнения крепко сжав его плечо. – Если мы быстро доберемся до станции, то можем успеть на последний автобус. Сиын настолько захвачен теплом руки Сухо, что чуть не улыбается в ответ. +++ Судя по всему, капитан Лим рад, что ему пока не придется сообщать матери Чунчхоля плохие вести. Он подвозит их на своем внедорожнике до станции, и они успевают заскочить в автобус буквально в последнюю секунду. Двери закрываются, они падают на свои сиденья и автобус сразу трогается. Сухо задыхается от смеха, вытирает пот с лица, а затем наклоняется, чтобы завязать шнурки – в казарме не было времени. Он снова сидит рядом с Сиыном. Сиын решает проигнорировать этот факт. Он отворачивается, уставившись на проносящиеся за окном поля и холмы, а его израненное сердце сгорает в черной пустоте. Он все еще горит. И по-прежнему по уши в дерьме.